Текст книги "Российская империя в сравнительной перспективе"
Автор книги: Сборник статей
Жанр: Политика и политология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
В этой статье внимание сосредоточено на Османской, Габсбургской и Российской империях. Расширенный вариант текста, где рассматриваются также Китайская и Иранская империи, см.: Рибер А. Изучая империи // Исторические записки. М.: Наука, 2003. Т. 6 (124). С. 86–131 (примеч. ред.).
1 Для того чтобы получить общее представление об империи, полезно обратиться к книге: MuldoonJ. Empire and Order: The Concept of Empire, 800-1800. N.Y., 1999: а также: Barfield Th. The Imperial
State Formation along the Chinese-Nomad Frontier // Empires: Perspectives from Archaeology and History / Ed. by S.E. Alcock et al. Cambridge, 2001. P. 28–33.
2 Sewell W.H.Jr. The Concepts of Culture // Beyond the Cultural Turn / Ed. by V.E. Bonneil, L. Hunt. Berkeley, 1999. P. 51–55.
3 Bloch M. A Contribution towards a Comparative History of European Societies // Land and Work In Medieval Europe: Selected Papers. Berkeley, 1967. P. 44–81.
4 Более подробный анализ этого вопроса см.: Rieber AJ. Repressive Population Transfers In Central, Eastern and South-Eastern Europe: A Historical Overview // Forced Migration In Central and Eastern Europe, 1939–1950 / Ed. by A. Rieber. London, 2000. P. 1–27.
5 Hobsbawm E. The Age of Revolution: Europe, 1789–1848. London,1960.
6 Tanner M. The Last Descendant of Aeneas: The Habsburgs and the Mythic Image of the Emperor. New Haven, 1993.
7 Kann R.A. The Dynasty and the Imperial Idea // Dynasty, Politics and Culture: Selected Essays / Ed. by R.A. Kann. Boulder, 1991.
8 EvansR.J.W. Joseph II and Nationality: The Habsburg Lands // Enlightened Absolutism. Reform and Reformers In Later Eighteenth Century Europe / Ed. by H.M. Scott. London, 1990. P. 210–218.
9 Wortman R. The Scenarios of Power: Myth and Ceremony In Russian Monarchy. Princeton, 2000. Vol. II. P. 235–236.
1 °Cм.: Фриз Г. Церковь, религия и политическая культура на закате Старого режима // Реформы или революция? Россия, 1861–1917: Материалы Международного коллоквиума историков. СПб., 1992. С. 1–42.
11 Inalcik Н. Comments on «Sultanism»: Max Weber’s Typification of the Ottoman Polity // Princeton Papers on Near Eastern Studies. Princeton, 1992. P. 49–72.
12 См., например: Keddie N. Pan-Islam as Proto-Nationalism // The Journal of Modern History. 1969. March. № 1. P. 17–28.
13 Whiteside A. The Socialism of Fools: Georg Rittervon Schönerer and Austrian Pan-Germanism. Berkeley, 1975.
14 LandauJ.M. The Politics of Pan-Islam. Ideology and organization. Oxford, 1988; Mardin S. The Genesis of Young Ottoman Thought: A Study In the Modernization of Turkish Political Ideas. Princeton, 1962.
15 Bennigsen AI. Panturkism and Panislamism In History and Today // Central Asian Survey. 1985. P. 39–68; Landau J.M. Op. cit.
16 Weber M. Economy and Society / Ed. by G. Roth, Cl. Wittich. Berkeley, 1978. P. 973. Вебер продолжает: «…по мере того, как современная культура становится все более сложной и специализированной, обеспечивающий ее аппарат во все большей степени нуждается в беспристрастном и строго специализированном эксперте вместо „лорда“ из старых социальных структур, который руководствовался личными симпатиями, чувствами благодарности и благосклонности» (Ibid. Р. 975). Разумеется, полностью замена «лорда» экспертом в имперских структурах была невозможна, и между ними продолжало сохраняться напряженное соперничество.
17 Tilly Ch. Coercion, Capital, and European States AD 1990–1992. L., 1992.
18 Salzman A. An Ancient regime Revisited: «Privatization» and Political Economy. In the Eighteenth Century Ottoman Empire // Politics and Society. 1993. № 4. P. 393–423.
19 Tilly Ch. Op. cit. P. 99–103.
20 Khoury D.R. Administrative Practice between Religious Law (Shari’a) and State Law (Kanun) on the Eastern Frontiers of the Ottoman Empires //Journal of Early Modern History. 2001. P. 305–320.
21 Togan Isenbike. Ottoman History by Inner Asian Norms // New approaches to State and peasant In Ottoman History / Ed. by H. Berktay, S. Faroqui. 1992. P. 185–210.
22 Davidson R. Reform In the Ottoman Empire, 1856–1876. Princeton, 1963. P. 43–45,92-98,115–120,362-390,407.
23 Mardin S. Op. cit. Особенно гл. 4.
24 Lewis В. The Emergence of Modern Turkey. L„1961. Особенно гл. 5.
25 Heindl W. Gehorsame Rebellen: Bürokratie und Beamte In Österreich, 1780 bis 1848. Vienna, 1991.
26 BoyerJ. Political Radicalism In Late Imperial Vienna. Chicago, 1981. P. 4–5.
27 BoyerJ. Freud, Marriage and Late Viennese Liberalism:
A Commentary from 1905 //Journal of Modern History. 1978. March. № 2. P. 72–74.
28 BoyerJ. Political Radicalism… P. 278–280.
29 Cohen G.B. Neither Absolutism nor Anarchy. New Narratives on Society and government In Imperial Austria, 1848–1918. West Lafayette (Ind.), 1996. P. 108–126.
30 BoyerJ. Political Radicalism… P. 293–294,304-305,349–352,415-416.
31 Plavsic B. Seventeenth Century Chanceries and Their Staffs // Russian Officialdom: The Bureaucratization of Russian History from the Seventeenth to the Twentieth Century / Ed. by W.M. Pinter, D.K. Rowney. Chapel Hill, 1980. P. 19–45.
32 Pinter W.M. The Evolution of Civil Officialdom, 1755–1855 // Ibid. P. 190–226; Lincoln B. In the Vanguard of Reform: Russian’s Enlightened Bureaucrats, 1825–1861. De Kalb (111.), 1982.
33 Рибер А. Групповые интересы в борьбе вокруг Великих реформ // Великие реформы в России, 1856–1874 / Под ред. Л.Г. Захаровой и др. М., 1992 С. 44–72.
34 RobbinsR.G.Jr. The Tsar’s Viceroys. Russian Provincial Governors In the Last Years of the Empire. Ithaca, 1987. Особенно гл. 9.
35 Lieven D. Empire: The Russian Empire and Its Rivals. New Haven, 2000. P. 283. В середине столетия от 15 % до 20 % центральной бюрократии состояло из немцев и поляков. См.: Pinter W.M. Op. cit. P. 207–208.
36 MaceyD.AJ. Government and Peasant In Russia, 1861–1906: The Prehistory of the Stolypin Reforms. De Kalb, 1987. P. 44–68.
37 См., например: Yaney G. The Systematization of Russian Government: Social Evolution In the Domestic Administration of Imperial Russia, 1711–1905. Urbana, 1973: Lieven D. Op. cit.
38 См., например: RaeffM. The Bureaucratic Phenomena of Imperial Russia, 1700–1905 // American Historical Review. 1979. Vol. 84. April; Vertier A.M. The Crisis of Russian Autocracy. Nicholas II and the 1905 Revolution. Princeton, 1990; Russian Officialdom…
39 McDonald D.M. United Government and the Crisis of Autocracy, 1905–1914 // Reform in modern Russian history: progress or cycle? / Ed. and translated by T. Taranovski. Washington (D.C.), 1995. P. 208–212; VemerA.M. Op. cit. Особенно гл. г.
40 RieberA. Frontiers In History // International Encyclopedia of the Social Sciences. Oxford, 2001. P. 5812–5819.
41 Bracewell W. The Uskoks In Senj. Ithaca, 1992; Kaser K. Freier Bauer und Soldat. Die Militarisirung der agrarischen Gesellschaft In der ktoatisch-slawonischen Militargrenze, 1535–1881. Vienna, 1997; Barrett Th.M. At the Edge of Empire. The Terek Cossacks and the North Caucasus Frontier, 1700–1860. Boulder, 1999.
42 Критический обзор литературы по данному вопросу см.: Heywood С. The Frontier In Ottoman History. Old Ideas and New Myths // Frontiers In Question. Eurasian Borderlands, 700-1700 / Ed. by D. Power, N.L. Standen. 1999. P. 228–250.
43 Aksan V.H. Locating the Ottomans Among Early Modern Empires // Journal of Early Modern History. 1999. № 3. P. 121, 130–131.
44 Stojanovich T. Factors of decline of Ottoman Society In the Balkans // Slavic Review. 1962. December. № 4. P. 630–632.
45 Rogan E.L. Frontiers of the State In the Late Ottoman Empire, Transjordan, 1850–1921. Cambridge, 1999. P. 12–20.
46 Kortepeter C.M. Ottoman Imperialism during the Reformation: Europe and the Caucasus. N.Y., 1972.
47 Weeks Th.R. Nation and State In Late Imperial Russia: Nationalism and Russification on the Western Frontier, 1863–1914. De Kalb, 1996:
Suny R.G. Looking Toward Ararat: Armenia In Modern History. Bloomington, 1993. P. 44–47.
48 Ascher Ah. The Revolution of 1905: Russia In Disarray. Stanford, 1988.
49 Ingrao Ch. The Habsburg Monarchy, 1618–1815. Cambridge, 1994. P. 50.
50 Rothenberg G.E. The Military Border In Croatia, 1740–1881. Chicago, 1966. P. 42–46,116–117,122,136–137,163-164.
Доминик Ливен
Империя на периферии Европы: сравнение России и Запада
Цель этой статьи – сравнить европейские империи на западной и восточной периферии. В первую очередь, это означает сравнение Российской и Британской империй, хотя речь зайдет и об Испании. В этой статье я не буду касаться другого полезного сравнения империй на европейской периферии, а именно России и Османской империи. К этому вопросу я уже обращался1. К тому же, он затрагивается в других статьях этой книги. В своей статье я сконцентрирую внимание на том, что мне кажется главными атрибутами империй: это, с одной стороны, организация пространства и полиэтничности; с другой стороны, это подразумевает власть, и особенно «жесткую власть» или военную мощь в международном контексте.
Придавать преобладающее значение жесткой власти, когда речь идет об империях прошлого, немодно в современных западных академических кругах. Сейчас академические историки империй намного больше расположены сосредотачивать внимание на вопросах культуры, эпистемологии, самоопределения и расы по причинам, связанным с современными тенденциями западной мысли и целями внутренней политики западных государств. Тем не менее, наивно, как отмечает Линда Колли, предполагать, будто этих факторов достаточно, чтобы знать все необходимое о возникновении, выживании и влиянии империй2. Забавно, но в то время, как историки пренебрегают реалиями власти в изучении империй, специалисты по международным отношениям, напротив, переживают запоздалое признание важности концепта империи именно из-за того, что остро осознают американскую мощь и ее последствия для существующего глобального порядка.
Доминация пяти держав в европейских межгосударственных отношениях возникла в XVIII веке и окончательно установилась после выживания Пруссии и внушительной демонстрации военной силы Россией в Семилетней войне3. Она была укреплена и в какой-то мере стала европейским институтом после поражения Наполеона и Венского конгресса. В рамках этого концерта пяти империй Россия и Британия были периферийными державами континента. Их общая и ключевая роль состояла в том, чтобы гарантировать, что Европа останется многополюсной международной системой и не попадет под гегемонию одной империи, как это обычно происходило в истории Восточной Азии и происходит в западном полушарии с тех пор, когда США стали великой державой.
Система пятивластия в Европе отчасти является результатом провала предыдущих попыток испанских Габсбургов и французской монархии установить гегемонию в Западной и Центральной Европе. Для этой статьи попытка Испании более интересна, потому что она во многом зависела от способности Габсбургов мобилизовать средства заморской империи для достижения господства в Европе военной и династической империи, связанной в типичном историческом стиле с универсалистской религией, в данном случае, католической контрреформацией. Главное различие в стратегии Испании и ее наследника на европейской атлантической периферии в том, что британцы никогда не следовали стратегии континентального превосходства. Вместо этого они сосредоточились на гегемонии в заморских территориях, сохраняя свое положение в Европе за счет политики равновесия власти. В моменты кризиса они поддерживали ее ограниченной военной интервенцией и, главным образом, большими субсидиями союзникам на континенте, возможными благодаря коммерческой гегемонии в заокеанском пространстве и колонизации4.
Основная характеристика европейской геополитики с 1756 до 1945 года состоит в том, что одному государству было сложно, но не невозможно захватить и контролировать «каролингское ядро» континента – Францию, Германию и Италию. И Наполеону, и Гитлеру это удалось. Вильгельм II был к этому близок. Однако, в определенный момент завоеватель сталкивался с двумя периферийными империями – Британией и Россией. Для того, чтобы установить полное господство в Европе, нужно было победить и покорить эти две империи. Безотносительно желания завоевателя достичь неоспоримой гегемонии на всем континенте, Британия и Россия не собирались терпеть его господство даже над «каролингским ядром». Если бы им была предоставлена свобода действий, они почти наверняка посягнули бы на его власть, и, скорее всего, сообща. Так они поступали с Наполеоном, Вильгельмом II и Гитлером.
Однако, проникнуть в ядро геополитической власти Британии и России и уничтожить его было чрезвычайно трудным предприятием. Периферийные державы обладали большим географическим преимуществом. Британия была защищена морем, а Россия – огромными пустынными равнинами Восточной Польши и Белоруссии и возможностью завести захватчика глубоко на свою территорию, не теряя при этом контроля над военными и экономическими ресурсами империи. Еще хуже было то, что решившему стать европейским властелином требовались разные типы армии, чтобы покорить эти две периферийные империи. В случае России нужна была большая подвижная армия с такой системой логистики, которая позволяла бы поддерживать ее на обширной и негостеприимной русской земле. Чтобы победить Британию, необходим был флот, способный противостоять Королевскому флоту, сила которого была частично основана на мощном торговом флоте и на обширной и богатой коммерческой и финансовой общемировой сети. В принципе, очевидная стратегия состояла, конечно, в том, чтобы установить гегемонию на континенте, и только тогда нападать на британскую морскую державу. Однако, британская правящая элита полностью отдавала себе отчет в этой опасности и всегда обрушивалась всей своей мощью на любого, захотевшего стать континентальным властителем. В конце концов, Британия всегда могла найти сильных союзников, поскольку (хотя государствам на континенте и не нравилось ее морское господство) это было менее опасно, чем если бы государство-соперник установило гегемонию в Европе, и они оказались бы в бессильной зависимости.
Если рассматривать европейское сообщество под таким углом, оно похоже на саморегулирующийся часовой механизм. В действительности все было совсем не так просто и автоматично. Временами обе периферийные державы склонялись к тому, чтобы сконцентрировать внимание на внеевропейских делах и оставить
Европу на ее собственное попечение. Классический пример: сосредоточенность России на Дальнем Востоке в 1896–1905 годах, из-за которой нарушилось равновесие сил в Европе, и которая стала одной из важных причин Первой мировой войны5. Некоторые современные консервативные британские историки жалеют, что Британия противостояла стремлению Германии к европейскому господству в XX веке, полагая, что в этом случае она напрасно пожертвовала своей заморской империей и глобальной властью6. Как и когда реагировали периферийные империи, зависело от того, была ли потенциальным гегемоном Франция или Германия. Если это была Франция, Британия естественным образом реагировала раньше, поскольку Франция – ее сосед, и любая французская экспансия начиналась, с наибольшей вероятностью, с захвата Нидерландов, независимость которых от какой-либо великой державы была неизменным пунктом в большой британской стратегии. Британия начала войну с Францией в 1793 году. Россия вступила в нее только в 1798-м и играла вспомогательную роль до 1806–1807 годов, когда стало ясно, что французское господство в Центральной Европе напрямую угрожает безопасности России.
Когда потенциальным гегемоном стала Германия, ситуация была сложнее. Будучи расположена в Центральной Европе, она могла атаковать либо на восток, либо на запад. И Британия, и Россия могли считать, что Германия не является для них прямой угрозой, и что великие державы смогут остановить ее по пути к другому краю Европы. Именно это и произошло, с фатальными последствиями, в 1930-х. Однако сравнение российской политики накануне 1914 и 1939 годов показывает, что ответить на угрозу потенциальной германской гегемонии было непросто. Россия могла попытаться победить Германию в союзе с Францией и Британией или распространить свои амбиции дальше на запад, в расчете на то, что французы и британцы остановят Германию. В то же время, они бы действовали на пользу России, относительная сила которой могла лишь возрастать по мере того, как ее соперники истощаются в борьбе за гегемонию в Западной Европе и на море. Перед 1914 годом царский режим выбрал противостояние. В 1939-м Сталин предпочел отстранение. Обе стратегии были разумны в данном контексте. Обе кончились катастрофой7.
То, что периферийные державы Европы стали ее величайшими империями, вовсе не совпадение. Начиная с XVII века власть Европы росла относительно неевропейских государств, поначалу медленно, а потом, с развитием индустриальной революции, очень быстро. Наиболее выгодно расположенными, чтобы проецировать эту власть за пределы континента, были, естественно, периферийные государства. В любом конфликте географическое положение Британии (на пути голландского и германского морского сообщения с миром за пределами Европы) давало ей большие преимущества. Когда врагами были Франция или Испания, британская позиция оказывалась менее сильной. С другой стороны, в отличие от них, она могла сконцентрироваться на морской силе, и ей не надо было создавать больших армий, как Франции, чтобы защитить сухопутные границы. В продолжение долгого века англо-французского соревнования за заокеанскую империю Франция одержала победу единственный раз в 1778–1783 годах. Только в этой войне Франция могла сосредоточиться на силе флота, в то время как Британия, напротив, была ангажирована в крупной наземной войне за Северо-Американский континент. В более спокойные времена Британия могла намного свободнее, чем Франция, полагаться на сосредоточенные за океаном богатства и силы. Со временем это переросло в морскую гегемонию, которая, в свою очередь, сделала невозможным для какого-либо европейского противника помешать захвату Индии; или даже поставить под серьезную угрозу британскую власть в Ирландии или в английском ядре ее мировой империи8.
Примерно такое же сравнение можно провести между Россией и Австрией. Падение Золотой Орды, а много позже – Османской империи, создало большой геополитический вакуум в южноевропейской степи и в Сибири. Россия заняла это пространство, и, главным образом, ресурсы в Сибири, на Урале и в Новороссии позволяли ей играть роль великой европейской державы. Даже Украина и Новороссия были слишком удалены от ее великодержавных соперников, чтобы остановить сначала захват, а затем реализацию ресурсов этого региона, где к 1914 году была сосредоточена добыча угля и железа империи, а также главная житница и основные источники экспорта. «Независимость» Украины была возможна только под защитой одного из великодержавных противников России. Карл XII был уничтожен при попытке добиться этого. Больше таких попыток не было, вплоть до германского протектората в 1918 году, возникшего как следствие падения Российской империи.
Показателен контраст с усилиями Габсбургов в Венгрии. Все попытки надежно поставить Венгрию под централизованное управление Вены провалились. В 1867–1918 годах это имело очень серьезные последствия в том, что касается способности Габсбургов мобилизовать ресурсы для армии и помешать венграм провоцировать отчуждение славян и румын от империи. То, что Габсбургам не удалось абсорбировать Венгрию в той же степени, в какой Романовы смогли подчинить Украину, объясняется многими факторами. Однако, геополитика – наиважнейший из них. Во всех тех случаях в течение XVII, XVIII и XIX веков, когда Вена, казалось, уже восторжествовала над мадьярами, либо Османская империя, либо Пруссия оказывали поддержку венгерской оппозиции и вынуждали Вену делать уступки. Основной пункт ясен. Даже в Восточно-Центральной Европе, не говоря уже о Западе, великодержавным соперникам было намного легче, поодиночке или в союзничестве, остановить экспансию.
Подобные рассуждения могут подразумевать чрезмерное уважение к геополитическому детерминизму. В реальности периферийность предоставляла преимущества, но – никакой гарантии успеха. В конце концов, существовали в разной мере сильные противники и на периферии. Для полной реализации преимуществ, предоставленных России и Британии их периферийным положением, соперников надо было победить. В обоих случаях для этого требовались огромные усилия и значительный опыт политического лидерства и создания эффективных институтов. Например, в случае Британии, тот факт, что, благодаря стабильному парламентскому режиму состоятельная элита контролировала финансы страны, сильно способствовал ее кредитоспособности и, тем самым, возможности тратить больше, чем тратила превосходившая Британию в 1688–1815 годах по размеру и богатству Франция9. В совсем другом географическом и экономическом контексте российское аристократическое государство и его союз с крепостническим дворянством являлось идеальным механизмом мобилизации необходимых для войны ресурсов в большой, бедной и неравномерно населенной стране. В случае России, решающей была неспособность ее соперника, Османской империи в XVIII–XIX веках, сравниться с этими возможностями.
Сказанное приводит к одному очевидному, но жизненно важному пункту. Как и в любой значительной империи, власть и в Российской, и в Британской империях поддерживал целый ряд различных факторов. В их число входят и геополитика, и демография, а также то, что Майкл Манн называет военными, политическими, экономическими и идеологическими факторами. Относительная важность этих факторов менялась со временем в обоих случаях: к примеру, появление доктрин народного суверенитета и этнического национализма в XIX веке и там, и там создало серьезные, прежде не существовавшие, идеологические проблемы. В том, что касается идеологической и культурной власти, соотношение двух империй сложное. В отличие от русских, англичане были, несомненно, более «современны», чем их подчиненные; в то же время, они гораздо неохотнее ассимилировали (небелых) подданных в общество и элиту своей метрополии, нежели русские. В сфере экономики сравнение намного более ясное. Британию значительно сильнее поддерживала коммерческая и финансовая сила, чем Россию. Будучи верным и для XVIII века, это обстоятельство развилось еще сильнее в XIX веке, когда индустриальная революция начала преображать силу государств.
В 1856–1914 годах Россия оставалась великой державой и великой империей. Несмотря на опасения части правящей элиты, она не оказалась в одном ряду с Китаем, Польшей или Персией, по крайней мере, не раньше 1918 года, когда самые страшные кошмары царских государственных деятелей воплотились в реальность: немцы заняли Ригу и Киев, турки – Баку, а Россия распадалась. К 1914 году потенциальная сила России и ее стремительное экономическое развитие стали предметом серьезной озабоченности и для Берлина, и для Лондона. Многие предсказывали, что будущее, и даже близкое будущее, будет принадлежать России, и эти предположения являлись очень важным фактором в политике великих держав и в создании ситуации для начала Первой мировой войны.
Однако, по ряду факторов Россия в 1856–1914 годах оставалась на экономической периферии второго мира Европы, будучи в социально-экономической сфере ближе к Италии и Испании, нежели к Германии и Британии. У нее было слишком много общих проблем в отношении политической нестабильности с этим периферийным, отсталым, но стремительно развивающимся вторым миром. Как обнаружили российские правители в 1905 и 1917 годах, единство на внутреннем фронте оказалось ключевым фактором для власти любой империи. В Британии и Германии относительное единство во многом достигалось благодаря военным победам и триумфальной консолидации империи. Относительная слабость усложняла такие победы для периферийных держав, которые в результате теряли легитимность. Жажда легитимности и признания привела Испанию и Италию к катастрофам Ануала и Адовы, которые, в свою очередь, стали причиной крупных политических кризисов их либеральных режимов10. Эквивалентом в случае России является война с Японией и революция 1905 года, не говоря уже о последовательном стремлении к международному статусу и признанию.
Различие между британской финансовой и коммерческой силой и российской, более традиционной военной и династической, империей фундаментальное. «Капитализм джентльменов» мог быть или не быть ведущей силой британского империализма, в России же он был бы экзотическим явлением11. Относительная слабость коммерции и финансов помогает объяснить, почему Россия очень редко могла контролировать с помощью непрямого экономического воздействия даже прилегающие к ее границам территории. Политическая власть и аннексия с большой вероятностью наступала раньше, чем в случае Англии, хотя, как обычно, это частично зависело от того, могла ли угроза, исходящая от соперничающей державы, подстегнуть формальное установление прямого политического контроля.
Контраст между Британской, коммерческой, и Российской, военно-династической, империями совпадает с еще одним различием: различием морской и сухопутной империй. Поскольку с XVI века и до создания железных дорог (а часто и позднее) самым дешевым и быстрым торговым путем на дальние расстояния был путь по воде, одна из причин этого совпадения ясна. По мнению многих ученых, контраст между морской и сухопутной империями подразумевает различие между широко рассеянной коллекцией колоний в первом случае и политической системой, которая в зародыше несет в себе, как минимум, единое государство, а возможно и государство-нацию. В совокупности эти контрасты часто объединяются в различие между либеральной, рассеянной морской державой и самодержавной, централизованной сухопутной империей.
К некоторым из этих вопросов я вернусь в настоящей статье. На данный момент сделаю только три комментария. С одной стороны, безусловно верно, что империя, основывающая свое богатство и доходы на торговле, финансах и промышленности, должна быть менее репрессивна, чем та, сила которой зависит от сбора налогов и рекрутов с ориентированного на выживание крестьянства. К тому же, торговля на дальние расстояния влияла на распространение идей и раскрепощение умов. С другой стороны, наивно было бы автоматически приравнивать морскую империю к либеральной. Несмотря на зависимость от морских сообщений, ни испанцы, ни японцы не могут быть причислены к категории либералов. История этих двух империй также не подтверждает идею, будто морская империя обязательно должна быть децентрализованной, тогда как сухопутная автоматически порождает централизацию. В XVI веке, к примеру, Кастилия правила заокеанской империей более централизованно, чем могла править Испанией в метрополии. Габсбургская империя в XIX веке была в каком-то смысле прообразом современной полиэтничной федерации. География действительно сильно влияет на империи, но политика влияет еще больше12.
В настоящий момент меня больше волнуют стратегические различия между сухопутной и морской империями. До развития железных дорог быстрее и легче было проецировать власть на большие расстояния через море, нежели через сушу. Это делало для Англии покорение Индии более простым делом, чем для России – столкновение с Маньчжурской армией в Северо-Восточной Азии. Напротив, морские внутренние коммуникации империи более подвержены запрету, чем в случае укрепленной сухопутной империи. Это перестает быть справедливым, только если морская империя обладает полной гегемонией на море и неуязвима для guerre-decorse. А это – редкая ситуация, которая зависит, отчасти, от поворотов в морской технологии, например от создания подводной лодки.
Для морской империи последствия прерывания морских путей сообщения могут быть скорыми и опустошающими. К 1780 году Испания очень сильно зависела от доходов, получаемых в американских колониях. Без них она не смогла бы содержать свою армию и должна была бы посягнуть на размещенные внутри Испании капиталы, чтобы хотя бы частично компенсировать эту потерю. Способность Британии в 1790 г. отрезать морские пути к Америке, и последующая зависимость Испании от Британии в 1808–1814 годах, внесли огромный вклад в потерю испанцами американской империи. В результате Испания перестала быть великой державой и на протяжении жизни целого поколения страдала от крайней внутренней нестабильности, приведшей к банкротству государства и вынудившей принять отчаянные меры, с помощью которых государство пыталось избежать фискального кризиса13.
В течение века после 1815 года Британию не волновала реальная угроза катастрофы в стиле Испанской империи. Однако в XX веке ей дважды приходилось опасаться, что германские подводные лодки перережут ее морские пути сообщения и торговли. Во Вторую мировую войну эта угроза была сильней, потому что к тому времени Британская империя столкнулась с последствиями усиления неевропейских держав, поколебавшими ее положение на мировой арене. Растущая зависимость от Соединенных Штатов, а также разрыв англо-японского союза и развал британской системы имперской безопасности на Дальнем Востоке, существовавшей до 1914 года, обошлись дорого14.
Последствия этой политики стали очевидны в 1941 году. Столкновение с растущей силой Японии было для России и для Британии похожим ударом, хотя одна была сухопутной, а другая – морской империей. Обе они были, прежде всего, европейскими политическими системами, население, политические капиталы и экономические центры которых находились в Европе. Однако, обе они имели ценные территории и интересы в Восточной Азии, расположенные гораздо ближе к японскому, а не к своим собственным центрам силы. При одновременном нападении Японии на Восточную Азию и Европу существование обеих империй подверглось бы риску. Лидеры России, как до 1914 года, так и в 1930-е годы, признавали этот факт. То же можно сказать и о британских лидерах в 1930-е годы. В то время было еще совершенно неясно, решит ли Япония атаковать с севера Россию или с юга Британию15.
Это лишь один пример того, как Британия и Россия сталкивались со многими общими имперскими стратегическими опасностями, несмотря на то, что первая была морской, а вторая – сухопутной империей. Однако, все затмевал один, уже отмеченный, факт: безопасность ядра обеих империй была под вопросом в случае способности Франции или Германии контролировать целиком Западную и Центральную Европу. Почти столь же значимо то, что с середины 1750-х годов до 1917 года Британия не могла себе позволить оставаться исключительно морской империей, а Россия – исключительно сухопутной.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?