Текст книги "Наше худшее Рождество"

– Ты должен остаться с Таб. Я не повезу ребенка в больницу.

– Вызовем няню.

– Мы никогда не оставляли ее с чужим человеком. Не волнуйся, я справлюсь без тебя.

Майкл несколько секунд смотрел на жену пристально, будто пытался проникнуть в мысли.

– Значит, не хочешь, чтобы я там был. И почему?

– Просто… эта встреча будет непростой, с моей мамой всегда все сложно.

– Как скажешь.

В голосе появилась резкость, от которой Элле стало не по себе.

– Считаешь, я преувеличиваю?

– Нет, но ты меня с ней не познакомила, и мне интересно знать причину. Почему ты не позволяешь увидеться с твоей матерью? Чего ты боишься? Мы вместе более пяти лет. У тебя нет других родственников, кроме нее и Сэм.

Для Майкла это очень важно, он сам в двадцать лет потерял обоих родителей. Элла взяла в руку фотографию, на которой они с мужем весело смеялись, и ощутила, как сжалось сердце. Идеальная пара. Они стали родителями в зрелом возрасте – неожиданность, но очень приятная. На этой фотографии они оба излучали любовь.

– Я помню, сколько лет мы вместе, и я благодарна судьбе за каждую минуту. – Она вернула рамку на место. – И все пять лет я не общалась с мамой. Поверь, мне будет совсем не просто.

– Я понимаю. – Он крепко обнял жену. – И знаю, как это тебя расстраивает. Но поверь, не нужно ограждать меня от трудностей.

Элла закрыла глаза, от неприятных мыслей ее стало подташнивать. Она скрывала от мужа правду с самого начала, а теперь не знала, как все рассказать.

– Для нас главное, чтобы Таб ничего не поняла и не почувствовала. Я хочу, чтобы мой ребенок жил в мире любви и заботы. К тому же ты забыл, со мной будет Сэм.

– Куда ты едешь, мамочка? – Таб подошла незаметно и встала рядом.

– Мамочке нужно встретиться с тетей Сэм. – Элла погладила дочь по плечу. – Но завтра я уже вернусь.

– Тетя Сэм в больнице? У нее сердечный приступ?

Да, от дочери ничего не скроешь.

– Нет, милая, она не в больнице. И сердечного приступа ни у кого нет.

– А кто в больнице? Ты же сама спрашивала, в какой больнице?

– Я…

Элла растерянно посмотрела на мужа и пожала плечами. Он считал, что всегда надо говорить правду, но сейчас ведь совсем не тот случай, правда? Она не сможет объяснить Таб, каковы ее отношения с матерью. Она самой себе не может объяснить.

– Одна наша знакомая…

– А как ее имя?

– Гейл, – Элла сглотнула ком. – Ее имя Гейл.

Майкл едва заметно мотнул головой, встал и прошел к холодильнику.

Полученной информации Таб явно было мало.

– Она твоя подруга?

– Она… не совсем… мы давно ее знаем…

Дверца холодильника с шумом захлопнулась, но Элла побоялась повернуться и посмотреть в глаза мужу.

Таб сосредоточенно нахмурилась. Очевидно, что игра в детектива ей очень нравилась.

– Значит, она папочкина подруга?

– Нет, милая, он никогда…

Лучше прекратить разговор, большего она не желает рассказывать.

– Таб, мне пора собираться.

– Можно мне сделать для нее открытку? Когда люди болеют, им нравится получать открытки. А можно я поеду с тобой, я соскучилась по тете Сэм.

– Нет, милая. В другой раз. Но я обещаю, что ты скоро увидишь тетю Сэм.

– На Рождество?

– На Рождество точно.

– Остались двадцать четыре ночки, и придут Санта и тетя Сэм.

Девочка закружилась по комнате, Майкл проводил ее взглядом и повернулся к жене:

– Не буду тебя останавливать, дорогая, если ты все решила, но знай, мне это не нравится.

Завершив круг, Таб остановилась перед ними:

– Я хочу поехать с мамой и познакомиться с ее подругой.

Сначала муж, теперь и дочь. Почему в ее жизни все так сложно?

Майкл поцеловал дочь и присел, чтобы лица их были на одном уровне:

– Значит, ты уедешь с мамой и не будешь смотреть со мной фильм и есть попкорн?

– Попкорн! – подпрыгнула Таб.

– Мы могли бы вместе его приготовить, жаль, что тебя не будет.

– А какой будет фильм?

Майкл рассмеялся и подмигнул Элле:

– Ты видишь? Ребенок умеет договариваться. Может, станет юристом, как отец?

– Не дави на нее! Вдруг она захочет работать в приюте для животных, или танцевать в балете, или станет воспитательницей в детском саду.

Увидев, как брови мужа поползли вверх, она поспешила добавить:

– Извини. И забудь. Это моя больная тема.

– Разумеется, Таб выберет любое дело, которое будет приносить ей радость и удовлетворение.

Он потрепал дочь по плечу и поднялся.

– Мы отлично проведем вечер, Табита Мелоди Грей.

– Давай немножечко поиграем в принцессу, а потом фильм.

– Конечно.

Майкл кивнул, сунул руки в карманы и озадаченно посмотрел на Таб:

– Только я не умею играть в принцессу. Я буду принцем и спасу тебя из темницы?

Таб захлопала глазами от удивления:

– Нет же, это я тебя спасу. Ты испугаешься дракона, потому что он большой-пребольшой, а я отрублю ему голову и спасу тебя. Будет много крови, и ты упадешь в обморок.

Майкл вскинул бровь:

– И все? На этом конец сказки для меня и дракона? Жестоко. Что ж, тебе придется научить меня этой игре, в этой области мне явно не хватает знаний.

– Ну ты же не можешь все знать и уметь, – заявила Таб, ведь она была доброй и милосердной девочкой.

– Значит, я не все знаю и умею?

Майкл рассмеялся, потом зарычал и принялся щекотать Таб. Убегая и догоняя, они носились по всему дому. Элла с умилением слушала счастливый визг дочери. Она снова и снова влюблялась в Майкла минимум пять раз в день, и сегодняшний не стал исключением.

– Саманта будет ждать меня в больнице, – выкрикнула она и взяла сумочку. – Жаль, что пришлось просить тебя уйти с работы раньше.

– А мне нет. Я увидел свою красавицу-жену и буду играть с моей любимой принцессой-воином.

Он опять принялся щекотать Таб, та повалилась на пол, извиваясь и смеясь.

Сердце кольнуло от боли, так ей хотелось остаться дома и провести вечер с мужем и дочерью. Они с Таб приготовили бы попкорн и устроились на диване в гостиной их маленького дома, где ее любили и принимали такой, какой она была.

– Мне надо переодеться.

– Зачем? – Майкл вытянул конец галстука из рук дочери. – Ты замечательно выглядишь.

– Не могу же я приехать в больницу в джинсах и свитере?

– Для визита в больницу существует дресс-код?

– Нет, но для визита к… – Элла запнулась. К матери она не может явиться в таком виде. – Неважно, мне надо переодеться.

– Элла!

Голос мужа остановил ее уже наверху.

– Что?

Пальцы нервно сжали перила. Майкл быстро взбежал по лестнице.

– Ты делаешь это ради мамы?

– Да.

И это далеко не все. Ради матери она отказалась от себя и ненавидела человека, которым стала.

– Ты имеешь право носить все, что пожелаешь.

Он откинул с ее лица волосы и крепко поцеловал.

– Я поеду с тобой, поддержу, если будет тяжело. Таб научила меня нескольким приемам против драконов. И обещаю не падать в обморок, даже при виде лужи крови.

Элла натянуто улыбнулась:

– Спасибо, но мне лучше поехать одной.

– Почему? Я знаю, она тебя обидела, но прошло пять лет, Элла. У нас растет дочь.

– Знаю. Я все это знаю.

– Но ведь должен быть способ залечить рану. У вас сложные отношения, но ведь она бабушка Таб.

– И что? Это ничего не значит.

Эллу приводила в ужас одна лишь мысль о том, чтобы показать дочь матери.

– Пойми, мама знает, как стать лучшим генеральным директором, какой совет дать отчаявшемуся человеку, может увидеть ошибки в восхождении по карьерной лестнице и указать на них. Но она неспособна быть бабушкой. Ты ошибаешься, если думаешь, что мама милая и заботливая. Я не раз совершала одну и ту же ошибку и сейчас совершаю. Мне надо побороть себя, измениться, иначе я снова и снова буду испытывать боль и разочарование. Я не желаю вовлекать в это Таб, даже ради воссоединения семьи.

– У тебя есть семья, Элла, – Майкл прижал ее к груди. – Я, Таб и Саманта.

– И больше мне никого не надо. Главное не количество, а качество, верно?

– Прости, не хотел тебя расстраивать.

– Я знаю, любимый, но не жду, что ты меня поймешь. Мама никогда не гордилась мной и тем, что я сделала, ни одного мгновения в жизни. – Элла сглотнула ком. – И ни разу не сказала, что любит меня.

Муж поцеловал ее в висок:

– Я горжусь тобой. И я люблю тебя.

– Знаю. Спасибо тебе.

Ей должно хватать и этого, но нет. Глубоко в душе она все еще чувствовала себя неудачницей. Что же она за человек, если так разочаровала мать?

– Я понимаю, тебе было больно и обидно, что она не пришла на нашу свадьбу. Мне тоже, точнее, я был невероятно зол. Но, милая, прошло почти пять лет, может, настало время перевернуть страницу? Скоро Рождество – время добрых дел. Ей наверняка любопытно посмотреть на мужчину, которого выбрала дочь.

Элла опустила голову на грудь мужа, чтобы он не видел покрасневших щек. Как же получилось, что все так запуталось?

Маме совсем не любопытно, потому что она не знает о браке дочери. И о том, что у нее есть внучка. Элла ничего ей не сказала.

И на свадьбу мама не пришла не потому, что не хотела. Элла просто ее не пригласила.

Гейл

Невыносимо хотелось пить, но она не могла дотянуться до стакана. Боль пронзала голову от виска до челюсти. Прокручивая в памяти недавние события, Гейл мечтала нажать на кнопку «пауза» в тот момент, когда на нее стала падать ненавистная фигурка. Ужасным было и то, что приходилось подчиняться человеку, дававшему болеутоляющее, а она ненавидела, когда за нее принимают решение, – это личное дело каждого. С трудом переносила собственную беспомощность, ведь когда-то она поклялась, что больше не позволит себе оказаться в зависимом положении. И все же эти ядовитые чувства вернулись в жизнь, и они вселяли страх, стали напоминанием о том, что она обычный человек, а Гейл предпочитала считать себя несокрушимой. Снаружи доносились шаги, пиканье аппаратов и запах дезинфицирующего средства. Неужели так трудно зажечь ароматическую свечу? Издалека доносились обрывки разговоров людей, часто употреблявших непонятные термины: палата интенсивной терапии, ЧМТ, клинический анализ, МРТ. Она для них пациент, а не человек. Почему врачей не учат нормально разговаривать?

Выяснилось, что, помимо травмы головы, у нее ушиб грудной клетки, видимо, потому такое чувство, будто на нее наступил слон. Головокружение и боли мучили Гейл с той поры, как она вернулась в сознание. Создавалось впечатление, что кто-то продолжает лупить ее по голове тем чертовым призом.

В больнице ее постоянно осматривали, задавали бесконечные вопросы, ответы на которые стали отчаянной попыткой обрести контроль над ситуацией. Да, чувствую себя нормально (ложь). Нет, голова не болит (еще большая ложь).

Гейл казалось, что она отвечала правильно, но ее не собирались отпускать домой.

– Могу я идти? – прохрипела она и прищурилась, когда силуэт медсестры раздвоился. С такими симптомами ее точно оставят в больнице.

– Пока нет. Нам неизвестно, как долго вы были без сознания. Возможно, около восьми минут. Надо за вами понаблюдать.

Она что, курс акций?

– Я хочу домой.

– Никто не любит больницы, но для вас сейчас это самое безопасное место.

Гейл сочла утверждение спорным. Медсестра, видимо, не осознает, насколько снисходителен ее тон.

– Голова болит.

– Знаю, – кивнула медсестра и повернулась к двери. – Я могу вам помочь?

Яркая вспышка перед глазами привела Гейл в ужас. Что это? Кровь? Она заливает ей глаза? Послышалось перешептывание, и медсестра подошла к ее кровати:

– К вам посетитель, Гейл.

Гейл? Разве они подруги или родственники? Как же отвратительно болеть, никому не пожелаешь пережить такое.

Красное пятно съехало в сторону, и тогда она поняла, что это человек.

– Здесь ваша дочь, – медсестра склонилась к самому ее лицу.

Дочь. Гейл повернула голову – опрометчивое действие, которое отдалось с трудом переносимой болью.

Красное пятно – ее дочь?

Фигура приблизилась, заслонив собой яркий свет, и она разглядела женщину в красном шерстяном пальто. Собранные на затылке волосы, несколько выбившихся светлых прядей, порозовевшие от холода щеки. Женщина стояла в шаге от кровати с ледяным выражением лица.

Саманта! Это же Саманта. Она здесь, в больнице.

Сердце подпрыгнуло и упало, только сейчас Гейл осознала, как боялась, что дочь не приедет.

Она вспомнила их последнюю встречу – ужасную – и быстро прогнала неприятные мысли. Не стоит сейчас об этом думать, для всех будет лучше сделать вид, что ничего не произошло, им необходимо начать сначала. Безопаснее поговорить о чем-то нейтральном.

Но о чем?

Что обычно говорят друг другу люди, не видевшиеся пять лет?

– У тебя теплое пальто, – произнесла Гейл, – хотя дорогую вещь лучше покупать черного цвета, а не красного. На следующий сезон он выйдет из моды, и пальто займет место в глубине шкафа.

– Спасибо, что высказала свое мнение, – голос Саманты звучал на удивление спокойно. – Но я уже сама в состоянии решить, что носить.

– Разумеется, я лишь хотела…

– Давай сменим тему.

– Давай.

Гейл вжалась в подушку, недовольная тем, что так неудачно начала разговор, но и Саманта тоже хороша. Приложенные огромные усилия не изменили ее чувствительную натуру, а такому человеку сложно жить в этом мире. Хотя с Самантой все не так плохо, как с ее сестрой. Как матери, Гейл было страшно смотреть на свое дитя. Каждая мать мечтает, чтобы ее ребенок вырос сильным, стойким, а не хрупким, готовым сломаться при легком дуновении.

Из двух дочерей Саманта была крепче. С появлением Эллы она сразу приняла роль старшей сестры и взяла девочку под опеку, хотя разница в возрасте составляла всего десять месяцев. Саманта была одновременно защитницей Эллы и ее феей-крестной, что невероятно сердило Гейл. Элла падала, а Саманта помогала ей подняться, успокаивала, и если у той не получалось что-то сделать, Саманта делала это за нее, а также отдавала все, чего желала младшая сестра.

Гейл была в полной растерянности. Как прикажете научить ребенка самостоятельности и уверенности в себе, если старшая дочь постоянно ей помогает и утешает? Разговор с Самантой ни к чему не привел. «Я всегда поддержу сестру!»

– А если тебя не окажется рядом, когда ей будет нужна помощь? – сказала тогда Гейл.

Вздернув подбородок, Саманта упрямо смотрела на мать. «Я всегда буду рядом!»

С детства Саманта предпочитала поступать по-своему, игнорировала советы и замечания матери, которая все в жизни делала только для нее. Будь Гейл внимательнее, непременно давала бы дочери противоположные советы, подталкивая таким образом к верному решению, однако ее методы были иными.

Во время последней их встречи Саманта была настолько враждебно настроена, что это шокировала даже Гейл. Она тогда плохо владела собой, теперь это было очевидно, однако Саманта, по ее мнению, реагировала чрезмерно остро. Прошло много лет, но старшая дочь по-прежнему вела себя будто разъяренная тигрица, когда дело касалось сестры.

Нет, сейчас она не будет вспоминать прошлое, надо двигаться вперед. Этот тезис был основным в ее последней книге «Новая сильная ты». Оставьте ошибки в прошлом, не тащите груз с собой, он лишь усложнит жизнь.

Гейл ощутила прилив раздражения. Ее целью было подготовить детей к жизни в реальном мире. Ведь таковы задачи матери, верно? Неразумно воспитывать ребенка в вере, что все вокруг хорошие, а мир – изумительное место, полное света и радости. Лучше в раннем возрасте привить навыки, которые помогут в будущем справляться с ударами судьбы. Ведь никому не приходит в голову отправлять солдат в бой в купальных шортах. Они защищают себя броней, именно ее Гейл и пыталась обеспечить. Она сделала все возможное, чтобы научить девочек стоять на ногах даже в самый жестокий шторм, подниматься после падения и идти дальше. Она не ждала благодарности, но все же надеялась на уважение или хотя бы признание, что сделанное матерью – им на благо.

Гейл понимала, что лучше держать свое негодование при себе, иначе Саманта просто уйдет, как сделала пять лет назад. Похоже, дочери не осознают, что ей тоже больно.

Саманта повернулась к медсестре:

– Насколько все серьезно? Я могу поговорить с врачом?

– Он сейчас в реанимации с пациентом, но вернется в течение часа. При обследовании не выявлено внутреннего кровотечения или переломов – хорошая новость. Амнезия тоже не наблюдается. Гейл немного нервная, но это нормально после травмы головы.

Гейл показалось, что она слышала слова Саманты о том, что для ее матери это нормальное состояние, однако не была уверена.

– Наверное, вы хотите побыть с ней наедине? – улыбнулась медсестра. – У вас пять минут.

– О, нет, это лишнее… – Саманта смутилась.

– Все нормально. Я буду за дверью. Если срочно понадоблюсь, нажимайте кнопку вызова.

Девушка вышла так быстро, что Саманта не успела ее остановить.

Гейл, совсем недавно мечтавшая избавиться от общества медсестры, теперь так же сильно желала, чтобы та осталась. Без присутствия третьего лица фокус внимания сужался. Они остались вдвоем.

Саманта расстегнула пальто, в каждом движении ощущалось напряжение. Сколько воспоминаний и несказанных слов…

Под пальто на ней были широкие белые брюки и белый свитер с горлом, подчеркивающий длинную шею и стройную фигуру. Белое? На Манхэттене? Гейл передернуло. Она сама такое никогда бы не надела. Впрочем, надо признать, Саманта создала образ успешной и уверенной женщины, добавив безупречный макияж и скромные украшения. Ах, если бы только не пальто – красное! Ведь она их учила – черное, только черное, этот цвет смотрится выигрышно в любой ситуации. Тогда Гейл была бы довольна дочерью. Говорить об этом не стоит, а то Саманта вылетит из палаты вслед за медсестрой.

– Расскажи о своей работе, Саманта, – в голову пришла вполне нейтральная тема для разговора. – Мой помощник сказал, ты возглавляешь собственную компанию. Поздравляю. Почему ты мне не рассказала?

– Почему? Но это же неважно.

Неважно? Это самое главное. В возрасте дочери Гейл цеплялась за каждую возможность подняться выше, добиться успеха и от души радовалась победам. Будто пришивала новые кусочки к лоскутному одеялу, чтобы оно прочным коконом укрывало ее от ударов судьбы. Кровь, пот, слезы – новый способ смастерить и применить лоскутное одеяло.

– Ты много трудилась, чтобы добиться нынешнего положения. Ты должна гордиться и никогда не стесняйся успеха, – Гейл воодушевилась, почувствовав силы стать прежней. – Ты должна владеть…

– Прошу тебя, давай поговорим о чем-то другом, – Саманта стиснула зубы. – Расскажи, что случилось?

– Со мной? Нелепица.

Гейл сникла, вспомнив, что она пациент больницы.

– Зачем ты встала на стул?

– Ты видела репортаж?

Саманта принялась стягивать перчатки.

– Да, показывали в новостях.

– Вот чертов оператор! Все случилось сразу после интервью в прямом эфире. Надеюсь, это не навредит моей репутации.

Дочь бросила сумочку на стул и посмотрела на мать с сомнением.

– Будучи в больнице с травмой головы, ушибами и растяжением голени, ты думаешь о своей репутации?

– Она важна для меня.

– Да, для тебя важна.

Саманта повесила пальто на спинку и села, но не расслабилась; нога ее была выставлена вперед, словно она готовилась убежать сразу, как появится возможность.

– Тебе очень больно?

– От осознания того, что моя репутация может быть уничтожена? Да, меня это тревожит, но я…

– Я о голове. Голова болит?

– Ах… да. Болит немного. И ребра.

Прислушавшись к себе, Гейл поняла, что у нее болит все тело, и это неудивительно, учитывая ее падение. Боль она пыталась игнорировать, как и все плохое, случавшееся в жизни, когда приходилось пробираться через тернии, подталкивая себя вперед, а если нужно, волоча из последних сил. Боль для нее – вещь привычная.

– Ты принимала обезболивающие? Может, попросить медсестру…

– Нет.

Если признаться, как сильна боль, ее никогда отсюда не выпустят.

– Спасибо, думаю, они мне что-то дали.

Разговор подошел к финалу.

Саманта сидела, разглядывая руки. Гейл лихорадочно думала, что еще сказать, ведь в такой ситуации нельзя совершить ошибку.

– Ты приехала на машине?

– На самолете.

– Ах, вот как.

Она и не предполагала, что общаться с дочерью будет так сложно. Получается, они наговорили друг другу достаточно в последний раз, чтобы разрыв можно было счесть окончательным.

– Аэропорты – это кошмар.

– Все не так плохо, учитывая время года.

– Время года? – Гейл сосредоточенно нахмурилась.

– Рождество, – Саманта подняла глаза на мать. – Скоро Рождество.

Гейл в последнюю секунду остановила себя, чтобы не задать вопрос: «И что?»

– Еще уйма времени.

Саманта открыла рот, помолчала и произнесла:

– Чуть более трех недель. Хотя я помню, ты его не любишь.

– Я никогда…

Нет, эту тему лучше не поднимать. Дочери обожали праздники – еще одна черта, связывающая сестер и отдаляющая их от матери.

– Где ты провела День благодарения?

– С Эллой.

– Хорошо. Очень хорошо.

Разговор причинял сильнейшие муки, по сравнению с ними боль от удара казалась незначительной. Сколько осталось времени до возвращения медсестры? Она так ждала дочь, а теперь, когда та здесь, не представляет, что сказать.

– Спасибо, что приехала.

– Да, конечно.

И потом очередная неловкая пауза. Со стороны могло показаться, что разговаривают два незнакомых человека. Гейл ухмыльнулась про себя, решив, что это очень точное определение. Пять лет – огромный срок. Интересно, чем дочери занимались все это время? Чего добились? Явно многого, что доказывают дорогие часы на руке. Гейл боялась спросить, как идут дела, Саманта может вспылить и разорвать ее в клочья. Одной травмы вполне достаточно.

– Мой личный помощник с трудом тебя нашел. Ты не говорила, что переехала.

Саманта повела плечами:

– Не говорила.

Она посмотрела на часы, совсем не изящные, а массивные, с круглым циферблатом, закрывающим все запястье. Они громко заявляли, что Саманта Митчелл ценит свое время и управляет жизнью.

Гейл ощутила прилив гордости. Значит, все же она многое делала правильно, хоть дочь и не оценила ее вклад в воспитание личности.

– Я так рада тебе, Саманта. Мы слишком долго не виделись.

– Да.

– Почти пять лет.

Дочь смахнула несуществующую пушинку со свитера.

– Пять лет, один месяц и несколько дней.

Она помнит с такой точностью?

Лучше, конечно, сделать вид, что того злополучного последнего разговора попросту не было, но сознание напоминало о нем мигающим неоновым светом в голове. Гейл чувствовала, что надо его погасить, бороться с воспоминаниями, если хочет наладить хорошие отношения с семьей. Она была готова двигаться вперед, сказать и сделать все для установления мира, все, что потребуется.

– Наша последняя встреча закончилась неприятно для всех нас. Признаю, я, возможно, была неправа, но пойми, очень сложно…

– А сложно быть не должно, – Саманта подняла голову и посмотрела прямо в глаза матери. – Мы собрались, чтобы отпраздновать поступление Эллы на первую работу учителем, она ждала от тебя одобрения и поддержки, а получила порцию критики и осуждение.

– Я лишь хотела, чтобы она не останавливалась на достигнутом, продолжала развиваться.

– Тебе хорошо известно, как ей важно осознавать, что мать ею гордится, важно твое мнение, похвала, ты очень много для нее значишь. А в результате вместо поздравлений Элла услышала слова, способные уничтожить всякое удовольствие от достижения цели, как и желание ставить новую.

– Она наконец-то добилась, чего хотела, я, разумеется, была рада…

– Ты даже не представляешь, какой удар ей нанесла. Она так о многом хотела с тобой поговорить.

Саманта резко встала, уронив сумку на пол, и быстро прошла к окну, даже не взглянув на нее.

Элла хотела о многом с ней поговорить?

– О чем же?

– Уже не важно. – Дочь резко повернулась. – Она скоро приедет. Пожалуйста, будь с ней мягче.

Мягче? Какая польза от мягкости, если жизнь постоянно бьет по голове? В этом случае нужна броня, стойкость и верная стратегия. Неужели люди этого не понимают?

Гейл знала, что лучше промолчать. Надо любым способом наладить отношения с дочерьми, поэтому она будет хвалить Эллу, даже если выяснится, что за пять лет она сменила десять работ. А свое мнение не выскажет, будет говорить то, что они хотят услышать.

– Буду рада ее увидеть. Она живет здесь?

– Нет, мы переехали почти одновременно.

– Не скучаете по Манхэттену? Мне кажется, я бы точно скучала.

– Но мы не такие, как ты. Все люди разные, и мы в том числе.

Зазвонил телефон, Саманта достала его из кармана и внимательно посмотрела на экран.

– Она поднимается. Пожалуйста, мягче и добрее, да?

– Да. Мягче и добрее.

Почему она опять повторяет одно и то же? Разве принятие неверного шага ребенка – проявление доброты? «Катастрофические последствия неминуемы, о чем ты только думала, принимая это решение?»

Нет, она ничего подобного не скажет, она притворится. Было время, когда приходилось постоянно выражать эмоции, которых она не испытывала.

Любопытно, о чем Элла захочет с ней поговорить? Может, попросит совета? Нет, как и сестра, Элла никогда не пользовалась советами матери, будто они ядовиты лишь потому, что исходят от нее.

Саманта не отводила от нее пристального взгляда.

– И не спрашивай о работе. Если захочет, сама расскажет.

– Конечно. Я поняла.

Гейл ощущала себя ребенком, которого ругают за провинность. Неужели она была плохой матерью? Сама она была уверена, что справляется отлично, возможно, дело в том, какими критериями измерять успешность? Если количеством добрых слов и объятий, то она определенно не преуспела.

В глазах появилось незнакомое жжение, усиливающееся с каждой секундой. Затем сдавило горло, и Гейл поняла, что с ней происходит. Слезы. Гейл Митчелл, которая не плакала с девятнадцати лет, была готова разрыдаться из-за того, что расстроила дочь.

В Саманте появилась жесткость, которой она не замечала раньше. Ей следовало бы радоваться, но по непонятной причине грудь сдавило от понимания, как значителен разрыв между ними.

Гейл с трудом сдерживала слезы. Она смотрела перед собой не моргая и, сжав зубы, сглатывала ком в горле. Ужасное состояние. Необходимо как можно скорее вновь обрести уверенность в себе и своих действиях, способность контролировать происходящее.

– Ты очень… зла на меня.

Вышло хрипло и сдавленно, но Саманта не смягчилась, как можно было ожидать.

– Нет, уже нет. Злилась, но… – дочь перевела дыхание. – Я не хочу, чтобы ты опять сказала Элле то, что не следует, вот и все.

Гейл ощутила, как в душе нарастает паника. Она была готова дать слово, но как, если у них разное понимание того, что приемлемо, а что нет? Девочек расстраивало и то, в какой манере она ведет светскую беседу. Похоже, единственным правильным решением будет вообще не высказывать собственного мнения. Ни о чем. Что ж, стоит попробовать.

– Значит, вы с Эллой по-прежнему близки?

На лице Саманты появилась забытая детская улыбка.

– Мы же сестры.

«И мои дочери, – подумала Гейл. – Но это не помешало вам переехать, не сообщив, и ни разу не дать о себе знать».

– Рада, что вы друг друга поддерживаете.

Сердце кольнула зависть, стоило представить, сколько они пережили без нее счастливых дней: праздники, дни рождения, может, даже поездки.

– Жаль, что мы так долго не общались.

Нет, она не даст им понять, как переживает. Бывают моменты, когда родителям приходится сносить удары и обвинения.

– Спасибо, что вы приехали.

– Я удивилась, что ты к нам обратилась, – Саманта запнулась, но продолжила: – Не понимала, какова твоя цель.

Писк аппарата набирал темп по мере того, как учащался пульс Гейл.

– Я думала, может, нам удастся… – Что? На что она надеялась? – Чаще встречаться. Начать все сначала.

Саманта расправила плечи.

– Сначала? Что ты имеешь в виду?

Гейл сама не понимала, что имеет в виду. Если бы в отношениях было так же просто, как в компьютере: отменить последние действия, вернуть файл в исходное состояние. Она бы получила второй шанс, возможно, что-то сделала иначе, приняла другие решения. Стоит ли признаться, что не раз задавалась вопросом, правильно ли поступила? Мысли о том, что она совершила большую ошибку, были слишком тяжелы, сейчас у нее нет сил об этом думать. На это будет время позже, когда она вернется домой, в свой мир, который обустраивала всю жизнь. Кажется, переделать его будет достаточно сложно.

Саманта подалась вперед, собираясь что-то сказать, но в палату влетела молодая женщина. Она тяжело дышала, будто прибежала сюда пешком от самого дома.

Гейл не сразу узнала в вошедшей Эллу.

Исчезли длинные кудрявые волосы, которые дочь не желала укладывать. Теперь она носила короткую стрижку, медового цвета пряди разной длины не опускались ниже подбородка. Под расстегнутым темно-синим пальто виднелось вязаное платье клюквенного цвета.

Давление в груди росло с каждой секундой. Ее ребенок. Элла. Всегда ранимая, но добрая и отзывчивая. Легкая добыча для гиен этого мира. Она так старалась защитить ее, но в конце концов оттолкнула.

Элла быстро пошла навстречу сестре, они встретились посредине, крепко обнялись и стояли так несколько мгновений, слившись в один организм.

Элла отстранилась и провела рукой по мягкой ткани пальто:

– Обожаю этот оттенок красного. Замечательно выглядишь.

– Не слишком, как думаешь?

– Что? Ах, нет же. Замечательно. И белый прекрасен.

Гейл лежала и слушала их, чувствуя себя лишней. Лишней в собственной семье.

Ее мнением об одежде Саманта не поинтересовалась, но ей важно, что скажет сестра.

– Ты же знаешь, я ненавижу черный цвет, – произнесла она, погладив рукав пальто.

Саманта ненавидит черный?

Гейл носила только черную одежду. Ежедневно. Как униформу. Ей в голову не могло прийти, что Саманта так относится к этому цвету.

Тем временем дочь отступила на шаг и оглядела сестру.

– Тебе очень идет эта стрижка, больше, чем боб. Мне нравится.

У Эллы была стрижка боб? Когда интересно?

Они продолжали болтать, слова взлетали в воздух, словно теннисные мячики. Игроки знали правила, им было легко и удобно друг с другом. Гейл хотела вмешаться – «Эй, я здесь», – но была слишком увлечена наблюдением за тем, как изменилась Саманта. Исчезли напряжение, скованность и настороженность, которые она почувствовала, стоило той переступить порог. Дочь была раскованной, спокойной. Милой.

Взяв Эллу за руку, Саманта ободряюще ей улыбнулась. Гейл не сразу поняла, для чего эта поддержка. Единственной угрозой для сестер в этом помещении была она.

– Привет, мама. – Элла подошла к кровати и нервно улыбнулась. – Как ты себя чувствуешь?

– Бывало и лучше. Спасибо, что приехала.

– Конечно. Ты ведь наша… – она запнулась и улыбнулась натянуто и робко. – Наша мама. Что произошло?

– Упала. С последним призом в руке.

Чертова звезда. Фигурально выражаясь, гордость полетела в пропасть вслед за ней самой. Известно ли им о награде? Она стояла на сцене, ей аплодировали тысячи. В своей речи она говорила о расширении прав и возможностей женщин, необходимости строить жизнь самостоятельно. Дочери, похоже, ни о чем не знают. Им нет до этого дела.