Текст книги "Джем и Дикси"

5

Дикси рассказывает все маме почти сразу. Как я и думала.

В ночь понедельника я долго ворочаюсь в кровати, не в силах уснуть. В этот день я вела себя в школе еще более странно, чем обычно, и теперь мысли об этом жалят меня, как рой диких пчел. О чем я только думала, когда спрашивала Питера Чина, откуда у него кроссовки? Кто тянул меня за язык? Это же были просто кроссовки, пусть и новые, пусть и с необычным дизайном. Но я, непривыкшая к шопингу, не имела ни малейшего понятия, где такие можно найти. И просто выпалила первое, что пришло в голову. Естественно, он меня проигнорировал.

Когда Дикси возвращается домой, я притворяюсь спящей. Я понятия не имею, где ее носило на этот раз, да мне и неинтересно, если честно. С тех пор как мама стала работать в ночную смену, сестра решила, что теперь ей можно все. Она уходила и возвращалась, когда ей вздумается. Мама ничего не знала о ее ночных похождениях: каждый раз Дикси оказывалась дома до ее возвращения.

Лежа в кровати с зажмуренными глазами, я слышу, как Дикси переодевается в пижаму. И уходит, оставив дверь в комнату открытой. Через пару минут из гостиной доносятся звуки включенного телевизора. Я сама не замечаю, как отключаюсь под бормотание очередной передачи. Меня будит новый громкий звук – хлопок входной двери, за которым следуют короткие щелчки закрывающегося замка и звон брошенных на стол ключей.

– Привет, детка. – Голос мамы, доносящийся из гостиной, звучит устало, но отчетливо: она явно трезва.

За их коротким разговором следует шуршание пакетов. Она что, купила еды?

Накрывшись одеялом, я прислушиваюсь к их голосам, пытаясь представить, что же они делают. Дикси, должно быть, снова устроилась на диване, закинув ноги на мамины колени. А может, сегодня на диване разлеглась мама и ее рука снова ласково гладит по шее Дикси, расположившуюся на полу у ее ног.

– В школе все хорошо? Ты же ходила?

– Ага.

– Хорошо. Меня бесят их звонки, так что уж постарайся все утрясти, хорошо?

Дикси отвечает так тихо и низко, что я не могу разобрать. Они перешептываются какое-то время, и голос мамы вдруг становится громче:

– Показывай!

Гостиная погружается в тишину.

И снова слышится крик мамы:

– Ты что, издеваешься?

Голос Дикси срывается и становится тонким.

– Мам, просто…

– Джем! Немедленно сюда!

Я съеживаюсь под одеялом, боясь сделать вдох. План притвориться спящей разлетается вдребезги: мамины шаги уверенно направляются к комнате.

– Джем!

Ее голос звучит все ближе, я уже слышу шуршание ее джинсов в коридоре. Она подходит к кровати, в руках – злополучное письмо.

– Подъем!

Одно движение руки – и с меня одним махом слетает одеяло.

– Твой папаша снова вешает лапшу нам на уши. Нам нужно поговорить об этом прямо сейчас, немедленно.

Я покорно плетусь за ней в гостиную. На полу, скрестив ноги, сидит Дикси, злая, раздраженная, сверлящая меня взглядом так, будто я, и только я, причина всему, что сейчас происходит.

– Чего? – не выдерживаю я. – Это ты показала ей письмо, не я.

– Так ты в курсе? – набрасывается на меня мама. – И ничего мне не сказала? Похоже, я не могу верить ни одной из моих дочерей. Буду знать.

Я сажусь на пол напротив Дикси. Рядом лежит открытая коробка с пиццей, а точнее, с тем, что от нее осталось: три кусочка маминой любимой, греческой. Взглянув на сестру, я беру один кусок. Кажется, Дикси скоро заплачет. Я всегда могу определить, что она вот-вот расплачется.

Мама опускается на диван и вглядывается в папино письмо:

– Какая же чушь. Я знала, что он идиот, но не думала, что настолько. Он хочет сделать мне сюрприз? Какой еще, к черту, сюрприз? Осточертевший бывший муж на пороге? Спасибо, не надо.

– Он завязал, – подает голос сестра.

Мама только смеется в ответ:

– Ну, может, он и писал на трезвую голову. Может, он действительно завязал с наркотиками. Но он не завязал с передрягами, уж поверь мне. Я знаю этого человека.

Фыркнув, она швыряет письмо на пол. Дикси мгновенно подбирает его и снова злобно смотрит на меня, слезы льются по ее щекам.

– Да что я-то тебе сделала? – огрызаюсь я.

– Ничего. Продолжай запихивать в себя пиццу, не отвлекайся.

Голос мамы звенит гневом, когда она поворачивается к Дикси:

– Почему ты так мерзко ведешь себя с сестрой?

Это обескураживает нас обеих. Дикси утыкается в колени и молчит, вытирая слезы рукавом кофты.

– Слушай, Дикс, мне это надоело. Завязывай с этим. Достало видеть, как вы ведете эту идиотскую, абсолютно непонятную мне битву каждый день. Довольно. – Теперь она смотрит на меня: – Вы же так хорошо ладили раньше. Я понятия не имею, что случилось, но пора бы уже повзрослеть, вам обеим…

Мы повзрослели, мам. В этом-то и проблема.

– Знаете что, девочки, – продолжает она, – если бы у меня был хоть один шанс ответить вашему отцу, единственное, что я бы ему сказала, – держаться от нас подальше. Я не верю ему ни на секунду. И вам советую то же.

– Почему ты не хочешь просто дать ему шанс, мам? Почему ты сразу же его осуждаешь? – тихо спрашивает Дикси.

Устало вздохнув, мама запускает руки в волосы:

– Дикс, я знаю его намного лучше. Он не изменился, уж поверь мне. Он возвращается только потому, что ему что-то нужно. А может, потому, что у него проблемы в Остине и ему больше некуда деваться. Я тебе гарантирую.

Я беру еще один кусочек пиццы. Подтолкнув к себе коробку, мама забирает последний. Откусив немного, она продолжает.

– Клянусь, ноги его здесь не будет. И вы обе должны мне пообещать, что будете держаться от него подальше. Если он будет писать, предлагать встретиться – да что угодно! – вы немедленно рассказываете мне.

Дикси мгновенно надулась и скрестила руки на груди:

– Ты хочешь сказать, что я не имею права увидеться с собственным отцом?

– Да ради бога, встречайтесь с ним, если вам это нужно. Но не пускайте его в свое сердце, не верьте ему. – Она отправляет в рот еще один кусочек и тыкает оставшимся огрызком в сестру. – Тебя это особенно касается. Ты слишком на нем зациклена.

– Неправда, – мямлит она.

У мамы вырывается нервный смешок:

– А почему, по-твоему, он написал не Джем, не мне, а тебе? Он прекрасно знает, что может обвести тебя вокруг пальца. Ты всегда смотрела на него сквозь розовые очки, Дикс. Ты переплюнула даже меня в те годы, когда я его встретила.

Ничего не ответив, Дикси встает и уходит в нашу комнату, сжав письмо в руке.

Ей вслед летит мамин крик:

– Не обольщайся, детка, он обманет и тебя.

Я жду, что мне станет легче от ее слов. Станет легче от того, что папа написал Дикси только потому, что ее проще одурачить, как и сказала мама. Но какая-то маленькая часть меня все еще хочет быть на ее месте. Я была бы так счастлива, если бы это письмо было адресовано мне. Я так хочу, чтобы это меня он пытался обвести вокруг пальца.

Мама тихо опускается на пол рядом со мной:

– Хорошая пицца, правда?

Я киваю, наблюдая, как она вытягивает ноги, прижавшись спиной к дивану.

– Знаю, тратить деньги на какую-то пиццу – очень плохая идея. Но мне так хотелось. Знаешь, это тот самый момент, когда тебе это просто необходимо. Понимаешь?

Да, мам. Прекрасно понимаю.

– Приглядывай за ней, Джем.

Как будто мне нужно напоминать об этом.

– В школе она притворяется, что мы вообще не знакомы.

Мама жмурится, потирая виски, так, словно от нашего разговора у нее разболелась голова:

– Все равно присматривай, Джем. Как только можешь.

6

Всю следующую неделю Дикси практически не разговаривает со мной. В школе это всегда было обычным делом, но теперь пытка молчанием продолжается даже дома. Странно было и то, что мама проводит эту неделю с нами, уходя только на работу, и будучи абсолютно трезвой. Складывается ощущение, что она почти сторожит наш дом, напряженно ожидая дня, когда на пороге появится отец. Она покупает нам немного продуктов – жареного цыпленка, соус для спагетти, рис в пакетиках для быстрого приготовления. Спрашивает меня, как прошел мой день в школе. А в выходные даже готовит нам завтрак – далеко за полдень, но все же.

Я понимала, что это долго не продлится.

Все, чего мне хочется, как можно скорее увидеть мистера Бергстрома и поговорить. Но на нашей встрече в понедельник я не могу выдавить ни звука. Слова застревают в горле, мысли путаются в моей голове. Он просит меня нарисовать свои переживания на доске, но я отказываюсь. Он спрашивает, прочитала ли я письмо, но я вру и говорю, что нет.

Привычно откинувшись в кресле, мужчина ерзает и снова подается вперед, скрестив руки на столе перед собой:

– Честно говоря, ты меня очень беспокоишь, Джем. Ты явно расстроена, и я бы очень хотел знать почему. Твоя мама узнала, что мы оформили заявку на обеды? Она разозлилась?

– Нет.

– Скажи, почему ты не хочешь мне довериться? Я сделал что-то не так?

Я качаю головой. Он и вправду не сделал мне ничего плохого. Проблема в другом: я не доверяю никому. Даже тем, кто явно этого заслуживает.

– Ладно. Я не собираюсь на тебя давить. С кем-то это работает, но ты явно не из них. Но все же… – Задумавшись, он долго молчит и продолжает: – Джем, пойми, что я на твоей стороне. Мне не наплевать. Да, слушать тебя – моя работа, но дело не в этом.

Некоторое время мы сидим в полной тишине. Я спрашиваю у него разрешения уйти. Он соглашается, и впервые на его лице не появляется привычной успокаивающей улыбки. У меня такое чувство, что я его подвела.

Неделя тянется медленно, каждый день похож на предыдущий. Я ем в школе и дома. Я делаю домашнюю работу, убираюсь в своей части комнаты, курю свои сигареты. Каждый мой день проходит в напряженном ожидании. Я нутром чувствую, что вот-вот случится что-то очень важное.

Интуиция меня не обманывает.

В следующий вторник меня вызывают с самого утра, прямо на уроке английского.

– Джем, тебя вызывают в кабинет, – произносит миссис Кантрелл, повесив телефонную трубку.

Некоторые оборачиваются на меня, в том числе сидящая прямо передо мной Хелена Мафи.

– Что же ты натворила, Джем?

– Ничего.

Стоит мне подняться, как меня тут же одергивает миссис Кантрелл:

– Лучше захвати свои вещи.

Минутная стрелка напоминает, что до конца урока всего десять минут. И я слушаюсь.

Конечно же отец не мог придумать ничего лучше, чем заявиться вот так – прямо в школу посреди учебного дня. Если он планировал обратить на нас столько внимания, сколько вообще возможно, у него это явно получилось.

Я увидела его уже на подходе к кабинету мисс Бихейри, заведующей по посещаемости. Отец, увлеченный разговором с заведующей, стоял ко мне спиной. Но я смотрела не на него. Я смотрела на лицо Дикси. Она сияла, широко распахнутые, блестящие детским восторгом глаза смотрели на отца не отрываясь. Холодная, слишком крутая для общения со мной в школе, Дикси исчезла, будто ее никогда и не было.

Вот почему мама просила меня приглядывать за ней. Стоило отцу появиться на горизонте, как Дикси мгновенно превращалась в самую обычную девчонку, которая хочет, чтобы папа любил ее.

Так что моя работа – не быть ею. Не быть обычной девчонкой.

Я вспоминаю, как он врал нам, как оставил нас, как ловко он пудрил нам мозги. Это не сложно.

Отец оборачивается, сверкая своей фирменной, широкой и обаятельной улыбкой. Так улыбаться умеет только Расе Тру. Я вглядываюсь в его лицо, такое родное и чужое одновременно. С тех пор, как мы виделись в последний раз, проседь успела коснуться его волос и короткой бородки. На короткостриженой голове поблескивают солнечные очки. Ноги обтягивают явно слишком свежие и опрятные для безработного джинсы, из-под фланелевой куртки выглядывает футболка с логотипом одной из его любимых групп. На плече небрежно висит небольшой коричневый рюкзак.

– Джем, детка, – только и произносит он. И раскрывает объятия.

В один момент все воспоминания, все слова мамы, даже это чертово письмо, в котором не было ни слова обо мне, – все это вдруг теряет всякое значение. Хриплый, прокуренный голос произносит мое имя – и я делаю шаг вперед. Еще один шаг – и я прижимаюсь лицом к мягкой ткани его фланелевой куртки. Склонив голову, отец прижимается к моему лицу колючей щекой, и я слышу его шепот:

– Видишь, я здесь.

Проходит секунд десять, прежде чем я наконец-то отстраняюсь. И замечаю, что в офисе уже стоит мистер Бергстром. На его лице – самая широкая и неестественная улыбка, какую я только видела.

– Это твой отец, Джем? – Повернувшись к нему, он протягивает руку. – Майк Бергстром.

– Расс Тру. – Отец отвечает рукопожатием, улыбаясь психологу в ответ. – Вы директор или кто?

– Он школьный психолог, – встревает Дикси.

Мистер Бергстром поворачивается на ее голос:

– Кажется, мы тоже не были официально представлены?

Дикси неловко пожимает протянутую ей руку, и отец продолжает:

– Я хочу забрать девочек пораньше, просто прогуляться.

– Конечно, без проблем. – Лицо психолога снова озаряет фальшивая улыбка, – Джем, можно тебя на пару слов?

Многозначительно уставившись на меня, он кивает в сторону коридора, ведущего к кабинетам администрации школы. Я не двигаюсь с места.

– Это по поводу нашего расписания, – объясняет он.

Я бросаю на отца вопросительный взгляд, и он кивает:

– Иди. Только побыстрее, нам пора.

Отец многозначительно подмигивает мисс Бихейри, но, судя по каменному выражению лица, она явно не разделяет его настроения.

Я следую за Бергстромом по коридору, пока он не приводит меня в пустой кабинет. Прикрыв за нами дверь, он поворачивается ко мне:

– Мисс Бихейри позвонила мне, как только он пришел. Что происходит?

– Ровно то, что вы и слышали.

– Ты ничего мне не рассказывала об этом, Джем.

Он произносит это с явным укором, а может, мне это просто кажется.

– Мне нужно идти.

– Не нужно, если ты не хочешь. Вот почему ты была такой подавленной на последнем сеансе, верно? – Немного помолчав, он продолжает, не дождавшись моего ответа. – Фактически мы не имеем никаких оснований запретить ему появляться в школе, но если ты не хочешь идти или просто хочешь рассказать мне что-нибудь, сейчас самое время, Джем.

В моей голове крутился всего один вопрос: почему он не верит, что это может быть правдой? Почему он думает, что мой отец не из тех, кто забирает дочерей из школы? Почему, не зная даже половины того, что происходило в моей семье, он решил, что мой отец – явно не из тех, кого можно назвать любящим? Как будто я не заслуживала этого по умолчанию, как Дикси.

Да, я не верю в это, но почему в это не верит и мистер Бергстром?

– Все в порядке, – бросаю я, посмотрев прямо в глаза психологу. – Я в полном порядке.

– В общем, слушай, – начинает отец, как только мы отходим на порядочное расстояние от школы. – Дикси сказала, что мамы не будет весь день. Значит, сейчас дома точно никого нет, так?

Его слова звучат так, будто они с Дикси продолжали общаться с тех самых пор, как она получила его письмо. Но как это возможно?

– Может быть, – только и отвечаю я.

– Сейчас у нее встреча, – обращается ко мне Дикси, – потом она перехватит одну из ранних смен Марго вдобавок к своей.

Кажется, отношение мамы к Дикси испортилось не так сильно, как мне казалось, раз она все еще продолжает доверять ей свои планы. У Дикси есть мама. У Дикси есть папа. Я делаю шаг в сторону, отдаляясь от них, пока мы идем по улице. Какая-то часть меня шепчет на ухо, что все могло бы быть совсем по-другому, и я изо всех сил стараюсь отмахнуться от этих навязчивых мыслей. Мне страшно замечтаться и потерять бдительность.

Не замечая моего смятения, отец продолжает:

– В общем, давайте зайдем домой. Идти, конечно, долго, но мне так хочется! Я сто лет там не был. Мы вместе уберемся, потом зайдем в магазин и забьем едой холодильник, морозилку – все!

Похоже, Дикси уже успела ему пожаловаться и на жизнь, и на голодные времена. Но она скрыла от отца самое главное: мама знает, что он возвращается. И я прекрасно знаю почему. Если бы он знал о том, что все идет не по его плану, он бы так не радовался. Поняв, что снова себя накручиваю, я отметаю все лишние мысли и сосредоточиваюсь на происходящем, превратив его в набор сухих фактов. Мы идем домой, а затем – в продуктовый. На этом все.

– Можно нам купить бекон? – спрашиваю я.

Папа только смеется:

– Конечно. Все, что захотите. – Притормозив, отец оборачивается ко мне. И протягивает ко мне руку. – Иди-ка сюда, Джем. Давай.

Я нерешительно подхожу, почти кожей ощущая, как на глазах превращаюсь в такую же обычную девчонку, как и Дикси.

– Дай мне посмотреть на тебя.

Не успеваю я и глазом моргнуть, как его руки касаются моих висков. Осторожно убрав в сторону пряди моих волос, он смотрит прямо мне в глаза:

– Ты так выросла, Джем. Ты повзрослела.

Всего на пару секунд время остановилось и мир погрузился в тишину. Переполненная людьми и машинами улица исчезла. Остались только мы.

Я была первой. Я напоминаю это себе и безмолвно повторяю это Дикси. Целых два года я была их единственной дочерью, единственной, кого они любили.

Удерживая одну руку у меня на плече, отец притягивает к себе и Дикси:

– Мы всё как следует подготовим, дождемся маму и удивим ее. Она придет и увидит нас, увидит чисто убранный дом и заполненный холодильник. Уверен, она будет счастлива.

– Ну, это вряд ли, – фыркаю я.

Опустив руки, он кивает:

– Справедливо. Она вряд ли будет рада меня видеть. – У него вырывается такой смешок, будто перспектива разозлить маму кажется ему смешной. – Но, прежде чем я уйду, ей нужно увидеть нас вместе. Она должна задуматься об этом. Вы же знаете, в моем сердце никогда не было никого, кроме вашей мамы.

Может, в сердце-то и не было, а вот в постели – еще как. Да и в повседневной жизни тоже. Папа умудрился заменить всех – любовь, семью, дом и даже город.

– Это все твои вещи? – спрашиваю я, кивая на его рюкзак.

Он поправляет лямку на плече:

– Нет. Здесь только самое необходимое.

– А где же остальное?

– У моего друга. У меня не так уж и много вещей. Я решил начать все с чистого листа. – Прервавшись, он делает такой глубокий вдох, словно хочет заполнить этим холодным воздухом все свои легкие. – Черт, я так скучал по этому городу. Мой вам совет: никогда не ездите в Техас.

Обогнув угол улицы, мы продолжаем путь.

В какой-то момент отец тянется и обнимает за плечи и меня, и Дикси:

– У меня была пара успешных месяцев. Дела налаживаются. И на этот раз все будет хорошо, договорились?

Откуда-то с другого конца улицы до нас долетает еле слышный крик:

– Расс, эй, Расс!

Едва уклонившись от машин, дорогу перебегает коротышка с жидкими волосами. Широко улыбаясь, он направляется прямо к нам. Отпустив нас, отец подается вперед, закрыв собой меня и Дикси, как будто хочет защитить:

– Я тебя знаю?

– Конечно же ты меня знаешь, засранец, – смеется в ответ низкорослый. – Я Бонго, забыл?

Отец вглядывается в него пару секунд и кивает:

– Да, точно. Привет.

– И это все, что ты можешь мне сказать? Серьезно?

Коротышка бросает взгляд на нас, и отец оборачивается к нам:

– Я отлучусь на минутку. Ждите здесь.

Они отходят на несколько шагов вперед и останавливаются на углу улицы.

– Ты уже сказала маме, что он вернулся? – шепчу я Дикси, не сводя глаз с фигуры отца.

– Нет.

– А надо бы. Напиши ей прямо сейчас.

Ее рука нашаривает в кармане телефон.

– Это только все испортит.

– Что тут портить-то? Ты и правда думаешь, что его дурацкий план сработает? Ты прекрасно знаешь, что будет, когда мама увидит его в нашем доме.

Прислонившись спиной к кирпичной кладке дома, мы молча наблюдаем за отцом. Я бросаю беглый взгляд на сестру. Она все еще смотрит на отца с восторгом и счастьем, будто перед ней рок-звезда. Но я-то вижу, что она чувствует на самом деле. Ей никогда не удавалось скрывать свои чувства от меня. На ее лице уже появляется неуверенность. Дикси начинает сомневаться – в том, как мама это воспримет, а может, и в других вещах.

– Чувак, с которым он разговаривает, – продолжаю я, – похож на торговца марихуаной.

А может, отец просто должен ему денег. Бонго больше не улыбался.

– Все не так ужасно, Джем. Хорошие вещи тоже случаются. – Дикси обхватывает себя руками и делает пару шагов в сторону. – Почему ты так уверена, что все обязательно должно закончиться плохо?

– Потому что я это знаю.

Отец возвращается спустя пару минут. Бонго уходит.

– Простите, – говорит он. – Просто неудачник из моего прошлого. Я решил убедиться, что он будет держаться подальше от меня и моих девочек.

Дикси поворачивается ко мне, и на ее лице явственно читается: «Видишь? Я же говорила!»

Начинает моросить. Отец смеется, задрав голову к небу:

– Чертов Сиэтл в своем репертуаре!

Я смотрю, как он снова кладет руку на плечо сестры, и делаю пару шагов в сторону. Мне отчаянно хочется покурить. Просто остаться наедине с собой и подумать. В моей голове все еще звучит голос мистера Бергстрома: «Ты ничего не должна, если не хочешь». Никто не заставляет меня идти с ними под дулом пистолета. Единственный человек, наставивший на меня это дуло, – я сама. И дело даже не в том, что я поклялась не сводить глаз с Дикси. Причина всему, что сейчас происходит, – крохотная часть меня, та самая обычная девочка.

Поэтому я просто толкаю свои ноги вперед, шаг за шагом. Папа идет впереди, то и дело подмечая знакомые местечки, спрашивая, что случилось с пиццерией, с музыкальным магазином, которых тут уже сто лет как не было.

Когда мы подходим к нашему дому, отец задирает голову, разглядывая этот уродливый, заляпанный грязью бежевый цвет штукатурки. Голуби облепили дом со всех сторон, они сидели на крыше и пожарных лестницах. Если где-то был хотя бы один свободный квадратный сантиметр, там уже сидел голубь. Завершал печальную картину переполненный мусоропровод, извергающий пакеты мусора прямо перед входом.

Отец чертыхается, отдернув руку от Дикси.

– Здесь всегда было так паршиво? – произносит он так тихо, будто разговаривает сам с собой.

– Да, – отвечаю я, – всегда.

– Внутри все не так плохо, правда, – произносит Дикси.

Ухватившись за лямки рюкзака, отец переворачивает его к себе на грудь и обхватывает двумя руками. Ворота оказываются закрытыми, впервые на моей памяти. Прислонив магнитный ключ, я открываю их, и мы заходим внутрь. До нашей квартиры – три лестничных пролета.

– Здесь всегда так воняло? – спрашивает папа.

С каждым лестничным пролетом его шаги становятся все медленнее и медленнее. И останавливаются на втором этаже. Шаги Дикси тоже затихают, и, сделав пару шагов по лестнице, я поворачиваюсь назад:

– Ну, чего?

Отец всегда был подтянутым и жилистым, преодолеть ступеньки для него – плевое дело.

– Я не знаю. – Его пальцы судорожно перебирают бородку, а глаза заметно краснеют. – Я даже не думал, что…

Не в силах закончить предложение, он пожимает плечами.

Дикси снова бросает на меня этот победный «я-же-говорила» взгляд. Что она была права, а я ошибалась и отец на самом деле чувствительный герой, вернувшийся спасти нас. Я вглядываюсь в эти покрасневшие глаза, понимая, что сыграть такое отец бы точно не смог. И позволяю себе поверить Дикси, всего на мгновение. Где-то над нами раздается хлопок двери, и череда чужих шагов направляется вниз по лестнице. Отец вздрагивает, придя в себя, и мы продолжаем путь. Разминувшись с соседом, он здоровается, натянув неестественно широкую улыбку.

Когда мы заходим внутрь квартиры, отец оглядывается по сторонам, проводит рукой по стене:

– Да, все так, как я и помню. А вот это что-то новенькое, – добавляет он, ткнув в сторону дивана.

Предыдущий, совсем старый, был весь в крохотных дырочках – прожжеными в ткани случайно упавшими окурками и пеплом. Но потом маме сделал выговор домовладелец, и она перестала курить в квартире.

– Подержанный, – отвечаю я.

– Он достался нам… – начала Дикси, но тут же замолкла. – Из вторых рук.

Она хотела сказать, что диван достался нам от Лена. Лен, с которым мама встречалась около месяца, работал в мебельном магазине и раздобыл нам этот диван прямо перед их расставанием. Мы никогда не видели Лена собственной персоной. Он оставался безликим персонажем маминых рассказов ровно до тех пор, пока не оставил свой первый и последний след в материальном мире нашей жизни в лице двух парней из службы доставки с диваном наперевес.

– Ну что ж, кажется, уборка тут особо не требуется, – разводит руками отец. Даже и не знаю, что еще он ожидал здесь увидеть. Свалку и полный хаос? – Давайте вызовем такси и поедем в магазин.