Текст книги "Великие русские женщины. От княгини Ольги до Терешковой"

Мария Ермолова. Большая звезда Малого театра

Константин Станиславский считал Марию Ермолову величайшей представительницей актерского племени. Хотя ее именем назван один из московских театров, сейчас трудно в полной мере оценить, кем была Мария Ермолова для русского театрального мира: ее роли существовали, пока она была на сцене. Но свидетельства современников дают нам представление и об особенностях ее дарования, и о том, какое удивительное впечатление производила на публику ее живая и неповторимая игра.

Театр начинается с вешалки

Мария Ермолова родилась в 1853 году в семье, крепко связанной с театром, хотя продолжательницей актерской династии ее не назовешь: дед и отец Ермоловой на сцене не блистали, они были театральными подмастерьями, почти обслуживающим персоналом. Отец, Николай Ермолов, начинал как драматический артист, пробовал себя и как драматург (сочинил несколько пьес, которые были даже поставлены), но что-то не дало развиться его талантам, и в результате он стал служить в театре старшим суфлером. А дед Ермоловой, бывший крепостной скрипач князей Волконских, устроился в свое время театральным гардеробщиком – или, говоря на старинный и более солидный манер, гардеробмейстером (то есть управлял служащими, отвечавшими за театральные костюмы). Так что для будущей великой актрисы театр начался с вешалок и суфлерской будки.

«Словно электрическая цепь соединила… сердце артистки с сердцами тысячи зрителей, и они слились с ней в одном чувстве»

(Н. И. Стороженко)

Детство и юность Ермоловой были не самыми счастливыми. Отец, изначально человек талантливый и разносторонний, уязвленный тем, что не удалась его актерская карьера, стал со временем раздражительным, гневливым и желчным, и все особенности его характера отражались на трех его дочерях. Девочки воспитывались в строгости, подчинении и порой в страхе. Эмоциональная скованность Марии Николаевны в обычной жизни была результатом этого домашнего воспитания, и тем поразительнее, насколько она потом открывалась в своих ролях. Сцена была ее детской мечтой. Стать актрисой, причем великой, она решила еще в четыре года. Главными и лучшими впечатлениями детства были моменты, когда отец брал ее с собой на работу в театр, и Маша, сидя с ним в суфлерской будке, могла смотреть спектакль из самого сердца сцены. У художника Осипа Пастернака, отца поэта Бориса Пастернака, есть трогательный акварельный рисунок «Маша Ермолова в суфлерской будке», где девочка изображена вместе с отцом (продолжением темы были «Дебютантка» и «Музы, венчающие славой Ермолову»; так в этом своеобразном триптихе О. Пастернак кратко отобразил творческую биографию актрисы). Дома Маша неизменно устраивала игру в театр с переодеваниями и воображаемыми подмостками, на которых разыгрывались воображаемые трагедии. Даже читать она училась не по детским азбукам, а по пьесам и театральным программкам.

У актрисы Ермоловой не было не только провалов, но даже профессиональных неудач (1880—1890-е)

Девочку отдали в балетный класс, но занятия танцем не приносили ей удовольствия, это была ежедневная муштра, тесты на выносливость. В тринадцать лет Маша по протекции отца вышла на сцену в водевиле, но оказалась слишком испуганной, чтобы ее талант проявился в дебюте, к тому же легкомысленные водевильные песенки уже тогда были не из ее репертуара. Как это часто случается в актерском мире, незадачливому артисту однажды улыбается удача, когда срочно ищется замена выбывшему из игры коллеге. Так вышло и с Ермоловой. Прима Малого театра Надежда Медведева репетировала для своего бенефиса пьесу «Эмилия Галотти» и искала актрису, которая могла бы заменить некстати заболевшую партнершу. Племянница Медведевой посоветовала ей взглянуть на юную танцовщицу Ермолову, у которой имелся несомненный драматический талант. Прима вручила Маше текст роли, та его выучила и вскоре показала Медведевой все, на что тогда была способна, и в результате получила и роль, и благословение. В этом спектакле состоялся настоящий дебют Ермоловой. После премьеры Маша написала в дневнике: «Я счастлива… нет, я счастливейший человек в мире». Публика приняла ее восторженно.

«Она все доходила в роли до чего-то, что только сама она инстинктом чувствовала, а объяснить неумела, и в стараниях понять тем больше работала, и искала, и волновалась»

(А. В. Амфитеатров)

Ермоловой не позволили оставить балетную школу; пришлось учиться еще два года, чтобы никогда больше не возвращаться к танцу. Мария отдала балету девять лет, и эти годы вспоминались ею с отвращением, как самый тяжелый период в жизни. Но зато в конце его, когда пуанты были заброшены в дальний угол, Ермолову приняли в труппу Малого театра. Впрочем, эйфория по этому поводу быстро сменилась тягостным разочарованием: изнутри театральный мир оказался не так приветлив, чист и радостен, как мечталось. Начинающая, совсем юная актриса сразу столкнулась с интригами, сплетнями и завистью коллег. И роли, которые она получала, были «не те»: не соответствовали ни ее амплуа, ни ее таланту. Изо дня в день Ермолова играла в бессмысленных комедиях случайных персонажей, пустых барышень, существовавших только для того, чтобы оттенить театральных примадонн; и неприятнее всего было находиться на одной сцене с партнерами, которые не испытывали ничего, кроме досады и злости.

В. А. Серое «Портрет Марии Ермоловой» (1905)

Своя дорога

Мария Ермолова жила, к счастью, не только в угнетавшем ее мире закулисных завистников и недоброжелателей. Была и отдушина: высокообразованный и интеллигентный круг общения в доме Митрофана Павловича Щепкина. В этом доме собирались самые интересные и прогрессивные москвичи, не только проводя время в беседах о будущем русского искусства, но и оказывая на него непосредственное влияние. Здесь были заложены основы будущего репертуара Ермоловой и подготовлен ее будущий триумф, когда для ее бенефиса подобрали и перевели на русский пьесу Лопе де Веги «Овечий источник». В роли Лауренсии Ермолова доказала, что она непревзойденная драматическая актриса. Премьера этого спектакля стала одним из самых значительных событий того времени: после представления молодые театралы в буквальном смысле на руках донесли актрису до дома.

«Великая актриса, столько лет пробывшая на сцене, кумир Москвы, создательница множества ролей, плачет как дитя от того, что… роль не идет по желанию!»

(А. Р. Кугель)

«Овечий источник» с Ермоловой был знаковым явлением не только для театра, но и для общества в целом; студенчество и интеллигенция воспринимали его как протест и вызов косности, как глоток свободы. Героиня Ермоловой поднимала народное восстание и была настолько убедительна и заразительна в своем революционном вдохновении, что зрители готовы были присоединиться. Литературовед Н. И. Стороженко так описывал происходившее на сцене и в зале: «Когда Лауренсия, бледная, с распущенными волосами, дрожащая от стыда и негодования, прибегает на площадь и сильной речью возбуждает народ к восстанию против губернатора, восторг публики дошел до энтузиазма… В этой роли вылилась вполне страстная любовь к свободе и не менее страстная ненависть к тирании, которая охватила собой юную душу артистки. Словно электрическая цепь соединила на этот раз сердце артистки с сердцами тысячи зрителей, и они слились с ней в одном чувстве». Спектакль был закрыт по предписанию полиции, но актриса уже стала кумиром публики.

Муж Ермоловой Николай Шубинский, адвокат, в молодые годы был актером (1890-е)

Случившееся не являлось просто яркой вспышкой в актерской карьере. После этой роли у Ермоловой не было не только провалов, но даже профессиональных неудач. Публика ее боготворила. Мария Николаевна стала легендой при жизни, свой неизменный успех обеспечив тем, что была к себе необычайно строга и не выходила на сцену без полной уверенности в том, что сможет завоевать зал. Один из тогдашних театральных критиков, А. Кугель, поражался: «Великая актриса, столько лет пробывшая на сцене, кумир Москвы, создательница множества ролей, плачет как дитя от того, что нет настроения и роль не идет по желанию!» Ему вторил журналист и драматург А. Амфитеатров: «Она всегда как будто недоумевала несколько перед собственным своим успехом, ее достижения всегда казались ей в чем-то недоделанными, ждущими еще каких-то новых штрихов. Она все доходила в роли до чего-то, что только сама она инстинктом чувствовала, а объяснить не умела, и в стараниях понять тем больше работала, и искала, и волновалась».

«М. Н. Ермолова играла не всегда – далеко не всегда! – ту пьесу, которая была написана. Она не всегда шла в ногу с автором. Но в ногу шла со своим… временем»

(В. М. Дорошевич)

Но глубина и серьезность, с которыми Мария Николаевна переживала каждую свою роль, неизменно вознаграждалась: например, после спектакля «Орлеанская дева» публика вызывала Ермолову на сцену больше шестидесяти раз. Мария Николаевна в полной мере испытала счастье зрительского признания. О том, насколько ее любили театралы, можно судить по этой почти юмористической зарисовке Амфитеатрова: «Была невыносимо глупая и скучная пьеса старого драматурга Ге „Второй брак“. Так ее смотреть публика съезжалась только к третьему действию – единственно для того, чтобы слышать, как Ермолова скажет своему супругу-изменнику: „Подлец!“ И на этом одном-единственном „подлеце“ пьеса благополучно ехала целый сезон и делала блестящие сборы».

Муж Марии Николаевны Николай Петрович Шубинский, адвокат и присяжный поверенный, в молодые годы был актером. В обществе шутили, что в конце концов оба супруга стали адвокатами, т. е. защитниками, только Ермолова защищала не кого-то конкретного в конкретном суде, а на сцене – сразу всех униженных и оскорбленных. Публицист и театральный критик Влас Дорошевич писал: «Кого бы ни играла Ермолова – она защищала. „Защитительным инстинктом“ эта защитница, – от благоговения пред чудным даром чуть не сказал „заступница“, – она находила оправдывающие обстоятельства».

Он же вспоминал, какое впечатление на зрителя производили самые, казалось бы, простые действия Ермоловой на сцене. В спектакле «В неравной борьбе» вполне спокойный эпизод: героиня варит варенье. Ее спрашивают: «Из чего варенье варите?» – «Из вишни». Но как Ермолова это говорит! «Можно подумать, – писал Дорошевич, – что молодая девушка варит варенье из собственной печени». И он же отмечал: «М. Н. Ермолова играла не всегда – далеко не всегда! – ту пьесу, которая была написана. Она не всегда шла в ногу с автором. Но в ногу шла со своим добрым, хорошим, великодушным временем. Счастлив тот артист – литератор, живописец, актер, – в котором время его отразится, как небо отражается в спокойной воде. Кто отразит в себе все небо его времени – днем со всей его лазурью, ночью со всеми его звездами. Национальной святыней пребудет такой художник, и критика, даже справедливая, не посмеет коснуться его и омрачить светлое шествие его жизни. Имя его превратится в легенду».

Слева направо: А. М. Горький, Л. В. Средин, М. Н. Ермолова и А. Н. Алексин (1902)

Дальше – тишина

Мария Ермолова сыграла в театре более трехсот ролей: и классических героинь Гюго, Шиллера, Шекспира, и современниц, названных зрителями «ермоловскими женщинами». Она играла в пьесах Островского, Горького, Ибсена. Станиславский говорил о совершенной простоте ее игры. «Мария Стюарт» стала еще одной вершиной ее творчества: трагическая история женщины, ожидающей казни, будоражила умы и души зрителей; Ермолова как никто умела вызывать в людях сострадание к своим героиням.

Она была и российской, и советской актрисой, соединив в своей театральной биографии два разных мира. Люди любили и принимали ее необыкновенный талант во все времена

В пятьдесят лет, чтобы не разочаровать поклонников недостоверностью, она решила отказаться от ролей молодых героинь (нарушив тем самым театральную традицию, когда вполне пожилые актрисы без всякого смущения играли юных джульетт). Это лишало ее большой части репертуара, поскольку «коньком» Ермоловой были страстные персонажи в расцвете сил, которые жили чувствами, как ее Катерина в «Грозе» Островского (над этой ролью Мария Николаевна работала снова и снова, добиваясь предельной точности).

Ермолова (Кручинина) и Остужев (Незнамов) («Без вины виноватые», 1908)

Новые, возрастные роли Ермолова поначалу осваивала тяжело; тогда она решила, что лучше какое-то время совсем не выходить на сцену: «Я чувствую, что уже не в состоянии играть ни Медею, ни Клеопатру, силы мне изменяют. Да и понятно. Тридцать семь лет я отдала сцене – и утомилась. Теперь мне нужен год отдыха, чтобы отойти от театра, успокоиться и примириться с мыслью, что я уже более не „героиня^ Сразу, на глазах у публики, мне тяжел этот переход: нельзя сегодня быть царицей, а завтра – какой-нибудь почтенной старушкой. Больше всего мне не хотелось бы, чтобы публика начала жаловаться на мою усталость. Я не хочу разрушаться у нее на глазах, этого не допускает моя артистическая гордость».

Ермолова стала первой театральной актрисой, получившей звание народной (1913)

Ермолова нашла себя и в новом репертуаре: она играла немолодых, но отчаянно страдающих женщин. Кроме того, она реализовывала свой талант в чтении стихов – читала Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Революция никак не изменила ее положения. На юбилейном спектакле, когда широко праздновалось пятидесятилетие творческой деятельности Марии Николаевны, побывал сам Ленин, и как написала коллега Ермоловой А. Яблочкина, Владимир Ильич «первым поднялся для приветствия замечательной русской актрисы». Ермолова стала первой театральной актрисой, которой присвоили звание народной, при том что она с 1905 года была заслуженной артисткой Императорских театров. Она соединила два разных мира в своей биографии, и волшебным образом люди любили и принимали ее талант во все времена. Позднее, в 1924 году, Ермоловой присвоили звание Героя Труда.

В 1921 году скончался муж Марии Николаевны; через пару лет после его смерти Ермолова покинула сцену и оставшиеся годы жила в почти полном уединении, сведя к минимуму общение с внешним миром. В марте 1928 года она тихо умерла во сне. «Великая трагическая муза нашего века, лучший друг нашей молодости», – написал Амфитеатров после ее смерти. Сегодня не существует не только возможности составить абсолютно достоверное представление о театральном таланте Марии Николаевны Ермоловой – нет уже и тех зрителей, которые могли бы поделиться собственным непосредственным впечатлением. Но в воспоминаниях людей давно ушедшей эпохи есть общее ощущение чуда, высокого трагизма, правды жизни и правды искусства.

Александра Федоровна. Последняя императрица

Супруга царя Николая II всегда казалась русскому обывателю фигурой неоднозначной. При этом невозможно не признать ее бесконечной преданности мужу и детям, ее самоотверженности и милосердия. Настоящая принцесса, образованная красавица, наделенная тонким вкусом, своего принца она встретила в ранней юности и оставалась с любимым до последнего дня. Став российской императрицей, внучка английской королевы хорошо узнала и горячо полюбила новую родину. Глубоко религиозный человек, Александра Федоровна верила, что однажды Россия снова обратится к Богу.

Свадьбы и похороны

Последняя русская императрица родилась в Германии 1872 году и была названа Викторией Алисой Еленой Луизой Беатрисой – в именах внучки английской королевы Виктории отразилось не только имя бабушки, но и матери, и высокородных теток. Конечно, эта череда имен использовалась только официально, в обычной жизни принцессу звали Алисой, как и ее мать, Алису Гессенскую. Девочку крестили по лютеранскому обряду, и в числе крестных был цесаревич Александр Александрович, будущий император Александр III.

От королевы Виктории Алиса Гессен-Дармштадтская унаследовала ген гемофилии, что сказалось на ее судьбе впоследствии. Первые утраты Алиса понесла в детстве – когда ей было шесть лет, от дифтерии скончались ее мать и младшая сестра. Это непоправимо изменило ее характер: девочка, которую все за доверчивость и открытость звали «sunny», то есть «солнышком», стала замыкаться в себе. В те времена не было ни психологов, ни психоаналитиков, способных грамотно залечить душевную травму. После смерти родных, чтобы Алиса не заразилась через предметы обихода, у нее изъяли все ее игрушки – и сожгли. Конечно, без новых кукол девочка не осталась, но потеря привычного и любимого маленького мирка не могла не привести к еще одному детскому горю. Еще ребенком Алиса начала осознавать, насколько все непрочно и хрупко в человеческой жизни, как мало в ней по-настоящему надежного, даже если ты принцесса и защищена стенами дворца.

«Смысл брака в том, чтобы приносить радость. Брак – это божественный обряд. Это самая святая и самая тесная связь на земле…»

Алиса стараниями бабушки росла в строгой и даже чопорной британской атмосфере: ее учили наставники-англичане, разговоры велись на английском языке, и даже на кухне готовились традиционные английские блюда. К образованию юной принцессы подошли очень серьезно, вплоть до того, что она прослушала оксфордский курс философии.

Николай, наследник российского престола, впервые увидел Алису на свадьбе ее сестры Елизаветы и великого князя Сергея Александровича, который приходился ему дядей. Сам Николай был тогда шестнадцатилетним юношей, почти подростком. Алиса же – двенадцатилетней девочкой. Хотя эта небольшая разница в возрасте казалась тогда очень существенной, они понравились друг другу, и Николай подарил Алисе маленькую драгоценность на память – брошь, которую девочка, воспитанная в строгости, тут же вернула юному поклоннику. Они еще раз увиделись через пять лет, когда принцесса навещала в России сестру, а в 1894 году, на очередной королевской свадьбе (на этот раз женился брат Алисы), состоялась их помолвка. Период влюбленности Николай описывал как «настоящую идиллию». Алиса ответственно готовилась к предназначенной ей роли, учила русский язык и вникала в основы православия.

Молодожены в своей любви были совершенно счастливы (1896)

Она не была единственной любовью Николая. Он был серьезно увлечен балериной Матильдой Кшесинской и от невесты этот роман решил не скрывать, тем более что отношения с танцовщицей закончились. Чтобы между ними не было абсолютно никаких тайн, Николай дал Алисе прочесть свой дневник. Принцесса оставила там несколько нежных записей. «Мне снилось, что я влюблена. Я проснулась и узнала, что это – правда, на коленях я благодарила Бога за это счастье. Истинная любовь – это дар Божий. Каждый день она становится сильнее, глубже, полнее и чище». «Мы навсегда принадлежим друг другу. Я – тебе. В этом ты можешь быть уверен. Ключ от моего сердца, в котором ты заключен, потерян, и тебе никогда не выйти оттуда».

«Мне снилось, что я влюблена. Я проснулась и узнала, что это – правда, на коленях я благодарила Бога за это счастье. Истинная любовь – это дар Божий»

Молодые люди стремились к свадьбе, но ускорить это событие пришлось по настоянию родных. Император Александр III безнадежно болел, а наследник престола, тем более русский царь, по представлениям того времени должен был быть «не мальчиком, но мужем» в буквальном смысле слова, так что Николай не мог долго оставаться холостым после смерти отца. Алиса спешно приехала в Россию и сразу после кончины императора приняла православие и стала великой княжной Александрой Федоровной (для мужа – Алике, в этом имени звучали и «Алиса», и «Александра»). Свадьба состоялась, когда в памяти еще были свежи похоронные впечатления. Алиса писала сестре: «В один день в глубоком трауре, а на другой – в элегантных одеждах для бракосочетания… сначала черные, а потом белые платья». Великий князь Александр Михайлович вспоминал: «Их медовый месяц протекал в атмосфере панихид и траурных визитов. Самая нарочитая драматизация не могла бы изобрести более подходящего пролога для исторический трагедии последнего русского царя».

И. Е. Репин «Венчание Николая II и великой княжны Александры Федоровны» (1894)

Совместная жизнь, начавшаяся с переходящих в свадьбу похорон, могла бы и им показаться плохим предзнаменованием (как и трагедия Ходынки во время коронации Николая II), но молодожены, принимая все близко к сердцу, в своей любви были совершенно счастливы и не думали ни о чем дурном.

«Весьма сдержанная и в то же время очень непосредственная, прежде всего – жена и мать, императрица чувствовала себя счастливой только среди своих»

(П. Жильяр)