Текст книги "Охотник за смертью: Война"

Она приняла удар энергии пучка дисраптера, поглотила ее и росла дальше. Она достигла пушки и разорвала ее в клочья. Взвизгнули разрываемые в куски Каст и Морган и исчезли в облаке расплескавшейся крови и раздробленных костей. Следующим погиб майор Шеврон, и его мечты о завоеваниях и победах разлетелись вместе с его телом. А энергия ревела, раздирая плотные ряды космодесантников. Они погибали все – сотни человек, беспомощно поднявших мечи и лучеметы против силы, которую нельзя было ни остановить, ни отклонить. Их тела взрывались, разбрасывая в воздух кровь и кости. А когда все кончилось, на асфальт легла страшная, смертельная тишина.

Тоби Шрек и Флинн переглянулись. Вокруг были кровь, смерть и бойня, но их не тронуло. Даже камера Флинна была на месте, летая над асфальтом, уставившись на Хэйзел и Оуэна, все еще сидящих рядом, прислонившись спинами к стене. Флинн медленно потряс головой.

– Как это вышло, что мы до сих пор живы?

– Убей меня, если я знаю, – ответил Тоби. – Либо они не считают нас врагами, либо мы слишком мелкая сошка, чтобы с нами возиться.

Оуэн с Хэйзел сидели рядом, медленно оглядываясь вокруг и постепенно переводя дыхание, понимая, что опасность миновала. Прошедшая через них сила исчезла, не оставив следов, если не считать полного изнеможения. Они отдали все, что могли отдать, и ничего у них в уме, как и в теле, не осталось, кроме страшной усталости. Взгляд Оуэна упал на Тоби и Флинна, стоящих среди кровавых лоскутьев и мертвых тел. Он с трудом поднялся на ноги и поманил их к себе. У Флинна был такой вид, будто он очень хотел бы отказаться, но Тоби взял его за рукав и тащил его за собой, пока они не остановились перед Охотником за Смертью. Вблизи он еще меньше походил на легенду и больше на человека. На самом деле он был больше всего похож на человека, которому приходится нести слишком тяжкое бремя, но он его не бросает, потому что больше его нести некому. Охотник за Смертью показал на парящую камеру:

– Подтащи-ка сюда эту штуку. Я хочу кое-что сказать.

Флинн по встроенной связи подозвал камеру, и она повисла перед лицом Оуэна. Тот кивнул Тоби и Флинну и обратился к камере:

– Привет, Лайонстон, если ты смотришь. Это говорит истинный лорд Охотник за Смертью, и он обращается к тебе из мятежного города Мистпорта. Я тут подумал, что надо тебе сказать: твое вторжение – авантюра. Твоя армия профессиональных убийц против свободных людей не годится. А когда мы закончим прибирать здесь тот свинюшник, который ты сотворила, мы придем тебя навестить. Запомни мое лицо, Лайонстон. Ты останешься жить, чтобы увидеть, как разбегутся твои войска и падет Империя, а тогда я приду ко двору, сорву с тебя корону и пинком вышибу твою мерзкую задницу с Железного Трона. Тебя вообще не должно было быть. Ты – неудачный эксперимент природы, ошибка истории, которую я исправлю в первый возможный момент. До встречи, императрица.

Оуэн перевел взгляд на Флинна.

– Это все, ребята. Вы свободны.

– Я так понимаю, что шансов на эксклюзивное интервью нет? – заикнулся было Тоби. Оуэн посмотрел на него, и Тоби отступил на шаг. – Нет-нет, я не настаиваю. Пошли, Флинн, пора. Не будем злоупотреблять гостеприимством.

И они оба повернулись и побежали, а камера болталась в воздухе позади. Оуэн устало улыбнулся. Зрители никак не могли знать, что его речь была пустой бравадой, на которую ушли все оставшиеся силы. Он неуверенно повернулся и сел рядом с Хэйзел. Глаза ее были закрыты, и дыхание очень неглубоким, но, когда он сел рядом, она приоткрыла глаза.

– Ага. Отлично выступил, жеребец. Я всегда знала, что твоя страсть толкать речи когда-нибудь пригодится.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Оуэн, и он действительно спрашивал.

– Усталой. И умиротворенной. Откуда мы черпали эту хреновину? Это Лабиринт дал нам такую силу?

– Вряд ли. Скорее, это что-то всегда в нас было, а Лабиринт открыл нам к нему доступ. Может, когда-нибудь все человечество этому научится.

– Может быть, но я вряд ли это увижу. Этот взрыв энергии меня вымотал до конца. Ничего не осталось.

– Меня тоже, – сказал Оуэн. – Кажется, наше время истекает. Что ж, есть и похуже способы умирать. Нам хотя бы представилась возможность бросить угрозу в лицо Железной Стерве. Хэйзел, есть… что-то, что я хочу тебе сказать.

– У меня тоже. Я избавилась от тяги к «крови», я это чувствую. Этот взрыв энергии выжег ее начисто. Я наконец очистилась.

– Я рад, Хэйзел. Но я хотел сказать…

Его голос был заглушен ревом гравидвигателей. Оуэн посмотрел вверх и снова заставил себя подняться на ноги. В небе повисли шесть гравибарж, и их дисраптерные пушки смотрели прямо на него и Хэйзел. Рука Оуэна сжалась на рукояти меча, но он знал, что на этот раз спасения в последнюю минуту не будет. Даже в лучшей форме он вряд ли мог бы противостоять массированному удару дисраптерных пушек шести гравибарж. И все равно он посмотрел вверх и улыбнулся с вызовом:

– Ребята, вы когда-нибудь слышали термин «излишняя огневая мощь»?

– Бой окончен, Охотник за Смертью, – зазвучал с неба голос через усилители. – Но вы не обязаны здесь умирать. Лайонстон дала нам полномочия сделать вам предложение. Сдавайтесь, и вам будет сохранена жизнь. Наши ученые смогут вас изучать с большой для себя пользой.

– Пошли их к дьяволу, Охотник за Смертью, – сказала Хэйзел. – Матушка воспитывала меня не для судьбы лабораторной крысы. Чтобы они подвергли нас вивисекции при первой же возможности? Или запустили нам в мозги своих мнемотехников? Чтобы нас перетянули на их сторону? Не надо нам такого, Оуэн.

– Наши сенсоры показывают, что вы тяжело ранены, а ваша спутница умирает, – продолжал усиленный голос. – Мы можем спасти вас обоих. На борту «Непокорного» есть регенератор. Ей не обязательно умирать, Охотник за Смертью, и решение зависит от вас.

– Оуэн! – хрипло сказала Хэйзел.

– Извини, Хэйзел, – ответил Оуэн. – Я не готов к тому, чтобы умерли мы оба. – Он взглянул вверх на гравибаржи и отбросил меч в сторону. – Я сдаюсь. Приходите и берите нас. Только поторопитесь, ей вряд ли отпущено много времени.

– Идиот, – сказала Хэйзел.

Он посмотрел на нее и улыбнулся с сожалением:

– Всегда им становлюсь, когда дело касается тебя.

Хэйзел попыталась дотянуться до пистолета, но пальцы не слушались. Оуэн сел рядом и слушал, как она его проклинала, пока не пришли имперские солдаты брать их обоих в плен.

Возле центра Мистпорта, где от горящих домов было светло, как днем, молодой Джек Рэндом, Джон Сильвер и предводительствуемые ими силы сковали войска Империи. Жаркий воздух был полон дымом, летали хлопья сажи, а рев пожара почти заглушал рев двигателей гравибарж и победный вой «Легиона». Улицы были охвачены боем от края до края, и бой выливался в ближайшие переулки и тупики. Утоптанный снег превратился в кровавую слякоть, и трупы валялись повсюду. Пулевое оружие Охотника за Смертью доказало свою эффективность в ближнем бою, но все равно весы сражения качались то в одну, то в другую сторону, и ни одна сторона не могла получить решающего преимущества. Сталь ударяла о сталь, бойцы бились лицом к лицу в тесноте толпы. В такой сече не было места ни стратегии, ни тактике, ни работе ног – только монотонная тяжелая работа грубой силы и выносливости.

Молодой Джек Рэндом был в самой гуще боя, его фигура возвышалась над толпой, огромная, как памятник, и столь же с виду несокрушимая. Его боевой клич, громкий, триумфальный и наступательный, перекрывал грохот боя, и у каждого его сторонника удваивались силы, когда он слышал этот клич. Меч Рэндома неуклонно поднимался и падал, прорубая путь в рядах врагов к их командирам, и его нельзя было ни замедлить, ни отклонить с пути. Храбрость и решительность вождя вдохновляли повстанцев на еще более отчаянные усилия, заставляя бросаться в горячку боя, плюя на собственную жизнь.

И тут же, в середине боя, был и Джон Сильвер. Его одежда была пропитана кровью – кровью чужой и кровью из собственных несчитанных ран, но рука его твердо держала меч, и он неуклонно двигался вперед. Он был выше боли и усталости, и вела его простая невозможность лечь и умереть, пока он еще нужен.

И медленно, шаг за шагом, теснили повстанцы войска Империи, отбивая их от сердца города. Вторжение натолкнулось на неуклонное, непобедимое сопротивление и об него разбилось. Над бойней раздавались боевые кличи сотен планет и культур, сливаясь в леденящий душу рев ярости, решимости и гнева, и силам вторжения на это ответить было нечем. Кое-где космодесантники обращались в бегство, рискуя быть застреленными собственными офицерами, а те лихорадочно кричали в свои коммуникаторы, выпрашивая подкреплений или приказа на отход. Вместо этого пришел приказ держаться до конца. Гравибаржи уже на подходе. Все, которые есть.

Глухонемой грабитель Кот сидел на чьем-то остывающем трупе, глядя на то, что осталось от таверны «Колючий терновник». Сквозь дым и туман просвечивал обгорелый каркас, местами еще тлеющий. И больше ничего не осталось от места, которое Кот считал своим домом. И никаких следов Сайдер тоже не было. Вскоре Кот встанет и пойдет в развалины и будет рассматривать тела – нет ли среди них ее, но для этого он еще не собрался с духом. Без Сайдер он жить не будет. Она была его любовью, единственной любовью, которая давала его жизни смысл и цель. Нет, ее там быть не может. Ее интуиция всегда говорила ей, когда пора делать ноги, пусть даже всем вокруг казалось, что все хорошо. И все равно мысль о том, чтобы перевернуть какой-то почерневший труп и увидеть на обугленных пальцах ее кольца, была невыносимой. И потому Кот сидел, глядя, как догорает в чаду и дыму «Колючий терновник», и ждал, пока очнется разведчица Топаз.

Сюда он принес ее по крышам – он знал, что там его не окликнут и не остановят. Никто не знал крыш так, как он. Его не отвлекал шум битвы и не оглушал рев «Легиона», потому что он ничего этого не слышал. И он был занят только одним: доставить разведчицу туда, где безопасно. Для него же безопасное место всегда означало только таверну «Колючий терновник». И пока он шел, а тело Топаз становилось на его плече все тяжелее и тяжелее, он утешал себя мыслью, что Сайдер будет знать, что делать с Топаз и с переходом Мэри на другую сторону. А теперь таверна сгорела, Сайдер нигде не было, и он не знал, что делать дальше.

Он почувствовал, что Топаз заворочалась, и помог ей сесть. На то же самое мертвое тело – это все-таки получше, чем в грязь и слякоть улицы. Она держалась за голову, а губы ее шевелились, но для Кота в этих движениях не было смысла. По губам он читать умел, но стоны и вопли для него были загадкой. Но наконец она повернулась к нему, и ее темные глаза смотрели пристально. Она спросила, где они, и он объяснил азбукой глухонемых, но Топаз ее не понимала. Тогда он показал на табличку с названием улицы, и Топаз кивнула. Он еще хотел сказать, что случилось с Мэри, но не знал, как. Топаз поднялась на ноги, качнувшись лишь слегка и на мгновение, кивнула в благодарность Коту и исчезла в тумане. Труп под ним почти остыл, и сидеть на нем стало неприятно, и потому Кот встал. Сайдер не могла умереть – в этом он был уверен. Значит, надо встать и пойти ее искать. А если по дороге можно будет еще пару раз стукнуть по войскам вторжения, тем лучше. Кот повернулся, вскарабкался по стене и снова ушел на крыши.

На борту «Непокорного» Оуэн и Хэйзел были приведены в цепях на лицезрение «Легиона», плавающего в баке. Тут же были и разведчик Резак вместе с Тифозной Мэри – для того, чтобы они хорошо себя вели, и капитан Бартек, который хотел видеть их лица, когда они поймут, что им ни за что не выстоять против такой силы, как «Легион». Единственным предметом в зале был огромный стеклянный бак, увешанный проводами и незнакомой техникой. «Легион» мирно плавал в густой желтой жидкости – огромная, распухающая мясистая масса без формы и вида. Мозги тысяч мертвых экстрасенсов, сшитых техникой пришельцев, управляемых или по крайней мере подавляемых совокупным разумом червей Большого Червя. Вонь стояла страшная, и Оуэн сморщился, разглядывая бак. Он попытался сделать шаг вперед, чтобы рассмотреть получше, но Резак дернул его назад за цепь. Оуэн чуть не упал и выругался по адресу Резака. Тот, не изменившись в лице, ударил его по почкам. Оуэн снова чуть не упал, но удержался на ногах.

Империя сдержала свое слово. Они поместили Хэйзел в регенератор, и она вышла оттуда исцеленной от всех ран, но машина ничего не могла сделать с той духовной опустошенностью, которую испытывали Оуэн и Хэйзел после контакта с ментальной силой, которая спасла им жизнь. И физически они оба были слабы, как котята. Тем не менее Бартек отобрал у них оружие и навесил на них такой груз цепей, что они едва стояли. Они хотели даже снять хайденскую руку Оуэна, но не знали, как это сделать. Была мысль ее отрезать – просто на всякий случай, но Бартек очень уж хотел поскорее похвастаться своим секретным оружием. А руку отрезать можно будет и потом.

На Тифозной Мэри цепей не было. Кодовые слова в ее мозгу держали ее крепче любых материальных оков. С момента прибытия на «Непокорный» она не сказала и десятка слов. Оуэн и Хэйзел пытались с ней говорить, но она реагировала только на приказы Империи. Сейчас она тупо смотрела на бак, явно не тронутая ни его видом, ни запахом.

– Итак, – сказал капитан Бартек, обращаясь к Оуэну и Хэйзел, – что вы думаете об этом прелестном создании?

Оуэн фыркнул:

– Выглядит, будто у Бога случился понос. И пахнет так же. Вы вообще слыхали о кондиционировании воздуха?

Резак снова его ударил, и Оуэн опять чуть не упал. Хэйзел пнула Резака в колено – большего ей не позволяли цепи. Разведчик ударил ее по лицу, окровавив рот и нос. Оуэн и Хэйзел прислонились друг к другу, глядя на Резака в бессильной злобе. Он не улыбался – в этом не было необходимости. Мэри бесстрастно смотрела, и на ее лице не отражалось ничего. Контрольные слова гудели в ее мозгу, как рой рассерженных пчел, но какая-то ее малая часть сохранила способность мыслить. Она скрывала это так глубоко, что этого не мог обнаружить даже другой экстрасенс. Она будто очень издали видела, как она ударяет Топаз – бессильная пленница в собственном теле. Теперь она считала, что Топаз погибла – иначе бы ее тоже сюда доставили. Она, Мэри, которая поклялась больше никогда не убивать, убила своего лучшего друга. Эта мысль оглушала гневом и ужасом, но Мэри держала ее в глубокой тайне, и на лице ее ничего не отражалось.

Бартек взял ее за руку и подвел к баку. Она не сопротивлялась.

– Привет, «Легион»! – сказал Бартек. – Я тут привел кое-кого с тобой познакомиться. Это Тифозная Мэри. Сирена и очень возможно – самый сильный экстрасенс Империи.

Здравствуй, Мэри, – на много голосов произнес «Легион». Оуэн хмыкнул, когда в голове зазвенел этот ужасный хор, густой и едкий, как вонь гниющих плодов. Хэйзел затрясла головой, будто пытаясь прогнать эти голоса. Мэри не отреагировала. «Легион» говорил сразу многими голосами, мужские голоса и женские, молодые и старые, живые и мертвые сливались в адской гармонии. И еле слышно, фоном, звучали тысячи беспомощно стонущих голосов, ввергнутых в рукотворный ад.

Как я рад видеть тебя, Мэри, – говорил «Легион». – Они вырежут мозг у тебя из головы и сделают его частью меня. Вся твоя сила, все твои песни станут моими. И я найду им хорошее применение на улицах Мистпорта. Они уже трясутся и ежатся от моего голоса, но с твоими песнями я сокрушу их головы и запущу в их души свои липкие пальцы. Они будут танцевать под мою музыку или умирать страшной смертью.

– Ну? – сказал Бартек. – Говори с «Легионом», Мэри.

– Кто со мной говорит? – медленно произнесла Мэри. – Мозги или черви?

Скоро узнаешь.

– Зачем ты мучаешь и убиваешь экстрасенсов? Они ведь такие же, как ты.

Потому что мне это нравится. И потому что я это могу. Я совсем не такой, как они. Подобного мне никогда не было. Нет предела размерам, до которых я могу вырасти, нет предела мощи, которую я могу обрести. Имя мне – «Легион». Я обширен. Во мне многие. Когда-нибудь все экстрасенсы станут частью меня, и не вечно буду я пребывать в этом баке. Однажды я стану свободным, и горе человечеству. Горе всему живому.

Тифозная Мэри увидела мысленным взором свое будущее и будущее человечества, и в ней вскипели отчаяние и гнев, сметая цепи, наложенные имперским программированием. В ней запылала новая сила, дикая и мощная, будто в этом зале явилось вдруг нечто чудесное, яркое, сияющее, совершенное, и средоточием его была Мэри. Матер Мунди, Мать Всех Душ Наших. На лице Мэри отразился экстаз, глаза ее засияли, как два солнца.

Резак немедленно отреагировал на новую угрозу, и меч оказался в его руке немедленно, но невидимая сила подняла его и отбросила в сторону, как докучливое насекомое. «Легион» в баке заколебался волнами, пораженный самой силой той мощи, которая возникала в зале. Матер Мунди распростерла свою силу, и все экстрасенсы Мистпорта вдруг увидели ее цель. Тысячи умов в этот миг слились и стали единым целым, направляемым Матер Мунди, сосредоточенной в Тифозной Мэри. Она обернула к «Легиону» свой непреклонный взгляд, и «Легион» испугался.

Пси-энергия затрещала в воздухе, разливаясь по всем отсекам и коридорам «Непокорного». Выли от перегрузки и взрывались машины, сбоили и отключались компьютеры, и члены команды по всему кораблю падали на колени, хватаясь за головы, где бушевали незнакомые мысли. Это был хаос, это был бедлам, и капитан Бартек в зале вскрикнул, увидев это.

Внизу, на планете, в Мистпорте, все внезапно остановилось. Пси-энергия билась в воздухе, как гнев Господень, и захватчики падали на землю без чувств; их разумы отключались навек, не в силах смотреть в лицо Матер Мунди. Неподвижные и не видящие, стояли экстрасенсы Мистпорта, захваченные этим гештальтом. Они слились вместе в ментальной плоскости, сфокусированные в единый разум и единую волю, борясь с мощью того, что носило имя «Легион». Но всех тысяч объединенных мятежных экстрасенсов все равно было мало. «Легион» и Матер Мунди сошлись лицом к лицу, каждый пытался уничтожить противника, и никто не мог взять верх. Силы были равны.

Пат.

Стоящие рядом Оуэн и Хэйзел, забытые в этих взрывах энергии, вдруг почувствовали, что оживают. Что-то внутри них поглощало пси-энергию, свободно льющуюся по кораблю. Они снова были сильны и здоровы, и цепи их с треском спали, клацая звеньями по полу. Оуэн повернулся к Резаку, но того уже не было. Хэйзел посмотрела на капитана Бартека, но он стоял неподвижно и беспомощно, застыв на месте, как статуя. Кто-то не хотел, чтобы он вмешивался.

Разумы Оуэна и Хэйзел соприкоснулись, каким-то инстинктом вытащенные на другой уровень реальности, и там они увидели борьбу «Легиона» с Матер Мунди. Две огромные армии слитых воедино воль стояли друг против друга, скованные битвой, в которой для каждого из них было лишь два исхода: победа или безумие. «Легион» явно был меньшей силой из двух, но он был ничем не ограничен, а Матер Мунди действовала через Тифозную Мэри, которая дала торжественный обет никогда больше не убивать.

Оуэн и Хэйзел сосредоточились. На заднем плане, не замечаемые ни одной из сторон, вопили о свободе тысячи голосов. Тысячи мертвых экстрасенсов, чьи мозги были помещены в «Легион» под контроль мыслечервей. Оуэн придвинулся ближе.

Вы должны вырваться на волю, – сказал он голосом, который не был голосом. – Империя вашей силой убивает таких же, как вы.

Мы знаем, – ответила толпа шепчущих голосов. – Но мы ничего не можем. У нас в мозгу черви. Техника «Легиона» дает им над нами власть. Освободи нас!

Мы не можем, – сказала Хэйзел. – Вы мертвы. Вам вырезали мозги, а тела выбросили. Вы только призраки в машине.

Раздались вопли и вой отчаяния и плач тысяч душ, у которых не было глаз, чтобы плакать.

Что же нам делать? Что же нам делать?

Только одно вам осталось, – сказал Оуэн. – Вы должны выбрать смерть. «Легион» никогда не даст вам свободы, никогда не даст вам мира. Вы слышали его. Он хочет убить все живое или включить его в себя. Подумайте о миллионах, пойманных и страдающих в когтях «Легиона», как вы.

Мы не хотим умирать!

Никто не хочет, – сказала Хэйзел. – Но иногда бывает, что нет выбора, если все, для чего ты жил, хоть что-нибудь значит.

Вас ничто не остановит, – добавил Оуэн. – Но хотите ли вы вечно жить рабами «Легиона»? Перестаньте драться за жизнь, дайте себе умереть. И пусть «Легион» умрет вместе с вами.

Может быть, в этот момент разумы тысяч экстрасенсов вспомнили, кем они были, вспомнили, во что верили и за что дрались. За что умерли бы, если бы пришлось. Может быть, они просто устали от ментального рабства и хотели наконец получить отдых. Может быть, в этот момент они были просто храбрыми людьми, решившими сделать то, что надо. Но какова бы ни была причина, мозги, которые составляли «Легион», перестали цепляться за жизнь и дали себе умереть. Вспыхнула в ментальной плоскости ослепительная вспышка света – это тысячи мужчин и женщин вырвались на свободу к последней награде. А за ними осталась лишь темная масса, похожая на раковую опухоль, и она извивалась и корчилась – мыслечерви Большого Червя. Матер Мунди раздавила их, и они с воплем умерли.

Разведчик Резак смотрел с мостика «Непокорного», как умирает «Легион». На всех мониторах жизненные показатели «Легиона» упали до нуля. Без всякой видимой причины огромная масса в стеклянном баке стала трупом. Охотник за Смертью, черт бы его побрал. Резак повернулся к другим консолям. Половина техники мостика не работала, а та, что работала, сообщала только плохие вести. Почти весь экипаж мостика впал в ступор, а от остальных толку было не больше. Резак схватил за шиворот старшего помощника и тряс его до тех пор, пока у того в глазах не появилось подобие смысла.

– В отсутствие капитана Бартека я принимаю ответственность за корабль на себя, – медленно произнес Резак, подчеркивая каждое слово. – Направить всех, у кого есть оружие, в отсек «Легиона». Перебить все, что там есть живого.

– Мы уже пытались, сэр, – ответил старший помощник. – Никто не может даже подойти к трюму. Там что-то… мешает.

Резак задумался. Команда на мостике зашевелилась и стала приходить в чувство. Теперь, когда «Легион» мертв, выжившие экстрасенсы Мистпорта быстро восстановят силы. И расплата будет очень тяжелой. Они раздавят наземные силы, а потом обратят внимание на «Непокорный».

– Питание на все системы, – очень спокойно сказал Резак. – Приготовиться выжечь Мистпорт.

– Сэр! – возразил старший помощник. – Там на поверхности наши люди, сэр!

– Раз «Легион» не работает, их можно уже считать мертвецами. У нас приказ: вернуть Туманный Мир под власть Империи. Если это значит превратить всю планету в большой погребальный костер, то это я и сделаю. Включить все дисраптерные пушки. По моей команде открыть огонь. И не останавливаться, пока на этой жалкой планете останется хоть искорка жизни.

И в этот момент погас свет. Минута полной темноты, и аварийное освещение залило мостик кровавым отсветом. Старший помощник бросился к приборам, а когда он поднял глаза, из них выплескивался страх.

– Все главные системы отключились, сэр. Практически все, кроме базового жизнеобеспечения. Их отключила… какая-то неизвестная сила, сэр. Мы беспомощны.

Разведчик Резак сел в кресло командира и стал думать, как он будет докладывать об этом императрице.

Все было тихо и спокойно в зале, где стоял бак с «Легионом». Исчезли и «Легион», и Матер Мунди, не было больше их подавляющего присутствия. Огромная мясистая масса оседала на дно бака. Оуэн и Хэйзел стояли рядом, привыкая к возвращению каждый в себя. Тифозная Мэри, снова ставшая собой, наклонилась к капитану Бартеку, который сидел на полу, глядя в никуда.

– Не беспокойся, я уже проверил, – сказал Оуэн. – Там никого дома не осталось. То, что ему пришлось увидеть, он не вынес.

– Черт! – выругалась Хэйзел. – Я уже предвкушала, как я его убью.

– Убийства окончились, – сказала Мэри, выпрямляясь. – Поехали домой.

– С удовольствием, – согласился Оуэн. – Сейчас я посмотрю, где тут можно реквизировать спасательный бот. Я так думаю, что вряд ли тут у кого-нибудь возникнет желание отказать нам в нашей просьбе.

Они вышли из зала. Капитан Бартек неподвижно сидел, пустыми глазами глядя на мертвую массу в баке.

То, что осталось от Мистпорта, предалось ликованию. Тех немногих космодесантников, которые не успели к десантным кораблям на эвакуацию, выловили и убили. Брать пленных никто не был расположен. Мертвых свалили в кучу – ими займутся потом. Группы спасателей обшаривали развалины в поисках выживших. Мистпорт снова выдержал испытание. Придется черт-те сколько отстраивать, но большая часть города уцелела. Людей Туманного Мира убивать не так-то просто, и это обходится дорого. Уж если ты сумел выжить в Мистпорте, то ты сумеешь справиться с чем угодно, что может бросить против тебя Вселенная.

Остатки Совета собрались в холле союза экстрасенсов, координируя работу по освобождению и проверяя, чтобы психоэнергетический щит экстрасенсов не снимали, пока «Непокорный» не уберется подальше. Нет смысла рисковать. Остальные собравшиеся в холле праздновали так, будто никакого завтра уже не будет. Может, потому, что мало кто из них еще недавно рассчитывал увидеть завтра. Говор экстрасенсов звучал в комнате так громко, что даже не экстрасенсы по временам могли слышать его. Какие-то изображения танцевали на потолке, но никто из не экстрасенсов не был испуган ни в малейшей степени. Победа объединила всех – по крайней мере на этот миг.

Героем дня был молодой Джек Рэндом. Каждый хотел оказаться рядом с ним, хлопнуть его по спине, налить ему стакан. Он был только счастлив описывать свою роль в обороне города, и слушатели не давали ему быть слишком скромным. У каждого была в запасе легенда о чудесах храбрости профессионального мятежника.

Оуэн Охотник за Смертью и Хэйзел д’Арк сидели в углу зала, попивая довольно приличное вино и с сомнением глядя на набор закусок. Их усиленные возможности исчезли вместе с Матер Мунди, и сейчас они ощущали себя обычными людьми. Раны их исцелились и смертная усталость прошла, но им обоим нужно было время, чтобы осмыслить те нечеловеческие деяния, которые они совершили. Их подвиги в уличных боях не остались незамеченными, и многие искали их, чтобы поздравить, но в целом люди куда больше стремились поклониться новому идолу – непревзойденному, фантастическому Джеку Рэндому.

Возле Рэндома стоял Дональд Ройал; его ветхая фигура наполнилась новой жизнью и добрым вином. Бой оживил его, он чувствовал себя новым человеком. В свои молодые годы он был великим героем и мирной жизнью никогда не был вполне доволен. Теперь он снова стал самим собой, полным сил, и хотя было ясно, что наутро ему придется дорого за это заплатить, плевать он хотел, что будет утром. Толпа выкрикивала его имя вместе с именем Рэндома, тосты поднимались во славу старого воина. А Рэндом обнимал его за плечи, и они были неразделимы. Мадлен Скай держалась поблизости и старалась себя уговорить, что вовсе не из ревности она невзлюбила легендарного повстанца.

За баром Кот и Сайдер серьезно взялись за шампанское. Они оба считали, что нужно всегда выбирать лучшее, особенно если по счету платит кто-то другой. Вина в третьей бутылке стремительно убавлялось, и Сайдер относилась к потере таверны все более философски.

– Построим другой «Колючий терновник», – сказала она Коту лишь слегка заплетающимся языком. – Пока поживем на страховку, а я тебе найду пару выгодных дел. После всего этого куча классного добра должна валяться почти без охраны. Наша старая команда снова в игре. Наверное, нам с тобой, черт нас побери, никогда не стать достопочтенными гражданами.

Джон Сильвер подошел выразить свое уважение Оуэну и Хэйзел. Бинтов на нем было столько, что он еле двигался, но выглядел вполне жизнерадостно. Оуэн решил повести себя дипломатично и извинился, что должен их на время покинуть, так что Хэйзел и Сильвер могли поговорить вдвоем. Когда Оуэн отошел, они минуту помолчали, а потом Сильвер спросил:

– Я так понимаю, тебя никак не уговорить остаться в Мистпорте?

– Никак. Я иду туда, куда ведет меня восстание, а здесь все сейчас кончено.

– Нужна тебе «кровь» на дорогу? Я всегда могу…

– Нет, спасибо. Она мне больше не нужна.

– Я так и думал. И я тоже?

– Рада была снова тебя увидеть, Джон, но ты – мое прошлое. Я с тех пор изменилась, и туда, куда я ушла, ты за мной пойти не можешь. Чем ты теперь займешься?

– Помогу отстраивать космопорт. Если мы сможем.

– Подполье Голгофы даст вам всю технику, которая вам нужна. – Хэйзел глотнула вина, показывая, что собирается сменить тему. – А ты не знаешь, что случилось с Чэнсом и его детьми?

– Ну, они не пропадут, – небрежно отмахнулся Сильвер. – Люди вроде этого парня выживают в любых ситуациях. За детьми присматривает союз экстрасенсов; они где-то в этом здании. Я думаю, что власти испытывают некоторое чувство вины за то, что оставили их на попечение такого, как Чэнс, просто потому, что дети напоминали им о темной стороне мира экстрасенсов. – Он обернулся. – Оуэн возвращается. Мне лучше слинять. Береги себя, Хэйзел.

– И ты тоже, Джон. Как я слышала, ты оказался героем в уличных боях.

Сильвер ухмыльнулся:

– Ага. Не знаю, что на меня нашло.

Он поклонился, подмигнул и исчез в толпе.

Неподалеку тихо разговаривали разведчица Топаз и Тифозная Мэри. Ни одна из них не любила людных приемов, но после смерти стольких людей комфорт толпы был им приятен. Когда погибал «Легион», они ощущали друг друга через связь с Матер Мунди, и холодная рука смерти коснулась души каждой из них. И они пришли сюда, в зал союза экстрасенсов, отогреться среди друзей.

– Я все еще не знаю, правильно ли поступила, – сказала Мэри, не поднимая глаз от своего бокала.

– Несомненно, – ответила Топаз. – Все, кто погиб на «Непокорном», должны были умереть – будь то невинные разумы, захваченные «Легионом», или имперские мясники, пришедшие нас убивать. Меня больше интересует Матер Мунди. Каково это – быть ее средоточием?

Мэри нахмурилась.

– Не могу точно сказать. Это уже начинает забываться. Наверное, разум защищается от того, с чем не может справиться. Я была… больше, реальнее в каком-то смысле. Будто вся моя прошлая жизнь была сном, от которого я ненадолго очнулась. Какая-то часть меня хотела бы пережить это снова, но остальная часть самой этой мысли пугается до судорог. И еще меня волнует это дело с контрольными словами. Контакт с Матер Мунди убрал те, которые активизировал Резак, но кто знает, что еще могли встроить в меня мнемотехники?