Текст книги "Дрожащая тварь"

Дрожащая тварь
Саша Чекалов

© Саша Чекалов, 2022

ISBN 978-5-4496-4338-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Красный отсвет
трилогия

На отшибе
одноактная пьеса-пролог

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Алик Перов – художник, 35 лет.

Демидов – мужик, 31 год.

Массовка – мужчины в возрастном диапазоне от двадцати до пятидесяти пяти лет, человек тридцать.

Действие происходит на… собственно, на отшибе. В 2002 году.

Ближний занавес открыт. Дальний занавес – открывается. На сцене угол сарая из неструганых досок, крытого рубероидом, без окон; перед сараем невысокая лавочка, на ней сидят Алик и Демидов.

Демидов (поводя носом возле самого уха Алика). Это чем же, так-то… а?

Алик. Да вроде не должно ничем особенным…

Демидов (задумчиво). Прия-атно.

Алик. А, это… Это шампунь.

Демидов. Знаем, слыхали. Чистота…

Алик (перебивая). Во-во, залог здоровья. Тáк вот оно всё и… (замолкает и смотрит на часы).

Демидов. Чистенькие, значит…

Алик. В некотором роде.

Демидов. Прямо словно и не такие же, как вот мы…

Алик (рассеянно). Да такие же точно, на самом деле…

Демидов. Будто не из плоти, а так… видимость одна…

Алик. Из плоти, из плоти… Из чего ж ещё! Господи, да кому это интересно…

Демидов. А вот, скажем, можно ли такого, как ты… это… (мнётся).

Алик. Чего «это»?

Демидов. Ну, я не знаю… это самое. (Чешет в затылке.)

Алик. Говорите, говорите, чтó же вы!

Демидов. Одним словом… как бы того…

Алик. Ах, это… Ну, не знаю… Можно, в принципе.

Демидов (живо). А нельзя ли, к примеру… да вот хотя б и мне!

Алик. Ну-у… Надолго? А то сегодня ещё в два места успеть надо бы…

Демидов. Так это ведь от тебя всецело зависит!

Алик. Ну, раз так… (Встаёт.) Тогда пойдёмте, что с вами поделаешь…

Демидов торопливо вскакивает. Оба уходят за сарай. Примерно через полминуты в полной тишине раздаётся тупой стук. Слышно, как что-то мягко падает. Ещё через минуту из-за сарая выходит Демидов, в руках колун. Демидов вытирает жало пучком травы, неразборчиво мурлыча песню БГ, про ласточку.

Дальний занавес закрывается.

В зрительный зал быстро входят и энергично пробираются по рядам люди из массовки; некоторые из них в форме военного образца, с разномастными повязками на рукавах, в портупеях и т. п., большинство же одето совершенно обычно, неброско, в типичный ширпотреб. По их манере вести себя видно, что все находятся в приподнятом настроении. У каждого в руках по маленькому туристическому топорику (цельнометаллическому, с резиновыми накладками на ручке). Оператор светового пульта зажигает красный фонарь.

Ближний занавес закрывается.

Смотрины
пьеса в четырёх актах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Алиса – очень бледная брюнетка, 23 года.

Алик – художник, 34 года.

Время – молодой человек неопределённого возраста.

Действие происходит в московской квартире в 2001 году.

Акт I

Занавес открывается. На сцене (оснащённой поворотным механизмом, но в данный момент неподвижной) бедно обставленная комната; по некоторым признакам (раскиданные подрамники, стоящие у стен планшеты, мольберт в углу, в другом – раздолбанный этюдник, а также рулоны бумаги, грязные банки, бутылки и прочее) видно, что в комнате живёт и работает художник, хотя, строго говоря, это не мастерская.

Середину комнаты занимает квадратная кровать, она застелена покрывалом с изображением лежащего тигра. Рядом две табуретки; на одной, ближней, повернувшись спиной к зрителям, сидит Алик, раскладывающий на второй принадлежности для живописи; на краю кровати лежит планшет с натянутой акварельной бумагой.

Позади кровати стоит ширма, японская или китайская, за которой явно кто-то есть: это понимаешь, видя, как через неравные промежутки времени на верхний край с задней стороны набрасываются один за другим предметы женского туалета. Последним следует бюстгальтер, после чего из-за ширмы, зябко поёживаясь, выходит Алиса; на её запястьях множество браслетов и фенечек, на шее стальная цепочка с овальной пластиной (на которой выдавлено имя девушки) и кожаный ошейник, усаженный стальными клёпками. В этот момент сцена незаметно для глаза, как минутная стрелка, начинает вращаться… и в таком режиме вращается на протяжении всего действия пьесы, за исключением моментов, оговорённых особо.

Алиса. Ну, и как мне тут теперь… (осматривается) А?

Алик (живо). Да как тебе удобно! Осваивайся. Вот, на кровати, например… Сейчас посмотрим. Главное, чтоб ничего не затекало! Чуть только начнёт, сразу же говори, угу?

Алиса. Угу.

Алик. И мы тогда перерыв сделаем… Тут важно сразу выбрать такую позу, чтоб и тебе не напряжно, и… ну, и мне чтоб было э…

Алиса. Живописненько?

Алик. Точно.

Некоторое время Алиса принимает различные позы, на разные лады раскидываясь на кровати, но Алик всё качает и качает отрицательно головой… и вдруг резко выбрасывает вперёд ладонь с растопыренными пальцами.

Алик. Стоп! Ну-ка… Тáк вот – нормально, удобно?

Алиса. Да… вроде.

Алик. Ну, здóрово! Тогда поехали.

Садится, берёт планшет, лёгкими движениями карандаша как бы набрасывает контурный рисунок (для зрителей, впрочем, невидимый: так и должно быть в натуре); через пару минут полного молчания занавес (необходим одинарный!) закрывается, причём параллельно движению его края через всю сцену, из одного её конца в другой, проходит Время, неся табличку «ПРОШЛО ПОЛЧАСА».

Почти сразу в том же направлении отъезжает другой край занавеса, вновь, но теперь уже с противоположной стороны открывая сцену – которая за это время успевает повернуться таким образом, что теперь спиной к зрителю на переднем плане сидит Алиса, Алик же, соответственно, напротив, сзади: к залу лицом, но полускрыт планшетом.

Мы не видим, как подвигается дело, но в руках Алика уже не карандаш, а кисть (плоская, беличья, номер навскидку двенадцатый, где-то так), следовательно, он пишет. Сцена медленно вращается в обычном режиме.

Акт II

Алик. Ты не устала?

Алиса. Ну, вообще-то, есть немного.

Алик. Всё, перерыв!

Алиса с облегчением вздыхает, осторожно двигает занемевшими плечами, поднимается… Бродит по сцене, массируя руки-ноги, периодически делая наклоны вперёд и назад. Алик смотрит на неё, не скрывая восхищения.

Алик. Эх, жаль в работе всего не передашь… Ты такая пластичная!

Алиса (с деланым безразличием, хотя лицо, шея и грудь слегка пунцовеют). Плаванье, художественная гимнастика…

Алик. А вот я с детства к спорту как-то не очень…

Алиса. Надо спортом заниматься, надо… Смотри, какие складки у тебя!

Алик (печально разглядывая свои бока, обтянутые маечкой). М-да. Хреново, конечно, выгляжу…

Алиса. Хотя ты вон зато рисовать умеешь. Каждому своё.

Алик. Это да… У меня ещё и комплекция такая, что толще кажешься: кость широкая…

Алиса. Да какая там широкая! Ты на меня посмотри, вот где широкая… но, заметь, ни одной жиринки лишней! А у тебя…

Алик. Да ты что говоришь-то! Широкая? У тебя – широкая?! Да ты широкой не видела! Вот у меня…

Алиса. А давай сравним!

Алик. А… пожалуйста, давай, сравним.

Алиса. Давай?

Алик. Ну, давай.

Алик раздевается, они встают рядом, лицом к зрителям.

Алик. Вот, смотри…

Алиса (не давая слова молвить). Нет, это ты смотри: вот здесь… Видишь? Твоя коленка – и моя! Ну, и у кого шире?!

Алик. Да при чём тут коленка! Ты на щиколотки смотри! и на предплечья! (Алиса смотрит.) Нет, это не предплечья, это плечи. Вот предплечья! (Показывает.) Видно же…

Алиса. Ничего не «видно»: у женщины, понятно, кость уже, в любом случае, – нужно на это скидку делать!

Алик. Так о том и речь, что вам в десять раз легче быть худыми!

Алиса. Да какое там…

Алик. Легче! Раз в десять… или в сто.

Алиса. Ну щас…

Алик. Да в натуре.

Алиса. Ага, во-во…

Алик. А чё, нет, что ли?!

Безобразная перепалка в том же духе продолжается, постепенно, впрочем, стихая. Занавес закрывается; Время проходит с табличкой «ЕЩЁ ОДИН ЧАС».

Акт III

Занавес открывается. Сцена вновь провернулась: Алик, одетый, сидит опять спиной к зрителям. Придерживая левой рукой планшет, стоящий на коленях, правой он наносит энергичные мазки. Зрителю видно, что к этому времени художник успел передать основные цветовые и тоновые отношения, но за проработку деталей ещё не брался. Алиса сидит на положенном месте, приняв соответствующую позу. Изо всех сил пытается удержать зевоту. Наконец всё-таки зевает, прикрыв рот.

Алик. Не дёргайся.

Алиса. А долго ещё?

Алик. Ну-у… А каким временем мы располагаем?

Алиса. Вообще-то, вечером педсовет, тётки из РУНО будут… Завуч вызывала: (передразнивая) «Э, Нигматуллина, милая, выступи по моей теме, будь добренька!»…

Алик. Выступишь… Успеем, не боись.

Алиса (задумчиво). Я иногда сама себе удивляюсь… Если бы пару лет назад мне сказали, что в интернате буду работать… да ещё и воспитательницей…

Алик. Да-а. Это ты, конечно, круто… Я бы так не смог. За такие крохи – такой крест…

Алиса. Ну, уж и крест… Так, рутина… Можно подумать, у меня есть выбор! Что ещё я умею делать-то, а?!

Алик. А если курсы какие-нибудь окончить?

Алиса. Какие там курсы теперь… Инерция покоя проклятая… А тут ещё дети! – все силы на них уходят… Вчера Нефёдов опять Гурвич под юбку залез…

Алик. Гурвич – это что?

Алиса. Оксана Гурвич… Родители богатые, жить любят, девочка им мешает… Вот так, при живых папе с мамой…

Алик (перебивает). И что Нефёдов?

Алиса. А Нефёдов просто какой-то малолетний маньяк, без преувеличения! Он, знаешь… Вот смотри, сейчас покажу… (Вскакивает, идёт к ширме, выдёргивает из вороха одежды юбку-макси; надевает через голову и, топлес, ложится на кровать.) Иди сюда. (Алик нерешительно подходит.) Так. Ага… (Расправляет юбку.) У Саны примерно такая же. Теперь возьми… скажем, вот эту свою баночку… ну, или краски, не важно… (Алик берёт в руки коробку красок «Ленинград», вертит в руках.) Ладно, пока положи их… Вóт что, просто попытайся накрыться с головой: таким образом, чтоб и света дневного не видеть! – но чтоб руки что-то делать могли…

Алик. Так ты же сними её сначала…

Алиса. Нет. Нужно чтоб я лежала – а ты залезаешь мне под юбку и…

Алик. Ты чего, Аль, совсем?!

Алиса. Да я серьёзно, ну! Попробуй! – чтó ты, в самом деле… Просто проверишь, можно ли в таком положении что-то делать – и чтоб свет не пробивался…

Алик. Ну, даже не знаю… (Становится на колени, Алиса подползает ближе к краю кровати; Аликовы голова и руки скрываются под Алисиной юбкой.) Вроде темно.

Демидов. Придержи язык. Это ты у нас жертва, гы-гы… С другой стороны – ну да, обстоятельства…

Алик. Да, тяжело вам…

Демидов (рявкает). «Демидов»!

Алиса. А если ты руками будешь что-нибудь делать?

Алик (голос его звучит приглушённо). Чего делать-то?

Алиса. Ну, господи, «камень-ножницы-бумага» сам с собой! (Под юбкой происходит возня.)

Алик (из-под юбки). Если двигаться, то свет проникает.

Алиса. Ага-а! Так и знала, что враки это всё…

Алик. Что враки?

Алиса. А то, что Нефёдов так плёнки проявляет и фотографии печатает! Он, поганец, знаешь что ей сказал? Что вот это вот – это единственное по-настоящему тёмное место во всём интернате. И что если она хочет, чтобы в стенгазете фотки были с конкурса строевой песни, то пускай ему помогает! А она поверила. Она у нас всему верит, что ни скажешь: немного не от мира сего девочка…

Алик (продолжает говорить de profundis). Так не видно же ни фига! У фотографов же фонарь специальный!

Алиса. Ты дослушай! – я ему то же самое сказала… и – угадай, что, по его словам, красный фонарь заменяет?! Догадаться несложно… Им же зачастую белья не выдают: то прачечная бастует, то все машины в ремонте… Так и ходят…

Под юбкой снова какое-то движение. Внезапно Алиса издаёт тихий стон, с оттенком изумления.

Алиса. Ты что это?..

Занавес закрывается. Но зрители успевают заметить, как Алисины руки судорожно смыкаются на голове Алика поверх юбочной ткани… Время проносит табличку «И ЕЩЁ ПОЛЧАСА».

Акт IV

Кровать. Прислонённый к ней, стоит планшет с полусрезанной (начали, но бросили) готовой работой; на покрывале макетный нож, на полу – опрокинутая табуретка, в луже грязной воды валяются кисти, палитра и прочая дрянь. Правее – вторая табуретка, на ней, поверх кучи одежды Алика, сам он прилаживает телефонную базу с трубкой. На кровати, раскинув ноги с растопыренными в истоме пальцами, лежит на спине Алиса.

Наконец Алику удаётся придать трубе относительно устойчивое положение, после чего он бросается к Алисе и вспрыгивает на неё; в тот же миг раздаётся телефонный звонок; сидя на Алисе, Алик перегибается вправо, тянется к телефону, теряет равновесие и валится на пол, увлекая за собой табуретку; аппарат рушится, трубка слетает с гнезда… Алик хватает её, прижимает к уху и… судя по облегчению, отразившемуся на лице, связь не разъединилась. У зрителей крепнет уверенность в том, что звонка этого он ждал и придаёт ему большое значение.

Алиса тем временем сползла с кровати, подобралась к Алику и самостоятельно подлезла под него, напряжённо вслушивающегося… Видно, как Алиса приподнимается на локтях; на её лице неожиданное и неприятное выражение пристального внимания.

Алик. Ну, и?.. (Пауза.) А я при чём? (Пауза.) Это что ж, теперь так и будет? (Пауза.) Что «Перов»?.. Почему не понимаю? – Как раз понимаю, но я-то при чём?!.. Нет, я…

Отнимает трубку от уха, тупо глядит в наушник: видимо, на том конце провода пошли гудки; переводит глаза на Алису, взгляд по-прежнему отсутствующий.

Алиса. Ну!

Алик. Заказ.

Алиса. На что заказ-то?

Алик. Ни на что, а на кого… На меня.

Алик неуклюже слезает с Алисы, он выглядит внезапно постаревшим лет на десять. Прислонившись к кровати, садится, Алиса устраивается рядом, оба почти в профиль к зрителям. Теперь они выглядят не обнажёнными, а – нелепо голыми, будто в бане. С опущенными плечами, сутулые, они сейчас вообще не кажутся способными на какие-либо отношения, кроме деловых.

Алиса. И что теперь?

Алик (задумчиво). Вóт так Демидов…

Алиса. Нефёдов. Или… Ты кого имеешь в виду?

Алик. Я имею в виду Демидова… А Демидов имеет в виду меня.

Алиса. А кто это?

Алик. Да есть тут один… (Говорит с надрывом, резко поворачиваясь к Алисе, пряча её ладони в свои.) Понимаешь, нельзя мне сейчас! Ничего нельзя… Понять бы ещё, по какому принципу они людей выбирают… Я, например, до позавчерашнего дня и о существовании-то их не знал!

Алиса (взволнованно). Ты про кого говоришь?

Алик (обмякнув, рассеянно перебирая её пальцы). Да уж лучше тебе, пожалуй, не знать… Видишь ли, есть такой Демидов…

За сценой слышны приближающиеся шаги. Внезапно освещается дверь в глубине сцены, незаметная ранее; она распахивается. Входит Время, на этот раз без таблички, но в форме, напоминающей военную, и в неуместно ярких кроссовках «Simod»; заложив руки за спину, он не спеша обходит кровать и останавливается рядом с Аликом, разглядывая его в упор.

Время. Да-да, Перов, вот именно таким мы вас и представляли. (Челюсть Алика отвисает.) Я, конечно, могу и здесь, но, может быть, всё-таки при даме будет как-то…

Алик (торопливо). Да-да… Если можно, я бы себя в порядок сначала привёл, быстренько…

Занавес.

Любовь
одноактная пьеса-эпилог

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Демидов – дородный мужчина из тех, кого принято называть успешными, 37 лет.

Алик, раб Демидова – измождённый тип, 41 год.

Зрители – статисты различного возраста.

Действие происходит на окраине Москвы в 2008 году.

Занавес открывается. На сцене фрагмент железнодорожной платформы; видна вывеска «ЛОСЬ». В левой части перрона почти никого нет, одни лишь Демидов и Алик стоят, облокотившись на перила ограждения. Демидов похож на клоуна: на рукаве блейзера цвета бордо лазоревая повязка с невразумительной символикой, в руке стек, на голове высокое кепи. Алик одет крайне бедно, фактически в лохмотья – явно не раз подвергавшиеся стирке, химчистке и прожарке; правый рукав пиджака пуст и приколот к плечу булавкой.

Справа – вповалку лежат зрители: раненые и трупы. Слышны стоны. «Caterpillar» (искусно выполненный из папье-маше) сгребает тела, нагромождая их на путях. Звучит фонограмма натужного рёва мотора (впрочем, достаточно тихо, чтобы был слышен разговор Демидова и Алика).

Демидов. Тебе привет.

Алик. От кого?

Демидов (с нажимом). «Демидов».

Алик. От кого, Демидов?

Демидов. А угадай! Ты ж не дурак, вот и прикинь, много ли осталось тех, кто может тебе приветы передавать…

Алик. Я не знаю, Демидов. Извините, ничего в голову не приходит, правда. Хотя… Может, Алиса?

Демидов (хохочет, причём долго, аж в итоге слёзы выступили). Ох, уморил… Извини, друг, это шутка была. А ты и поверил… Ты у нас прямо всему-всему веришь…

Алик. Демидов, зачем вы так!

Демидов. Я не понял, мясо, ты, кажется, недоволен? (Выпучивая глаза, разворачивается к Алику.)

Алик (закрываясь локтем). Зачем вы так, Демидов?

Демидов (взбешённый, бьёт Алика по голове и руке стеком, целя в лицо). Руки по швам!.. Шо такое? Спорить будем? Руки по шва-ам, кому сказано?!.. А и хрен с тобой. (Вдруг успокаивается; достаёт платок; снимая кепку, вытирает лоб и шею, снова надевает.) Извини, ты же знаешь мой характер дурацкий… Ну, ну, перестань бычиться… О чём мы там говорили?

Алик (отнимает руку от лица; видно, как на запястье и на голове вспухают кровоподтёки). Мы говорили о любви, Демидов. О любви и о закономерностях развития социальных отношений. О социальном заказе.

Демидов. Во-во, о заказе… Так интересно: ежели заказ сделал, а пока его выполняли, прогорел и заплатить теперь не могу – кто я тогда выхожу, чисто по-человечески?

Алик. Видимо, жертвой обстоятельств выходите, Демидов… Вы ведь к этому клоните?

Демидов. Придержи язык. Это ты у нас жертва, гы-гы… С другой стороны – ну да, обстоятельства…

Алик. Да, тяжело вам…

Демидов (рявкает). «Демидов»!

Алик. Да-да, я помню: тяжело вам, Демидов.

Демидов. Именно, тяжело! Другим не скажу, тебе скажу: ты меня понимаешь… Редко, но бывает и тяжело… И, потом, никто ведь работать не хочет! Вашему брату только дозволь расслабиться, вы тут же… А ты говоришь, любовь…

Алик. Алиса, Демидов.

Демидов. Чего?

Алик. Я просил вас узнать, по вашим каналам…

Демидов. А… Узнавал, действительно. Однако…

Алик (перебивает). Лжёте, Демидов: не узнавали. Более того, по вашему голосу я угадываю, что вы благополучно забыли о моей просьбе – как забывали неоднократно и ранее…

Демидов (не давая ему продолжить). Ну всё, терпение кончилось!

Бьёт Алика, стек разлетается в щепки. Алик, уткнув лицо в плечо и выставив вперёд руку, наступает на Демидова; изловчившись, тот ударяет его ногой в подбородок, явственно слышен хруст челюсти. Демидов, по-видимому, всё-таки дилетант, поэтому не удерживается на ногах и падает на спину, ударяясь затылком. Алик, выведенный из строя, приземляется рядом.

Оба неподвижны. Луч прожектора выхватывает из полумрака бульдозер, который разворачивается и спихивает тела Демидова и Алика в общую гекатомбу, на рельсы. Свет гаснет, но в наступившей тьме мы успеваем заметить в кабине мерцающий огонёк папиросы.

Занавес.

21.06.99

Изнанка

…Завалят братишку за тонну гринá,

лишь губы бессильно прошепчут: «Грена…»

(из ненаписанного)

Есть поставленная задача: создать либретто мюзикла. В голову не приходит ничего… Но обещали денег. Поэтому – начинай-ка ты подобру-поздорову, а то возможность будет упущена, и… И, короче, давай попробуем, ладно?

Чёрт с тобой, давай попробуем.

Итак… Действие строится примерно таким образом.

Акт I

1. Всё хорошо. Описываются отношения главных действующих лиц, их жизненные обстоятельства.

2. Появляются первые признаки медного таза – результаты действий антагонистов и прочей ботвы.

Акт II

1. Активное противостояние наивного добра и грамотного зла, вследствие какового противостояния добро оказывается в полной… э, зависимости от получившегося расклада.

2. Парадоксальный ход, найденный одним из положительных героев (желательно второстепенным), приводит к неожиданному финалу, как-то так.

Время действия: век, являющийся по нашим понятиям «золотым», а ещё лучше – ряд событий, приведших некогда к наступлению оного.

Место действия: наша страна или какое-то иное политико-социальное образование, существовавшее в означенный период на её территории (только не очень древнее, иначе ведь от зрителей сопереживания не дождёшься).

Варианты:

Киевская Русь накануне Крещения (плохо: на Украину такое не вывезешь, им там интерпретация сюжетной основы не понравится, наверняка);

Смутное время, Москва накануне изгнания поляков… но тогда уже в Польшу не суйся с гастролями.

М-да… И ведь не так много у нас подобных моментов, чтоб было из чего как следует выбрать!

(Недостаток «исторического» подхода: нужно владеть материалом, а я… это самое. Не сказать, чтобы прямо-таки владею им, увы.

Недостаток «кануна» – вынужденное соблюдение законов классицизма (как минимум единство времени и места: события-то назревают, участники должны быть на стрёме, «играть рядом, чтоб мама из окна видела»), это идёт вразрез с требованиями современности (препятствует широте охвата темы, лишает динамичности… короче, второго «Кандида» не создать).)

Думаем дальше.

Россия накануне изгнания французов? Было: «Гусарская баллада»… Потом, что на это скажут французы!

СССР накануне победы в Великой Отечественной войне? Избито. (До полусмерти избито, говоря по совести.) Да и немцы не поймут…

Чувствую, придётся отказаться от первоначально выбранного курса, внесём коррективы.

Время и место действия: Москва эпохи отмороженных, смерзшихся (и похоже, от слова "мерзость"), а потом резко оттаявших девяностых (что ещё остаётся-то!).

Теперь попробуем определить, кто у нас будет фигурировать. Например:

1) главный герой… собственно, их должно быть двое, сейчас модно, чтобы главных была парочка; пусть это будут два брата… двое, как говорится, человеков действия: они сироты и поэтому селфмейдмены;

2) их лучший друг – раздолбай, склонный скорее не к действиям, а к размышлениям и наблюдениям со стороны; интроверт, замкнутый на самом себе и на абстрактных размышлениях о судьбах мира; зовут Митя;

3) мать лучшего друга: женщина, в которой радушие и доброжелательность, а также вера в хороших людей поднимаются до вершин мудрости; сынок испытывает по отношению к ней искреннюю любовь, но с оттенком лёгкой иронии, а вот два брата – подолгу зависающие у Мити – относятся к Митиной маме (для них она тёть-Таня) с глубоким уважением (мотив недополученной в детстве родительской любви) и нередко укоряют Митьку за излишне легкомысленный подход, практикуемый тем в отношениях с представителями старшего поколения;

4) девушка младшего из братьев – сестра-близнец Мити, (зовут Марией); Мария девушка хорошая (пока это единственное, что можно сказать о ней с уверенностью), ну, и поэтому, как положено, любит всех вышеперечисленных: мать, Митю и своего парня, одного из братьев (пусть братьев зовут Андрей (Дрюня) и Сергей (Серый), так она, к примеру, любит Сергея).

Митя относится к сестре двойственно: конечно, если б её, до того похожей на него лицом и вместе с тем настолько отличающейся темпераментом, не существовало, то было бы, пожалуй, не столь интересно жить… но с другой стороны, очень уж это трудно – привыкнуть к тому, что она, коза такая, выросла и её теперь кто-то… хм. Пускай даже и лучший друг, не имеет значения! (Формально-то придраться не к чему: скоро Мария и Сергей должны пожениться…)

А теперь о гадах:

1) бывший одноклассник Андрея – Виктор (Сергей, Мария, Митя – эти все младше где-то на год); Виктор бывший школьный доминант, всех там в своё время строивший; когда-то сох по Марии, на почве чего возникали конфликты, последующая конфронтация с обществом и т. п., но к настоящему моменту всё перегорело, он её больше не любит; впрочем, осадок остался, и – тлеет в душе (чёрной!) мысль о том, что неплохо было бы отомстить… кому-нибудь; сейчас Виктор выбился в «серьёзные» люди (владеет сетью ларьков, но истинным его призванием является суровый и бескомпромиссный рэкет);

2) быки Виктора – Колян и Вован (есть, конечно, и ещё, но эти самые заметные), с ними всё ясно;

3) конкурент Виктора – Руслан; субъект ещё более отстойный;

4) девушка Руслана: страдающая от непонимания, тяготящаяся своим положением красивой вещи, начинающая догонять, что неплохо бы как-то отделаться от своего опасного покровителя, но… желающая сделать это по возможности «красиво»; девушку зовут Аня; она одноклассница Мити, Марии и Сергея.

Кроме того – массовка: нечто вроде резерва персонажей (их можно вытягивать из рукава по мере надобности).

1. Живут себе положительные герои, никого не трогают. Решают помаленьку свои локальные проблемы… Да-да, проблемы кое-какие есть.

В первой сцене первого действия первого акта Сергей и Мария объясняются друг дружке в любви. Далее нужны деньги (на свадьбу и обзаведение), но их, конечно, нет: мать на пенсии, все остальные заинтересованные лица, кроме Андрея, студенты, Андрей же работает кем-то типа библиотекаря или смотрителя музея (по ночам разгружая фуры на таможенном терминале), тоже не очень богат, мягко выражаясь… И Сергей решает искать работу. После недолгих поисков устраивается в ларёк, шмотками торговать (а владелец ларька – Руслан, во как).

Всё это происходит на фоне того, что девушка Сергея, Мария, учится в консерватории по классу скрипки (и, возможно, позже следует ввести комическое лицо: соседа, которому занятия Марии мешают смотреть сериал (а в сериале действие развивается примерно так же, как в нашем мюзикле… хотя какой это, к бесам, мюзикл! – тягомотина какая-то…).

Тёть-Таня обеспокоена состоянием Мити, немного двинутого на почве компьютера, на 3D-анимационных программах (в этом случае можно будет назвать мюзикл «3D»: и броско, и современно). Так-то Митя вроде нормальный парень, но уж больно увлёкся виртуальной жизнью… Или нет, не надо 3D! Пусть лучше он у меня книжки читает.

Короче, вроде бы всё пока в ажуре… если не считать того, что «грузчик» Андрей по ночам работает в паре с тем самым соседом, который, вообще-то, музыки не любит, то есть, ну, вот совсем, и основной темой досужего трёпа этого деятеля является проклятая скрипачка этажом выше, которая его достала; Андрей, что делает ему честь, обычно отделывается односложными репликами, однако в глубине души сочувствует: у его друга сестра такая же: тоже «скрипит» почём зря (отождествления одной с другой чудесным образом не происходит).

2. События начинают развиваться. К ларьку, в котором работает Сергей, подкатывают Колян с Вованом и требуют для Виктора денег. Их запрос Серый пытается переадресовать высшей инстанции, но бойцы, как им и полагается, бьют его смертным боем и в качестве трофея забирают самую ценную часть товара: песцовую шубу.

Избитый Сергей идёт на поклон к Руслану. Тот в непонятках. Встречается с Виктором: мол, что за дела? В ходе переговоров всплывает фамилия Сергея (например, Орлов), и Виктор, задав ещё пару наводящих вопросов, уясняет для себя, что речь, оказывается, идёт о его школьном сопернике в любви. Вот она, возможность отомстить! Виктор, типа, «вспоминает», что, ё-моё, оказывается, учился в школе с этим Серёгой, он ещё тогда вроде с Аней какой-то гулял, с Третьяковой… а это девушка Руслана! Тот: «Не свисти», – а Виктор в ответ: «Зуб даю!"… Внимание Руслана тут же переключается, и он отваливает, торопясь увидеться со многими заинтересованными лицами.

В первую очередь, с Сергеем. Вызвав к себе, Руслан говорит ему следующее: «Я тут поспрошал, эти двое не для Червивого трясут (Червивый – погремуха Виктора), а какие-то залётные; мне за ними бегать резона нет, разбирайся как хочешь. А за беспокойство выплатишь. И не одну, а две суммы. Сроку неделя (нет, нереально, пускай будет месяц), и процент не забудь… Или я из тебя самого шубу сделаю.» (Во-во, типичный мюзикл…)

Сергей со всей этой бедой приходит домой; вернее, даже не домой, а к Мите, Марии и тёть-Тане (да это, в общем, и есть его настоящий дом, они-то с Андреем живут в крошечной однокомнатной квартирке, которую им, интернатским, на двоих с трудом дали, да и ту лишь на время мюзикла – и так тесно в ней, бесприютно!); Андрюха, тот давно уже на месте: за столом сидит, чаем надувается на шару.

3. «Семейный»… да можно и без кавычек, семейный совет. На тему «что делать?».

Тёть-Таня начинает задавать вопросы по существу: «А сколько конкретно лавэ нужно?»; «Может, продадим чего? или займём у кого-нибудь?» и т. п. – но ответ на всё один: «Да с какой стати я вообще ему башлять буду?!».

Решают в конце концов обратиться за советом к Виктору, ведь никто из них не подозревает, в какого окончательного гада тот превратился за истёкшее время: то ли забыли, каким ещё в школе он обещал стать, то ли просто такие наивные и беспечные… А? Не важно. Так или иначе, некоего Червивого (координатора деятельности Коляна и Вована) Сергей со школьным Виктором Черевиком не сопоставляет никак. Ну не в курсе он, что тут поделаешь!

Что же дальше. Находят полустёршийся телефон в записной книжке. Звонят Виктору. Виктор отменно внимателен и деликатен. Обещает помочь… А сам связывается с Русланом и заявляет: «Достал уже! Верну я шубу, верну, не мельтеши только… И орлов своих не натравливай». Заявляет – в расчёте на то, что Сергей по итогам разговора крупно огребёт.

Действительно. Отделанный неизвестными ему лицами, Серый попадает в больницу.

(А счётчик тикает.)

Андрей с дядь-Геной (тот самый сосед-антискрипач) пытаются разыскать обидчиков Сергея, безрезультатно (и слава богу, если вообразить последствия); Митя – даёт мудрые советы; Мария – грустно пиликает на скрипке целыми днями… так что сосед в перерывах между попытками найти Русланову банду скрипит зубами от бессильной ярости. (Неплохо бы объяснить, отчего он просто не поднимется на этаж выше и не познакомится с мучáчей (от слова «мучить», да!) – заодно и идентифицировал бы… И вообще, интересно получается: вот они с Андреем закончили разгружать, пора домой, а им-то, выходит, практически по пути, причём до самого дома! до самого подъезда! до самого… (Андрей-то, как и брательник евонный, на постоянке у тёть-Тани зависает.) По идее, в одном лифте ездить должны! Удивительно ещё, как дядь-Гена не заподозрил, что это сам Андрей скрипкой балуется… Нет, ну мог же по-соседски справки навести, к примеру: «Ты же, Дрюня, наверно, в курсе, хто ето у вас такой музыкальный? Давай, колись!"… Впрочем, бывает и не такое… Собственно, в чужую жизнь уже давно не принято лезть. Бок о бок корячимся на работе? Ну и что? Человек человеку пустое место… Но – вот поди ж ты, вместе ищут Серёгиных обидчиков! Что-то тут не сходится, надо подумать.)

Какой же всё-таки это геморрой – либретто писать! Эх… Денег обещали, вот в чём дело-то. Тáк что…

4. Виктор цинично (и коварно!) предлагает семье деньги. Так как Сергей в больнице, за деньгами к Виктору посылают Митю (необходимо уточнить, почему именно его: за неимением лучшей кандидатуры?). Тот получает бабки (вместе с предупреждением: мол, Виктор может дать в долг лишь ненадолго) … и тут же, в ближайшем закоулке, их у Мити отбирают заранее предупреждённые Колян и Вован. (Ну что у меня за герои такие подобрались: все, как один, пальцем деланые!)