Текст книги "На острие ножа"

29

08:40

Фэйми и Софи возвращались в отель. Вокруг то пригород, то промзона. Оживленный трафик и спешащие пешеходы. Никто ни на кого не обращал внимания.

– Здесь легко чувствовать себя незаметным, – сказала Софи. – Мне это нравится.

– Добро пожаловать в Саутгейт.

Они прошли пару кварталов. Утреннее солнце уже припекало. Фэйми почувствовала, что рубашка начинает прилипать к спине, и выправила ее из джинсов.

– Я вот что думала, – сказала Софи, – ты не считаешь, что нам стоит пойти в полицию? Им необязательно знать о ноутбуке, но на каком-то этапе нам нужно с ними поговорить.

– А с тобой вообще разговаривали? – спросила Фэйми. – Я-то рассказала им о записке. И Льюису тоже. Полагаю, ее подшили в папку с сообщениями об инопланетянах.

– Но можно показать им номер телефона и выпуск газеты.

– Ну ладно. Констебль Хантер оставила мне визитку – можем договориться о встрече. Но они захотят поговорить об Амале. Сколько раз ты с ним встречалась?

– Думаю, раз пять. Да, точно, пять.

– Расскажи мне о нем.

Софи взяла Фэйми за руку.

– Он всегда напряженный. С Сетом было так легко, а Амаль был всегда осторожным, дерганым, настороже. Я бы даже сказала, осторожным, как будто он обдумывал каждое слово, прежде чем произнести его.

– Он вел себя так только с тобой или с Сетом тоже?

– Он был таким все время. Никаких братских шуток или семейных бесед. Рядом с ним и Сет всегда был… взвинченным. Я только сейчас поняла, что чаще всего мой приход был сигналом к отъезду Амаля.

– А когда он уходил, Сет говорил о нем?

– Никогда. Сэм даже не упоминал его, а если я спрашивала – менял тему.

– Да уж, семейка, – пробурчала Фэйми. – А на похоронах ты с ним говорила?

– Нет. Хотя даже заготовила пару фраз, но… – Софи замолчала.

– Но они не понадобились? – предположила Фэйми.

Софи кивнула.

– Полагаю, он не знал, что ты беременна?

– Ага. Я и не видела его целую вечность.

Фэйми нахмурилась.

– Как долго вы с Сетом были вместе?

– С января. Но Амаля я видела только в феврале и марте.

Целый квартал они прошли в молчании.

– Полицейские захотят узнать, упоминал ли он Исламский джихад, религию и все-такое, – заметила Фэйми.

– Мы никогда об этом не говорили, – Софи покачала головой.

– А еще они спросят, просил ли Сет у тебя денег.

Софи удивленно вздернула брови.

– Просил! У тебя тоже?

– Ага, – кивнула Фэйми.

– Я никогда не могла этого понять. Он был на пятнадцать лет старше меня, зарабатывал намного больше, чем я, и всегда был на мели. В чем было дело?

– Бог знает, – ответила Фэйми. – И в списке вещей, о которых я хотела бы его спросить, этот вопрос находится далеко не на первом месте.

– А какой же на первом?

– Думаю: «Как ты стал таким мудаком и бабником?»

– Справедливо. – Они ждали, пока загорится зеленый свет. – Значит, ты согласна поговорить с полицией?

Фэйми вытащила из кармана джинсов карточку детектива Хантер:

– Конечно. Позвоню из нашего «пентхауса». Но сначала я хотела бы привлечь к этому Сэма и Томми. Ты не против? Мы не должны рассказывать о… твоем состоянии.

Загорелся зеленый, и они перешли дорогу.

Софи сдвинула солнечные очки на лоб и посмотрела на Фэйми.

– Да, пожалуйста, о «состоянии» упоминать не стоит. А про ноутбук? Мы расскажем им о фотографиях?

– Расскажем, да. Но показывать не будем – их воображение заполнит пробелы.

В основном говорила Фэйми. Воображение Сэма и Томми заполнило все пробелы. Женщины сидели на кровати Фэйми, мужчины – на кровати Софи. Единственное окно было приоткрыто на пятнадцать сантиметров – больше не позволяла задвижка. В комнате было жарко.

– Этот ноутбук? – Томми указал на шоппер Софи, из которого торчал черный пластиковый угол.

Софи кивнула.

– Так… Сет и Мэри? Правда? – Вид у Сэма был ошеломленный.

– Ага, – кивнула Фэйми. Повисла пауза, прежде чем она продолжила: – Я знаю. Я тоже думаю о ее похоронах.

– Он будто пытался всех нас унизить, – сказал Сэм. – И будто пользовался женщинами ради карьеры.

– Ну спасибо… – пробормотала Софи.

– Ради всего святого, Сэм, выбирай слова, – одернула друга Фэйми.

– Извини, Софи, не подумал. – Сэм выглядел подавленным, так что Софи приняла извинения.

– И вы ничего не удалили, – сказал Томми.

– Еще нет, – сказала Софи.

– И там нет упоминаний об Амале.

– Нет.

– Вам все равно нужно сообщить в полицию.

– Знаем, – ответили вместе Софи и Фэйми.

– Предложили бы что-нибудь новенькое, – добавила Фэйми.

Сэм замялся, но все-таки заговорил:

– Хорошо. Ладно. Скажите мне, неужели все, что мы знали – или думали, что знаем – о Сете, – это ложь? Неужели образ миролюбивого компанейского журналиста был прикрытием? А на самом деле он был связан с Аль-Джихадом, как и его брат. И выкачивал из всех деньги, чтобы их финансировать. Получается, египетское правительство ненавидело Сета не из-за его правозащитной деятельности, а потому, что они знали, чем он занимается на самом деле.

– Потому египтяне его и убили? – неуверенно спросил Томми. – Вместе со всей командой расследователей? В этом нет смысла.

Сэм поднял руки:

– Согласен. Ты прав. Я к тому, что, очевидно, мы совсем не знали Сета и все наши предположения могут быть ошибочными.

У Фэйми голова шла кругом.

– С твоей последней мыслью я согласна, но вот в остальном не была бы так уверена.

Она помассировала виски. Может быть так, что ее обманули во всем? Что, когда Сет посещал протесты и митинги, он на самом деле занимался некоторого рода шпионажем? Что его статьи были прикрытием? Она осознала, что была слишком доверчивой. Сет изложил ей свою версию – рассказал свою историю – и сделал это хорошо. Она проглотила ее, приняла, одобрила. Даже гордилась им. Вот же дерьмо. Интересно, насколько хуже все может стать?

Томми поправил очки на носу, посмотрел на часы и вынул из кармана телефон.

– Хорошо, тогда у меня предложение. На выходных мне звонил Дэйв Кулидж из нью-йоркского бюро. Он хотел узнать, как обстоят дела и как продвигается расследование.

Фэйми наклонилась к Софи:

– Дэйв работал в Лондоне несколько лет назад. Хороший парень. Занимался политическими новостями: американскими, британскими, европейскими – какими угодно. Если спросишь, он наверняка ответит, как зовут министра иностранных дел Бельгии.

– С такими знаниями можно стать звездой любой вечеринки, – пробормотала Софи.

– Я рассказал ему про «Синоптиков», – продолжил Томми. – Он сказал, что хочет участвовать в нашем расследовании. Сейчас в Нью-Йорке пять утра, но, уверен, он сидит за своим рабочим столом.

Томми набрал номер и включил динамик. По комнатушке эхом разнеслись длинные международные гудки.

– Он точно сочтет меня тупицей, – сказала Фэйми.

Ответили после четырех гудков:

– Кулидж.

– Привет, Дэйв, это снова Томми. Не слишком рано?

Раздался дребезжащий кашель и смех.

– Ха! Я уже час работаю. Рад тебя слышать, Томми. Доброе утро из Нью-Йорка. Знаменитая и сказочная Фэйми Мэдден сейчас рядом с тобой?

Фэйми закатила глаза и улыбнулась. Чернокожий, акцент уроженца Чикаго, сорок с хвостиком, вероятно, все еще худощавый и, конечно же, все еще лысый.

– Привет, Дэйв! Как жизнь?

– Неплохо, Фэмс. Хотел сначала сказать, что мы подавлены из-за вашей истории. В какой-то момент жизнь в нашем бюро просто остановилась. Это ужасно. Я помню, как мы работали с Анитой и, конечно же, Сетом. Мне так жаль.

Все четверо переглянулись.

– Спасибо, Дэйв, мы ценим, – сказала Фэйми. – Тут с нами еще Сэм Картер и Софи Арнольд, которых ты никогда не встречал, но они замечательные. Так Томми говорит, что ты знаешь о моей переписке с Синоптиком?

– Да, он рассказал мне. Полиция тоже расследует эту версию?

– О нет, определенно, нет. Я сама пока не понимаю, куда все это нас приведет. Сегодня в газете появилось новое сообщение. «Фрики – революционеры, а революционеры – фрики». Вот так.

Повисла трансатлантическая пауза, более длительная, чем просто задержка спутниковой связи.

– Хорошо, – сказал Кулидж, растягивая каждый слог, – это, безусловно, отсылка к «Синоптикам», но я понятия не имею, как это согласуется с вашей историей.

– Поясни про отсылку, – попросил Томми.

– «Синоптики» – это часть американской истории, причем истории темнокожих американцев. Началась она на рубеже шестидесятых-семидесятых годов. Как вы знаете, довольно тяжелое было время: Вьетнам, Черные пантеры, беспорядки, Никсон[16]16
  Война во Вьетнаме – один из крупнейших военных конфликтов XX века, длившийся почти двадцать лет, с 1955 года до падения Сайгона в 1975 году, и оставивший заметный след в истории США.
  Партия самообороны Черные пантеры – американская леворадикальная организация чернокожих, ставившая своей целью продвижение гражданских прав чернокожего населения. Была активна в США с середины 1960-х по 1970-е годы.
  Ричард Никсон – 37-й президент США, единственный президент, ушедший в отставку до окончания срока. Сложил полномочия в 1974 году в результате Уотергейтского скандала.


[Закрыть]. «Синоптики» были революционерами. Они были не просто против Вьетнамской войны, они были против всего – против самого американского образа жизни. Они говорили, что выступают против всего, что было хорошего и приличного у зажравшейся белой Америки. Я тут нашел цитату… – Раздались щелчки клавиатуры. – Вот так. «Мы будем сжигать, грабить и разрушать. Мы – воплощение кошмара твоей матери». Неплохо, а?

Сэм присвистнул.

– Хорошая цитата. И они исполняли свои угрозы, да? Они же действовали довольно жестко.

– Еще как, – ответил Кулидж. – Они устраивали взрывы. Довольно маленькие по сегодняшним меркам, но тем не менее это были взрывы. Однако они никого не убили, кроме своих же – однажды что-то пошло не так со взрывчаткой. Это случилось в Гринвич-Виллидж[17]17
  Взрыв в таунхаусе в Гринвич-Виллидж (Нью-Йорк) произошел 6 марта 1970 года. «Синоптики» делали бомбы в подвале дома, одна из них взорвалась. В результате серии из трех взрывов четырехэтажный дом был полностью разрушен, серьезно пострадали соседние здания. Трое «Синоптиков» погибли.


[Закрыть].

Фэйми все это знала. Даже фразу эту читала. Она была рада слышать Кулиджа, но с делом они никуда не продвинулись.

– Вот только не понятно, как это связано с тем, что происходит здесь и сейчас, – сказала она.

– Согласен, – сказал Дэйв. – Не думаю, что вообще есть какая-то связь.

Фэйми пожала плечами:

– Так зачем мы все это обсуждаем?

Снова дребезжащий кашель.

– Потому что, мисс Мэдден, может, у вас и нет большой подпольной организации, возглавляемой хиппи, но похоже, есть кто-то считающий себя одним – или одной – из «Синоптиков». Или этот персонаж связан с теми, кто считает себя «Синоптиками», и через него они посылают тебе записки. И этот человек верит, что борьба – жестокая насильственная борьба – против Запада, против империализма должна продолжаться. Конечно, он или она мог быть фриком. Но кроме этого…

– Он может быть революционером, – закончила мысль Фэйми.

– Или и то, и другое, – сказал Кулидж.

– Или и то, и другое.

30

10:05

Студент и женщина приехали к месту. Об этом их попросила другая ячейка, но он не знал, какая именно. Он не знал, сколько вообще существовало других ячеек, но им говорили, что движение растет. Лидер говорил о грандиозных планах и что теракты в Лондоне 22 мая доказали силу граждан. Их общение с другими ячейками было умышленно затруднительным, чтобы каждое сообщение имело значение.

Они должны были забрать конверт. Лидер выглядел взволнованным, размышлял вслух, не стоит ли ему самому отправиться за посланием, но в последнюю минуту решил, что риск для него слишком высок. Его страх перед нападениями «сил угнетения» усиливался с каждым днем. Он проверил каждую комнату счетчиком Гейгера – каждый случайный щелчок из динамика заставлял его подпрыгивать.

У студента была машина, а женщине сказали, куда ехать.

Лидер часто напоминал, что эта женщина – тренер по боевым искусствам, и настаивал, чтобы все они изучали удары локтями и руками – приемы карате. Сегодня на ней была свободная белая рубашка-поло и синие штаны. Ее черные волосы теперь были выбриты по боками почти так же аккуратно, как у лидера. Возможно, дань уважения. Студент задавался вопросом, спят ли они вместе, но не замечал открытых проявлений привязанности. Сегодня от нее пахло шампунем и сигаретами.

Иногда женщина была дружелюбна, иногда – нет. Время от времени она проявляла интерес к его жизни, но чаще всего – нет. Обычно они встречались на занятиях боевыми искусствами. Это было по-настоящему жестоко. Она говорила, что учила их собственному сочетанию боевых стилей со всего мира. Их обучили «четырем столпам» российской системы спецназа: дыханию, расслаблению, положению тела и движению. Всего было шесть «рычагов»: локти, шея, колени, талия, лодыжки и плечи – каждый из них мог вывести противника из строя. У американских морских пехотинцев она переняла технику рукопашного боя. Никогда не останавливайтесь лицом к лицу с противником, двигайтесь под углом сорок пять градусов в каждую сторону, чтобы увеличить шанс нанести удар. Японское тантодзюцу научило их целиться в легко сдавливаемые части тела, чтобы причинить максимальную боль. Лопатки, почки, солнечное сплетение.

Для студента это все было впервые. Он никогда ни с кем раньше не дрался, не было необходимости драться – и желания.

Она научила его стойке лошади из индонезийского силата, имитирующей позу при верховой езде. Из бразильского джиу-джитсу он научился суставным замкам и удушающим захватам, а затем – как использовать боковой контроль: он прижал лидера к полу, лежа поперек его груди. «Используйте рычаги!» – кричала она. Студент упирался локтями в бедра лидера, пока она не приказала ему остановиться.

На тренировки женщина надевала спортивные штаны и свободную футболку, студент предпочитал шорты и майку – «комплект футболиста», как она говорила. Распущенные волосы, широко распахнутые глаза и широкая улыбка. Ее вид заставлял его нервничать.

«Повеселимся, – говорила она, принимая стойку лошади и низко пригнувшись. Она бросила ему белый пластмассовый нож. – Иди ко мне. Ударь меня куда-нибудь. Куда угодно».

Он попытался ее обхитрить: держа левую руку близко к груди для защиты, он продолжая вертеть нож, стараясь сбить ее с толку. Она все еще улыбалась. Ее поза оставалась непринужденной – хотя руки напряжены, а ноги стояли твердо, вид она сохраняла покровительственный. Студент почувствовал, что пот капает ему на глаза. Попытался проморгаться, но зрение только затуманилось. Он вытер глаза рукавом, и тут все закончилось – она сделала выпад, ее нога зацепилась за его ногу, резкий рывок, и он на земле. Когда его голова ударилась о мат, женщина уже сидела у него на груди. Он чувствовал себя парализованным, боль пронзила грудь.

«Удержание сверху», – сказала она.

«Подчинение», – ответил студент.

Сегодня радио в машине было выключено – женщина сказала, что предпочитает тишину. Окна были закрыты – женщина сказала, что открытые окна ее отвлекают. Студент сильно потел. Женщина сидела, закрыв глаза. Он свернул на внутреннюю полосу трассы M6 и ехал со скоростью сто десять километров в час, пока не появились указатели на станцию техобслуживания.

– Мы на месте, – сказал он.

Она открыла глаза, проверила пуговицы на рубашке. Убрала торчащую нитку, посмотрела в зеркальце, завязала потуже шнурки на кроссовках.

«Она нервничает не меньше меня, – подумал студент. – Хотя в ее кармане не лежит яд».

Он припарковался у главного входа: со стороны женщины полно пространства, чтобы спокойно выйти, но водительская дверь еле открывалась из-за вплотную стоящего белого фургона. Им обоим было хорошо видно большие раздвижные двери здания. Он глубоко вздохнул.

– Готова?

– Сейчас узнаем. Но вообще-то мы рано.

Он не мог больше сидеть в машине.

– Я протру окна. – Он взял тряпку и бутылку воды.

Стоял еще один день невыносимой жары, но дышать подобием свежего воздуха – выхлопные газы и запах корнуоллского пирога – было облегчением. Он налил немного воды на заднее окно и начал тереть. При этом оглядывался по сторонам. Мимо прогрохотал древний «Форд Кортина», напротив припаркован серый «Вольво», перед ним пробиралась шумная семья с остатками бургеров в руках. Маловероятно, что это угнетающие силы, о которых говорил их лидер, или члены другой ячейки. Но он все равно внимательно за ними наблюдал. К нему подошел нищий в грязном пальто и показал кусок картона с надписью от руки: «Очень голоден. Бездомный. Да благословит тебя Бог». Студент отмахнулся от него.

Женщина смотрела прямо перед собой. В прошлый раз местом сброса была бетонная урна в нескольких метрах от входа. Он предположил, что они будут придерживаться заведенного распорядка: мусорку выкидывали примерно каждые полчаса. Уборка в 10:30 была сигналом к началу. Умышленно испорченный конверт бросал в урну член другой ячейки, через девяносто секунд его доставал другой человек – из его ячейки, из ячейки женщины, из ячейки лидера.

Заднее стекло было чистым, но студент продолжал тереть. Красный «Мондео», черный «Мерседес», черный «Фольксваген Гольф». Девушка в спортивном костюме и крупная женщина в деловом.

Студент нащупал цветок наперстянки. Он не знал, сколько времени пройдет, прежде чем яд подействует, но решил, что если он проглотит его, когда женщина совершит закладку, ему хватит времени вернуться в дом. Вероятные симптомы: тошнота, потливость, судороги и учащенное сердцебиение. Он надеялся, что цветок достаточно маленький.

Это был курьер. Двадцать с чем-то, среднего роста, среднего телосложения, белый. Ничем не примечательный. Коричневая кепка, коричневый плащ. Он замешкался, проходя мимо урны, а затем, как будто вдруг вспомнил, извлек из внутреннего кармана коричневый конверт и выбросил его. Затем осушил банку с газировкой и уронил ее сверху.

Студент постучал по крыше машины. Дверь открылась, и женщина вышла, встав к студенту спиной. С бешено колотящимся сердцем он достал наперстянку. Их с женщиной разделяли десять метров. Рука поднесена ко рту. От цветка ничем особенным не пахло. Два метра. Во вкусе тоже ничего особенного, но лепестки прилипали к небу. Глоток воды, и они ушли. Он произнес беззвучную мантру и снова уселся в машину.

Женщина села, держа в руках запачканный конверт. Он взглянул на него: не считая следов соуса и влажных пятен, на нем не было никаких надписей, вообще никаких. Часы на приборной панели показывали 10:40. Они будут дома к 11:30, если он еще в состоянии вести машину.

Раньше он никогда не болел, но сейчас прислушивался к себе в ожидании, как он считал, неизбежного. Женщина это заметила и постучала по конверту:

– Лидер хочет получить это послание как можно скорее. Так что поторапливайся.

Он чувствовал себя прекрасно.

31

Студент и женщина вернулись в 11:35. Она вышла первой, а он еще взглянул на себя в зеркало. Он все испортил. Съел слишком мало растения? Не то растение? Выйдя из машины, он направился к номеру двадцать шесть, держась на несколько шагов позади женщины. Он потерпел неудачу.

Боксер-стрит была узкой, обшарпанной и ничем не примечательной. Таунхаусы были построены в 1930-х – достаточно далеко от центра Ковентри, чтобы избежать немецкой атаки в 1940-м, но достаточно близко к университету, чтобы с 1968-го их заселили студенты. Около большинства дверей было несколько звонков. Велосипеды, переполненные мусорные баки, разбитый тротуар, запах гниющих овощей, громкая музыка. Две женщины в джинсовых шортах и топах от купальников курили самокрутки на пороге дома, между ними стояла переполненная пепельница. На пришедших они даже не посмотрели.

Лидер ждал их в прихожей. Рубашка цвета хаки, мешковатые черные хлопковые брюки. Он протянул обе руки, будто в мольбе, – женщина вложила в них конверт. Он казался довольным.

– Сегодня хороший день, – сказал он, а затем повернулся и пошел на кухню.

Студент и женщина устроились в гостиной. Она заняла двухместный диван, он прислонился к дверному косяку. Он чувствовал себя достаточно хорошо.

После нескольких минут молчания в комнату вошел лидер, а за ним потный мужчина, голова которого была перевязана. Лидер стоял у пустых книжных полок с листом линованной бумаги в руке, студент смог разглядеть пять напечатанных строк, в каждой из которых по двенадцать или пятнадцать слов – на этот раз сообщение было длинным. Лидер подождал, пока потный мужчина сядет на диван, а затем улыбнулся.

– Сегодня хороший день, завтра – еще лучше.

«Завтра? – подумал студент. – Почему завтра?»

Все еще никаких симптомов.

Лидер взмахнул листком.

– Мы начнем революцию. Больше нельзя откладывать, и поддерживающие нас граждане из лондонской ячейки предложили нам следующую цель. Мы нанесем удар по банкирам, священникам и евреям из класса угнетателей. Другие левые, выступающие на стороне бюрократов и поддерживающие сохранение статус-кво, будут посрамлены. Они ничему не научились. Спорить с нами бессмысленно. Вести переговоры бессмысленно. Они будут опозорены.

Студент слышал все это раньше, но сейчас речь лидера была более настойчивой, более отчаянной.

– Когда вы вышли на марш против войны, она прекратилась? Нет. Ничто ее не остановило. Когда вы голосовали – выборы за выборами – что-то изменилось? Хоть что-нибудь? Нет, ничего не изменилось. Пришло время нам принести свободу. – Он достал нож с деревянной ручкой, указывая им на слушателей. – С кем справедливый человек не вступит в сговор во имя справедливости? Какого подлого поступка вы бы не совершили? Если бы вы могли изменить мир, вы бы пошли и сделали это? Погрузись в грязь. Обними палача. Измени мир.

Студента прошиб пот: сначала он выступил на лбу, затем потек по рукам и ногам и, в конце концов, по всему телу. Его сердце замедлилось. Его взгляд потерял фокус. Когда лидер стал сворачивать листок, студент соскользнул спиной по стене.

«Ну вот и все», – подумал он.

К горлу подкатила тошнота. Он встал на четвереньки, он знал, что сейчас произойдет. Его внутренности превратились в воду. Его тело выделяло яд. Последнее, что он услышал перед тем, как потерять сознание, были крики лидера и щелчки счетчика Гейгера.