Текст книги "Поминайте наставников ваших… Архимандрит Троице-Сергиевой Лавры Наум (Байбородин) в воспоминаниях современников"

В 1970-е годы по благословению Батюшки мы с Ниной побывали в Дивееве. Монастырь был в запустении, храмы находились в ужасном состоянии: стены исцарапаны, испещрены пошлыми надписями, росписи почти утрачены. На городской площади стоял памятник Ленину, указующему рукой в сторону обители, – известная поза, получившая название «верной дорогой идете, товарищи». Еще мне запомнилась береза на могиле Николая Александровича Мотовилова. В ее стволе виднелся обломок пилы, застрявшей при попытке спилить дерево. Береза была огромной – двумя руками не обхватить – и крепкой, как вера настоящего подвижника.

В то время в Дивееве жила врач-стоматолог по имени Алевтина, с которой мы познакомились в приемной Батюшки. Она-то и привела нас в скромный домик на Лесной улице, где жили три старицы: монахиня Евфросиния (Лахтионова)[21]21
  Монахиня Евфросиния (в схиме Маргарита) дожила до открытия Дивеевского монастыря.


[Закрыть], монахиня Анастасия и блаженная Анна Бобкова. Матушкам удалось сохранить икону, написанную еще при жизни преподобного Серафима. С нее он смотрел на нас как живой.

Летний вечер, проведенный в их домике, где не было даже электричества, запомнился на всю жизнь, а особенно – рассказы матушки Евфросинии.

– Вот когда будут Россию-то делить… – говорила она, ссылаясь на пророчества незабвенного батюшки Серафима.

Она сказала, что существует тетрадь, где Преподобный лично записал многие предсказания. Мы знали, что все пророчества Святого сбываются. Ведь преподобный Серафим Саровский предсказал все: и гонения, и возрождение веры в России. Последнее казалось совершенно нереальным. Да и про передел России тоже как-то не верилось. Помните строки из популярной песни: «мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз»? Никто и помыслить не мог, что может быть иначе.

– Вот когда будут Россию-то делить, вот тогда преподобный Серафим встанет и скажет, что Россия непобедима, – твердо говорила мать Евфросиния.

Именно в годы раздела России, во времена перестройки, «встал преподобный Серафим» – были обретены его святые мощи – и торжественно прошел через всю Россию в свой родной Дивеевский удел.

Матушки Евфросиния и Анастасия, вернувшись из ссылок и тюрем, смогли благодаря добрым людям приобрести домик в Вертьянове. Сейчас это уже территория Дивеева. Почти сразу к ним пришла блаженная Анна и заявила:

Монахиня Евфросиния (Лахтинова)

– Буду тут жить, я детям мамка.

В прошлом Анна была женой председателя совхоза, а когда овдовела, то Оптинский старец Анатолий (Потапов) благословил ее на подвиг юродства. Анна сказала, что боится странствовать, потому что не знает грамоты. И тогда он отправил ее в пределы Дивеева.

Евфросиния и Анастасия, бывало, сетовали, что жить рядом с блаженной нелегко. Анна могла и ударить, и крепко выругаться, ибо юродивые имеют от Бога дерзновение без обиняков показывать миру его реальное лицо. Иногда она куда-то надолго исчезала, и лишь Господь знал, по каким лесам и полям она бродила и как молилась за Россию.

Матушка Ефросиния рассказывала, что однажды ночью она увидела Анну стоявшей в белом длинном одеянии перед иконой Спасителя. После сестры удивлялись этому видению, потому что у блаженной не было такой одежды. По-видимому, такова она была в очах Божиих.

Она стояла и вопрошала:

– Господи, куда идти? – и вдруг быстро проговорила: – Знаю, куда идти! – И вновь исчезла на несколько дней.

Куда она уходила? Бог весть.

Блаженная Анна Бобкова

Иногда уезжала в близлежащий Арзамас. Там, как везде в час пик, в общественном транспорте была несусветная давка. Она садилась на пол, разложив вокруг себя множество котомок. Можно представить, какую реакцию она вызывала у окружающих: все, конечно, ругаются. А она невзирая на эти поношения молилась за своих соотечественников.

Как-то ее даже в психбольницу пытались упрятать. Доктор стал собирать анамнез (историю болезни), а мать Анна вдруг заговорила очень здраво и рассказала ему в подробностях всю его биографию – что было и что есть. Врач тотчас отпустил ее с миром. Воистину, дивен Бог во святых Своих!

По окончании учебы меня оставили на кафедре в институте, а Нина Комарова уехала по распределению в Нытву, где в порядке последипломной интернатуры работала фтизиатром.

Ее ценили коллеги и пациенты, но таков уж духовный закон: Аще приступаеши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение (Сир. 2, 1). В добрые дела обязательно вмешается дьявол.

В Нытве Нина столкнулась с первым испытанием на прочность. Главврачом тубдиспансера был наш однокурсник. Он каким-то образом узнал, что она ходит в церковь. Другой бы промолчал хотя бы ради памяти о годах студенчества, но наш сокурсник не явил никакого снисхождения. Он стал притеснять Нину и чинить ей препятствия при каждом удобном случае. Работать в таких условиях было невыносимо. Помню, в один из своих приездов в Пермь Нина буквально с порога заплакала. Столько времени ей приходилось держать в себе боль за несправедливые обиды, и вот, оказавшись среди своих, она уже не смогла сдержаться, сдали нервы.

Пока она раздевалась в прихожей, я решила закончить чтение главы Апостола, и сразу же встретились слова: Думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славою, которая откроется в нас (Рим. 8, 18). Как будто именно о ней сказал апостол Павел два тысячелетия назад.

По окончании интернатуры Нина, по благословению отца Наума, переехала во Владимир, где работала в детской больнице микропедиатром – лечила новорожденных младенцев. Но во Владимире она задержалась ненадолго, потому что Батюшка то и дело отправлял ее в места, где требовался хороший организатор. Вскоре благословил он Нину ехать в Пюхтицы. Понимая, что прижиться среди людей с другим менталитетом будет непросто, отец Наум снова отправил ее в Дивеево, чтобы просить молитв у дивеевских стариц.

Она провела с матушками несколько часов. Во время обеда блаженная Анна вдруг взяла пустую банку из-под зеленого горошка с надписью GLOBUS, повертела ее в руках и раздраженно заметила:

– Все не по-русски написано! Все не по-русски написано! – с этими словами она отбросила банку в сторону.

Тогда Нина не придала ее словам большого значения. К тому же она спешила, надеясь успеть к вечернему поезду. Но матушка ее задерживала своими разговорами. Пришлось смириться, потому что уехать без благословения Нина не дерзнула. В какой-то момент она поняла, что на поезд все равно уже не успеет, и махнула рукой. Однако, приехав на Горьковский ж/д вокзал, узнала, что поезд опоздал на несколько часов. Она появилась на перроне прямо перед его прибытием.

Прощаясь с матушкой Анной, Нина спросила:

– Можно когда-нибудь снова к тебе приехать?

– К Настьке с Фроськой приедешь! – ответила старица.

То есть к монахиням Анастасии и Евфросинии, которые жили вместе с ней. И точно, когда Нина в следующий раз приехала в Дивеево, праведница Анна уже отошла ко Господу.

В Пюхтицах у Батюшки было много духовных чад как в самом монастыре, так и за его оградой. В монастырь молодых брать запрещалось, за этим строго следили и желающим иноческой судьбы чинили препятствия, например отказывали в прописке. Батюшка благословлял таких «кандидаток» селиться рядом с обителью, чтобы учиться монашескому образу жизни.

Нина устроилась врачом в местную больницу, а кроме того, опекала сестер из батюшкиных чад, живших возле монастыря. Они сами строили себе дома, выполняли тяжелые мужские работы, но при этом никогда не роптали, напротив, все делали с радостью и воодушевлением. Приезжала и я в Пюхтицы во время отпусков, чтобы потрудиться во славу Божию. Помню, как мы затаскивали наверх тяжеленные ведра с бетоном по приставной лестнице.

Медицинские заключения эстонские врачи, само собой разумеется, писали по-эстонски. Нину это раздражало, потому что она не знала языка. Тогда-то она и вспомнила тираду матушки Анны, прозорливо пародировавшую недовольную докторшу: «Все не по-русски написано!» И до нее дошел смысл преподанного ей «урока»: все перипетии судьбы надо принимать терпеливо, видя в них Божественный Промысл.

В частном доме прописаться было намного проще, чем в монастыре, но и здесь встречались почти непреодолимые препятствия. Начальницей паспортного стола в том районе была очень властная женщина. Ее побаивалась даже решительная Нина Комарова. Однажды, увидев чиновницу на улице, она мгновенно свернула за угол, только бы с ней не встречаться. Девчонки, приехав в Лавру, пожаловались Батюшке на эту «грозу Пюхтиц», что не дает им спокойно жить.

Старец ответил пространно:

– Скажите ей, пусть читает Псалтирь.

С тем они и ушли в недоумении с неразрешенной, как им казалось, проблемой. Разве можно оголтелой атеистке сказать такое?

Вдруг эту женщину поймали на взятке, в то время это было очень строго, и ей грозили большие неприятности. И она сама к ним пришла:

– Девочки, помогите!

Тут они и сказали:

– Читайте Псалтирь.

Она послушалась, и вопрос разрешился безболезненно для чиновницы. С тех пор отношения у них стали лучше некуда.

После Эстонии Батюшка благословил Нину переехать в Ярославль, трудиться псаломщицей при храме в поселке Песочном. Врачом она больше не работала. Естественно, приходили «товарищи» из органов, интересовались, почему она оставила профессию врача. На таких собеседованиях она держалась спокойно и просто.

Когда в 1992 году Русской Православной Церкви был передан Суздальский Покровский монастырь, Батюшка благословил инокиню Нину принять участие в возрождении древней обители. Вскоре владыка Владимирский и Суздальский Евлогий (Смирнов) постриг ее с именем София в честь преподобной Софии Суздальской и возвел в сан игумении.

Монастырь стал преображаться и с каждым годом становился краше, обретая прежние величие и силу, только мало кто знает, чего это стоило сестрам и прежде всего матушке игумении.

Помнится, когда Нина попала к Батюшке первый раз, он спросил ее:

– Тебе сколько лет?

– Двадцать шесть.

– Ну вот, половину жизни ты уже прожила, а может, и больше.

Нина подсчитала – 52 года. «Ну, когда это еще будет!» – подумала она.

И вот, когда приблизился этот возраст, у матушки Софии обнаружилось онкологическое заболевание. Она вспомнила слова Старца и стала готовиться к смерти – привела в порядок личный архив и прочее.

Но она была еще очень нужна Церкви, и Батюшка стал за нее сугубо молиться. Он приезжал в Суздаль и служил с сестрами молебен о здравии игумении Софии. Одна из монахинь после рассказывала:

– Батюшка приехал, когда все мы были в печали, – матушка находилась после операции в больнице в тяжелом состоянии. Как же Батюшка тогда молился! Помню, стоит он посреди коридора в сестринском корпусе и поет со слезами: «Господи, исцели болящую!» И мы все, нас человек тридцать было, поем с ним и тоже плачем.

Игумения София (Комарова) – настоятельница Суздальского Покровского монастыря

Молитвами духовного отца игумения София прожила еще двадцать лет.

Когда-то, в начале 1970-х, Нина привела к Батюшке своего племянника Владимира – высокого, худенького 17-летнего юношу. Он только что закончил школу и приехал в Москву из Самарканда (туда в свое время направили по распределению его родителей) поступать в какой-то престижный вуз на физико-математический факультет.

Мы уже знали тогда, что главное не пропустить мимо ушей первые слова Батюшки, потому что именно в них заключалась воля Божия.

Старец стал как бы экзаменовать Володю, задавал ему трудные вопросы по математике и физике. Он на все вопросы ответил правильно.

Батюшка сказал:

– Ну, я бы тебя принял. – И мы поняли: он поступит.

Володя действительно поступил.

Нина очень беспокоилась о нем: как же такой неприспособленный к жизни мальчишка, всю жизнь проживший с мамой-папой, окажется в общежитии, да еще в Москве, где столько соблазнов… Она часто приходила к Батюшке и просила молитв о своем племяннике. И однажды Старец ей заметил:

– Что ты все Владимир да Владимир, он для тебя уже как идолок стал. Лучше бы ты о других заботилась, уделяла бы им внимание, и тогда Господь поможет тем, кто тебе дорог.

И могу утверждать: именно так – для других – прожила свою жизнь игумения София.

Господь помог ее племяннику. Володя успешно окончил институт, и его направили работать в Сергиев Посад, причем сразу же предоставили хорошую квартиру в новом доме. Потом из Самарканда приехала его невеста, очень милая девушка Галя, и они создали крепкую семью. Впоследствии Володя стал священником, а матушка Галина – его надежной помощницей. Протоиерей Владимир по сей день служит в одном из храмов Русской Православной Церкви.

Когда-то моя мама могла сказать в утешение: «Думал-думал – жить нельзя, передумал – можно!»

Так же бывало, когда мы приезжали к Батюшке со своими скорбями и казалось, что дальше уже и жить невозможно. Но, видимо, не зря имя Наум обозначает «утешитель». Этим даром Батюшка обладал в полной мере. Сколько раз мы приезжали к нему под гнетом скорбей, кажется, что распрямиться уже нет сил, а уходили «веселыми ногами».

Когда я заканчивала работу над диссертацией и была уже в творческом отпуске, моя сотрудница, начмед больницы Людмила Николаевна Арефьева, предложила помощь, а именно сделать в типографии графики. Компьютеров тогда еще не было, и свои научные работы мы печатали на пишущих машинках, а всю графику приходилось выполнять вручную.

Людмила Николаевна считала себя атеисткой, но лишь в соответствии с тенденциями эпохи «развитого социализма». О религии она вообще никогда не задумывалась.

Когда я похоронила маму (отец мой умер еще раньше), коллеги мне часто говорили:

– Валентина Васильевна, как же вам, наверное, скучно одной жить…

Им представлялось: частный дом, топится печь, и я в полутьме одиноко грущу.

Я удивлялась тому, как же вольготно могут люди жить, что остается время скучать. Когда живешь с Богом, жизнь наполнена до краев.

Только Людмила Николаевна понимала меня. «Идет тебе одиночество, – говорила она, – жаль только, что в тебе пропадает хорошая мать и хорошая свекровь».

Это говорилось шутя, и мы обе смеялись.

Как говорил преподобный Антоний Великий, единственный способ богопознания – доброта. Природная доброта Л. Н. позволила ей всей душой утвердиться в истине богопознания. Она приняла Крещение, а после и в Лавре побывала, и Батюшка очень тепло ее принял. В последние годы жизни Л. Н. постоянно ездила на наше подворье в Кольцово помогать сестрам. Там на монастырском кладбище она и упокоилась.

Но вернемся во время нашей работы в мединституте. Однажды она позвонила мне и сказала:

– Я к тебе зайду.

– С «кривыми»? – обрадовалась я, потому что как раз собиралась в Москву и эти «кривые» были бы весьма кстати.

– Нет, с одной прямой, – лаконично ответила она и положила трубку.

В тот же вечер Л. Н. предупредила меня, что три наши сотрудницы обеспокоились по поводу моей веры в Бога (догадаться об этом было нетрудно). Сообща они решали, что можно предпринять в отношении меня. Ничего хорошего это не предвещало и ставило под угрозу мою защиту.

Поехала я в Лавру к Батюшке. Рассказала обо всем своему духовному отцу, а когда подняла голову, то увидела, что он в своем кресле… спит.

Что же, думаю, делать-то? Будить не буду, подожду, когда проснется. Я знала, как мало времени остается у него для сна. Конечно, в общей приемной полно народу, но и они подождут. Лишь потом я поняла, что он молился с закрытыми глазами. Вдруг Батюшка открыл глаза и сказал:

– Господь все управит.

Больше я ничего не уточняла и ушла с легким сердцем – знала, что так и будет, по слову его, а значит, и по воле Божией.

Пока я была в творческом отпуске, у сослуживиц, озаботившихся моим религиозным сознанием, случились какие-то неприятности в жизни, и им стало, что называется, ни до чего.

На следующий год я спокойно защитилась в Москве.

Подобных случаев молитвенной помощи отца Наума за все годы его духовного руководства не счесть. Не сомневаюсь, что тысячи людей, переступивших когда-либо порог его кельи, – а приходили чаще всего со скорбями, – могут сказать то же самое: приходили с грузом проблем, грехов, забот, болезней, а уходили с пасхальной радостью в душе.

В одном из интервью митрополит Тихон (Шевкунов) сказал, что, общаясь со старцами, человек испытывает удивительное чувство защищенности. Всем, кто знал старца Наума, это понятно и знакомо.

Мне помнится, как однажды, в мае 1986 года, была я в командировке в Москве и собиралась уже уезжать, но, конечно, заехала в Лавру к Батюшке получить на дорогу благословение.

Рано утром, часов в пять, я стояла на литургии в Трапезном храме. Вдруг ко мне подошла тетя Аня Перетягина и сказала, что вышел Батюшка, на приеме у него только одна женщина и больше никого нет. Я поспешила туда, женщина уже уходила, и в этой маленькой каменной комнатке стояла я на коленях перед Батюшкой, он разбирал бумаги, лежавшие на столе, задавал вопросы по ходу дела, брал записки с какими-нибудь купюрами, отдавал их мне с поручением кого-то записать на сорокоуст, а ненужные бумаги складывал в мою раскрытую сумку.

Было ощущение абсолютной ясности, когда никаких вопросов не возникает, их просто будто бы и не существует. На душе – ясный день, казалось, что впереди все замечательно, солнечные дали. Какая была возможность! Ведь многие проблемы даже не успевали решать, когда приезжали, так много было всегда народа. Потом, когда я в течение суток ехала в поезде, так жалела: ну что же не спросила о столь многих вещах!

Это чувство защищенности испытываешь у Гроба Господня. Ощущение, что тебя очень любят, и ты в полной уверенности, что Господь не предает, не продает, не бросает, не оставляет, только бы сам ты от Него не отвернулся, не ушел на страну далече. Впрочем, даже и тогда, как Господь Сам же свидетельствует в притче о блудном сыне, не перестает Он любить и ждать.

Валя Шкирмина[22]22
  В настоящее время является насельницей Пермского Успенского монастыря..


[Закрыть] попала к Батюшке еще раньше нас с Ниной. В Загорск она приехала по заочному благословению отца Тихона (Агрикова) в 1967 году. Когда этот пастырь был вынужден покинуть Лавру, многих своих духовных чад он направил к отцу Науму, тогда еще совсем молодому иеромонаху.

В Загорске Валя жила на квартире у женщины по имени Вера, которая тоже стала окормляться у отца Наума. Вале очень хотелось последовать ее примеру и исповедоваться у этого строгого монаха, но она не решалась сама подойти. Однажды Батюшка сказал Вере:

– Пригласи ко мне ту девочку в шубке, – имея в виду Валю.

Видимо, сам преподобный Сергий исполнил желание «той девочки». Так она обрела духовного отца.

К тому времени Валя закончила педучилище, но у нее было большое желание заняться медициной. Она сказала об этом Батюшке, и он благословил ее поступать в мытищинское медучилище. Однако там у нее даже заявление не приняли, потому что в училище брали только с московской пропиской. Правда, на всякий случай ей сказали:

– Приезжайте в день экзаменов, вдруг будет недобор, тогда возьмем вас.

Приехала она в августе, но ей еще более категорично заявили, что без прописки никого не возьмут.

Недели через три, когда уже начался учебный год, отец Наум предложил ей:

– Попробуй еще раз съездить.

Валя стала отказываться:

– Нет, не примут. Мне уже дважды отказали, да и прием окончен.

Старец продолжал настаивать, тогда она подумала про себя: «Ну откуда ему здесь, в Лавре, знать правила приема? Монахи живут за стенами монастыря и многое не понимают в мирской жизни. Что ж, съезжу за послушание, а после скажу: вот, съездила, но, как видите, не взяли».

Игумен Наум

В училище ее встретили как долгожданную гостью (видимо, она оставила хорошее впечатление и запомнилась им):

– Как хорошо, что вы приехали! Мы вас ждали. Согласны работать уборщицей? А параллельно можно будет учиться.

Конечно, она согласилась. А через полгода появился приказ о ее зачислении.

Училище Валентина окончила с отличием, а впоследствии многим батюшкиным чадам помогла в него поступить.

За Богом мы решили следовать безвозвратно и по сторонам старались не смотреть. Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия (Лк. 9, 62). Однако молодость есть молодость, случалось, что кто-нибудь и оглядывался нам вслед. Известно, что в таких случаях и бес тщеславия не дремлет, о чем так ясно говорил преподобный Иоанн Лествичник.

Однажды мы приехали в Лавру вместе с Ниной Комаровой. У обеих были подобного рода переживания, и мы рассказали о них Батюшке. Выслушав нас, он не без сочувствия сказал:

– Конечно, вам труднее, – и поведал два случая из своей фронтовой жизни.

Шла война. Николай Байбородин проходил службу в авиатехнических частях. Девушки, работавшие на кухне, иногда подкармливали солдатиков. На вопрос, чем вас отблагодарить, девчата, они отвечали: «Приведите к нам Николая».

Но он на их приглашения не отзывался.

Как-то раз Николай вместе с товарищем гулял по берегу реки вдоль лесной опушки. Видит, навстречу идут две девушки. Он оценил обстановку и понял: товарищ его сейчас повернет в сторону с одной из них, а ему придется остаться с другой. Тогда он… предложил искупаться. И вот он плавает и плавает, плавает и плавает – компания устала ждать. А выйдя на берег, заявил:

– Ужас, как я продрог, побегу в казарму – отогреваться.

Таким образом смог избежать сомнительной ситуации.

Потом был еще более выразительный эпизод. Николай отдыхал на своей койке в казарме, когда вошла одна из девушек и прилегла рядом. Он сделал вид, что крепко спит. Незваная гостья все, конечно, поняла и ушла.

Батюшка рассказал нам и о случае, произошедшем с его духовным отцом, архиепископом Иоасафом, когда он служил в Ташкенте в сане игумена. Одна из прихожанок попросила освятить ее жилище. Когда отец Иоасаф пришел, женщина недвусмысленно заперла дверь на ключ. Бедному монаху пришлось бежать через окно и пробираться по крышам соседних домов, спасаясь от притязаний блудницы, – прямо как библейскому Иосифу.

Дьявол ненавидит целомудрие и делает все, чтобы испачкать человеческую душу и соблазнить на грех. Но и награда за воздержание велика от Господа. «Велико есть победить самого себе. Многие победили много тысящ людей, многие покорили грады и государства; но себе самих победить не могли, понеже с самими собой не имели брани, без которой победа не бывает. Всякая бо победа без брани, а брань без врагов не бывает…» (свт. Тихон Задонский).

Сержант Байбородин

Старец не раз говорил:

– Особенно Господь благоволит к сохранившему девство чистое. Такая девица легко пройдет мытарства и сразу окажется в раю.

Однако часто напоминал о случае, описанном в «Письмах Святогорца», где речь идет об инокине монастыря, которая каждый день ходила на службы, вела себя благочестиво, но не заботилась о чистоте своих помыслов и мечтала об одном юноше – представляла, как он приходит к ней, обнимает, целует. Она стыдилась каяться в этом на исповеди. Внезапно инокиня умерла. Игумения молилась о ней и в тонком сне увидела свою духовную дочь в геенне огненной. Инокиня не прошла мытарства, потому что, сохранив девственным тело, умом была блудницей.

Батюшка говорил, что блудный бес наглый и может искушать человека даже на смертном одре. Чтобы отбиться от него, необходимо уже на стадии прилога любой нечистый помысл открывать на исповеди. Батюшка рассказывал о старом лаврском монахе Ф., который многие годы прожил в монастыре, подвигом добрым подвизался (2 Тим. 4,7), но хранила его память образ некой Ольги. В час смертный бес воскресил этот образ в его сердце и даже уязвил его плоть (в последний миг временной жизни!), и душа пошла в ад. Видимо, это открыто было прозорливым очам Старца. О таких ушедших во ад он имел дерзновение сугубо молиться.

Одна духовная дочь Батюшки вспоминала: «Стою я один раз в приемной отца Наума, он о чем-то говорит с посетителями, а мне пришла в голову мысль, что, наверное, была у Батюшки любимая девушка. Вдруг он поменял тему разговора и сказал: “А я за свою жизнь ни одну девушку не обнял и не поцеловал”. Мне очень неловко стало…»