Текст книги "Русская германистика: Ежегодник Российского союза германистов. Том 1"

В. А. АВЕТИСЯН (Удмуртский государственный университет, Ижевск)
ГЁТЕ И ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ГЕРМАНИСТИКА

Изучение истории русского гётеведения и формирования литературоведческой германистики в нашей стране убеждает в том, что первое является важной составной частью второго. В дальнейшем будет уделено внимание гётеведческим работам и, шире, контактам с Гёте отдельных значительных представителей русской литературы, науки и просвещения, причем таким из этих работ и контактов, которые либо благодаря откликам на них самого поэта, либо каким-то другим образом обрели международную известность, тем более лестную для отечественной филологии, что тогда она находилась в процессе становления. Разумеется, на них живо реагировали и в самой России.

Ситуация заслуживает того, чтобы остановиться на ней более подробно. Речь идет о возникающих между русской и немецкой литературами многократно отраженных друг в друге импульсах, излучаемых в духовное пространство Европы, где Гёте первым различил контуры нового формирующегося феномена – мировой литературы, характеризующейся небывалой интенсификацией различных типов интернациональных культурных связей, высшее назначение которых – содействовать повсеместному распространению «всеобщей терпимости».[213]213
  Подробней о концепции мировой литературы поэта см.: Strich F. Goethe und die Weltliteratur. 2. Aufl. Bern, 1957; Schrimpf H. J. Goethes Begriff der Weltliteratur. Stuttgart, 1967; Weber P. Die Herausbildung des Begriffs Weltliteratur // Literatur im Epochenumbruch. Funktionen europaischer Literaturen im 18. und beginnenden 19. Jahrhundert / Hrsg. von G. Klotz, W. Schroder und P. Weber. Berlin; Weimar, 1977. S. 531–614. Birus H. Goethes Idee der Weltliteratur: Eine historische Vergegenwartigung // Weltliteratur heute. Konzepte und Perspektiven / Hrsg. von M. Schmeling. Wurzburg, 1995. S. 5—28; Bohnenkamp A. «Den Wechseltausch zu befordern». Goethes Entwurf einer Weltliteratur // Goethe J. W. Samtliche Werke. Briefe, Tagebucher und Gesprache: In 40 Bd. / Hrsg. von H. Birus u. a. Frankfurt am Main, 1999. Bd. 22. S. 937–964. Гётевской концепцией давно и много – пожалуй, как ни в одной другой стране, кроме Германии, – занимались и продолжают заниматься отечественные германисты, см.: Верховский Н. П. Тема «мировой литературы» в эстетических взглядах позднего Гёте // Ученые записки Ленинградского гос. ун-та. Сер. филол. наук. Вып. 3. 1939. № 46. С. 122–150; Копелев Л. З. Гёте: художественные переводы и «мировая литература» // Мастерство перевода. Сб. 9. М., 1973. С. 406–442; Кессель Л. М. Гёте и «Западно-восточный диван». М., 1973; Михайлов А. А. Концепция мировой литературы Гёте и эстетика немецкого романтизма // Вестник МГУ. Сер. 9, Филология. 1982. № 1. С. 3—10; Тураев С. В. Гёте и формирование концепции мировой литературы. М., 1989; Аветисян В. А. Гёте и проблема мировой литературы. Саратов, 1988.


[Закрыть] Поэт искренне надеялся, что освоение другими нациями литературы Германии будет способствовать гуманизации их социальной и духовной жизни. Он всеми доступными способами стремился получить максимум информации о восприятии за рубежом немецкой словесности и собственного творчества и регулярно печатно и письменно отзывался на это.

Ни с кем из его русских корреспондентов не общался Гёте столь долго, как с Сергеем Семеновичем Уваровым, вначале – попечителем Санкт-Петербургского учебного округа, а с 1818 г. и до конца дней – президентом Российской академии наук, по предложению которого поэт в декабре 1826 г., наряду с другими выдающимися европейскими учеными, был избран ее почетным членом.

Именно этим обстоятельством объясняется внимание, проявленное Академией наук СССР к памяти Гёте в 1932 г., когда в стране торжественно и официально отмечалась столетняя годовщина его смерти. Для отечественной германистики этот год ознаменовался крупными событиями: выходом в свет первых двух томов и по сей день остающегося самым полным и компетентным собрания сочинений поэта в 13 томах, законченного уже в 1949 г., когда также весьма широко, но уже не с таким размахом, как ранее, праздновалась 200-летняя годовщина его рождения, и публикацией фундаментального тома «Литературного наследства», целиком посвященного Гете.[214]214
  Гёте И. В. Собрание сочинений: В 13 т. Юбилейное изд. Т. 1 и 2. М.; Л., 1932. Первый том содержал лирику Гёте, второй составили его юношеские пьесы и эпические поэмы. Литературное наследство. Вып. 4–6. М., 1932. Социологическая прямолинейность, в той или иной степени присущая вошедшим сюда работам и особенно заметная в целеуказующих начальных статьях, не отменяет научных достоинств издания; прежде всего необходимо выделить капитальный труд С. Н. Дурылина «Русские писатели у Гёте в Веймаре» (с. 81—504), по охвату материала и поныне не превзойденный ни в отечественном, ни в зарубежном гётеведении, а также обширное исследование В. М. Жирмунского «Гёте в русской поэзии» (с. 505–650), выросшее впоследствии в его известную книгу «Гёте в русской литературе» (Л., 1937; мы цитируем по ее второму изданию: Л., 1982). Эти штудии широко используются в настоящей статье. Любопытен раздел «Гётевские дни в СССР», позволяющий судить о характере тогдашнего чествования поэта (с. 1040–1060).


[Закрыть] Но вернемся к затронутой теме.

Венцом карьеры Уварова стало его назначение в 1833 г. на пост министра народного просвещения, на котором он находился до 1849 г.; никто в России не занимал его так долго, равно как и не был столь длительное время президентом Академии наук, не говоря уже о совмещении этих должностей. В качестве министра Уваров в решающей степени определил приоритеты развития в Империи образования и науки, в том числе всего комплекса филологических дисциплин, куда входила и формировавшаяся отечественная германистика.

В памяти большинства современников и представлении потомков Уваров остался апологетом самодержавия и вообще отъявленным реакционером. В постперестроечный период оценки его деятельности кардинально меняются, репрезентативно тут мнение такого известного и многостороннего германиста, как А. В. Гулыга, писавшего об органичности «теории официальной народности» Уварова, а его самого назвавшего человеком, чья жизнь была отдана служению отечественной науке и образованию.[215]215
  Гулыга А. В. Формула русской культуры // Наш современник. 1992. № 4. С. 142–149. Автор ссылается на работу американской исследовательницы, где выявлено значение Уварова как одного из видных государственных деятелей России XIX в. Опубликованная в 1984 г. по-английски, книга позднее вышла в русском переводе, см.: Виттекер Ц. Х. Граф Сергей Семенович Уваров и его время. СПб., 1999.


[Закрыть] Ранее другой наш известный германист, А. В. Михайлов, незадолго до своей преждевременной кончины избранный членом правлений двух самых авторитетных международных германистических организаций – Internationale Vereinigung fur Germanische Sprach– und Literaturwissenschaft и Goethe-Gesellschaft in Weimar, – подчеркивал: «Вся деятельность С. С. Уварова, и, в частности, его связи с Гёте и его работы о Гёте, заслуживают в наши дни нового, тщательного освещения, тем более что прежние труды, односторонне негативные в своих оценках, безусловно, устарели. Вот одна из назревших задач советского гётеведения».[216]216
  Михайлов А. В. «Диван» в русских переводах // Гёте И. В. Западно-восточный диван. М., 1988. С. 687 (примечание). Комментированному изданию «Дивана», важнейшего, наряду с «Фаустом», произведения Гёте, подготовленному А. В. Михайловым и ориенталистом И. С. Брагинским, предшествовало осуществленное А. В. Михайловым совместно с А. В. Гулыгой аналогичное издание центрального труда Гердера, см.: Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. Русский читатель впервые получил возможность познакомиться в полном объеме с двумя выдающимися памятниками немецкой культуры.


[Закрыть] Попытаемся подступиться к ней.

Контакты Гёте и Уварова начинаются в 1810 г., когда последний послал поэту свой написанный по-французски проект об учреждении в России «Азиатской академии», чьей главной целью, по словам Гёте, у которого проект вызвал самый живой интерес, преломившийся впоследствии в «Западно-восточном диване», было «способствовать познанию языков и литератур всех древних и новых восточных народов».[217]217
  Письмо Гёте К. Л. Кнебелю от 27 февраля 1811 г. Цит. по: С. Н. Дурылин. Русские писатели у Гёте в Веймаре. С. 199. См. здесь же (с. 186–221) историю взаимоотношений Гёте и Уварова. См. также: Жирмунский В. М. Гёте в русской литературе. С. 225–228.


[Закрыть] Сам по себе план Уварова никакого отношения к германистике, конечно, не имеет. Но вот что следует отметить: в нем сформулирована актуальная геополитическая проблема, в тогдашней русской литературе, критике, эстетике, философии наличествовавшая в качестве методологического принципа. Речь идет о роли России как западно-восточной державы. В истории русского гетеанства данный принцип опосредуется в повышенном внимании к художественному универсализму поэта, ориентированному в направлении западно-восточного синтеза. Трактовка Гёте как универсального гения ясно различима в высказываниях Пушкина о «Фаусте», в суждениях любомудров о немецком поэте, весьма обстоятельно развернута она в теоретических статьях В. К. Кюхельбекера, причем таким образом, что коррелирует с набрасываемой им программой развития отечественной литературы, осваивающей духовные богатства Запада и Востока.[218]218
  Подробней см. в нашей работе: Аветисян В. А. Гёте в оценке русской критики 1820—1830-х гг. // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1988. Т. 47. № 6. С. 520–526.


[Закрыть] Знаменательный пример этого освоения—увлечение русских символистов как поэзией Гёте, так и лирикой Xафиза. Примечателен и интерес, проявленный в России к гётевскому «Дивану»: около 800 переводов, принадлежащих перу почти 50 переводчиков со времени его выхода в свет в 1819 г.[219]219
  Donat S. «Es klang aber fast wie deine Lieder.» Die russischen Nachdichtungen aus Goethes «West-ostlichem Divan». Munchener Universitatsschriften. Munchener Komparatistische Studien / Hrsg. von H. Birus. 1. Bd. Gottingen, 2002. Многозначительным выглядит и интерес наших гётеведов к самому универсальному компоненту эстетики Гёте – его концепции мировой литературы, ср. примеч. 1.


[Закрыть] Едва ли в какой-либо иной стране стихотворения сборника переводились столь активно.

Вспоминается также внимание отечественных исследователей к универсализму немецких романтиков – к творчеству другого западно-восточного художника, Германа Гессе. Вероятно, можно говорить об одной из тенденций эволюции русской литературоведческой германистики.

В 1817 г. Уваров публикует – на сей раз по-немецки – объемистый труд о древнегреческом поэте Нонне из Панополиса, посвящая его Гёте.[220]220
  Nonnos von Panopolis, der Dichter. Ein Beitrag zur Geschichte der griechischen Poesie. Vom wirklichen Staatsrat Ouvaroff. St.-Petersburg, 1817.


[Закрыть] Сам труд, характеризующий Уварова как эрудированного филолога-классика, Гёте оценил очень высоко, с особой же похвалой отозвался он о развиваемой автором в посвящении мысли о лингвистическом плюрализме, близкой его собственным воззрениям. А поскольку Гёте, опустив панегирическую часть, включает посвящение со своими комментариями в статью «Urteilsworte franzosischer Kritiker», напечатанную в первом томе издававшегося им журнала «Kunst und Altertum», превращенного поэтом в рупор пропаганды идеи мировой литературы, оно вовлекается во вспыхнувшую тогда в Германии резкую полемику между ревнителями чистоты немецкого языка и теми, кто, подобно Гёте, выступал против них.[221]221
  Goethes samtliche Werke: In vier Hauptbanden und einer Folge von Erganzungsbanden / Hrsg. von Th. Friedrich. 15. Bd. (31. Teil). Leipzig, 1922, S. 96 f. В России такая полемика имела место между «карамзинистами» и «шишковистами»; упомянуть о ней тем более уместно, что Карамзин оставил след в истории отечественной германистики; что же касается Шишкова, этого, по определению Дурыли-на, адмирала от филологии, то Гёте был знаком с главнейшим из его сочинений, давшим повод к полемике, – «Рассуждением о старом и новом слоге российского языка», из которого он вынес впечатление об авторе как «языковом патриоте». См.: Дурылин С. Н. Русские писатели у Гёте в Веймаре. С. 94–98, 244–245.


[Закрыть]

Посредничество поэта, чей журнал читали тогда в литературных и культурных центрах Старого и Нового Света, содействовало росту известности Уварова в среде интеллектуальной элиты, начало чему положил его проект «Азиатской академии», заинтересовавший, наряду с Гёте, и Наполеона.[222]222
  Французский император семь раз читал «Вертера», своеобразно этот феномен объяснен в книге: Strich F. Goethe und die Weltliteratur. S. 183–185. Роман был весьма популярен в России, а вертериана составляет субстанциональную часть отечественной гётеаны. См.: Жирмунский В. М. Гёте в русской литературе. С. 33–64.


[Закрыть]

Единственной собственно гётеведческой работой Уварова, если не считать написанной в 1814 г. и опять-таки посланной Гёте статьи о «Вильгельме Мейстере», следы которой, по-видимому, затерялись, является произнесенная им по-французски речь на торжественном заседании Академии наук 22 марта 1833 г., т. е. в первую годовщину кончины поэта.[223]223
  Notice sur Goethe, lue a la Seance Generale de l'Academie Imperiale des Sciences de St.-Petersbourg le 22 mars 1833, par M. le President de l'Academie. St.-Peters-bourg, 1833. Любопытный эпизод иноязычия в русском гётеанстве, пролагавшего ему дорогу в Европу.


[Закрыть] Чествование Академией наук СССР памяти Гёте в 1932 г. имело, таким образом, прецедент в ее истории. Продолжит ли Российская академия наук такую традицию в 2032 г. – покажет время.

Речь была произнесена президентом Академии наук, только что занявшим и пост министра народного просвещения. Трудно сказать, как повлияло данное обстоятельство на ее характер, несомненно, однако, что оно накладывало на оратора дополнительную идеологическую ответственность.

В самой речи, каковую по жанру можно назвать биографическим очерком, первым в своем роде в отечественной германистике, обращает на себя внимание то, что, как и для многих других писавших о Гёте, он для Уварова – Протей, но тут автор, варьирующий эту мысль в различных тональностях, вполне оригинален – «Протей, подобный Мефистофелю». И вообще Гёте для него более мефистофелевская, чем фаустовская натура. В том числе и в сфере науки. Даже учитывая, что к тому Уварова обязывало его президентство и роль инициатора избрания Гёте в Академию, надо отдать ему должное: он, выступая в этом отношении в России пионером, охарактеризовал все основные направления многогранной научной деятельности поэта. Не приходится отрицать, что речи свойствен консерватизм, равно как и чрезмерный акцент, сделанный оратором на собственных (заочных) контактах с Гёте, но в целом она является знаменательным фрагментом восприятия поэта в России.

Выступление Уварова сразу же было переведено на русский и – дважды—на немецкий, а в 1845 г. опубликовано в Париже в сборнике его очерков по филологии и истории, издатели которого, представляя автора французским читателям, и без того уже небезызвестного им, сочли необходимым особо отметить его заслуги как ученого.[224]224
  Etudes de Philologie et de Critique. Par Ouvaroff. 2eme ed. Paris, 1845. Апология Уварова в «Preface des Editeurs». Годом ранее сборник был опубликован в Санкт-Петербурге.


[Закрыть] Внушительным выглядел помещенный на титульном листе перечень научных обществ, избравших Уварова своим членом; в нем представлены многие из международно известных тогда центров науки. Вероятно, именно по этому сборнику познакомился с речью Уварова Бальзак, писавший ему в августе 1847 г.: «Право, я думаю, что автор „Похвалы Гёте“ удостоил видеть во мне своего собрата».[225]225
  Цит. по: Дурылин С. Н. Русские писатели у Гёте в Веймаре. С. 216.


[Закрыть]

Исключительно высоко оценил речь Уварова Мармье, ведущий исследователь и переводчик Гёте во Франции той поры, чей отзыв как профессионала особо весом; он содержится в его обширном труде «Этюды о Гёте».[226]226
  Marmier X. Etudes sur Goethe. Paris, 1835. P. 511. Мармье переводил и русских авторов, среди них и Пушкина, подробней см.: Прийма Ф. Я. Ксавье Мармье и русская литература // Вопросы изучения русской литературы XI–XIX веков. М.; Л., 1957. С. 140–155.


[Закрыть] Еще до выхода тома в свет наиболее информативный из составивших его очерков появился в русском переводе.[227]227
  Предания о Фаусте, знаменитом чернокнижнике и колдуне // Телескоп. 1834. Ч. 21. С. 385–411. Обобщающее предшествующие разыскания изложение генезиса легенды о Фаусте в Германии. Интересно примечание редактора журнала Н. И. Надеждина к публикации: «Статья сия принадлежит Ксаверию Мармье, одному из ревностнейших любителей и лучших знатоков немецкой литературы во Франции. Мы помещаем ее как материал к изучению знаменитого „Фауста“ Гёте».


[Закрыть] Печатались в отечественных журналах того времени и герма-нистические опыты других французских критиков (Ж.-Ж. Ампера, Э. Кине, А. Стапфера), но в первую очередь отрывки из сочинения мадам де Сталь «О Германии», сыгравшего важную роль в пропаганде немецкой литературы в европейских странах, в том числе и России; не случайно Пушкин в наброске «Евгения Онегина» замечает о своем герое, что «он знал немецкую словесность по книгам госпожи де Сталь», откуда и сам поэт черпал сведения о ней.[228]228
  Томашевский Б. В. Пушкин и Буало // Пушкин в мировой литературе. Л., 1926. С. 352; Житомирская З. В. Гёте И. В.: Библиографический указатель переводов и литературы на русском языке. 1780–1971. М., 1972.


[Закрыть] Писательница, как известно, в своем труде много внимания уделила Гёте. Доминировали же в переводной германистической литературе, конечно, работы немецких авторов.[229]229
  Важная веха тут – перевод вызвавшей международные отклики «Истории немецкой литературы» В. Менцеля (СПб., 1837–1838). Переводчиком выступил чиновник министерства народного просвещения В. Д. Комовский, ранее переведший программное сочинение другого немецкого автора, также получившее европейский резонанс, – «Историю древней и новой литературы» Ф. Шлегеля (2 тома, СПб., 1829–1830).


[Закрыть] Эта литература имела отношение к формированию русской германистики.

Книга Мармье была в личной библиотеке Пушкина и, безусловно, читана им.[230]230
  Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина. СПб., 1910. С. 282. № 1135.


[Закрыть] Поэт мог извлечь из нее дополнительную информацию о второй части «Фауста» и о «Западно-восточном диване», о которых он знал и ранее (и касательно которых господствует мнение об их полной «неизвестности» поэту). Должен был он познакомиться в ней и с тем, что стало символом и «Фауста», и всего творчества Гёте: с понятием «вечно-женственного» (das Ewig-Weibliche), которое Мармье галантно перевел как «eternelle douceur de la femme» («вечная сладость женщины»).[231]231
  Marmier X. Etudes sur Goethe. P. 244.


[Закрыть]

В России на выступление Уварова отреагировал Гоголь, в юности отдавший дань увлечению Гёте (поэма «Ганс Кюхельгартен»); 23 декабря 1833 г. он писал Пушкину: «Я понял его (Уварова, тогда уже министра.—В. А.) еще более по тем беглым, исполненным ума замечаниям и глубоким мыслям во взгляде на жизнь Гёте. Я уверен, что у нас он более сделает, чем Гизо во Франции».[232]232
  Цит. по: Дурылин С. Н. Русские писатели у Гёте в Веймаре. С. 220–221. См. здесь же высказывания других литераторов о речи Уварова. Правдоподобно предположение о знакомстве с ней Пушкина, см.: Рукою Пушкина: Несобранные и неопубликованные тексты / Подгот. к печати и коммент. М. А. Цявловский, Б. Л. Модзалевский, Т. Г. Зенгер. Л., 1935. С. 823. Касательно сопоставления Гоголем Уварова с французским историком и политиком Гизо, действенно способствовавшим развитию просвещения в стране, ср. суждение современной исследовательницы: «Он (Уваров. – В. А.) принадлежал к числу первых российских и даже европейских государственных мужей, осознавших роль образования. Его имя можно поставить рядом с именами Гизо во Франции, Вильгельма фон Гумбольдта в Пруссии и Уильяма Тори Xарриса в Соединенных Штатах» – Виттекер Ц. Х. Граф Сергей Семенович Уваров и его время. С. 11.


[Закрыть]

Как и Уварову и, несмотря на все различия в их карьерах, фактически по тем же причинам «не повезло» и Степану Петровичу Шевыреву. Прижизненная репутация ретрограда и правительственной креатуры преследовала его и после смерти. И как в случае с Уваровым, предвзятость суждений со временем уступила место объективному подходу.[233]233
  Он в общих чертах намечается в предисловии М. Аронсона (Шевырев С. П. Стихотворения. Л., 1939. С. V–XXXII) и вполне проявляет себя в главе о Шевы-реве в книге Ю. В. Манна «Русская философская эстетика» (М., 1969. С. 149–190). Подобный подход присущ и труду немецкого слависта, см.: Udolph L. S. P. Schevyrev. 1820–1836. Ein Beitrag zur Entstehung der Romantik in Ru?land. Koln; Wien, 1986.


[Закрыть] Стоявший у истоков формирования в России таких дисциплин, как русистика, англистика, итальянистика, компаративистика, стиховедение, Шевырев был и одним из первых отечественных гётеведов и германистов, пожалуй крупнейшим среди них.[234]234
  В критике уже указывалось на его заслуги в иных из перечисленных отраслей филологической науки; помимо названных в предшествующем примечании работ см.: Маймин Е. А. Об одном переводческом опыте С. Шевырева // Мастерство перевода. Сб. 9. М., 1973. С. 385–405; Илюшин А. А. Данте в России (по поводу библиографического указателя В. Т. Данченко) // Дантовские чтения. М., 1976. С. 111–112; Лаппо-Данилевский К. Ю. Шевырев и Винкельман (статья первая) // Русская литература. 2002. № 2. С. 3—27; Он же. Шевырев и Винкельман (статья вторая) // Русская литература. 2002. № 4. С. 61–88. Заслуги же Шевырева как гётеведа еще не оценены в должной степени, тут необходимо специальное исследование.


[Закрыть] Он интенсивно осваивает немецкую литературу, эстетику, философию и пишет о них, выступает и как переводчик, важное достижение здесь – совместный с В. П. Титовым и Н. А. Мельгуновым перевод манифеста йенского романтизма – «Сердечных излияний монаха, любителя искусств» Вакенродера. Германофильство Шевырева поддерживалось убежденностью в том, что опыт Германии как страны позднего культурного развития – более позднего, чем Франция и Англия, – в особой степени полезен для России, последней вошедшей в содружество просвещенных государств.[235]235
  Точно подмечено К. Ю. Лаппо-Данилевским: Шевырев и Винкельман (статья вторая). С. 63.


[Закрыть] Прогерманская ориентация ясно различима и в его солидных компаративистских штудиях: «Истории поэзии», положительно оцененной Пушкиным,[236]236
  Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 17 т. М., 1937–1949. Т. 12. С. 65.


[Закрыть] и «Теории поэзии в историческом развитии у древних и новых народов».

Стержнем германофильства Шевырева было его гётеанство. В 1820– 1830-е гг. он много публикует о Гёте и переводит из него, подражает ему и в собственной поэтической продукции.[237]237
  Подробно см.: Дурылин С. Н. Русские писатели у Гёте в Веймаре. С. 450–473; Жирмунский В. М. Гёте в русской литературе. С. 129–138, 140–148.


[Закрыть] Творчество немецкого гения трактуется Шевыревым как синтез всего достигнутого человечеством в области культуры; наиболее последовательно такая концепция развивается в «Теории поэзии», причем акцент поставлен на универсализме Гёте – западно-восточного художника.[238]238
  Шевырев С. П. Теория поэзии в историческом развитии у древних и новых народов. М., 1836. С. 288–290. Среди других синхронных характеристик «всемирной отзывчивости» Гёте в русской и зарубежной критике даваемая Ше-выревым – едва ли не самая развернутая и патетическая.


[Закрыть] Защищает он поэта и от нападок Менцеля в его «Истории немецкой литературы», причем делает это раньше, чем Белинский в статье «Менцель, критик Гёте». Именно Шевырев оказывается автором первой в русской литературе самостоятельной теоретической работы о Гёте: разбора его знаменитой «Елены. Классическо-романтической фантасмагории. Интермедии к Фаусту» (будущего третьего акта второй части трагедии), напечатанной в 1827 г. в органе любомудров, журнале «Московский вестник», ведущим критиком которого он являлся.[239]239
  Московский вестник. 1827. Ч. 6. № 21. С. 79–83. О более ранних единичных попытках осмысления творчества немецкого поэта в России – их значение заключается прежде всего в том, что ими начинается это осмысление, – см.: Берков П. Н. К истории первоначального знакомства русского читателя с Гёте // Гёте. 1832–1932: Доклады, прочитанные на торжественных заседаниях в память Гёте 26 и 30 марта 1932 г. Л., 1932. С. 98—107.


[Закрыть] В рецензии следует отметить внимание Шевырева к формальным особенностям произведения, неслучайным в данной связи выглядит тот факт, что для своего удачного перевода из него он выбирает эпизод, где Фауст учит Елену рифмованной европейской речи.

Первый же в России опыт целостного анализа творения Гёте вскоре становится известным поэту, посредником здесь выступает Н. И. Борхардт, русский немец, поклонник Пушкина и Гёте. Последний несколько раз откликается на статью Шевырева, неизменно в благожелательном тоне. Сначала в лаконичной заметке «„Елена“ в Эдинбурге, Париже и Москве», где сравнивает ее с опубликованными около того же времени рецензиями на «Елену» английского литератора Т. Карлейля (которого поэт информировал о реакции в Москве на «Елену» и письменно) и французского критика Ж.-Ж. Ампера. Когда заметка в 1828 г. увидела свет в журнале «Kunst und Altertum», о Шевыреве – ему тогда не исполнилось и 22 лет – и о «Московском вестнике» узнала литературная Европа.[240]240
  Перевод заметки дает С. Н. Дурылин: Русские писатели у Гёте в Веймаре. С. 459. См. здесь же (с. 457–458) об истории ее написания. Если Гёте сопоставляет разбор Шевырева с отзывами Карлейля и Ампера – соответственно в «The Foreign Review» и «Le Globe», – то Пушкин находит «несколько опытов» Шевырева и других московских критиков достойными «стать наряду с лучшими статьями английских Reviews»: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 11. С. 248.


[Закрыть] И тут Гёте объективно (но и субъективно – как создатель концепции мировой литературы он активно и целеустремленно содействовал установлению и расширению международного культурного взаимообщения) выступает в роли способствующего известности за рубежом молодой русской критики.

Более пространно поэт отозвался о работе Шевырева в письме Борхардту от 1 мая 1828 г., напечатанном в «Московском вестнике» по-немецки и в переводе на русский.[241]241
  Московский вестник. 1828. Ч. 9. № 11. С. 326–333.


[Закрыть] В нем Гёте обращается не только к поклонникам его творчества в России, но и ко всему сообществу русских литераторов, призываемых им к свершению добра. Мы знаем, что на этом поприще отечественная литература потрудилась много и эффективно. В том же направлении двигались и русское гётеведение, и наша германистика в целом.

Послание общепризнанного главы европейской словесности стало заметным явлением в русской культурной жизни, оно придало дополнительный импульс формированию того внимания к Гёте и другим немецким писателям, а наряду с ними – к эстетике и философии Германии, которым в отечественной литературе отмечена вторая половина 1820-х гг. и которое связано с деятельностью любомудров, знаменующей важный этап эволюции и гётеведения, и германистики в России. Их журнал «Московский вестник», каким он был в 1827–1828 гг., позволительно рассматривать в качестве предшественника современных отечественных гётеведческих и германистических изданий.

Среди позитивных откликов на гётевское послание наиболее значителен отзыв Пушкина, в то время сблизившегося с любомудрами и печатавшего в «Московском вестнике» свои произведения, в том числе «Новую сцену между Фаустом и Мефистофелем», где он действительно по-новому представил взаимоотношения гётевских персонажей. В письме к редактору журнала М. П. Погодину от 1 июля 1828 г. поэт подчеркивает: «Должно терпением, добросовестностию, благородством и особенно настойчивостию оправдать ожидания истинных друзей словесности и ободрение великого Гёте. Честь и слава милому нашему Шевыреву! Вы прекрасно сделали, что напечатали письмо нашего германского патриарха. Оно, надеюсь, даст Шевыреву более весу во мнении общем. А того-то нам и надобно. Пора уму и знаниям вытеснить Булгарина и Федорова. Я здесь на досуге поддразниваю их за несогласие их мнения с мнением Гёте».[242]242
  Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 11. С. 103.


[Закрыть]

Письмо Пушкина примечательно в нескольких отношениях: и как выражение его пиетета к «великому Гёте» – словосочетание, нередко фигурирующее в высказываниях русского поэта о немецком, и одобрением тактики Погодина-издателя «Московского вестника», и восприятием гётевского послания в качестве своеобразной программы действий, и признанием заслуг Шевырева – автора рецензии, и, наконец, использованием «мнения» о ней Гёте в сугубо полемических целях. «Несогласие» с этим «мнением» – разделяемым и Пушкиным – выразил Белинский, в 1845 г. он писал: «Если Гёте, из вежливости, сказал ласковое слово о статье г. Шевырева, в которой он расхвалил междудействие ко второй части „Фауста“, это тоже ровно ничего не говорит в пользу критического таланта г. Шевырева».[243]243
  Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1953–1959. Т. 9. С. 307.


[Закрыть] Пристрастность такого взгляда очевидна. Как очевидно и то, что позитивная реакция Гёте на статью русского критика в первую очередь обусловлена ее филологическими достоинствами. Приведенные примеры могут служить характеристиками напряжения и динамизма как констант формирования гётеведения в России.

Укажем здесь на обстоятельство, помогающее лучше понять, почему именно Гёте занял особое место в отечественной германистике, да и словесности: гостями поэта в Веймаре были многочисленные русские литераторы, среди них и Шевырев, посетивший его в мае 1829 г. вместе с другим выдающимся гётеанцем – переводчиком «Вертера» Н. М. Рожалиным. Представляла их поэту давно знакомая с ним княгиня З. А. Волконская («царица муз и красоты», по выражению Пушкина), оставившая о себе память в истории русского гетеанства.[244]244
  Дурылин С. Н. Русские писатели у Гёте в Веймаре. С. 477–486.


[Закрыть]

Современный исследователь Шевырева назвал его «русским Лессингом».[245]245
  См. о германистическом аспекте деятельности Шевырева: Peskov A. M. Ein «russischer Lessing» – Stepan Schevyrev // Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht. 19. Jahrhundert. Von der Jahrhundertwende bis zu den Reformen Alexanders II / Hrsg. von D. Herrmann und A. L. Ospovat. Munchen, 1998. S. 825–843.


[Закрыть] Всякое сравнение, как известно, хромает, но, думается, для подобного сопоставления имеются достаточные основания. Приведенное определение – не мимоходом брошенная фраза, а название главы, опубликованной в одном из последних томов фундаментального издания «West-ostliche Spiegelungen», в котором прослеживается история мнений и суждений друг о друге немцев и русских на протяжении более тысячи лет.[246]246
  West-ostliche Spiegelungen. Russen und Ru?land aus deutscher Sicht und Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht von den Anfangen bis zum 20. Jahrhundert. Wuppertaler Projekt zur Erforschung der Geschichte deutsch-russischer Fremdenbilder – Unter der Leitung von Lew Kopelew. Munchen, 1988. Издание продолжается.


[Закрыть] Это издание основал наш известный гётевед, германист, писатель Л. З. Копелев, отнюдь не по своей воле эмигрировавший в ФРГ, где он продолжал интенсивно заниматься немецкой литературой, в первую очередь творчеством Гёте. Оно стоит – о чем свидетельствует уже его название – под знаком идей поэта о мировой литературе как эпохе широкого интернационального духовного сотрудничества и создается совместными усилиями немецких и русских германистов. Добавим, что Копелев – единственный из отечественных исследователей немецкой литературы, удостоенный высшей награды Общества Гёте в Веймаре – золотой медали имени Гёте. Ее в июне 1993 г. вручил ему тогдашний президент Общества профессор В. Келлер,[247]247
  См. его речь при вручении награды: Goethe-Jahrbuch. Bd. 110. 1994. S. 374–376.


[Закрыть] чье имя должно быть с благодарностью упомянуто в данной книге, ибо он, находясь на этом посту, обеспечил многим нашим германистам возможность посетить Веймар и проводить там научные разыскания. Хорошо известна и его разносторонняя помощь в организации обществ Гёте в различных регионах России.

Пример Копелева подтверждает, что отечественная германистика, как и сама русская литература, создавалась не только теми, кто работал в стране, но и теми, кто трудился за ее пределами, попадая туда, как правило, по сугубо политическим причинам. Копелев тут не одинок. Рядом с ним можно назвать такого крупного филолога, как Е. Г. Эткинд, равно свободно чувствовавшего себя в немецкой, французской, русской литературах и много писавшего о них. Но нам предстоит сказать еще несколько слов о Шевыреве.

Находясь в 1838 г. в Берлине, он тесно общается с Фарнгагеном фон Энзе, игравшим видную роль в общественной и культурной жизни прусской столицы, большим русофилом, трудившимся тогда над знаменитой статьей о Пушкине. Весьма вероятно, что в их разговорах всплывала тема «Гёте и Пушкин», тем более что Фарнгаген фон Энзе в течение продолжительного времени поддерживал дружеские отношения с Гёте, а Шевырев неоднократно встречался и беседовал с Пушкиным. Именно в тот период русский литератор создает обращенное к его немецкому коллеге замечательное стихотворение, остающееся неизвестным широкому читателю в Германии и России и заслуживающее быть приведенным:

 
Ты первый здесь в германском свете,
В священных мысли областях,
Всемирным чувством, чувством Гете,
Завещанным в его словах,
Трудом ума, душой свободной
В поэта русского проник,
И пред тобой певец народный
Раскрыл и душу, и язык.
Хвала тебе. Спасибо наше
Прими в доступных же словах,
Нам муза наша будет краше
У музы Гетевой в гостях.
Его пера живой наследник,
Его души всемирной полн,
Будь русской музы проповедник
От Немана до рейнских волн.[248]248
  Цит. по: Carli G. Varnhagen von Enses Puschkin-Interpretation. Maschinenschrift. Berlin, 1987. S. 72 (стихотворение приведено в латинской транскрипции). Работа, проливающая новый свет на трактовку немецким критиком русского поэта.


[Закрыть]
 

В стихотворении многообразно преломлен один из главных принципов гётевской концепции мировой литературы, знакомой как Фарнгагену фон Энзе, так и Шевыреву. Речь идет о том, что иностранцы в состоянии более объективно оценить произведение искусства, чем соотечественники его творца. Как раз статья немецкого критика, где Пушкин, поставленный рядом с Гёте, впервые (раньше, чем у себя на родине) был признан мировым поэтом, может служить подтверждением справедливости данного принципа. Да он, как и в стихотворении Шевырева, опосредован в статье! Перед нами уникальный документ, относящийся как к гётеведению и германистике, так и к пушкиноведению и русистике.

Позволим себе последнее замечание в связи с восприятием Пушкиным Гёте.[249]249
  Проблемой «Гёте-Пушкин» – а она имеет много аспектов – занимались несколько поколений отечественных филологов, среди них были и германисты. См.: Жирмунский В. М. Гёте в русской литературе. С. 105–113, 134–137; Kopelew L. Z. Faust in Ruβland // Kopelew L. Z. Zwei Epochen deutsch-russischer Literaturbeziehungen. Frankfurt am Main, 1973. S. 47–93; Данилевский Р. Ю. Пушкин и Гёте. СПб., 1999. См. также нашу статью: Avetisjan V. A. Goethes und Puschkins Konzeption der Weltliteratur // A. S. Puschkin und die kulturelle Identitat Ru?lands / Hrsg. von G. Ressel. Frankfurt am Main, 2001. (Heidelberger Publikationen zur Slawistik. Linguistische Reihe; Bd. 13). S. 227–247.


[Закрыть] Его интерес к немецкому поэту – это, помимо всего, и внимание «всемирно-отзывчивого» гения, выводившего отечественную словесность на новые рубежи развития, к одному из величайших художников мировой литературы, мимо которого он не мог пройти так же, как не прошел он мимо других ее колоссов. Тем более что Пушкин и Гёте были современниками. Смысл того, что здесь имеется в виду, схватывается лучше, если применить принцип доказательства от обратного: первый никак не реагирует на наследие второго, – такую ситуацию трудно себе представить. Существует настоятельная необходимость дальнейшего изучения пушкинской рецепции творчества Гёте, в результате чего наш поэт может занять в русской гетеане место более видное, чем то, которое ему отведено сегодня. Все еще нет, например, внятного ответа на вопрос о причинах, побудивших Пушкина принять самое деятельное участие в судьбе перевода «Фауста» Э. И. Губера, первого полного перевода на русский язык первой части гётевской трагедии (вспоминаются в связи с этим и хлопоты поэта по продвижению в печать переведенного А. А. Шишковым «Эгмонта»). В случае же исследования названной проблемы в рамках более широкого целого – многообразных контактов Пушкина с немецкой историей и культурой – он может занять подобное место и в русской «германиане».[250]250
  Ценная сама по себе книга М. Ф. Мурьянова «Пушкин и Германия» (М., 1999), составленная преимущественно из ранее написанных им работ, по содержанию лишь частично соответствует своему названию.


[Закрыть]

В заключение – о примечательной тенденции в эволюции современного отечественного гётеведения и нашей германистики, да и всей российской науки в целом: стремительном развитии контактов с зарубежными коллегами. Притом, и все чаще, на личном уровне. Это именно то, что Гёте – творец концепции мировой ратуры – рассматривал как необходимое условие международной духовной коммуникации.[251]251
  См. его заметку «Встреча естествоиспытателей в Берлине» // Гёте И. В. Об искусстве / Сост., вступит. ст. и примеч. А. В. Гулыги М., 1975. С. 569–570.


[Закрыть]

Zusammenfassung

Goethe und russische Germanistik. Die Goethe-Rezeption in Ru?land macht einen integralen und wichtigen Teil der russischen Germanistik aus. Untersucht werden die Auseinandersetzungen mit Goethes Schaffen bei Graf S. S. Uvarov, dem langjahrigen Unterrichtsminister und Prasidenten der Akademie der Wissenschaften, und bei S. P. Schevyrev, der als Professor der Moskauer Universitat einer der fuhrenden Philologen sowie Mitbegrunder der Germanistik und Komparatistik in Ru?land wurde. Ein permanenter Seitenblick gilt Puschkins Interesse fur Goethe.