Текст книги "Британия"

Глава 4

– М-м-м, не слишком впечатляющее зрелище, – проворчал Макрон, окинув взглядом маленькую колонну солдат, входивших в форт. – Преступники, которых мне довелось повидать, выглядели не так жалко… Проклятый Восьмой иллирийский не годится даже для того, чтобы чистить отхожие места. Одним богам известно, что они станут делать, если на нас в твое отсутствие нападут враги.

Он сидел на скамейке перед штабом, прислонив костыли к стене. Близился вечер, и, хотя весь день небо было голубым, становилось холодно, и друзья кутались в теплые военные плащи. Катон стоял на улице, шедшей через весь форт, прикрыв глаза рукой, чтобы лучше разглядеть замену, присланную в гарнизон. Иллирийцы действительно являли собой жалкое зрелище. Они даже не пытались шагать в ногу, а их доспехи давно потускнели без надлежащего ухода. Некоторые были в шлемах, но у большинства они висели на боку или в походном снаряжении. Колонну возглавлял невысокий толстый офицер с красными обвисшими щеками, испещренными венами. «Он явно не прочь пропустить пару стаканчиков», – подумал Катон.

Префект находился в отвратительном настроении. Замену ждали в середине дня, чтобы солдаты гарнизона могли сразу отправиться на встречу с остальной армией, собиравшейся в Медиолануме, до которого было два дня пути. Фракийцы и легионеры под его командованием уже подготовили походное снаряжение, и небольшой обоз из нагруженных всем необходимым телег стоял за крепостным валом. На самом деле мулов запрягли сразу после полудня, чтобы без промедления покинуть форт.

Когда иллирийцы не появились вовремя, Катон подождал еще два часа и неохотно приказал распрячь мулов и лошадей верхового отряда и отвести их в стойла. Людей он распустил, поскольку теперь выступить они могли только на следующее утро.

Катон вышел на середину улицы, чтобы встретить центуриона ауксилиариев, в то время как вновь прибывшие нарушили строй и разбрелись между крепостными валами и бараками.

Центурион выступил вперед и склонил голову, приветствуя префекта, затем ухмыльнулся, явив миру половину зубов.

– Будь я проклят, – просипел он. – Вот это был марш… Поверить не могу, что мы добрались сюда до наступления ночи.

– Встань прямо! – рявкнул Катон. – И доложи как полагается!

У центуриона на мгновение отвисла челюсть, но он сумел справиться с изумлением, упер деревянную палку в землю и расправил плечи. В результате его огромный живот выпятился вперед, и Катон подумал, что центурион похож на яйцо. Сравнение стало еще более полным, когда его щеки, казалось, стекли на шею, и все вместе плавно соединилось с жирными плечами. «Да, – подумал Катон, – яйцо, причем очень толстое».

Офицер сделал глубокий вдох и представился:

– Марк Фортун, Пятая центурия Восьмой иллирийской когорты, господин префект. Откомандирован в ваш форт. Вот мои приказы.

Он порылся в сумке, висевшей на боку, и достал оттуда табличку. Катон открыл ее и быстро просмотрел записи, вырезанные на воске. Приказы были стандартными: Фортуну предписывалось привести две центурии в назначенное место для службы в качестве временного гарнизона, до новых распоряжений. Внизу стояло имя начальника штаба легата и оттиск печати самого Квинтата. Катон закрыл табличку и вернул ее Фортуну.

– Марк Лициний Катон, префект Второго фракийского кавалерийского отряда и командир форта. Вы опоздали. Мы ждали вас в полдень.

– Дорога получилась непростой, господин префект; кроме того, нас задержали гражданские лица из сопровождения.

– Сопровождения? – Катон посмотрел мимо Фортуна в сторону ворот.

Последние солдаты уже вошли в форт, и теперь около ворот собралась огромная толпа женщин и детей вместе с несколькими телегами, запряженными мулами.

– Юпитер, дай мне сил! – Макрон сплюнул на землю. – Проклятье, что все это значит?

Фортун оглянулся через плечо, что далось ему с огромным трудом.

– У некоторых парней в Вирокониуме есть семьи. Несколько ушедших в отставку ветеранов ведут дела с моими людьми. Всего около сотни или чуть больше. Форт построен таким образом, чтобы в нем могла разместиться тысяча человек, так что места хватит всем. Кроме того, это хорошо для морального духа. – Он с сомнением посмотрел на Макрона, не зная, как себя с ним вести и следует ли продемонстрировать уважение, поскольку тот был в простой тунике без знаков различия, которые указывали бы на его звание.

Макрон быстро разрешил его дилемму:

– Центурион Луций Корнелий Макрон, Четвертая когорта, Четырнадцатый легион. Я буду командовать фортом в отсутствие префекта.

– Вы будете командовать? Мне дали понять, что я буду командиром… господин.

– Не будешь, – сказал Катон. – Центурион Макрон поправляется после полученного ранения и не может возглавить свою когорту в предстоящей кампании. Он останется здесь.

– К сожалению, – добавил Макрон сквозь зубы.

Фортун покачал головой:

– Прошу меня простить, господин префект, но я получил четкие указания. Меня назначили командиром форта в ваше отсутствие. Так сказал начальник штаба легата. – Он похлопал рукой по своей сумке. – Вы же сами видели приказ.

Катон махнул рукой в сторону неопрятной толпы солдат Иллирийской когорты и последних гражданских, проходивших в ворота.

– Я не намерен оставлять пограничный форт в руках человека, который командует этой рванью. Я принял решение. Если тебе что-то не нравится, можешь обсудить данный вопрос с легатом.

– Но… он собирается отправиться в горы, – запротестовал Фортун. – Пройдет несколько месяцев, прежде чем он ответит.

– Это не моя проблема, – рявкнул Катон. – До тех пор мое решение останется в силе. И ты будешь называть меня и центуриона Макрона «господин», когда обращаешься к нам. Тебе все понятно?

– Да, господин префект.

– Так-то лучше. – Катон взглянул на вновь прибывших, толпившихся у ворот. – А пока ты можешь разместить своих людей и всех, кто пришел с вами, в конюшнях в дальнем конце форта.

– В конюшнях? – Фортун поморщился: – Господин префект, я…

– В бараках из-за вашего опоздания сегодня ночью будут спать мои люди. А лошади займут самые удобные конюшни. Вы получите то, что останется, и скажи спасибо, что я не приказал тебе разбить лагерь за воротами форта и оставаться там до тех пор, пока завтра я с моими людьми не покину его. А теперь убери их с глаз моих.

Фортун отсалютовал и отправился к своим людям, а Катон и Макрон мрачно посмотрели ему вслед.

– Это самый жалкий пример солдата, который я имел несчастье видеть в своей жизни, – тихо проговорил Макрон.

Катон приподнял бровь и взглянул на друга:

– Правда? А как насчет тощего новобранца, который вступил во Второй легион некоторое время назад в Германии? Насколько я помню, про него сказали, что он «бесполезный засранец».

Макрон пожал плечами:

– И это было правдой. Полной и совершенной. Но в конце концов он исправился. Армия сделала из него вполне приличного солдата.

– Благодарю тебя за неявное признание моих успехов.

– Тебе нет нужды ждать от меня признания твоих заслуг. У тебя впечатляющий послужной список, который говорит сам за себя.

Катона слова друга смутили. Его всегда удивляли собственные достижения, как будто они являлись скорее результатом слепой удачи, а не его собственных усилий, и он заслужил похвалы не больше, чем кто-то, пользующийся плодами везения. Префект откашлялся:

– Теперь у тебя появится возможность выдрессировать Фортуна и его людей до нужного состояния. Думаю, ты будешь занят по горло.

Кое-кто из солдат гарнизона вышел из бараков, чтобы посмотреть на вновь прибывших; на лицах некоторых появились удивленные улыбки, другие добродушно подтрунивали над иллирийцами, отвечавшими им тем же, пока Фортун не принялся громко вопить, приказывая им построиться, – но старался он больше, чтобы произвести впечатление на старших офицеров форта, чем призвать к порядку своих людей.

Ауксилиарии не спеша заняли свои места, уперли концами в землю копья и стали ждать, когда остальные их товарищи, болтавшиеся среди сопровождавшей их компании, к ним присоединятся.

Макрон отвернулся и сплюнул в открытую канаву, проходившую мимо штаба.

– Обезьян выдрессировать проще, чем этот сброд. Настоящий позор для армии.

– Ну, теперь они твои, друг мой.

– Большое тебе спасибо.

– Просто позаботься, чтобы они не ввязывались в неприятности, – фыркнул Катон. – И присмотри за моим фортом. А еще постарайся по возможности давать отдых ноге. Я хочу, чтобы ты как можно скорее вернулся в строй и надрал задницу нашим врагам. Кстати, как твои дела?

Макрон похлопал по бедру выше повязки.

– Шрам заживает прекрасно, а вот мышца болит жутко, и ощущение такое, будто ее кто-то растягивает во все стороны. Пока я еще не могу переносить на больную ногу свой вес и хожу с трудом, точно субурская[3]3
  Субура – бедный квартал Древнего Рима, где располагалось множество притонов.


[Закрыть] шлюха после двойной смены. – Он вздохнул: – У меня были ранения и похуже, но ничего настолько унизительного. Подумать только, меня подстрелил мальчишка-варвар… Впрочем, должен признать, что смелости ему не занимать.

– Ему и остальным варварам в этих горах.

Настроение у Катона резко испортилось, когда его мысли вернулись к предстоящей кампании. Время года было совсем неподходящим для начала широкомасштабной военной операции. Армия выступит в поход в середине осени, частые дожди сделают дороги труднопроходимыми для обозов, пехоте придется месить ногами липкую грязь, которая станет только хуже из-за копыт лошадей, колес и подбитых гвоздями сапог римской колонны. У варваров будет преимущество, поскольку они знакомы с местностью, и враги, вне всякого сомнения, продолжат свои набеги – нередко приносившие им успех в прежних кампаниях.

Однако, если тактика использования грубой силы и жестокости для подавления декеанглиев и друидов, к которой решил прибегнуть легат, принесет желаемые результаты, у армии появятся хорошие шансы вернуться в зимние бараки до того, как в Британии наступит сезон коротких холодных дней. Уже и сейчас из-за прохладного сырого воздуха у Катона начинала ныть рука в том месте, куда некоторое время назад угодила вражеская стрела. Он потер бугристый белый шрам, находившийся за костяшками и на ладони, и почувствовал, как знакомое покалывание поднимается от кончиков пальцев до самого локтя.

Макрон заметил, что он поморщился.

– Рука все еще тебя беспокоит, господин префект?

Катон опустил обе руки.

– Просто задумался.

Он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не услышит. Часовой у входа в штаб находился ближе остальных, и Катон на всякий случай понизил голос:

– Ты подумал о том, что я тебе сказал?

– Про Квинтата? Да, подумал. Не могу сказать, что я счастлив отдать свою судьбу в руки другого интригана после всего, через что мы прошли вместе с Нарциссом…

– Я тоже. Но не думаю, что у нас есть выбор. Квинтат прав. Звезда Нарцисса закатывается, и, полагаю, совсем скоро он не сможет оказывать нам поддержку. Он даже себя защитить будет не в состоянии.

– Ну, я не стану горевать, когда вероломный ублюдок упадет на собственный меч. Проклятье, да я бы с радостью одолжил ему для этого свой клинок! Или своей рукой вонзил бы его ему в живот, если б у него не хватило духа сделать это самому. – Макрон мрачно улыбнулся, представив, как оказывает услугу императорскому секретарю.

– Меня беспокоит не он, – продолжал Катон. – Я опасаюсь за нас и наших близких.

– Тебе не следует волноваться за Юлию. За ней присмотрит ее отец. Семпроний пользуется достаточным расположением Сената, чтобы Паллас дважды подумал, прежде чем сделать его своим врагом.

– Надеюсь. Но я не думаю, что Паллас из тех, кто побоится настроить против себя членов Сената. По крайней мере, пока к нему прислушивается жена императора и у него есть шанс посадить на трон Нерона. Мне совсем не нравится необходимость стать сторонником Квинтата, но это разумное решение. Во всяком случае, на данный момент. Если по какой-то причине Паллас выйдет из фавора, мы сможем разорвать нашу связь с легатом.

Макрон тяжело вздохнул:

– Мы не должны так жить, Катон. Мы – солдаты, а не шпионы. И не наемные убийцы. И уж, конечно, не слуги гнусного вольноотпущенника с устремлениями, не соответствующими его положению. Меня тошнит от такой жизни, когда я должен постоянно опасаться удара в спину здесь, на краю света, вдалеке от Рима, и все потому, что я разозлил какого-то жалкого лакея.

– Поверь мне, Макрон, я чувствую то же самое. Но наши желания ничего не стоят, а помощи сейчас нам ждать неоткуда. Я не вижу для нас другого выбора. По крайней мере, если мы не хотим остаток жизни оглядываться и опасаться удара в спину. Нам хватает проблем с врагом. Большая часть Британии является римской провинцией лишь на словах. У нас тут полно работы. – Он замолчал и провел рукой по вьющимся волосам. – Пришло время показать императору, что от нас живых больше пользы, чем от мертвых.

– Будь оно все проклято! – На лице Макрона появилось мрачное выражение. – Мы не должны никому ничего доказывать, Катон. Только не мы. Мы множество раз проливали кровь за Рим. И выбивались из сил во время маршей по вражеским землям. Я уже не говорю про дерьмо, с которым нам пришлось иметь дело из-за гнусных интриг Нарцисса. Мы имеем право, чтобы нас оставили в покое и позволили жить, как мы захотим. Мы тысячу раз это заслужили.

– Макрон…

Центурион покачал головой:

– Я не буду этого делать. Не стану менять Нарцисса на Палласа. И не намерен играть роль лакея-интригана вроде Квинтата. Нет! Больше не намерен. Теперь моя преданность отдана только моим товарищам и Риму. Если хочешь продолжать участвовать в играх ублюдков наподобие Квинтата и Палласа, дело твое. Но без меня.

Катон понял, что его друг твердо решил бежать из мира политики и заговоров. Однако сейчас был не самый подходящий момент спорить с ним и пытаться урезонить. Для этого требовалось время и уединение, чтобы их никто не мог подслушать. Кроме того, он уважал принципиальную, хотя и невероятно опасную, позицию Макрона. Они оба не заслужили, чтобы себялюбивые аристократы, мечтающие о власти, обращались с ними как с инструментом для достижения своих целей. Такие люди не уважали принципы, и решение Макрона вряд ли произвело бы на них должное впечатление. И, что того хуже, они могли посчитать, что он бросает им вызов, а Катон хорошо знал, что такие, как Паллас, не выносят неповиновения. Более того, они твердо уверены, что тот, кто спускает такое поведение, демонстрирует слабость. Следовательно, необходимо преподнести урок провинившемуся, чтобы остальным было неповадно. Макрон играл с огнем и подвергал опасности не только себя, но и самого Катона.

***

Когда на форт спустилась ночь, присутствие женщин и детей никак не повлияло на привычную рутину – была назначена первая стража и выдан новый пароль.

Громкие крики детей, игравших на улицах и между бараками, делали форт похожим скорее на маленькую деревушку, чем на аванпост империи на враждебных и опасных приграничных землях.

Катон устроил в штабе обед для офицеров гарнизона. Он не собирался делать это, но из-за того, что они не выступили вовремя, им предстояло провести еще одну ночь в форте, а поскольку все было готово, офицеры оказались без дела. Траксис убил последнего молочного поросенка, принадлежавшего префекту, и зажарил его в медовой глазури. Макрон радостно потирал руки, когда блестящий поросенок, лежавший на большой деревянной тарелке, оказался на длинном столе в главном зале штаба. К мясу Траксис подал хлеб, сыр и лучшее из оставшегося вина. Кроме Макрона, Катон пригласил Криспа и центурионов из когорты легионеров, а также декурионов ауксилиариев.

Катон не привык развлекать своих подчиненных, в отличие от других офицеров его положения на подобных аванпостах. У него не было полученного в наследство состояния, чтобы устраивать роскошные пиры, и приходилось довольствоваться тем, что имелось. Втайне он опасался, что за это его офицеры – за исключением Макрона – относятся к нему с молчаливым презрением, каким награждают «новых людей» – так обычно называли тех, кто карабкался по иерархической лестнице Рима.

Несмотря на то что префект получал значительно больше денег, чем те, кто занимал более низкие должности, у Катона имелись обязательства перед своей семьей: дом в столице и жена с ребенком, жизнь которых ему следовало поддерживать на уровне, достойном занимаемого им положения в кавалерии Рима.

Прежде чем покинуть Рим, он позаботился о том, чтобы Юлия получала бо́льшую часть его жалованья. Того, что оставалось, вместе со скромными сбережениями, сделанными им на службе, едва хватало на жизнь. Особенно когда, после того как он прибыл в Британию, деньги стали приходить частями, нерегулярно и с опозданиями. Никакие уговоры или просьбы не действовали на имперских служащих, отвечавших за выплаты солдатам, и ситуация не менялась к лучшему.

В результате Катону приходилось довольствоваться тем же ограниченным гардеробом, который у него имелся, когда он служил центурионом, доспехи и оружие были совсем простыми, но функциональными, и в то время как префект из аристократической семьи мог позволить себе небольшой штат слуг и рабов, Катона обслуживал один Траксис. Посмотрев на скромную еду, расставленную на столе, префект поморщился и пожалел, что решил устроить пир для своих подчиненных. Скорее всего, они его жалеют про себя, и сердце Катона наполнилось стыдом, но он старался вести себя непринужденно и спокойно, как пристало хорошему хозяину, принимающему гостей.

Последними появились Фортун и еще один центурион из иллирийской когорты, которые держались настороженно после холодного приема, оказанного им префектом днем. Катон махнул рукой, показывая, что они должны сесть в конце стола.

– Господа, я хочу представить вам центуриона Фортуна из Восьмой иллирийской когорты. – Он повернулся к другому офицеру, невероятно худому и являвшемуся полной противоположностью Фортуна. Его лысину обрамляли коротко подстриженные седые волосы, один глаз закрывала повязка. – А вы?

Тот коротко склонил голову:

– Центурион Гай Аппил, господин префект. Шестая центурия.

– В таком случае садитесь, пожалуйста, Аппил. – Катон принялся представлять офицеров, собравшихся за столом: – Центурион Макрон будет командовать фортом в мое отсутствие. Центурион Крисп временно возглавляет Четвертую когорту Пятнадцатого легиона. Остальные: центурионы Фестин, Портилл, Лентул и Макр, опцион Кротон, помогающий Макрону. По другую сторону стола сидят «Кровавые вороны», мой конный эскадрон и их командиры Мирон, Фемистокл, Корвин и Аристофан. И, наконец, Платон и Харпекс отвечают за пешие центурии – они не родственники.

– Чьи родственники? – Фортун мгновение смотрел на него, не понимая, что он имел в виду.

Катон пожал плечами:

– Не имеет значения. Угощайтесь, господа, угощайтесь! Все это необходимо съесть, иначе мои личные припасы достанутся Макрону, и я подозреваю, что он вряд ли станет делиться своей добычей даже с теми несколькими офицерами, которые останутся после того, как гарнизон форта отправится на войну.

– Истинная правда, черт побери! – Макрон энергично закивал, осушил свою чашу, взял кувшин с вином и наполнил ее до самых краев.

Сидевшие за столом офицеры принялись отрезать своими ножами мясо, которое складывали на тарелки рядом с кусками хлеба и сыра. Они ели, разговаривали и шутили, в комнате царило приподнятое настроение, какое бывает у мужчин перед началом нового приключения. Фортун и Аппил вскоре присоединились ко всеобщему веселью, и одноглазый центурион энергично жевал мясо своими могучими челюстями, не обращая внимания на сок, стекавший из уголка его рта.

Траксис, стоя в стороне, внимательно следил за кувшином с вином и всякий раз, когда возникала опасность, что тот опустеет, уходил в кладовую, чтобы его наполнить. Так же точно он подкладывал на блюдо хлеб и сыр и подбрасывал поленья в очаг, где шипел и потрескивал огонь, освещавший комнату вместе с тускло горевшими камышовыми факелами. Вечер близился к ночи, вино лилось рекой, и лица собравшихся раскраснелись от тепла и спиртного. У всех, кроме Катона. Он делал вид, что участвует во всеобщем веселье, однако одновременно оценивал людей под своим командованием.

Портилл, Лентул и Кротон прослужили под его началом меньше месяца – они прибыли из Ричборо. Первые двое совсем недавно стали центурионами и были опытными солдатами, прослужившими по меньшей мере десять лет, в то время как более молодой Кротон стал опционом после того, как великолепно показал себя в сражении с бригантами прошлым летом. Что же до офицеров фракийской когорты, Мирон и Фемистокл остались единственными декурионами с тех времен, когда Катон стал командиром. Мирону, несмотря на опыт, не хватало воображения и инициативы, к тому же иногда он становился жертвой своего взрывного характера. Он будет прекрасно сражаться вместе с остальными, но доверять ему собственное командование нельзя. Фемистокл – совсем другой, храбрый и опытный солдат, будет исполнять любые приказы, не задумываясь о последствиях. И именно по этой причине ему также нельзя позволять действовать в одиночку.

Эти люди находились под командованием Катона. Ему предстояло сражаться с ними бок о бок, и знать их сильные и слабые стороны было жизненно важно. Теперь больше, чем когда-либо, учитывая, что рядом не будет Макрона. Катон считал, что его самый близкий друг незаменим. Сильный, бесстрашный и абсолютно преданный, Макрон прослужил в армии больше двадцати лет, имел огромный опыт и обладал тонким пониманием окружавших его людей, знал, как правильно их тренировать, чтобы подготовить к сражению. Когда приходило время войны, равных ему было мало. Катон подумал, что будет сильно скучать по другу за предстоящие им месяцы разлуки.

В любом случае служба Макрона скоро подойдет к концу. Он отдал свои лучшие годы Риму и получит право уйти в отставку со щедрым вознаграждением, полагающимся за почетное увольнение из армии. Большинство центурионов, покинув службу, возвращались в Италию, где покупали небольшие фермы или открывали какое-то дело в провинциальных городках и входили в маленький круг влиятельных людей, управлявших их жизнью, – естественно, с выгодой для себя.

Однако Катон не мог представить Макрона ни в той, ни в другой роли. Они иногда обсуждали, как будут жить после армии, – солдаты частенько заводят подобные разговоры, чтобы отвлечься от настоящего с его трудностями. Макрон участвовал в них, как и любой другой легионер, рассказывал, как будет пить и развлекаться со шлюхами, или, если у него было другое настроение, рисовал буколические сцены тихой старости среди мирных пейзажей Кампании.

Но момент быстро проходил, и тогда становилось ясно, что у Макрона может быть только один дом: в рядах римских легионов. Он родился для такой жизни, и, скорее всего, здесь же она и закончится – от болезни, раны или смерти в сражении. В общем, от естественных причин, как он сам порой печально говорил.

Катон с любовью улыбнулся военному стоицизму друга, но уже в следующее мгновение подумал о собственной жизни. Свое звание он получил довольно быстро, после нескольких кампаний, в которых сражался после того, как поступил на службу. Однако без преимуществ аристократического происхождения его продвижение по службе имело предел. Ему не суждено было стать легатом, консулом или губернатором. Если несказанно повезет, он мог рассчитывать на одну из двух должностей, по-прежнему доступных эквитам: командира префектуры Претории или префекта Египта, ни одну из которых император не доверит своему потенциальному сопернику. Если Нерон сменит больного Клавдия, тогда жизненно важно будет заручиться поддержкой Палласа, чтобы иметь возможность претендовать на один из этих постов. А значит, придется встать на сторону Квинтата, какое бы отвращение данная перспектива у него ни вызывала…

Оглядев стол, Катон обнаружил, что офицеры закончили трапезу и, отодвинув тарелки, сосредоточились на вине. Он подозвал Траксиса и сказал, чтобы тот убрал все лишнее.

Траксис взял тарелку и нож своего командира первыми и, наклонившись к нему, прошептал:

– Господин, у нас осталась последняя амфора с вином. Вы хотите, чтобы я ее открыл? Шансов пополнить запасы во время марша, скорее всего, не будет.

– Может, и так, но я вполне в состоянии прожить без вина, а кроме того, мне нужна светлая голова. Завтра утром большинство из моих гостей вряд ли смогут этим похвастаться. Пусть наслаждаются моментом… Да, принеси им вино.

Траксис прищелкнул языком.

– Как пожелаете, господин.

Когда стол был расчищен, а кувшин с вином снова наполнен, Макрон достал набор игральных костей, вырезанных из слоновой кости.

– Эй, парни, как насчет поиграть моими счастливыми костями? Дайте мне шанс обчистить вас до нитки. Там, куда вы отправляетесь, серебро вам будет ни к чему.

Крисп поставил локти на стол и ухмыльнулся:

– Я в игре.

– Кто еще? – спросил Макрон, оглядывая собравшихся. – Может, ты, Фортун?

Центурион кивнул и положил на стол на удивление тяжелый кошель, и Макрон приподнял брови:

– Я восхищен твоей уверенностью. А вы, господин префект?

Катон колебался. Он принципиально не любил кости. Игра не требовала умения, только слепой удачи, и неважно, что говорили те, кто ею увлекался. Он считал, что глупо пускать на ветер небольшие состояния, к тому же нередко это вызывало столько же разочарований и злобы, сколько удовольствия, и игра в кости частенько становилось причиной драк, а порой и смертей.

Однако она являлась давно установившейся традицией, и командир, который пытался сражаться с этой потребностью своих солдат, рисковал их хорошим отношением. Катон считал, что иногда полезно не обращать внимания на азартные игры и даже принимать в них участие, чтобы лучше понимать тех, кто тебя окружает.

Подавив тяжелый вздох, он приказал Траксису принести пятьдесят денариев из сейфа в спальне, – сумму, которую он едва ли мог позволить себе проиграть, но которая не показалась бы его гостям чересчур скромной. Ему совсем не хотелось выглядеть жадным в глазах центуриона Фортуна.

Как только участники игры выложили на стол деньги, Макрон попросил принести пустой кувшин для костей, и его соперники начали готовиться к игре. Катон принялся разглядывать круги, нарисованные Макроном мелом, и поставил монету на семерку, затем, собравшись с духом, добавил к ней вторую. Он наблюдал за своими соперниками; одни делали высокие ставки, другие распределяли их на несколько цифр.

Катон отметил про себя стратегию каждого, пытаясь понять, что она говорит об их личности; любят ли они рисковать или предпочитают осторожность. Он с удивлением увидел, что Фортун поставил монету на двенадцать и добавил еще три к монетам Катона. Макрон был последним. Он оценил позицию на столе и положил пять монет в круг, помеченный цифрой «шесть».

– Все готовы?

Центурион закрыл кувшин и принялся так сильно его трясти, что было слышно, как внутри перекатываются кости. Затем, попросив Фортуну о помощи, высыпал их на стол. Они покатились и остановились, и все игроки наклонились, посмотреть на результат.

– Шесть! – ликующе вскричал Макрон. – Счастливая шестерка для центуриона Фортуны!

Остальные бормотали проклятья – все, кроме Кротона, который сделал ставку на четное число и теперь широко улыбался. Макрон подтолкнул к нему монету, остальные сдвинул в одну сторону в качестве банка, забрав сначала оттуда свой выигрыш.

– Удача – штука непростая, парни. Пора испытать ее еще раз.

Когда остальные потянулись за новыми монетами, Фортун взял пухлой рукой кости, поднес к свету и принялся внимательно разглядывать, перекатывая на ладони, чтобы проверить вес и баланс. Улыбка Макрона погасла.

– Что-то не так, Фортун?

– Нет, вовсе нет. Я просто любуюсь костями. Великолепный набор, если мне будет позволено сказать. Наверное, стоил немало. Где вы их достали?

– В Сирии.

– А, Сирия… – Фортун с умным видом кивнул: – Разумеется.

– В каком смысле? – подозрительно прищурившись, поинтересовался Макрон.

– Это объясняет их качество, господин командир.

Фортун вернул кости на стол, подождал, когда все сделают ставки, поставил монету на шестерку и откинулся на спинку стула. Катон почувствовал его подозрения, но считал, что они совершенно необоснованы. Макрон не принадлежал к числу игроков, которые мухлевали; он предпочитал честное удовольствие возможности выиграть и потом испытывать вину за обман.

Катон, надеясь на нечет, вновь поставил на семерку. И снова кости с громким стуком покатились по столу, прежде чем показать очередной результат.

– Два! Кастор и Поллукс![4]4
  Кастор и Поллукс (греч. Полидевк) Диоскуры – буквально: «отроки Зевса» – в древнегреческой мифологии близнецы, дети Леды. Участники похода аргонавтов и Калидонской охоты.


[Закрыть] Будь проклята моя удача…

Игра продолжалась в сопровождении молчания в предвкушении результата, громких криков и возбужденных реплик; каждый игрок по очереди бросал кости в нескольких раундах. Катон видел, что одни бормочут молитвы, другие закрывали глаза, а их губы беззвучно шевелились; третьи же, не раздумывая, быстро встряхивали кувшин и высыпали из него кости. Но никакие ухищрения не помогали – удача не желала отворачиваться от Макрона и Фортуна, перед которыми неуклонно росла горка монет, в то время как у остальных они так же неуклонно таяли. Услышав сигнал трубы, означавший смену караула, Катон решил, что пришла кора заканчивать игру.

– Последний раунд, господа, – объявил он. – Завтра нас ждет трудный день.

Остальные закивали и приготовились сделать последнюю ставку. Катон опустил глаза и обнаружил, что перед ним лежит всего восемь монет. Изобразив спокойствие и прекрасное расположение духа – насколько это было возможно, – он подтолкнул их к кругу, помеченному цифрой «десять».

– Кто не рискует, тот ничего не выигрывает.

Последние ставки были сделаны, и Макрон передал ему кувшин с костями:

– Эта честь выпадает вам, господин префект.

Катон взял кувшин, благодарно кивнул и поднял его вверх:

– Удачи всем вам.

Потом он сильно его встряхнул, кости застучали с пронзительным звуком. Катон шевельнул запястьем и высыпал их на стол, где они подпрыгнули высоко в воздух, еще раз и, наконец, остановились. Возникла короткая пауза, и тут Фортун с возмущением громко фыркнул:

– Десять! И это называется удача… – Он надул щеки и покачал головой: – Впрочем, неважно. Я неплохо поиграл. Великолепно, господин префект. Замечательный бросок.

Катон испытал легкое раздражение от его неприкрытой лести.

– В этой игре не требуется умение. Здесь все зависит от удачи.

– В таком случае как вы объясните то, что одни выигрывают больше других, господин префект? – нахмурившись, спросил Макрон.

– Так устроена жизнь, Макрон, – ответил Катон терпеливо. – Это просто жизнь.

– Как скажете. – Макрон отсчитал несколько монет и подтолкнул маленькую кучку к Катону: – Похоже, вы лишь отыгрались.