Текст книги "Мед его поцелуев"

– Благодарю за предупреждение, – сухо ответил Малкольм.

Солфорд поднялся.

– Ее тянет к тебе, насколько я вижу, хотя сама она это и отрицает. Но я, со своей стороны, верю, что с тобой она будет счастлива. Намного счастливее, чем могла бы стать, проживи она в моем доме до конца своих дней. Я верю, что ее приданое – достаточный стимул для тебя, и надеюсь, что ты найдешь способ справиться с ней, в чем я отнюдь не преуспел.

Малкольм молча склонил голову. Солфорд весело помахал на прощание и вышел. У него был вид человека, который только что избавился от тяжелого бремени, вид Атланта, освобожденного от тяжести мира. Поцелуй в библиотеке был бы забыт, не будь Солфорд настолько настойчив.

Если настроение Солфорда не было наигранным, кое-что прояснялось. Малкольм считал Эмили милой, но Солфорд был счастлив избавиться от ответственности, а Фергюсон был настроен против нее. Так что же она за личность?

После ухода Солфорда Малкольм снова опустился за стол. Он полюбил этот кабинет спустя год после смерти отца. Но до сих пор чувствовал себя странно за отцовским столом. Чаще всего он сознавал, что все это принадлежит ему, но бывали дни, когда он находил какую-то мелочь, кусочек воска или старую записку с отцовским почерком, и горе становилось острым, как в тот самый день, когда они предали земле отцовский гроб.

Смерть пришла слишком быстро – простуда внезапно сменилась пневмонией, дыхание вдруг прекратилось, и резким был проблеск боли на лице врача, когда Малкольм закрыл невидящие глаза.

Слишком быстро самого Малкольма начали называть лэрдом.

Он поднял со стола каменное пресс-папье, отполированное прикосновениями сотен графов. Легенда гласила, что первый лэрд нашел этот камень, когда копали яму под фундамент башни, и с тех пор камень лежал на столе, со временем став талисманом. Когда Малкольм брал его в руки, он чувствовал вес клана, гранитную силу своей преданности семье.

Отец сохранил клан, держа его в изоляции. Но фабрики на юге и плантации за морем грозили однажды все уничтожить. Они пережили битву при Флоддене, при Данбаре, даже при Каллодене, однако им не пережить меняющегося экономического ландшафта, если он их не спасет. Шаги прогресса не остановить ни пушками, ни тем, что его отец добродушно называл девчачьей ярмаркой. Малкольм должен преуспеть там, где не смог преуспеть отец, – и он не станет графом, который увидит уничтожение собственного клана.

Сможет ли он спасти их с Эмили на его стороне? Он не отрицал соблазна. Она обладала прекрасным телом и острым умом – неотразимое сочетание. Но если брат так стремился избавиться от нее, сможет ли Малкольм превратить ее в союзницу? Пожертвовать кланом ради нее он не мог, какой бы красивой она ни была.

Если она откажется…

Часть его – не только та, что между ног, но где-то глубоко внутри – хотела привязать ее к себе. Но девушка была слишком независима, чтобы смириться с его превосходством, и слишком привыкла сама выбирать свой путь, чтобы встать на его сторону. Возможно, ее уход будет к лучшему.

Его улыбка стала оскалом. Он даст ей попробовать свою истинную природу. И если девчонка сбежит в свою Англию от одного взгляда на настоящего лэрда, он лишь взмахнет рукой на прощание – пусть даже она не покинет его мысли с той скоростью, с которой покинет замок. Он это знает.

Но если она не сбежит, он женится на ней, спасая обе их репутации. И будет соблазнять ее так вдумчиво, так умело, что она никогда и не подумает о предательстве.

Глава девятая

– С вашим платьем уже ничего не поделать, – сказала Уоткинс, разглядывая складки на шелке.

– Возьми его себе. – Эмили наливала шоколад из чайничка, который Уоткинс принесла с собой.

– Могли бы позвонить, миледи. Вам наверняка было неудобно всю ночь спать одетой.

– Я слишком засиделась с письмами, – солгала она. Уоткинс ответила скептическим взглядом, и Эмили задумалась о том, какие слухи ходят о ней среди слуг. Но не спросила. Проще было притвориться, что ничего не случилось, пусть даже сам факт, что она спала одетой, скорее всего вызовет сплетни и пересуды среди слуг.

Теперь она понимала, что стоило вызвать Уоткинс, несмотря на позднее время. Даже без слухов спать в платье было очень неудобно. Вскоре после рассвета она уже думала разрезать платье, чтобы снять корсет, но не рискнула взяться за перочинный нож.

Вместо этого Эмили встала с кровати и раздвинула тяжелые шторы, впуская солнечный свет, чтобы разогнать паутину путаного полусна.

Как и следовало ожидать, она плохо спала, но проснулась с готовым планом. Недостаточно продуманным для того, чтобы восстановить их дружбу с Пруденс. Но для этого хватит времени, когда она вернется в Лондон, не выйдя замуж. Первым делом нужно разорвать помолвку. И лучше всего сделать это тихо, до того как об этом узнают матери. Если не получится, то она не против создания небольшого скандала ради того, чтобы спасти себя и Малкольма от перспективы стать вечными врагами.

Вечными врагами. Ей понравилось определение настолько, что она, уклонившись от попыток Уоткинс сделать что-нибудь с безнадежно спутанными волосами, потянулась за пером и чернилами. Уоткинс давно привыкла к эксцентричности своей мистрис – Эмили возвращалась к ней сразу же, как только записывала слова.

Но была во всем этом и светлая сторона: замок и ее почти неизбежный брак наверняка вдохновят ее на следующую книгу.

Уоткинс почти уложила кудряшки Эмили, когда кто-то постучал в дверь. Дверь распахнулась прежде, чем Эмили успела ответить. В душе она надеялась, что это Пруденс, но была разочарована.

– Матушка, – произнесла Эмили, пересохшими губами целуя ее в щеку. Она слепо потянулась за второй чашкой шоколада, ее любимый напиток сейчас был оправданием бегства, а не источником храбрости. – Вы сегодня рано встали.

Тонкая сеть морщинок вокруг голубых глаз Августы стала глубже, выдавая ее озабоченность.

– У тебя есть минутка, дорогая?

Слова предназначались для ушей Уоткинс, Эмили знала, что выбора у нее нет. Она велела Уоткинс ждать, когда ее вызовут, и наблюдала, как матушка закрывает за ней дверь.

– Я предложила бы вам шоколад, но чайничек уже пуст. Можем позвонить и подождать чай, если пожелаете.

Августа покачала головой и указала на кресло у камина.

– Могу я присесть? Я подождала бы, пока ты оденешься, и мы могли бы спокойно поговорить, поскольку тема не терпит отлагательств.

Эмили прикрыла глаза. Если мать уже знает, бесполезно надеяться тихо и втайне разубедить Алекса и Малкольма.

Ее разум лихорадочно перебирал альтернативные планы, но Эмили заставила себя отвлечься и сосредоточиться на матери. Она не обладала актерским даром кузины Мадлен, но могла за пару минут придумать правдоподобную историю, которой может оказаться достаточно.

– Садитесь, матушка, – пригласила она и оперлась на резной стул, радуясь тому, что окно оказалось сзади и солнечный свет не выдаст ее лицо. – Что вы хотели обсудить с такой срочностью?

– Ты знаешь, почему я здесь, – ответила Августа, глядя на нее ровным уверенным взглядом.

Эмили знала лишь общую тему – но что конкретно узнала мать?

– Вы говорили с Алексом?

– Нет. Он все утро провел в кабинете Малкольма. А вот леди Харкасл крайне расстроена. Она сказала, что ты и Карнэч решили обвенчаться. И что она больше со мной не разговаривает.

Эмили замерла, подыскивая нужные слова.

– Мне жаль, что леди Харкасл расстроена.

– Мэри уже не та девушка, которую я знала тридцать лет назад. Возможно, мы не стали бы подругами, узнай мы друг друга теперь. – Тут Августа опомнилась: – Но не думай о леди Харкасл. Что произошло прошлой ночью?

– Карнэч сделал мне предложение, – сказала Эмили тем же небрежным тоном, каким сообщала о прошлых попытках, когда она отказывала. – Но я не уверена, что мы подойдем друг другу.

– Я бы советовала решить наконец, кто же тебе подходит, – в мягком голосе Августы прорезалась сталь. – Поскольку предложение было сделано ночью и Алекс уже занялся им, я могу лишь подозревать самое худшее.

Эмили покраснела. И убрала распущенные волосы с шеи, внезапно ощутив жар.

– Нет, худшее тут ни при чем, матушка. Алекс и Пруденс застали нас в библиотеке, и…

Августа прервала ее:

– Ты не хуже меня знаешь, что впечатление порой важнее фактов.

– Но никому не нужно об этом знать! – воскликнула Эмили. Затем взглянула на дверь и понизила голос: – Это был поцелуй и только. Если Алекс и Пруденс не станут об этом упоминать, обществу ни к чему сообщать о нас.

– Ты поцеловала его? Она наверняка почувствовала себя преданной, дорогая… и я не могу ее в этом винить. На самом деле, мне ее жаль. И ты доверишь ей подобный секрет? Если она злится так же, как леди Харкасл, любая из них может быть крайне опасна. И если ты не выйдешь за Карнэча, леди Харкасл наверняка разрушит твою репутацию, даже если Пруденс будет молчать.

Августа была прямолинейнее самой Эмили, когда ситуация того требовала, и девушка вздрогнула.

– Я не хотела ее предавать. Я пыталась помочь ей.

Ее мать вздохнула.

– Веришь или нет, но я на тебя не злюсь.

– Не злитесь?

– Нет. – Августа помолчала, сухо улыбнулась и продолжила: – Зная тебя, могу заметить, что учить тебя не вмешиваться в чужие дела уже поздно.

– Но это жестоко, – пробормотала Эмили.

– И я уверена, что Пруденс тоже не будет с тобой милосердна. Но ты можешь извлечь из этого и пользу. Карнэч для тебя вполне подходящая партия. Если ты до сих пор этого не осмыслила, советую задуматься о своем будущем.

– Я думала о нем, матушка. И я не раз говорила вам, что не хочу замуж.

– Я знаю. Я позволяла тебе настаивать на своем, пока Мадлен оставалась в девичестве. Забавно, что… я отчаялась выдать вас замуж, и обе вы сумели самостоятельно оказаться у алтаря без посторонней помощи.

Эмили нахмурилась, а ее мать рассмеялась. Но Августа тут же взяла себя в руки и продолжила:

– Возможно, мне стоило проявить настойчивость и выдать вас замуж раньше. Но мне слишком нравилось, что вы обе дома, со мной…

– Тогда к чему же вы настаиваете на моей свадьбе с шотландцем? Вы ведь можете никогда больше меня не увидеть.

– Карнэч жаждет политической карьеры – вы довольно часто будете в Англии, – сказала Августа, отмахиваясь от уточнения. – И я не буду жить вечно. А ты, возможно, предпочтешь свадьбу с Карнэчем постоянной зависимости от Алекса.

Эмили запнулась. Поцелуи с Малкольмом обладали неоспоримым преимуществом перед ее нынешним статусом.

Однако Алекс следил за ней не настолько внимательно, чтобы догадаться о ее писательстве. Малкольм был вдвое наблюдательнее. И он не позволит ей хранить секреты. Жизнь старой девы казалась ей скучной, но при этом давала свободу в важных для Эмили областях.

Она не могла признаться в этом Августе. Мать ничего не знала о ее романах. Она думала, что Эмили всего лишь ведет дневники и посвящает себя переписке.

– Мы с Карнэчем не подходим друг другу, – твердым голосом повторила Эмили. – Вы скажете Алексу, чтобы он прекратил это?

Августа склонила голову. В начале пятого десятка она все еще была красива, и до смерти, которой она пугала Эмили, ей было еще далеко, но в этот миг мать показалась ей настолько усталой, что сердце сжалось.

– Забудьте, – сказала Эмили прежде, чем ее мать смогла заговорить. – Мне стоит самой отыскать Алекса. Не беспокойтесь об этом. Мы все уладим, и все снова будет нормально.

– Все уже нормально, – ответила Августа. – Все дети должны покидать гнездо. Судьба улыбнулась мне, позволив провести с вами столько лет, но, возможно, это знак, что тебе пора идти дальше в своем путешествии. То, что ты все еще живешь с Алексом, вместо того чтобы найти собственный дом и семью, неправильно.

Эмили стояла спиной к окну, и солнечный свет выдавал все эмоции на лице Августы – даже слезы, которые начали собираться в уголках ее глаз.

– Матушка, с вами все хорошо? – спросила Эмили.

Августа поспешно смахнула слезы.

– Всего лишь меланхолия при мысли о том, что я потеряю тебя, как и боялась. Но Карнэч будет добр с тобой, если ты дашь ему шанс. Он немного напоминает мне твоего отца – так отчаянно стремится быть ответственным, хотя видно, что он уже на грани амока.

Эмили рассмеялась.

– Матушка, вы не убедите меня полюбить его, намекая на сходство с отцом.

Голос Августы стал резче.

– Пообещай, что попытаешься, Эмили. Пообещай, что не станешь планировать бегство, не дав ему даже поговорить с тобой.

Мать слишком хорошо ее знала. Эмили собиралась сбежать прежде, чем Малкольм сможет ее переубедить. Она уже все обдумала и решила, но искреннее беспокойство в голосе матери не позволяло ей дать подобное обещание и не приложить всех сил к его выполнению.

– Обещаю, – сказала она.

Плечи Августы расслабились.

– Хорошо. Хорошо, – повторила она, словно ее уверенности должно было хватить им обеим.

– Но я не могу обещать, что полюблю его. Так, как вы любили отца.

Августа почти улыбнулась:

– Твое сердце может приятно тебя удивить.

Эмили ничего не сказала, когда мать подошла и погладила ее по волосам. Она вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой – и пожелала остаться такой, не думать о тех изменениях в жизни, которые сейчас обсуждаются в кабинете Малкольма.

Августа улыбнулась, касаясь ладонями ее щек.

– Начинай так, как хочешь продолжить, милая. У тебя доброе сердце, позволь ему это увидеть.

И она вышла. Эмили медленно отпустила спинку стула и осела на пол, не беспокоясь больше об испорченном шелке. Она закрыла голову руками и сосредоточилась на дыхании. Отстранилась от всего – от тепла солнечных лучей на спине, корсета, который сжимал ребра, от выбившейся прядки, которая щекотала шею, от влаги, которая медленно смывала ощущение материнских ладоней с ее щек.

Эмили выдохнула, позволив дыханию остудить свою горячую грудь. В этот миг, свернувшись клубочком на полу замка, что стоял в тысяче миль от дома, она внезапно поняла, что осталась одна. Нет, не в тихом уединении, которого ей иногда так хотелось – в изоляции изгнанницы, которая бредет по диким землям. Мадлен вышла замуж, дружба с Пруденс рухнула по ее вине, она не готова простить Алекса, а мать…

Возможно, матушка не права. Но простит ли ей Августа побег из-под венца?

Вздох превратился во всхлип. Она не хотела оставаться одна, но полностью испортила отношения с очень многими. Матушка говорила, что у Эмили доброе сердце, возможно, это и так. Но доброе сердце в сочетании с плохим характером слишком многое портило. Неважно, какую вину она ощущала после, ни один урок так ничему и не научил ее. И лучше уж не позволять Малкольму на ней жениться. Похоже, он хочет этого, но когда он узнает, что она не станет нужной ему покорной и милой леди, он пожалеет о своем влечении к ней.

Она поднялась, заставила себя вытереть слезы и сесть с прямой спиной на резной стульчик. У нее уже был план. Денег за ее книги будет достаточно для пусть не роскошной, но комфортной жизни, даже если Алекс не даст ей ни пенни из ее приданого. Мадлен уже замужем, Пруденс ее ненавидит, но она наверняка сможет позволить себе уединенную жизнь в собственном коттедже.

Да, будь с ней друзья, будущее не казалось бы таким мрачным. Но лучше уж так, чем сдаться Малкольму и ждать того дня, когда она оступится, будет слишком прямолинейной, слишком умной, слишком саркастичной, слишком независимой, слишком любой для того, чтобы удержать его внимание.

Она пообещала матери, что позволит Малкольму поговорить с ней до побега. Этот козырь бил все аргументы. Честь Эмили не позволяла ей прямо нарушать обещания, как бы ей этого ни хотелось.

Но она не обещала не защищаться – или оставаться с ним после того, как Малкольм придет в себя и отшвырнет ее прочь.

Она оденется, спустится вниз и будет писать, словно ничего не случилось. А когда придет время, поговорит с Малкольмом. Но не станет открывать свое сердце и не позволит ему себя завоевать.

Глава десятая

Он нашел Эмили в небольшом салоне главного крыла, между музыкальным кабинетом и библиотекой. В свободные часы между завтраком и ленчем большинство домашних собраний было скучным, и его замок не был исключением. Солфорд отправился в деревню, чтобы отослать письма. Его мать и Августа удалились в гостиную с вышиванием и шепотками, леди Харкасл заперлась в своей комнате горевать. Грейвз с разочарованным хмыканьем доложил, что мисс Этчингем потребовала после завтрака оседлать ей лошадь и отправилась на прогулку. Это означало, что Эмили где-то в замке, одна, и отыскать ее удалось очень скоро.

Она сидела спиной к открытой двери. Солнечные лучи, падавшие из высокого окна, превращали ее светлые кудряшки, выбившиеся из прически, в подобие нимба. Перчатки она сняла, пальцы были запятнаны чернилами. Итак, вопреки ее внешнему лоску на публике, писала она неаккуратно. Эмили склонила голову, занеся руку с пером над бумагой. Ее медлительность показалась ему меланхоличной, что, как он подозревал, обычно не было ей свойственно.

Малкольм постучал по двери.

– Леди Эмили, могу ли я поговорить с вами?

Она вскинула голову. И долгим взглядом уставилась за окно, на горы вдалеке, словно собираясь с силами. Она промедлила всего минуту, но Малкольму хватило и этого, чтобы подтвердить свои подозрения.

Эмили явно не собиралась легко сдаться будущему, на которое их обрек поцелуй.

Девушка повернулась к нему.

– Какая неожиданная встреча.

Это не было приглашением. Он вошел и закрыл за собой дверь.

– Со мной нет нужды притворяться. И мое появление не было неожиданным.

Она вскинула брови, когда он запер за собой дверь.

– Разве нам стоит оставаться вместе без присмотра, милорд?

– А что они сделают? Заставят нас жениться?

Она улыбнулась, на миг ослабив защиту.

– Мы все окончательно испортили, так ведь?

Малкольм не был уверен. Глядя на ее улыбку и искры в ее голубых глазах, он никак не мог поверить, что случившееся что-то «испортило».

– Это не входило в наши планы.

– Вы можете прекратить это. С Алексом. Просто скажите ему, что не станете на мне жениться. – Она снова повернулась к бумаге, игнорируя его.

Малкольм обошел стол и встал перед ней, закрывая свет так, чтобы тень его легла на бумагу. Эмили демонстративно собрала листки, постучала ими по столу, чтобы выровнять стопку, все так же не глядя на него, словно он был крестьянином, ожидающим милости.

Раздражение усилилось на порядок, и в этот раз он позволил себе отпустить поводья. Когда Эмили подняла взгляд, Малкольм надменно и оценивающе всмотрелся в ее лицо, затем демонстративно уставился на ее пышную грудь.

– Что ж, моим рукам вы подходите. Губам тоже, если быть до конца честным.

Глаза Эмили расширились от шока. Она смотрела на него, задохнувшись на миг, и Малкольм позволил себе улыбнуться.

– Так с чего бы мне говорить Солфорду, что я не хочу жениться на такой красивой девице?

Он редко использовал шотландские обороты в речи, его мать была англичанкой, как и бабушка и все предки по женской линии, и язык не вызывал в нем той же преданности, что и земли. Но Эмили этого не знала, и на шотландский оборот о «девице» широко распахнула глаза.

– Вашей жене требуется быть не просто «красивой девицей», – с сарказмом ответила она.

– Только не говорите, что предпочитаете быть любовницей. Вы будете искусны, я уверен.

Ее голос превратился в лед.

– Я не из того типа женщин. И вы не делаете себе чести, говоря подобное.

Она была права. Но внутренний голос говорил ему, что он должен дать ей шанс вырваться из ситуации, даже если он сам не собирается ее отпускать.

Малкольм пожал плечами.

– У нас впереди десятки лет, чтобы ближе друг друга узнать. Я собираюсь начать так, как намерен продолжить.

Что-то блеснуло в ее глазах.

– Я получила тот же совет.

– Однако, если вы считаете, что мы не подойдем друг другу…

Он ждал, чтобы она закончила фразу. Эмили отвела взгляд от его лица, но прежде, чем Малкольм решил, что это проявление скромности, он понял, что она рассматривает его с той же пристальностью, что и он ее. Ее взгляд прошелся по линии его подбородка, по горлу, огладил плечи, затем оценивающе опустился к паху. Он напрягся и сместил вес на одну ногу. Эмили улыбнулась – так же надменно, как он до нее.

Она поистине была дьяволом. И никогда раньше он не возбуждался от одного лишь взгляда.

– Нет, мы не сойдемся, милорд, – сказала она спокойно и возвышенно, словно зачитывая Библию. – Мне недостаточно «красивого парня», как вы могли бы выразиться.

– Я едва ли «парень». – Она захихикала, и он понял, что проигрывает, отвечая на ее слова как на оскорбление, а не комплимент.

– К тому же, – продолжил он, – если вы уверены, что мы не сойдемся, вам стоит сказать об этом Солфорду. Если вы готовы уничтожить свою репутацию ради того, чтобы избавиться от меня, ухаживания закончены.

– Если это ухаживания, то мне страшно представить свадьбу, – пробормотала Эмили. Он изогнул бровь, и Эмили залилась румянцем, прежде чем вернулась к теме. – Так что, вы хотите, чтобы я сбежала и позволила вам остаться с репутацией человека, который сделал со своей стороны все возможное для исполнения долга?

– Не я хочу избежать алтаря.

Она опустила перо в чернильницу и поставила на листе ленивый росчерк.

– А если я не попрошу у Алекса разрешения вас оставить?

Ее рука продолжала чертить завитушки, и Малкольм подумал о том, какая часть ее приданого уйдет на бумагу.

– Вы знаете, что сам я просить не буду. Солфорд меня уничтожит. Без усилий с его стороны мужчина, опорочивший девушку, получает черную метку. Мне от нее не отмыться.

– Так вы решили обвенчаться ради моей репутации? Или потому, что не хотите скандала?

Эмили подняла взгляд, и почва чуть не ушла у него из-под ног.

– Я женюсь на вас ради сохранения обеих наших репутаций.

Она поджала губы.

– Не ошибитесь, – быстро добавил он. – Меня устраивает положение дел. Но я готов был жениться хоть на вас, хоть на другой.

– Как романтично.

– А что мне остается делать? Так или иначе, мы с Солфордом подписали все бумаги этим утром.

Это ее действительно разозлило.

– Алекс все решил без меня? Вы даже не спросили меня, согласна ли я стать вашей женой.

– Вы хотите услышать формальное предложение?

Она яростно зачеркнула свои завитушки.

– Не глупите, лорд Карнэч.

Он наклонился над столом, оперся на руки и посмотрел ей в глаза.

– Только вы можете положить этому конец. Если вы этого не сделаете, свадьба состоится вне зависимости от ваших желаний.

Она не отвела взгляд.

– Вы не можете силой вызвать во мне симпатию.

– А разве я что-то говорил о взаимной симпатии?

Эмили выпрямилась на стуле и скрестила руки на груди.

– Если мы вынуждены жить вместе, было бы неплохо хоть немного радоваться обществу друг друга.

Что-то в ее защите подтолкнуло его к искреннему предупреждению, несмотря на безвыходность ситуации.

– Я не ищу женщину, обществом которой могу наслаждаться, – сказал он. – Мне нужна жена, которая будет мне подчиняться, устраивать правильные приемы и сможет родить наследника. Если вы предпочитаете удовольствие, то предложения стать моей любовницей я не отменял.

Ее рука дрогнула, словно Эмили с трудом удержалась от пощечины. Вместо этого она резко встала, накрыла ладонями его руки и наклонилась вперед, копируя его позу.

– Если я и стану любовницей, то не вашей. Но я не могу отказаться от сделки, поскольку хочу остаться в обществе.

Бесконечно долгую минуту они смотрели друг другу в глаза. Ее губы были так близко, что мужское достоинство Малкольма стало болезненно твердым и он почти подался вперед, чтобы поцеловать ее.

И, помоги ему Боже, она выглядела готовой к поцелую.

Но стук в дверь заставил их отшатнуться друг от друга, хотя его руки едва не потянулись за теплом ее ладоней, когда Эмили отпрянула.

– Я не готова к покорности, и вам лучше лично поговорить с Алексом, – прошипела она очень четко и яростно в наступившей тишине.

А затем пригласила стучавшего войти, оставив за собой последнее слово. Он отвернулся к окну. Слуги были лояльны, потому что почти все они приходились Малкольму дальними родственниками, но все же не стоило попадаться им на глаза с явной эрекцией в компании незамужней девушки, неважно, обручена она с ним или нет.

Однако это оказались не слуги. Вошла Пруденс.

– Леди Эмили, мы с матерью уезжаем сегодня, – сообщила она, не тратя времени на приветствия.

– Ты уверена, что безопасно путешествовать в одиночестве?

– У меня нет ничего, что могло бы заинтересовать грабителей.

– Не стоит так дешево ценить свою безопасность, Прю.

Малкольм услышал нотку расстройства в голосе Эмили. И когда Пруденс ответила, он вздрогнул.

– Можете называть меня мисс Этчингем, – сказала она. – Я и моя матушка будем в безопасности. В деревне я встретила вашего брата, и он любезно согласился сопроводить нас до Эдинбурга. Оттуда мы отправимся в почтовой карете.

Малкольм наконец смог повернуться к женщинам. Они глядели друг на друга, как генералы перед решающей битвой. Лед в их голосах заморозил его желание.

– Леди Эмили не сможет вернуться в Лондон так скоро, как ей бы того хотелось, но вы могли бы остаться здесь, сколько пожелаете.

– Остаться здесь? И наблюдать ваше супружеское счастье? – Пруденс засмеялась, но смех был неприятным. – Я предпочту возможную компанию разбойников. Я возвращаюсь в Лондон, где мне и место. Желаю вам долгих счастливых лет жизни.

Пруденс развернулась к двери. Эмили протянула руку, чтобы остановить ее, и Малкольм увидел, как ее рука замирает на половине движения. Эмили уронила руку, и он услышал ее вздох.

Он окликнул Пруденс у самой двери:

– Мисс Этчингем, уделите мне еще минутку?

Она не остановилась.

– Останьтесь здесь, – велел он Эмили и проигнорировал шумный выдох протеста. Он последовал за Пруденс и догнал ее за несколько шагов.

– Что вам нужно теперь, милорд? Наверняка ведь не вторая жена.

Горький изгиб ее губ отозвался в нем уколом сожаления.

– Простите за все, мисс Этчингем. Несмотря на мои действия, вы чудесная женщина. И заслуживаете лучшего обращения, чем получили здесь.

Она обернулась в гостиную через плечо.

– Благодарю, лорд Карнэч, но я отлично знаю, где чья вина в сложившихся печальных обстоятельствах. Вы с леди Эмили заслуживаете друг друга.

Он вспомнил о предыдущем разговоре и понял, что до сих пор не знает, чего ему больше хочется: задушить Эмили или зацеловать ее до потери дыхания.

– Возможно, это так. И все же приношу свои извинения. Позвольте мне нанять дилижанс, который отвезет вас с матерью от Эдинбурга до Лондона? Вы не должны расплачиваться за эту поездку.

Пруденс вскинула голову, гордая, как королева.

– Я не приемлю милостыни, милорд.

Он вздохнул.

– Считайте это извинением.

На ее лице ясно читалась война между гордостью и практичностью. В конце концов, привлекательность частной кареты оказалась сильнее перспектив загруженного почтового дилижанса.

– Что ж, хорошо. Мы будем готовы выехать после ленча.

Он поклонился ей. Пруденс присела в реверансе и быстрым шагом отправилась прочь. Он нахмурился, глядя ей вслед. Покажи она столько внутреннего огня при знакомстве, нашел бы он Эмили искушающей?

Глупый вопрос. Даже сейчас, когда Пруденс была уязвлена ими обоими, его мысли занимало то, как Эмили переживет потерю подруги, а не то, в каком положении окажется Пруденс после расстройства назначенного брака.

Он услышал шаги Эмили за спиной.

– Было очень благородно предложить ей карету.

В ее тоне впервые звучало уважение. И благодарность… Ее смягчившийся голос согрел его. Если бы она всегда говорила так, он был бы готов утонуть в ее голосе.

Но в его планы не входила потеря себя в блаженстве, которое могла бы подарить Эмили.

– Кажется, я велел вам оставаться в гостиной.

Тепло ее голоса сменилось жаром раскаленной печи.

– А я предупреждала вас, что покорность не входит в число моих добродетелей.

– Тогда, похоже, мы в тупике.

– Согласна, – ответила она.

Малкольм хотел поцеловать ее, сломать ее защиту. Но он не мог себе этого позволить и сопротивлялся каждому порыву, если намеревался остаться верен долгу, вынудившему его искать жену.

Поэтому он зашагал прочь. Но последнее слово все-таки оставил за собой:

– Выбор прост, дорогая. Разорви нашу помолвку, или я увижу тебя у алтаря.