Текст книги "Верни мои сны"

Готический роман

9. Моцарт… Ну, конечно же, Моцарт

 
Город, в котором бродит желтый рассвет…
Страшно, когда тебя нет – когда меня нет,
нет наших рядом в бренность упавших душ,
когда с утра до утра приходится слуш —
ать,
как гулко горят фонари,
падая каплями света в холодный снег,
через июли, марты и феврали
страшно, когда тебя нет – когда меня нет.
 
 
Город… Летит над городом черный дым.
Страшно быть молодым, быть молодым.
Холод. Висит над городом желтый свет.
Больно, когда тебя нет, когда меня нет.
Больно, когда тебя нет.
Тебя нет.
 

Сегодня вечером я поехала к тебе, потому что не могла не ехать.

По дороге мне попадались очень странные люди.

Мужчина, у которого я спросила дорогу (спросила лишь потому, что просто хотелось услышать человеческий голос), безумно посмотрел на меня и сказал: «Вот!.. Прямо!.. Только никуда не сворачивайте!.. Слышите!.. Никуда не сворачивайте!..» А потом остановился и все время глядел мне вслед.

Я специально свернула.

Идущая мимо меня женщина вдруг сама решила со мной заговорить:

– Сегодня холодно!..

– Да вроде не очень!.. – как можно более сухо ответила я.

– Нет, очень холодно!.. Ничего, что я так быстро иду?..

Я поняла, что мы шли так вместе уже минут пять. И, увидев на повороте белую церковь, резко повернула к твоему дому. Кажется, она была удивлена и даже раздосадована моим поступком.

Белое окно храма заколочено гвоздями. Колокольня пуста. На ограде два пестрых венка цветов. За оградой – река. На другом берегу видны смутные очертания Коломенского, огни… Ветер, колышущий ветви деревьев, кидает их в ночь. В окне твоей комнаты – свет. На дворе 22:30, 16 января 2016 года.

Ровно десять лет, как я вошла в этот дом впервые. Играет музыка… Это из твоей комнаты… Кто-то вновь играет там на рояле… Сквозь лужи во льду падает свет… Я сажусь на скамейку и пытаюсь отгадать: что же?..

Моцарт… Ну, конечно же, Моцарт… «Agnus Dei»… «Lacrimosa»…

Я хочу проснуться и представить, что это сон. А может, вся моя жизнь – это сон… Сон, от которого я не могу очнуться…

Верни мои сны

10. Я точно знаю, что взрослеть нельзя

 
Что так сердце болит?!.
И опять нереального хочет.
Это прошлая жизнь,
где всему воплощеньем
мечты.
Как безумно темны
эти первые грустные ночи,
где на смену мечтам
наступает пора
тишины.
 
 
Принимаю, как есть!..
Слишком многие жизнь принимали
без особенных схем:
«Все, что свыше дано, береги!..
Ты не в зоне войны!
Не живешь каждый день на вокзале!
Раз еще есть друзья,
две руки есть еще,
две ноги.
 
 
Раз еще есть любовь,
пусть по жизни она не такая,
как встречалась в мечтах,
но к тому все сжигающий быт».
Я живу, каждый день
в себе прежнюю память ругая,
только часто не память,
а сердце во мне говорит.
 
 
Говорит эта девочка —
я же из первого класса.
Она смотрит в глаза мне —
мне стыдно в ответ посмотреть.
Знаю, это у многих,
к тому же случается часто:
все рожденное чахнет,
потом – превращается в твердь.
 
 
Но я с девочкой той
не посмею отныне расстаться.
И выходят мечты,
точно войско,
врываясь в мой быт.
И я снова учусь,
точно в детстве,
всему удивляться.
И учусь не смиренью,
а просто и верно
любить.
 

 
Торжественный запах сирени
под вечер —
и в май с головой.
Деревьев громадные тени
несутся над сонной Москвой.
 
 
Вполустали, вполотголоска
рождается в сердце мотив
о том, что воспряла березка
в том мире, где пруд
и залив,
 
 
где память сильнее, чем данность;
и в полдень,
бредя по Тверской,
ловлю в себе тихую странность
(не ведала раньше такой),
 
 
что сердцем теперь обитаю
не в пропасти гордых громад,
а в детстве, где солнце, витая
над домом,
вдруг канет в закат,
 
 
где бабушка косит полоски,
едва урожденной травы,
и видно, как катятся слезки
с травы
в потускневшие рвы.
 
 
Мир детства – он проще и слаще,
чем башен стремительный ряд,
уехавший больше и дальше,
чем время, чем пруд
или сад.
 
 
От этой печали не деться!..
Бульваров душистая тень…
Мое утомленное сердце
не радует больше сирень.
 

 
Помню школу,
а в школе – окно.
А в окне, как обычно, темно.
Старый сторож дрова подымает
на этаж,
где уснули давно
классных комнат тугие лучи…
Мир из детства, прошу, не молчи!..
 
 
Дремлют парты и ручек пехота.
Дремлет в партах дневная работа,
спинки стульев и в ставнях цветы
бесконечной такой красоты.
 
 
Мир из детства, зачем ты, зачем?!.
Не вернусь в этот рай или плен!..
И не вспомнить – не вызнать уже,
где живет, на каком вираже
мальчик Ваня?..
Молчит его стул.
И торчит,
точно сжатие скул,
тело парты – все прошлое – тлен —
до разбойных – как жизнь – перемен.
 
 
Где Иришка с флакончиком душ —
ных,
как небо, духов,
первый чтец моих первых стихов?!.
Белокаменный ангел послуш —
ный,
любому плечу…
Я с тобой каждый вечер молчу.
 
 
Где Сережка, детдомовец наш,
так безумно пускавшийся в раж
игр бессонных и драки любой?!.
Что потом приключилось с тобой?
 
 
Мир из детства – уехать туда,
чтоб хоть чуточку правды найти.
За окном – темнота, холода…
За окном – неземные пути.
 
 
Тихий сторож, храни мой тайник,
раз ты в памяти взрослой возник,
и топи, как и встарь, нашу печь,
чтоб заботы обрушились с плеч.
 
 
Ты – мой свет от погасшей свечи!..
Мир из детства, прошу, не молчи!
Мир из детства – он волен и жив —
это самый волшебный мотив.
 

 
А мало с тех пор изменилось!..
Борение с буковкой «А»?..
Писать ее в детстве училась
и после писать не смогла.
 
 
Таблицу не сдав умноженья,
иные вершила дела.
И странно, что с этим ученьем
полжизни уже прожила —
 
 
живу, памятуя об общем:
запомнила с детства урок,
что, если ты с другом хорошим,
то сложных не бойся дорог,
 
 
что главное – в лучшее верить!..
Хоть – сказка!.. Но я вам скажу,
что с верой открыты все двери,
и я с этой сказкой дружу.
 
 
И с той, что за первою партой
сидела (та прежняя я),
жила в ожидании марта
и первого в поле ручья.
 
 
Еще – обожала качели…
(и буквы, как птицы, летели
над прописью в пропасть листа)
и тайные в школе места:
 
 
чуть выгнутый угол за печкой,
пузатый поделками шкаф,
еще – обожала крылечко,
где яблоко, спрятав в рукав,
 
 
грызешь его втайне от мамы,
на холоде (в этом и шик),
еще обожала романы
читать вместо заданных книг.
 
 
Как мало с тех пор изменилось!..
Иду по Москве и пою,
и рада, что солнце явилось
на грешную землю мою.
 
 
В руке моей яблоко тоже,
и верных встречаю друзей,
на прежних так сильно похожих
лишь светлостью взглядов своих.
 

 
Не умею быть взрослой!
И жизнь не смогла научить!
Как ни била она, ни таранила,
как ни бросала…
В небе девочка-ангел
глядит на меня и молчит,
точно в радужном детстве
глядела она и молчала.
 
 
Эта девочка всюду,
куда от нее ни приду,
как в тревогах не скроюсь,
в любовях, в заботах, в печали.
И неважно в каком
мной увиденном новом краю,
она будет такой,
как была она в самом начале.
 
 
Эта девочка шепчет:
«Ты плачешь – садись и пиши!
Одиночество, знаешь,
как лодка, пребудет с тобою!»
 
 
Есть у девочки в сумке
фломастеры, карандаши,
веер с пальмами, зонт
и зеленое море с прибоем.
Эта девочка – та же,
почти позабытая я.
 
 
Только мало что в мире
с тех пор для нее изменилось.
Эта девочка – сущность,
последняя сила моя.
Мне сегодня в ночи
над лазоревым небом приснилась.
 
 
А потом наблюдала,
как вдруг уходили друзья,
как по будням неслась,
как в них падала, как восставала.
Так ко мне возвращается
прежняя, тихая я.
Это значит, что жизнь,
жизнь опять покатилась
сначала.
 

 
Я взаперти у всех ничтожных дел,
у тех друзей, что не назвать друзьями,
а новый друг остался не у дел
и старый не бредет сегодня с нами
 
 
среди московских башен и дождей,
среди аллей, на скаты крыш похожих.
Мне мало в людях истинных людей
и теплоты бывает мало тоже.
 
 
Подруга – и печальна, и пьяна —
все учит жить, все схемы объясняет,
а над Москвой витает тишина
и белый снег на черных куртках тает.
 
 
Идут друзья безмолвной чередой
по уголкам такой большой планеты.
Я им пишу – я не дождусь ответа!
Они давно сменили адрес свой.
 
 
И жизнь сменили, может, даже век,
и сердцем от невзгод похолодели.
Они живут, как в клетке, в чьем-то деле,
глядят на мир из-под усталых век.
 
 
Когда же встретят, в памяти скользя,
себя иных, то возглашают: «Дети!..»
Хочу, чтоб не взрослел никто на свете.
Я точно знаю, что взрослеть нельзя.