Текст книги "Ключ"

13

Палата 410 в больнице Давлата Хастенеси

Катрина Манн смотрела на предмет, только что выпавший на ее койку из мешка для хранения вещественных доказательств.

Аркадиан пробыл у нее недолго. Память о последней встрече угнетала их обоих, поэтому он предложил ей мир и почти сразу ушел.

– Это мы обнаружили в вещах вашего отца, – сказал инспектор. – Там письмо для вас. Я подумал, что вы захотите его прочитать.

В мешке она нашла книгу в кожаном переплете, перевязанную тонким ремешком, чтобы случайно не раскрылась. Едва Катрина увидела книгу, глаза у нее затуманились. Это был старомодный дневник – из тех, какими обычно пользовался отец. Она протянула руку, взяла с прикроватного столика очки и осторожно размотала ремешок. Внутри книжки, на двух страницах в середине, аккуратным почерком отца было написано:

Милая Катрина, любовь моя, свет очей моих!

Я уверен в том, что работа моя подошла к концу, и я вернулся в Рун навсегда. Хотелось бы надеяться, что я ошибаюсь, но разум подсказывает, что ошибки нет. Ладно, это не важно. Я прожил долгую жизнь, а ты наполнила ее теплом и радостью. Если останусь в живых, то сдержу свое слово и укажу тебе дорогу дальше, как и обещал. Если же нет, то тебе нужно будет самой отыскать эту дорогу и решить, сможешь ли ты простить меня. Знай только: я скрывал от тебя кое-что ради твоего же блага и ради безопасности моего внука.

Поцелуй Габриеля за меня и зажги свечу у имени моего, чтобы я мог и дальше говорить с тобой.

Неизменно любящий тебя, ныне и навеки,

Оскар де ла Круз.

Все остальные страницы дневника были чистыми. Катрина перечитала короткое письмо, стараясь ничего не пропустить, но его содержание осталось для нее таким же туманным, как и в первый раз. Что это он от нее скрывал? Ей всегда казалось, что они ничего друг от друга не утаивают, что между ними нет ничего недосказанного. И лишь теперь, когда отца нет в живых, выяснилось, что какие-то тайны все же были.

Катрина припомнила, как доверительно он разговаривал с ней, даже когда она была еще маленькой, как объяснял, что они не похожи на всех остальных, потому что являются потомками племени мала, древнейшего земле, что их место незаконно захватили другие, те, кто стремился уничтожить бережно хранимые ими знания. Он показывал Катрине тайные знаки, учил ее маланскому языку и объяснял, в чем состоит их предназначение и как они должны восстановить в мире законный порядок. Но что-то он от нее скрыл – что-то очень важное, ибо счел необходимым поведать об этом уже с того света. Возможно, она знала отца не так хорошо, как ей раньше казалось.

Даже в этом письме было нечто такое, что противоречило сложившемуся у нее образу отца. Он всегда бережно относился к словам и настаивал на точности, поскольку они несут в себе самое важное – смысл. А здесь он допустил ошибку: попросил ее зажечь свечу не «во имя» него, а «у имени».

И тут до нее дошло.

Это вовсе не ошибка.

Еще в детстве она узнала от отца, как хранили тайны их предки. Был и такой способ: сведения записывали на бумаге не чернилами, а лимонным соком. Высыхая, сок становился невидимым, но кислота оставляла следы на бумаге – если поднести ее к пламени, эти следы потемнеют, образуя скрытые слова. И Оскар написал, чтобы она зажгла свечу «у» его имени, тогда он будет снова говорить с ней. Он написал все совершенно точно.

За подписью идет еще одно письмо, и, чтобы прочитать его, ей нужен лишь огонь.

14

Рун, полицейское управление

Адреналин так и бурлил в жилах Габриеля, когда он лихорадочно просчитывал в уме возможные варианты развития событий. Если он останется наедине с этим великаном, то наверняка погибнет. Надо быстро что-то делать, пока конвоир не запер его в камере. Бросив взгляд на низкий потолок, сантиметрах в тридцати над головой, не больше, он подумал, что здесь не больно-то развернешься. К счастью, конвоир был низкого роста, сантиметров на восемь-десять ниже Габриеля, зато мышцы у него как у штангиста-олимпийца, к тому же он вооружен – тазером, дубинкой и баллончиком с перечным аэрозолем у пояса. Хорошо, что хоть пистолета у него нет.

В тесном туннеле раздался громкий щелчок – конвоир отпер дверь камеры. Габриель чуть отодвинулся от стены и, стоя спиной к конвоиру и слегка согнув ноги в коленях, перенес вес на переднюю часть стопы – так он сохранял равновесие и мог в любой момент перейти к действию.

– Даю тысячу лир, если посадишь меня в другую камеру, – предложил он.

Сзади хмыкнули.

– Ты что, чек мне выпишешь?

– Нет, – покачал головой Габриель. – Плачу наличными на месте.

Он сделал ставку на то, что имеет дело с тюремщиком старой школы, который ни за что не откажется от возможности немного подзаработать. Для такого полицейского наличные все равно что наркотик, а наркоману разве не все равно, кто даст дозу?

– Откуда тебе взять тысячу лир?

– Мне только что передал деньги адвокат. Они в правом кармане. Отведи меня в другую камеру, и они твои.

Наступило молчание. Габриелю казалось, что он слышит, как ворочаются мозги в черепе полицейского. Потом он почувствовал, как что-то уперлось ему в поясницу.

– Только шевельнись, и я выпалю из тазера прямо тебе в хребет. А если в кармане окажется пусто, не стану снимать палец со спусковой кнопки, пока ты не обделаешься, понятно?

Габриель кивнул.

– А другая камера?

– Об этом поговорим потом.

Габриель еще немного присел, не сводя глаз с того места на стене, где на ее неровной поверхности был небольшой выступ. Он почувствовал, как конвоир ощупал его карман, потом запустил туда руку. Он вытащит оттуда визитную карточку, которую на самом деле дал Габриелю адвокат.

В армии Габриелю пришлось проходить курс «подготовки к пыткам», включая поражение из тазера, – так проверялась реакция десантников на это оружие. Ни рост, ни физподготовка, кажется, никак не влияли на реакцию. Некоторые очень крепкие парни сразу валились, словно мешки с картошкой, но были и такие, кто приходил в себя почти сразу. Габриель занимал место где-то посерединке – заряд не выводил его из строя до конца, но почти лишал сил. Поэтому он хорошо понимал: если у него не получится задуманное, второго шанса уже не будет. Ударивший в позвоночник заряд парализует нервную систему, а когда он придет в себя, будет уже заперт в камере с этим гориллоподобным блондином. Габриель сосредоточился на электродах, упиравшихся ему в спину. Все решат точный выбор времени и быстрота. Конвоир наклонился ниже, кончиками пальцев нащупал в кармане визитную карточку. Габриель прыгнул.

Скованными руками он махнул вправо, отводя тазер от позвоночника. В тот же миг он поднял ногу, не давая конвоиру вынуть руку из кармана, и что было сил оттолкнулся от стены, упираясь в намеченный выступ. Выпрямившись, он четко провел правой рукой захват головы полицейского, очень удобно расположенной, и сжал ее как можно крепче. В этот момент затрещал тазер.

Получив заряд в пятьдесят тысяч вольт, правая рука, обхватившая полицейского за шею, бессильно повисла. Габриель почувствовал, как слабеет его хватка, и напряг здоровую левую руку: прикованная наручниками к правой, она тянула поврежденную руку за собой. В это движение он вложил все, что мог. Они оба качнулись назад, врезались в стену, электроды от удара плотнее вжались в тело Габриеля. Здоровая рука уже начинала сдавать, но тут конвоир откинул голову, и Габриель почувствовал, как слабеет противник. Похоже, ему удалось справиться с полицейским.

Ноги Габриеля подломились. Оба противника рухнули на пол, причем оказавшемуся внизу конвоиру досталось сильнее. Тазер уже не попадал в Габриеля. Как только исчез этот высасывающий силы заряд, Габриель крепко сжал толстую шею младшего инспектора обеими руками и перекатился на правый бок, навалившись на противника всем телом. И тут снова сухо затрещал тазер, однако теперь это уже не имело значения: рука была придавлена весом тела, и с каждым выстрелом тазера она мертвым грузом все сильнее давила на шею конвоира.

На шее человека имеется три уязвимые области, на которые можно воздействовать удушением: сонная артерия, яремная вена и дыхательное горло. По всем трем организм снабжается кислородом. Если пережать одну из них, то через непродолжительное время наступают кислородное голодание и постепенная потеря сознания. Если пережать все три сразу, результат наступает через считанные секунды.

Конвоир продержался почти десять, потом обмяк.

Он сам ускорил дело тем, что беспорядочно и яростно тыкал тазером, куда только мог дотянуться. Чего он этим достиг? Только сжигал те небольшие запасы кислорода, что еще оставались в нем, тогда как Габриель прижимался к нему теснее, чтобы выдержать электрическую бурю, переключая усилия на ту руку, которая в данный момент оказывалась сильнее. Наконец конвоир замер, тазер выпал из его руки, звякнув об пол. Габриель посмотрел на великана, желая убедиться, что оружие упало там, где тот не сможет до него дотянуться. На лице великана застыло выражение зловещего спокойствия, огромные ручищи он сложил перед собой, будто молился.

– И что ты собираешься делать теперь? – спросил он у Габриеля на удивление мягким голосом. – Каковы твои на-ме-ре-ни-я? Может, надеешься собрать деньги на залог, пока он очухается?

Габриель не стал обращать на него внимания. Он чувствовал, как кровь снова приливает к пальцам – с той же скоростью она сейчас приливает и к изголодавшемуся по кислороду мозгу младшего инспектора. Времени мало. Он сорвал с пояса конвоира ключи, отыскал среди них ключик от наручников и завозился с замком. Когда его руки разошлись в стороны, он испытал смешанное чувство облегчения и боли. Немного растер расцарапанные запястья и начал быстро раздевать конвоира.

– Мальчиков любишь? – издевательски осведомился великан из камеры за спиной.

Габриель стащил с конвоира рубашку и напялил поверх своей.

– Я свободу люблю, – сказал он, застегивая рубашку.

Затем он надел форменные брюки. Они хорошо налезли на тюремные джинсы, только были широковаты в поясе и немного коротки. Он спустил их пониже на бедра, заправил рубашку и потуже затянул поясной ремень. Когда конвоир слабо пошевелился, Габриель подхватил его под мышки и перетащил ближе к камере, стараясь в то же время держаться подальше от великана. Поднял с пола наручники, один защелкнул на запястье полицейского, другой – на решетке открытой двери камеры. Как раз в эту минуту конвоир очнулся. Взгляд его заметался, остановился на Габриеле, тело рванулось вперед. Габриель проворно отскочил, а наручник громко звякнул о решетку, не пуская младшего инспектора дальше. Тот опустил глаза, отыскивая, что это ему мешает, потом поднял их на Габриеля – как раз вовремя, чтобы получить порцию перечного аэрозоля прямо в лицо. Из судорожно сжавшегося горла вырвался полузадушенный вопль, и полицейский повалился на бок, задыхаясь и пытаясь свободной рукой протереть горящие глаза.

Габриель отодвинулся подальше от облачка аэрозоля и пошарил в карманах форменной рубашки в поисках пачки сигарет.

– Эти штуки тебя прикончат, – проговорил из-за решетки великан. – Они кан-це-ро-ген-ны-е.

Из пачки сигарет Габриель достал зажигалку, сжал сигарету в губах.

– Да, но то, что нас не убивает, – ответил он, щелкая зажигалкой, – делает нас сильнее.

Он закурил, глубоко затянулся, поднял голову и пустил струйку дыма прямо в пожарный детектор.

15

Сидевший на своем стуле дежурный полицейский Лунз резко подался вперед. Перед этим он грезил о рыбалке, представляя, как ловит рыбку в излюбленном пруду у подножия Таврских гор. И вдруг раздался звонок тревоги, заставивший его вернуться к действительности, на пост наблюдения. С гулко бьющимся сердцем он шарил взглядом по множеству мониторов, высматривая, что могло вызвать тревогу.

Изображения всегда казались немного размытыми, но сейчас, когда включились огнетушители, закрывая пеленой мельчайших капелек все коридоры, видимость упала практически до нуля. Дежурному было слышно, как стучат по дверям и возмущенно орут человек двадцать заключенных, которых сейчас в камерах поливал мелкий дождик. Дежурный надеялся, что весь шум только из-за этого. «Интересно, – подумал он, – сколько времени потребуется караулу, чтобы добежать туда?» Система то и дело срабатывала по ошибке, поэтому и добраться до камер караульные торопились все меньше и меньше. Видеонаблюдение тоже часто выходило из строя. Нужно было менять всю систему, однако городские власти не желали выделять на это деньги. Ну, может, их расшевелит хоть то, что на этот раз автоматически включились огнетушители-распылители.

Он уже протянул руку к кнопке, чтобы выключить сигнал тревоги, но увидел на одном из экранов темную фигуру. Мужчина, закрывая лицо руками, ощупью пробирался вперед через пелену огнетушительной смеси. Находился он в секции «Д», в дальнем конце всего блока следственного изолятора. Лунз поправил на носу очки и всмотрелся в экран. Фигура исчезла с одного экрана и возникла на следующем – человек методично пробирался к посту наблюдения.

Дежурный бросил взгляд на запертую дверь, ведущую на пост наблюдения. За ней находилась стальная решетка, отгораживающая дежурного от того, кто сейчас спешил сюда. Лунз отпер ящик стола, порылся и вытащил кобуру с пистолетом. С удовольствием ощущая на руке его вес, дежурный продолжил наблюдать за тем, как темная фигура переходит с одного экрана на другой, постепенно приближаясь к посту. Сейчас должны подоспеть караульные. На других экранах никого не было видно. Это явно не побег. К тому же неизвестный был в темной одежде – значит, кто-то из конвоиров. Всем заключенным выдавали светло-оливковые рубашки-безрукавки из списанных армейскими частями запасов. А этот, наверное, попал под струи смеси из огнетушителей. Лунз в последний раз пробежался взглядом по всем экранам, потом встал из-за стола и вышел в коридор, на всякий случай прихватив пистолет.

За дверью шипение огнетушителей было заметно громче. Прищурившись, дежурный вглядывался в пелену тумана за решеткой, пока в конце коридора не показалась фигура в полицейской форме. Спотыкаясь, человек спешил к дежурному, пробиваясь сквозь туман водяных брызг. Он что-то кричал, но шипение воды заглушало слова, да и лицо человека было закрыто рукой.

Лунз почувствовал, что здесь что-то не так. Он расстегнул кобуру и вытащил пистолет.

– Ты не ранен? – прокричал он.

Неизвестный продолжал двигаться на ощупь вдоль мокрых стен, одной рукой держась за них, другой вытирая лицо.

– Перечный аэрозоль! – крикнул он. – Кто-то на меня напал… ключи… у меня с пояса сорвали ключи.

Лунз попытался разглядеть закрытую дверь в конце коридора за спиной бегущего.

«Они завладели ключами. Напали на конвоира и пустили в ход баллончик с аэрозолем. Значит, тревога не ложная, а самая настоящая».

Лунз глубоко вдохнул влажный воздух, стараясь прочистить мозги. Ему мерещились руки, которые тянутся через решетки камер в дальнем конце изолятора, перебирают связку ключей, отыскивают те, что подходят к внешним замкам. Долго ли им отыскать нужные?

Спотыкающийся конвоир прошел последние метры коридора и громко забарабанил в дверь, согнувшись пополам от приступа кашля. Даже если заключенные выбрались из камер и уже бегут по коридору, у дежурного хватит времени открыть дверь, впустить коллегу и снова запереть ее. Он успеет, только надо спешить. Лунз нырнул в свою комнату, ударил по кнопке на столе и тут же вернулся в коридор. Дверь отворилась. Конвоир все еще стоял, согнувшись, кашлял, не в силах отдышаться, а руками яростно тер горящее лицо. Лунз схватил его за руку и потянул на себя. Тут в коридоре загремели шаги, и он чуть не подпрыгнул от раздавшегося за спиной голоса:

– Что случилось?

Это подоспел караул.

– В секции «Д» попытка побега, – ответил Лунз, испытывая уже настоящий азарт.

Двое полицейских протиснулись мимо него и сразу же остановились, увидев льющуюся отовсюду воду.

– Будь добр, выключи огнетушители!

Лунз опять нырнул в комнату поста наблюдения и нажал кнопку, отключающую огнетушители. Схватил телефонную трубку, надавил кнопку вызова.

– У нас тут один человек пострадал, выбрался из блока камер, – доложил он, наблюдая на мониторах, как два полицейских пробираются по коридору, с потолка которого еще капала вода. – Конвоиру брызнули перечным аэрозолем прямо в лицо. Я сейчас помогаю ему подняться наверх. – Он положил трубку. Караульные уже добрались до главного коридора. Кто бы ни напал на конвоира, из камер им пока что выбраться не удалось – ни на одном из остальных мониторов ни малейшего движения. Лунз начал понемногу успокаиваться. Он не заметил, как за его спиной выросла фигура, не почувствовал слабого запаха перца – пока струя крепкого раствора не ударила ему в рот, забивая дыхание.

16

Палата 406 в больнице Давлата Хастенеси

На ручке и боковом кармашке рюкзачка Лив виднелись серые пятна – следы графитового порошка, которым обрабатывали вещи криминалисты.

Содержимое же, словно машина времени, перенесло Лив в прошлую жизнь: одежда, туалетные принадлежности, авторучки, блокноты. Она вытряхнула все россыпью на кровать и вытащила лежавший на самом дне ноутбук. На нем тоже были остатки графитового порошка и чувствовался запах состава, который применяется для выявления и фиксации отпечатков пальцев. Нажала клавишу включения, однако компьютер не среагировал. В полиции криминалисты, несомненно, долго рылись на жестком диске, пока батарея не села окончательно. У нее имелся соединительный шнур, но вот штепсель был рассчитан на американские электророзетки, в Южной Турции толку от него никакого. Лив перевернула рюкзак и расстегнула боковой кармашек. К ее удивлению, паспорт лежал на месте. Она вынула его, посмотрела на потертую синюю обложку с изображением государственного герба в центре и словами «Соединенные Штаты Америки» под ним. Раньше она никогда не была такой уж горячей патриоткой, не страдала и сентиментальностью, но при виде паспорта у нее навернулись слезы на глаза. Ах, как ей хотелось оказаться снова дома!

Два предмета, которые она взяла в руки после этого, ничуть не помогли ей отвлечься и успокоиться. В первую очередь она потянулась к связке ключей. Лив хорошо помнила, как заперла квартиру и бросила ключи в сумку, прежде чем побежать к такси, ожидавшему ее у дома, и отправиться в аэропорт. Затем она взяла бумажный конверт с надписью «Моментальное фото». Внутри лежали глянцевые фотографии, снятые во время однодневной поездки в Нью-Йорк. На фотографиях была она сама, только моложе, и похожий на нее как две капли воды высокий блондин. Тогда она в последний раз видела своего брата Сэмюеля живым. Лив поспешила спрятать фото обратно в конверт, пока не расплакалась, и обвела взглядом разложенные на постели воспоминания о прежней жизни. Она старалась отвлечься от сентиментальных раздумий и прикинуть, какие из этих вещей могут пригодиться ей для побега.

Одежды у нее хватало, но совсем не было наличных, а кредитные карточки она полностью исчерпала, купив авиабилеты до Руна. Была еще небольшая загвоздка: караулившие ее священник и полицейский, которые сейчас находились в коридоре. Если она сумеет их чем-нибудь отвлечь, то, возможно, ей удастся выскользнуть из палаты незаметно. Лив подумала о медсестрах, которые время от времени заходили в палату. Может быть, кто-то из них ей поможет? Однако вместе с ними в палату неизменно входил и священник – как в этих условиях хотя бы слегка намекнуть на то, что ей нужно, не говоря уж о том, чтобы изложить практический план действий? Да нет, персонал наверняка проверен на благонадежность, всем даны указания докладывать о том, что кажется подозрительным.

Девушка осторожно выскользнула из постели, стараясь не уронить на пол ничего из своих вещей, и пробралась к окну. Яркий свет, сиявший за старенькими жалюзи, заставил ее сощуриться, но ничего утешительного за окном она не увидела. Палата находилась на четвертом этаже, под окнами шла мощенная булыжником улица, а на противоположном здании манила взгляд пожарная лестница. Над крышами вздымалась похожая на бдительного стража зловещая и мрачная громада Цитадели, заслонявшая горизонт. Лив снова обвела взглядом свою палату, всматриваясь в каждый предмет и прикидывая, насколько та или иная вещь может послужить ее цели – побегу.

Кроме койки и телевизора, здесь почти ничего не было: прикроватный столик, на нем – пластиковый стаканчик и графин с водой; над койкой – несколько выключателей, прикрепленный к стене пластиковый кармашек с ее медицинской карточкой и назначениями врачей. С потолка свешивалась на шнуре красная ручка срочного вызова – большая, можно схватиться, едва взмахнув рукой. Лив прикинула, что произойдет, если она потянет за эту ручку. Ей уже не раз приходилось наблюдать, как реагируют медики на срочные вызовы; она слышала громкие голоса, торопливые шаги и сопутствующие шумы. Конечно, шум и суматоха могут отвлечь на минутку священника, но ведь и все внимание в этом случае сосредоточится на Лив. Не будет никакой возможности с кем-то переговорить или незаметно передать записку. Нет, нужно придумать что-нибудь другое.