Текст книги "Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых"

Чем дольше он обдумывал эту ситуацию, тем яснее понимал, что если местные по собственному почину расправятся с Великим Князем, то центральная власть, по всей видимости, посмотрит на это обстоятельство сквозь пальцы. А придя к этому выводу, Ганька стал искать пути к его осуществлению.

В написанных Г.И. Мясниковым уже в эмиграции воспоминаниях, которые носят характер исповеди, под названием «Философия убийства или почему и как я убил Михаила Романова», он довольно подробно описал свои внутренние сомнения и переживания в тот момент.

«Что делать? С кем поговорить? На что решиться?

Явное и очевидное преступление против революции неустанно и настойчиво куется чьими-то таинственными руками.

Этот вихляющийся, жидконогий, весь изломавшийся от упоения своей властью председатель Губчека Лукоянов Фёдор, интеллигентик; явное дело, что бьет на то, чтобы казаться страшным и жестоким, хочет грозой быть и головотяпит. Он именно тот, о которых Ленин позже сказал, что к нам, победившим, примазывается всякая сволочь.

Недавний молодой меньшевик и без году неделю большевик.

Но что же делать? Ведь даже поговорить не с кем.

Борчанинов? Нет. Приказ свыше для него – все, это материал неподходящий. Туркин? Выпивает. Не годится. Он хорош трезвый. Молчать где нужно умеет, но пойдет ли он против приказов, если будет нужно? А ведь если есть хотя бы самое малое сомнение, то лучше отбросить. Надо думать одному и делать одному.

Но как делать? Если пойду в «Королевские номера» и просто пристрелю Михаила, то?..

Кто поверит, что я, член Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, действовал самостоятельно, без предварительного обсуждения с верхами? Не поверят. Будут шуметь, кричать, и вместо того, чтобы убрать эту падаль с дороги революции, может получиться, что труп Михаила будет превращен в баррикаду мировой буржуазии. Баррикаду контрреволюции. А после моего выстрела будут продолжать расстреливать рабочих. В этом вопросе – что делать? Как выпрямить линию?

Если нельзя ничего сделать с тем безвозвратным, то надо, непременно надо что-то сделать, чтобы этого не было в будущем…»

И Ганька решил действовать.

Встретив Секретаря Пермского Губкома РКП (б), он заявил ему, что хочет перейти на работу в ЧК для «выправления линии». Немало подивившись этому, М.П. Туркин согласился, получив заверения Ганьки, что работа эта будет для него временной.

Следующим шагом было устранение А.Л. Борчанинова, который мог помешать задуманному. И подходящий момент не заставил долго ждать. Зайдя в один из вечеров в Горисполком, Мясников застал А.Л. Борчанинова сильно пьяным. Не мешкая, Ганька вызвал наряд милиции, который и увёз Лукича в отделение «проспаться»… А последствия были самые жестокие – постановлением Пермского Совдепа и Пермского Бюро Губкома РКП (б) А.Л. Борчанинов был снят с занимаемой должности и направлен на фронт.

В первый же день своей работы в ЧК Мясников потребовал у Ф.Н. Лукоянова отчёта о работе, и было принято решение перестроить работу ЧК коренным образом, а именно:

1. Рабочих и крестьян впредь не расстреливать;

2. Определить конкретно, кто подлежит расстрелу: высшие чины полиции, жандармы, шпики, провокаторы;

3. Общая линия ЧК – борьба против буржуазии и священнослужителей.

Все три предложения были приняты безоговорочно, а также произведена кадровая перестановка: мешавший Ф.Н. Лукоянов был направлен на повышение в Екатеринбург, на должность председателя вновь созданной Уральской Областной ЧК, его заместитель П.И. Малков стал председателем. Сам же Г.И. Мясников, хотя и мог возглавить ЧК, но так как это не входило в его планы, выбрал для себя должность его первого заместителя, каковым, по сложившейся в чекистской среде традиции, всегда был Заведующий Отделом по борьбе с контрреволюцией.

Заговор убийц

Ганька начал с того, что стал исподволь распространять слухи о «вольной жизни» Михаила Романова в Перми. Рабочие начали роптать и даже собирать по этому поводу митинги. Одна из резолюций такового, попавшая в Пермской Городской Совдеп, гласила: «Если органы власти не посадят Романова-младшего под замок, рабочие сами с ним разделаются».

Всё это как нельзя лучше подходило к планам Ганьки, решившего покончить с Великим Князем. Поначалу он хотел его просто расстрелять. Но вызвав на собеседование в ЧК Михаила Романова и Николая Николаевича Джонсона, понял, что без убийства Н.Н. Джонсона в этом деле не обойтись. А так как Николая Николаевича упорно продолжали считать английским подданным, ясно было, что дело это может закончиться международным скандалом. Поэтому для того, чтобы сгладить эти, с позволения сказать, острые углы, Ганька решил организовать похищение Великого Князя под видом якобы действующей в Перми подпольной офицерской организации. Самим же «похищаемым» следовало сказать о том, что их переводят вглубь России в связи с выступлением чехословаков. А вывезя намеченные жертвы в хорошо известные ему окрестности Мотовилихи, покончить с ними одним махом, после чего объявить о побеге Великого Князя и произвести аресты всех лиц из его ближайшего окружения, после чего – расстрелять уже, так сказать, в официальном порядке…

Когда план был готов, Ганька приступил к выбору подельников в этом деле.

Из воспоминаний Г.И. Мясникова:

«Какой же план? Ввиду приближения фронта, необходимо эвакуировать в глубь России. Это будет написано в мандате того товарища, который войдет к нему и прикажет собираться. От кого мандат? От ЧК. Кто подпишет? Поддельный. Печать? Бланк? Приготовлю заранее. Кто напечатает мандат? Я сам нахлопаю.

Сколько нужно человек? Чем меньше, тем лучше. А сколько? Один пойдет с мандатом в его комнату. Другой будет наблюдать с лестницы, и передавать вниз третьему, а один в запасе: четыре, и я пятый. Достаточно.

Сколько лошадей? Две. На каждой по три человека. Лошади без кучеров. Кучера наши, из этих четверых.

Куда его везти? В Мотовилиху. А где ему могилу сделать? За Малой Язовой. Да это неважно. Да только надо точно знать и определить, чтобы бестолковщины и суетни не было.

Приготовить ли заранее яму или нет? Не нужно. Будут разговоры, догадки. Это не так сложно.

Кого наметить на это дело? Нужно твёрдых, настрадавшихся от самодержавия, видевших все ужасы, все бичи и скорпионы, готовых зубами глотку перегрызть. Нужно людей, умеющих молчать и, в-третьих, верящих мне больше, чем себе, и готовых на всеу если я скажу, что это надо в интересах революции. Таких людей в Мотовилихе немало. Но надо, чтобы они были простыми рабочими, свободными от всяких ответственных постов. Это на всякий случай, чтобы нельзя было свалить на советскую власть, если даже все это всплывет наружу, что прямо невероятно. Итак, берем двух лошадей без кучеров. К 12 часам ночи подъезжаем к Королевским нумерам и действуем. Мандат надо приготовить. Хотя? Ведь я буду работать в ЧК и все сделаю в один вечер.

Как будто план уже есть?

В первую очередь Николай Жужгов. Рабочий. Был в каторге. Видел все прелести царского режима. 7 лет работал в каторге. Все видел. Все испытал. И злоба у него не кипит, нет, а злоба какая-то холодная, расчетливая, не волнующаяся, а постоянная, пропитывающая все его существо. Он будет казнить, не волнуясь, как будто браунинг пристреливает. (…) Это был мститель народный, заряженный на всю жизнь ненавистью к эксплуататорам. Лучшего для моего дела не найти. К тому же он связан со мной дружбой 1905 и 1906 года.

Второго? Василий Иванченко. Тоже коренной мотовилихинец. Рабочий, токарь по металлу. (…) Он всегда ровный, спокойный, ласковый, но за этой ласковостью его тенорового разговора есть большая решимость и бесстрашие. В 1906 г. он был арестован за убийство двух казаков и приговорен к 15 годам каторжных работ. Из каторги он явился в Мотовилиху в 1917 г.

Тов. Иванченко был из тех мотовилихинских коренников, которыми держалась наша организация. Его рабочие знали. Ему они верили. С ним они могли говорить по всем вопросам, по самым щекотливым и деликатным. Они в нем чувствовали своего друга и товарища, целиком преданного им. Он теоретически слабый и еще слабее как оратор. Но он мог объединять вокруг себя рабочих, как редко кто может. В это время он работал на заводе.

Это уже два. Два каторжника. Хорошее начало.

А кто еще двое? Андрей Марков. Подходит. (…) Рубаха-парень. Любит свое ремесло. Работает мастером в одном из орудийных цехов завода. В 1906 году был в тюрьме. Сидел некоторое время со мной, а потом получил административную ссылку. Член партии с 1905 года. Участник всех боев, которые пришлось вести передовикам Мотовилихи. Знает на практике все прелести царского режима и горит огнем злобы и мести. (…)

А это все, что мне нужно.

Четвертый? Колпащиков. Рабочий. Это не коренной мотовилихинец. (…) Сидел в тюрьме. В 1917 году был всегда в Комитете как красногвардеец и забывал всего себя, отдаваясь самой кропотливой, тяжелой и черной работе. (…) Работал на заводе, а все остальное время был всегда на боевом посту, выполняя самые опасные и сложные поручения. Что он пойдет со мной куда угодно, я не сомневаюсь. А большего для меня и не требуется».

Решив для себя кандидатуры будущих подельников, Ганька собрал их всех в будке киномеханика мотовилихинского синематографа «Луч». Вкратце рассказав свой план, спросил, что они думают по этому поводу. И все четверо, нимало не смутившись, согласились принять участие в этом готовящемся преступлении. А на вопрос Мясникова, согласны ли они, И.Ф. Колпащиков ответил за всех: «Согласны, Ильич. Что разговаривать. Что с этой гадостью церемониться».

«Если не поторопимся, Михаила выкрадут, а он станет знаменем контрреволюции», – подытожил разговор Ганька. И далее указал на то, что надо всё это дело обустроить таким образом, чтобы у всех сложилось впечатление, что Михаилу Романову помогли бежать «свои» офицеры, для чего всем участникам надо принять соответствующий вид.

Убийство

Задуманное заговорщики претворяли в жизнь, согласно своему сценарию. Накануне преступления из заводской конюшни по распоряжению Мясникова ими были взяты две лошади, запряжённые в крытые фаэтоны, рассчитанные на двух седоков и кучера.

Вечером 12 июня 1918 года все пятеро подъехали к зданию Пермской ГубЧК. Оставив лошадей во дворе, зашли в помещение, где А.В. Марков сел печатать подложный мандат об аресте Великого Князя. Под мандатом должна была стоять подпись П.М. Малкова, но за него, как его заместитель, расписался Г.И. Мясников. (Согласно другой версии, этот документ лично П.И. Малков заверил печатью, а также своей подписью, умышленно изменив таковую.) Когда печатался «мандат», в комнату неожиданно зашли П.М. Малков и новый Председатель Пермского Губсовета В.А. Сорокин. Ордер на арест им не показали, как и не посвятили в свои планы. Но те и без слов поняли, какое затевается дело.

Из воспоминаний Мясникова. Он произнёс: «Вот что, товарищи, Малков и Сорокин. Мы сейчас отсюда уходим, а вы должны остаться здесь и не выходить отсюда в течение двадцати минут. Не выходить, несмотря ни на что: будут ли выстрелы, будут ли вызовы по телефону – вас здесь нет, вы ничего не видали и не знаете. Поняли? После двадцати минут вы свободны. Дадите ли мне слово, что вы исполните мои требования?

Вид их был необычайно растерянный; и тот и другой – бледный-бледный. Видно было, что они нервничали. Но я себя не видал, и не знаю, какой вид был у меня. (Потом мне рассказал кое-что тов. Иванченко.) Но было, должно быть, у меня на лице и в фигуре достаточно решительности, что оба председателя без всякого промедления и размышления дали мне свое слово».

Приказав И.Ф. Колпащикову и В.А. Иванченко выводить лошадей и ехать, Ганька пешком пошёл к «Королевским номерам», желая быть сторонним наблюдателем происходящего.

В это же самое время к операции был подключён помощник В.А. Иванченко – милиционер В.А. Дрокин, он дежурил в отделении и в случае звонков из «Королевской гостиницы» с заявлением об аресте Великого Князя должен был… не принимать никаких мер. А в случае возможной погони, направить таковую по ложному следу.

В 12 часов 10 минут в ночь на 13 июня 1918 года Н.В. Жужгов и И.Ф. Колпащиков вошли в фойе гостиницы. Н.В. Жужгов проследовал в номер к Великому Князю, а И.Ф. Колпащиков остался внизу, заняв позицию рядом со швейцаром, в непосредственной близости от которого имелся телефон.

В описываемые дни Великий Князь Михаил Александрович невыносимо страдал от застарелой болезни – язвы желудка и уже собирался ложиться спать, как вдруг в дверь его номера раздался стук. Представившись и предъявив «мандат», Н.В. Жужгов тоном, не требующим возражений, предложил ему собираться и пройти вместе с ним. Михаил Александрович категорически отказывался, ссылаясь на недомогание, а также требовал вызвать «товарища Малькова». Н.В. Жужгов настаивал. Начавшийся разговор происходил на повышенных тонах, что в свою очередь привлекло внимание постояльцев соседних номеров. А слуги В.Ф. Челышев и П.Я. Борунов спустились на первый этаж и стали звонить в милицию. Но, как и было задумано заранее, их звонок принял В.А. Дрокин с вытекающими последствиями.

Наблюдавший за происходившим В.А. Колпащиков вызвал «подкрепление» в лице А.В. Маркова, после чего уже вместе с ним проследовал в номер Великого Князя. Без каких-либо увещеваний, А.В. Марков сразу же пригрозил Михаилу Александровичу револьвером и гранатой, после чего тот стал одеваться. Его последним условием было желание проследовать вместе с верным Н.Н. Джонсоном, на что, конечно же, было получено согласие – об этом заранее договорились заговорщики.

Выйдя из гостиницы, стали рассаживаться в пролетки. В одну из них был посажен Великий Князь вместе с В.А. Иванченко, а место кучера занял Н.В. Жужгов. Во вторую усадили Н.Н. Джонсона, место рядом с которым занял А.В. Марков, а за кучера – И.Ф. Колпащиков. По команде Ганьки тронулись в путь, предварительно договорившись ждать его у здания Мотовилихинской милиции.

Он отправился туда и рассказал об истинном положении вещей дежурившему там В.А. Дрокину, приказав запрячь для него лошадь, чтобы ехать в Мотовилиху. Прибыв туда, Ганька дал последние напутствия своим подельникам, которые уже успели положить в притороченные к задним частям фаэтонов коробки, топор и лопаты.

После их отъезда Ганька подумал: «Свершилось. История Романовых написана до последней строчки».

Из воспоминаний А.В. Маркова:

«Сначала похищенные вели себя спокойно и, когда приехали в Мотовилиху; стали спрашивать куда их везут. Мы объяснили, что на поезд, что стоит на разъезде, там в особом вагоне их отправим дальше, при чем я, например, заявил, что буду отвечать только на прямые вопросы, от остальных отказался. Таким образом проехали керосиновый склад (бывший Нобеля), что около 6 верст от Мотовилихи. По дороге никто не попадался; отъехавши еще с версту от керосинового склада, круто повернули по дороге в лес направо. Отъехавши сажень 100–120, Жужгов кричит: «Приехали – вылезай!» Я быстро выскочил и потребовал, чтобы и мой седок то же самое сделал. И только он стал выходить из фаэтона – я выстрелил ему в висок, он качаясь, пал. Колпащиков тоже выстрелил, но у него застрял патрон браунинга. Жужгов в это время проделал то же самое, но ранил только Михаила Романова. Романов с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося проститься с секретарем. В это время у тов. Жужгова застрял барабан нагана (не повернулся вследствие удлинения пули от первого выстрела, т. к. пули у него были самодельные). Мне пришлось на довольно близком расстоянии (около сажени) сделать второй выстрел в голову Михаила Романова, отчего он свалился тотчас же. Жужгов ругается, что его наган дал осечку, Колпащиков тоже ругается, что у него застрял патрон в браунинге, а первая лошадь, на которой ехал тов. Иванченко, испугавшись первых выстрелов, понесла дальше в лес, но коляска задела за что-то и перевернулась, тов. Иванченко побежал ее догонять и, когда он вернулся, уже все было кончено. Начинало светать. Это было 12 июня, но было почему-то очень холодно. Зарыть трупы нам нельзя было, так как светало быстро и было недалеко от дороги. Мы только стащили их вместе, в сторону от дороги, завалили прутьями и уехали в Мотовилиху. Зарывать ездил на другую ночь тов. Жужгов с одним надежным милиционером, кажется Новоселовым.

Когда ехали обратно, то я ехал с тов. Иванченко, вместе разговаривали по этому случаю, оба были очень хладнокровны, только я замерз, т. к. был в одной гимнастерке, с часами на левой руке, почему меня, когда мы были еще в номерах, приняли за офицера, почему потом из показаний бывших в номерах и говорили, что Михаила Романова похитили какие-то офицеры. Это, конечно, с испугу и быстроты похищения».

Не обошлось, конечно же, без традиционного мародёрства, хотя Ганька приказал им всем строго-настрого «все личные вещи сбросить в могилу».

Вещи убитых были разделены между исполнителями и организаторами похищения и убийства. В частности начальнику Пермской Губернской милиции В.А. Иванченко достались золотые, червонного золота карманные часы шестиугольной формы, на одной из крышек которых было написано «Михаил Романов», начальнику Мотовилихинского Отделения Милиции А. Плешкову досталось золотой именной перстень и штиблеты Великого Князя. Комиссару по национализации и управлению культурно-просветительными учреждениями Перми А.В. Маркову – наручные серебряные часы Н.Н. Джонсона, полукруглой формы, которые тот носил до конца своих дней. А милиционеру при Мотовилихинском заводе И.Г. Новосёлову – плащ и другие носильные вещи Н.Н. Джонсона. Не говорит ли это, что мотивом совершённого убийства, выдаваемое всеми его участниками за «акт революционной мести и политической необходимости», был самый банальный разбой!

Дезинформация

13 июня 1918 года из Перми в Петроград полетела телеграмма нижеследующего содержания: «Москва. Совнарком. Чрезком. Петроградская коммуна. Зиновьеву. Копия Екатеринбург облсовдеп. Чрезком. Сегодня ночью неизвестными (в) солдатской форме похищены Михаил Романов и Джонсон. Розыски пока не дали результатов, приняты самые энергичные меры.

Пермский округ Чрезком.»

В этот же день Пермской Губернской ЧК было возбуждено Следственное дело «О похищении б. Великого князя Михаила Александровича Романова из Гостиницы «Королевские номера», на основании которого были арестованы верные слуги Великого Князя – В.Ф. Челышев и П.Я. Борунов, а также и.о. управляющего «Королевскими номерами» И.Н. Сапожников и бывший жандарм П.Л. Знамеровский. Все они, вместе с другими лицами, взятыми позднее в заложники, были расстреляны.

А ещё через день 15 июня 1918 года в местной газете появилась статья «Похищение Михаила Романова», рассказывающая о похищении Великого Князя неизвестными лицами. То есть, всё разворачивалось так, как того хотел Ганька. И даже более того.

Газета «Свободный путь» от 2 июля 1918 года, под заголовком «Михаил Романов» сообщала:

«Москва. 21 июня. «Нашей Родине» сообщают из Вятки: Здесь распространились слухи, что Михаил Романов находится в Омске, и принял главенство сибирскими повстанцами. Им якобы издан манифест к народу с призывом к свержению Советской власти и обещанием созвать Земские соборы для решения вопроса, какая власть необходима России».

Выпущенный из бутылки «джин» в виде дезинформации, с каждым днём набирал обороты. Истинные представители Русского Народа всерьёз верили в чудесное избавление Великого Князя. И чтобы пресечь это, газета «Известия Пермского уездного Исполкома Совета крестьянских и рабочих депутатов» от 18 сентября 1918 года опубликовала сообщение Пермской Губернской ЧК «Задержание Михаила Романова»:

«После побега бывшего великого князя Михаила Романова контрразведкой Пермской губернской Чрезвычайной Комиссии были разосланы агенты по всем направлениям для задержания Михаила Романова. 12 сентября в [10] верстах от Чусовского завода, по Па[шийскому] тракту, одним из посланных агентов было обращено внимание на двух проходящих по направлению к Пашийскому заводу лиц, которые держали себя довольно подозрительно. Один из них, высокого роста, с русой бородой «буланже», особенно обратил на себя внимание. Агент потребовал от этих лиц предъявления документов. Последние показались ему сомнительными, а потому вышеуказанные лица были задержаны и препровождены в Пермскую губернскую Чрезвычайную Комиссию для выяснения личности. После ряда сбивчивых показаний при допросе, а также ненормальности лица (по наблюдению, лица у них были загримированы), им предложено было назвать свои фамилии и снять свой грим (…). После снятия грима нами были опознаны в них бывший великий князь Михаил Романов и его секретарь Джонсон, каковые тотчас были заключены под сильную охрану.

По делу побега ведется в спешном порядке следствие, результаты допроса будут опубликованы».

Однако сенсация не удалась. Ибо по указанию свыше напечатанная статья была забита чёрной типографской краской, а в остальных губернских газетах за этот день остались белые места, наглядно свидетельствующие о том, что переданный материал был снят из номера в самый последний момент.

Но было поздно. 20 сентября 1918 года по прямому проводу из Москвы в Киев, который в тот момент был столицей признаваемого большевиками независимого государства, была отправлена телеграмма РОСТА следующего содержания: «Пермь, 18 сентября. В 10 верстах от Чусовского завода агентом Пермского Губчрезкома задержаны Михаил Романов и его секретарь. Они препровождены в Пермь».

Это дало историкам основание утверждать, что кампания по дезинформации специально разрабатывалась и велась из какого-то центра.

Договорились даже до того, что Великий князь, якобы, проживает в Сиаме, для чего понадобилось официальное опровержение в виде Отношения Российской Дипломатической Миссии в Сиаме за подписью Генерального Консула:

«Считаю своим долгом покорнейше просить посольство, если то будет признано желательным во избежание распространения ложных слухов, опровергнуть в печати помещённое газетой «Фигаро» в № 277 от 4 октября с.г. и перепечатанное потом другими органами прессы сообщение Н.Н. Брешко-Брешковского о том, будто бы великий князь Михаил Александрович спасён и нашёл убежище при Дворе Сиамского Короля. Российская Миссия в Бангкоке может удостоверить, что Великий князь не находится в Сиаме и сюда не приезжал.

Управляющий Миссией.

Генеральный Консул (подпись)».

Как известно, слухами земля полнится, посему вера в чудесное спасение в «Царя Михаила Второго» ещё много лет жила в народе, дав тем самым повод для появления всякого рода авантюристов и самозванцев, выдававших себя за Великого Князя Михаила Александровича.

Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Послесловие

Когда Наталья Сергеевна уже собрала чемодан, чтобы ехать к мужу в Пермь, ей принесли телеграмму от верных людей из Перми: «30 мая (по старому стилю) Великий Князь и его секретарь Джонсон бесследно исчезли». Н.С. Брасова выехала в Петроград и сумела добиться приёма у М.С. Урицкого, в кабинете которого закатила истерику, требуя сведений о муже. Ей объявили, что в Петроградской ЧК никто не знает ничего определенного. Но на всякий случай, слишком экспансивную посетительницу решили арестовать – ей сразу же вменили в вину собственное участие в исчезновении Великого Князя.

Просидев в тюрьме на Шпалерной улице девять месяцев, она добилась перевода в тюремную больницу, а из больницы однажды ночью вырвалась на волю. В одежде сестры милосердия Н.С. Брасова добралась в Киев, затем в Одессу, а оттуда на английском судне «Нереида» вместе с дочерью отплыла в Константинополь, где в то время находилось множество беженцев из России. И почти каждого встречного Наталья Сергеевна расспрашивала о судьбе своего мужа. Но добрых вестей никто сообщить не мог, а плохим она не верила.

Переехав на жительство в Англию, Наталья Сергеевна и приехавший к ней из Датского Королевства сын Георгий, каждый день ждали известия, что Великий Князь жив. Но оно всё не шло и не шло… А с выходом книги «Пролетарская революция на Урале», в которой сообщалось о гибели Царской Семьи и убийстве Великого Князя Михаила Александровича, последние иллюзии были утрачены навсегда.

С 1926 года Наталья Сергеевна обосновалась во Франции, жизнь здесь была дешевле. Выйдя замуж за небогатого англичанина, вопреки воли матери, дочь Тата навсегда прервала с ней отношения. А обучение сына Георгия в закрытой школе для английской элиты Хэр-Роу, отбирала у Натальи Сергеевны последние средства к существованию.

Когда в Датском Королевстве умерла Вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна, она завещала своему внуку Георгию некоторую сумму денег, которой хватило, чтобы осуществить его давнюю мечту – купить спортивный автомобиль «Крайслер» последней модели.

К тому времени Георгий учился в Сорбонне и жил с матерью в Париже. На выпускные экзамены в июле 1931 года Георгий с приятелем решил ехать на автомобиле, чтобы удивить своих сокурсников. Спустя несколько часов после их отъезда раздался телефонный звонок из города Сансе: мчавшийся на бешенной скорости автомобиль врезался в дерево. Приятель Георгия погиб на месте, а он сам, управлявший авто, был доставлен в больницу в безнадёжном состоянии.

Ещё до конца не осознавая случившегося, Наталья Сергеевна помчалась в Сансе – утром, не приходя в сознание, Георгий умер у неё на руках. Перевезя тело усопшего сына в Париж, она похоронила его на кладбище Пасси, купив рядом место и для себя.

Оставшись без гроша, Наталья Сергеевна была вынуждена снимать убогую комнатку у одной из своих соотечественниц, невзлюбившей ее и завидующей её былой красоте и роскоши прежней жизни. Внучка Паулина Грэй (дочь Таты), навестившая её уже по окончании Второй мировой войны, была поражена нищенской одеждой и убогим видом бабушки. С тех пор она стала посылать ей из Лондона 4 фунта в месяц, отрывая их от своего скудного жалования.

В конце 1951 года Наталья Сергеевна серьёзно заболела – рак молочной железы. Узнав об этом, хозяйка её выгнала, и теперь её, бесприютную старуху, поместили в больницу для бедных, где она и скончалась 26 января 1952 года. Церковная община собрала деньги на похороны. На надгробную плиту средств не хватило, и вместо неё поставили простой деревянный крест.

Шли годы, неухоженная могила Натальи Сергеевны и Георгия ветшала, а время неумолимо стирало надписи с их именами. В 1965 году кладбище Пасси посетил какой-то приезжий из Советского Союза. Уходя, он зашел в кладбищенскую контору и сказал: «Грош цена русской эмиграции, если она допустила такое ужасное состояние могилы жены и сына Михаила Романова». Пристыженные эмигрантские активисты собрали деньги, и могилы Графини Н.С. Брасовой и её сына Георгия украсило красивое надгробие, пребывающее там и поныне.

Эпилог

1 ноября 1981 года Великий Князь Михаил Александрович был причислен Русской православной церковью заграницей к Лику Святых Мучеников, открыв своим именем скорбный синодик членов Императорского Дома Романовых, безбожной властью убиенных в 1918–1919 году.

В 2009 году Великий Князь Михаил Александрович и лица его окружения были реабилитированы постановлением Генеральной Прокуратуры РФ, после чего в Пермь приезжали прокурорские работники, которые провели там несколько недель в поисках захоронения Великого Князя Михаила Александровича и Н.Н. Джонсона.

Захоронение искали в двух местах, которые, по заявлению директора пермского Государственного Архива новейшей истории, являются наиболее вероятными местами сокрытия трупов – в Красном логу, возле бывших керосиновых складов и в районе Архиерейской дачи, однако, положительных результатов поиски эти не дали…

И как ни прискорбно, но приходится признать – что где-то в пригороде современной Перми находится и по сей день не найденная могила последнего Российского Императора Михаила Второго Александровича – Верного Сына Отечества и Героя Великой Войны 1914–1918 гг.