Текст книги "Одушевленный ландшафт"

Это «что-то» описывается отношениями и признаками. Первое – указание на местоположение: включение, принадлежность к совокупности мест, ареалу, соседство и удаленность (обычная мера удаленности – расстояние, не обязательно пространственное и метрическое). Второе – количественная (плотность населения или биомассы) или качественная определенность, свойство (доминирующая группа, тип растительности).

Эта сплошность особенно явлена в сравнении с обычным линейным текстом, составленным дискретными знаками. В ландшафте нет отдельностей, соответствующих знакам, но они могут быть на карте, презентирующей пространство ландшафта, хотя карта сплошная. Места как компоненты ландшафта могут соседствовать, но невозможна ситуация, когда между местами с присущим им ландшафтом есть нечто, ландшафтом не являющееся. Если места сопряжены границей, то эта граница не иноприродна, а соприродна ландшафту и сама есть особая часть ландшафта; в типологии ландшафтов граница – особый тип мест [Каганский 2001а]. Границы в ландшафте (и тексте?) – реально-телесные «швы», а не просто паузы, пробелы, лакуны в классификационной онтологии.

Согласно фон Икслюлю, К. Д. Старынкевичу, видимо, и В. И. Вернадскому и И. Хофмейеру при дискретности организмов последний не является минимальной единицей земной жизни в силу связности/сплошности геомериды (биосферы).

Морфология и семиотика сплошных сред не разработаны.

Этому сплошному многообразию присуща окрестностность. Все осмысленные характеристики ландшафта осмыслены только для места ненулевых размеров, даже в идеализации несводимого к точке. Плотность населения или биомассы характеризует некоторую площадь, место. Равно доминирующая порода деревьев, этническая группа, тип растительности, тип расселения не может быть реализован и быть мыслим для точки. Аналогия – отношение макроскопических и микроскопических параметров в физике. Первые, такие как температура воздуха, требуют некоторого размера, поскольку температура – осредненная мера скорости движения ансамбля молекул, имеющего размер. Отдельная молекула тоже неточечна, но на макроскопическом уровне размер занимаемого ею пространства может быть представлен как точечный, если пренебречь квантово-механическими эффектами; молекула не имеет признака «температура». Физические явления сплошных сред, например изучаемых в гидроаэромеханике имеют макроскопические и микроскопические параметры. Ландшафт не микроскопичен – любая порция ландшафта макроскопична, микроскопические признаки неосмысленны.

Окрестность – не контур, не ячейка, не тело; это место, где ландшафт сам себя являет; феноменология, а не геометрия. Бессмысленно вопрошать или утверждать о форме и границах этих окрестностей, но осмысленно об их размерах. Если окрестности в исследовании превращаются в площадки описания, тогда они получают форму и границы, возникает и задача оптимального их конструирования и размещения, репрезентативной их сети.

Множество окрестностей для реальной территории бесконечно и не счетно. Прямо противоположная точка зрения отождествляет окрестности с минимальными ареалами; тогда множество окрестностей конечно. Здесь в понимании (постулировании?) морфологии ландшафта семиотическитекстовая («минимальный ландшафт[4]4
  В российском природном ландшафтоведении есть элементарная минимальная неделимая единица, фация, размером 10² – 10⁵ м²; все районы «собраны» многоступенчатым объединением фаций. Студенты-ландшафтоведы «в поле» должны прутиком прочертить точную границу огромных природных стран, исходя из многоуровневого вложения и наличия базовой дискретной единицы.


[Закрыть] как буква/слово) и биологическая (как клетка) парадигмы неосознанно объединяются. Если принятие «парадигмы кирпичиков» исключает проблему окрестностей, то принятие окрестностей не ведет к принятию более конкретных допущений о морфологии ландшафтного пространства и потому предпочтительнее.

Уподобление морфологии ландшафта клеточно-тканевой структуре организма очень привлекательно, но в целом неправомерно, поскольку в ландшафте нет гомолога клетки не просто как условно выделяемого блока невысокой целостности (этого сколько угодно), а как самостоятельной высокоорганизованной связанной интегрированной отдельности с выраженными естественными границами. Но особые типы таких ландшафтов существуют – см. советское пространство с его отчетливо отдельными административными регионами [Каганский 2001а].

Выше шла речь об атрибутивности масштаба не только для исследования ландшафта, но и для его существования. Такие телесные элементы ландшафта, как отдельные кристаллы, листья, гвозди, горошинки перца (очевидно, дискретные), непосредственно не входят в ландшафт в силу того, что они существуют в масштабе, нерелевантном ландшафту.

Но имеющие площадь скопления горных пород, леса, промышленные зоны, селитьба – входят. Поясним это важное обстоятельство остраняющим примером. Кастрюля бульона, тарелка бульона, ложка бульона и капля бульона имеют атрибут «вкус» и представляют разные порции этого блюда, но для отдельных молекул супа этот признак бессмыслен. Ландшафт всегда представлен неточечными порциями. Текст также всегда представлен и считывается порциями. Аналог вкуса – смысл, разный для разных порций ландшафта в разных масштабах.

Для разных явлений размеры порций различаются иногда на порядки; иногда порции операционализированы – например, площадки описания растительности различны для разных ее типов Для микроорганизмов достаточно 10^–4м², растительности с древесным ярусом 10⁴ м², расселения людей 10⁷ м². (Для понимания разных слоев содержания текста необходимы порции разных размеров.) Здесь правомерно говорить о контекстах, памятуя, что смысл фрагмента текста различается при переходе от контекста к контексту. Само значение признаков ландшафта (как по количественной, так и по качественной шкале) существенно зависит от размера порций. В природном ландшафте упоминавшиеся природные зоны «проступают» лишь при огромных визуально-картографически и эмпирически данных порциях, как и типы и районы городского расселения. Эквивалентно содержательно – но не логически – утверждение о заданности феномена лишь в определенном масштабе. В строго сциентистском подходе истинное значение признака должно быть инвариантно размеру порции; размер порции жестко производен от процедуры измерения, от которой не должно зависеть истинное значение. Если это так, то для текста истинным смыслом будет смысл, вообще не зависимый от контекста и его размера – но это абсурд. Тогда ландшафт и текст масштабно не инвариантны, контекстуально не свободны. Даже однородный ландшафт масштабно неинвариантен.

Аналогия существенна – и текст и ландшафт даны и осмысливаются порциями; пример последней – текст на странице, но не абзац. Для разбиения же текста на такие презентационные порции, как страница, воспринимаемый смысл зависит от ее размера и конкретики расчленения на порции, поскольку при порциях размером в одно слово (тем более в одну букву) на странице восприятие смысла текста если и возможно, то крайне затруднено, а его смысл «сдвинут», восприятие же поэтического текста уже невозможно. При расчленении абзацев текста на малые порции восприятие затрудняется (например, запрет «висячих строк»); характерно наличие в порции нескольких строк. Район – естественная порция ландшафта, районирование как процедура расчленения суть нарезание ландшафта на такие порции, где разумно работать с материалом и содержанием ландшафта.

Рамочность культурных артефактов известна; фрагмент текста на странице – это порция со «слабой» рамкой. Текст произвольнее членится на порции при печати и особенно чтении на мониторе, нежели ландшафт. Для продуктивного восприятия ландшафта и карты ландшафта размер порции должен быть достаточно велик (настенные карты); причем размер здесь трояк – истинный размер тела ландшафта, смысловой размер, размер графического экрана. Налицо резкое обеднение картины ландшафта у поколения монитора относительно поколения бумажных карт. Ландшафт – сплошная пространственная среда, данная порциями, обычно рамочно.

С начала научной географии дискутируется соотношение континуальности (непрерывности) и дискретности, особенно остро для растительности и природного ландшафта. Непрерывность ландшафтного покрова обсуждается как значимый признак; аргументы ее сторонников достаточно весомы и многочисленны. Компромиссное решения – семи-континуальность: полуконтинуальность-полудискретность ландшафтного покрова. С порционностью это прямо не связано, связь с окрестностностью существенна, но она лежит вне рамок данной работы. Ландшафт – сплошная семиконтинуальная порционная среда. Самая большая, предельная порция ландшафта и одновременно район – географическая оболочка Земли как целое, культурного ландшафта – антропосфера.

Уже то, что ландшафт возможен и реален как сюжет дискурса, исследования и культурных презентаций, служит особого рода доказательством того, что ему присущи и другие особенности. Сплошно-непрерывная аморфно-однородная среда, как и множество изолированных бессвязных мест, не может быть основой и ареной жизни, в том числе и жизни человеческой, и ее невозможно исследовать. Значение ландшафта, его существенность для жизни очевидна. Но дело еще в ином. В дискретно-текстовой культуре разнообразие – различие отдельных экземпляров. Различны люди, растения, животные, слова, тексты, картины. Они удачно названы собирательным термином «отдельность» [Кордонский 2001]. В общем случае окрестностности не являются отдельностями, а порции могут быть превращены в отдельности особыми процедурами. Разнообразие множеств отдельностей – полиморфизм. Разнообразие сплошной среды – гетерогенность. Самый простой случай гетерогенности – различия отдельных мест любого размера. Таков и природный, и культурный ландшафт.

Дифференциация ландшафта сама структурна, «ступенчата», есть однородные сгустки – немонотонность дифференциации. Простой пример – известные широтные природные зоны: тундра, хвойная тайга, смешанные леса, степь etc – качественные ступеньки, а не совершенно непрерывные изменения. Но в их основе – монотонно меняющийся количественный параметр, увеличение солнечной радиации (и теплообеспеченности) с севера на юг. Для антропогенных районов налицо спектр качественно различных зон; монотонный признак – расстояние от центра.

Для природных ландшафтов есть мнение о жесткой дифференциации, своего рода зернистости. Иногда эти мельчайшие зерна в географии человека именуют местами. Проблему зернистости можно разрешить, теоретически представив абсолютно однородный изотропный ландшафт. Проступят ли тогда зерна? Для культурного ландшафта явно проступят (например, в теории центральных мест), для природного ландшафта – неизвестно, теоретической схемы абсолютно однородного природного ландшафта нет. Это вопрос об исходной (не исторически, а логико-генетически) гетерогенности. Но даже эта абсолютная гетерогенность не обязана принимать дискретную форму, а может быть континуальным полем; таковы приземные слои атмосферы – существенный компонент ландшафта. Ландшафт дан как сплошность типа облачного неба, где есть и отдельные облака. Культурный ландшафт может выглядеть как звездное небо и выглядит таковым на ночных космических снимках. Разные компоненты ландшафта занимают разное место по шкале «дискретность – континуальность», но даже у водных и воздушных масс налицо вполне определенные довольно узкие четкие границы, например, атмосферные фронты. Вопрос в общем виде не решен и, наверное, не может быть решен. Все такие суждения должны быть масштабно-конкретными.

Регулятивные принципы

Принцип соответствия – между разными компонентами ландшафта места есть непротиворечивая взаимодополнительность вплоть до «гармонического сочетания» [Берг 1931]. Ее отсутствие влечет деформацию компонентов и трансформацию места в целом; если культурный слой ландшафта не соответствует природному, то это влечет дисфункциональность культурного ландшафта. Соответствие не имеет однозначного характера; на базе одной и той же природной основы разные культурные, в том числе этнические, группы выращивают разные ландшафты. При проектировании культурного ландшафта суждение становится принципом функционального соответствия – функции места, использование его ресурсов определяется особенностями природной основы. Но это лишь частичная детерминация. Принцип обобщается до соответствия разных слоев ландшафта.

Существенен позиционный принцип [Родоман 1999]. Ландшафт места и его функции в большей вмещающей совокупности мест зависит от его пространственного положения, расположения относительно всех существенных иных мест; добавляю смысл, включая символическую компоненту. Между особенностями места и его положением существует неслучайная (но недетерминистическая) связь. Иногда это может быть судьбоносно – [см. анализ для событийности Белоруссии осени 2020 года: Каганский 2020].

Экзотическое обобщение – статусная детерминация – детерминирующее положение в пространстве статусов. «Судьба» места зависит не только от телесно-вещественных компонентов и пространственного положения, но и от статуса в культуре; в СССР и России – прежде всего государственно-институционального статуса. Статусная детерминация имеет важным случаем детерминацию семиотическую – в частности, нормативную. Положения и статусы растождествляют места, ведут к разной культурной трансформации тождественной природной основы и формированию разных культурных ландшафтов. Налицо аналогия с текстом – большая для позиционности (место в произведении и его композиции) и некоторая для статусности (разный смысл текстуально тождественных реплик у разных персонажей). Но если положение чаще уникализирует места, то статусы бывают унифицирующие и диверсифицирующие.

Обобщенный принцип соответствия: географическое положение места – пространственная форма (структура) – смысл, роль, функция места. Это реальная закономерность и одновременно эвристическое требование к конструированию, вернее выращиванию и самих ландшафтных комплексов и их культурных презентаций (научных знаний, образов, стратегий и пр.).

Принцип обязывающего соседства – при совместимости или дополнительности свойств соседних мест их граница позитивна и контактна, взаимодействие – взаимно обогащающее, переходная зона совмещает пространственные и смысловые элементы соседних мест и богаче их содержанием. При несовместимости соседних мест граница оказывается негативной и барьерной, на границе происходит взаимное стирание форм (стерезис по Аристотелю), а переходная зона беднее содержанием, нежели смежные места, не содержит полноценных форм. Пример продуктивной переходной зоны – классический пригород, совмещающий ландшафтные формы и культурные практики городской и сельской жизни; широкие опушки в лесостепи, где большим деревьям присущи яркие индивидуальные формы. Жесткий пример негативной переходной зоны – свежие вторжения вулканической лавы в лесные ландшафты; советские трофейные территории, где полноценный ландшафт разрушен, а новый не создан. Ситуация границ и переходных зон в целом труднее и сложнее [Каганский 2018].

Для ландшафтного покрова значительны и значимы переходные зоны – опосредований типа лесотундры с переходной по жизненным формам растительности, зон типа лесостепи, где нет «лесостепной растительности», но налицо мозаичное чередование лесных и степных массивов до зон активного взаимодействия атмосферных фронтов или фронтов боевых действий (представление о первых сформировано на материале вторых в Первую мировую войну). Оценка доли переходных зон – примерно от 1/10 до 1/3 суши. Это эко-тональность. Наличие переходных зон – экотонов между контрастными ареалами – правило. Если аналогом границ в тексте естественно счесть знак точки, фразу «Конец фильма», заглавие текста, то аналоги переходных зон в культуре имеют место на других уровнях. У Бахтина и Лотмана вся культура переполнена границами; однако трудно сделать подобные суждения поверяемыми без концептуально-наглядных схем членения пространства культуры, ее районирования и картографирования.

Для ландшафта, данного в познавательном созерцании (особенно в путешествии) и культурном преобразовании касательно границ налицо парадокс. Ландшафт содержит как свой важнейший компонент не столько границы, сколько проблему границ, разграничения и саморазграничения. Проведение (человеком) границ в ландшафте – культурная практика. Культура постоянно вопрошает о своих границах и границах в себе, сама есть порождение и снятие границ.

Разнообразие ландшафта – и разнообразие характерных направлений. Ландшафт анизотропен, равно природный и культурный. Направление максимального градиента или иное существенное – характерное направление; иногда оно совпадает с осью симметрии. Дифференциация и сложность ландшафта проявляются в наличии комплектов характерных направлений. Реально известные места имеют как минимум три характерных направления. Здесь различия с текстом разительны – как линейный он имеет одно характерное направление, учитывая графическую презентацию – два. Но плану содержания большого художественного произведения (равно и живописному полотну) присуще очень много характерных направлений. Интересно, что и в ландшафте, и в тексте есть глобальные, общие характерные направления (в ландшафте это «север – юг» и «центр – периферия») и локальные характерные направления отдельных семейств мест (аспектов повествования, сюжетных аспектов живописного полотна).

Очень четко структурировано мифологическое пространство, явно полианизотропное с несколькими характерными направлениями, представляющее «полуземной» ландшафт. Однако методологический взгляд порождает вопрос, оно само по себе такое четкое? Или структуралистская метода порождает четкое описание? Правомерен ли семиотический подход к мифологии (тем более иконописи), где отсутствует главный семиотический атрибут – немотивированная связь означаемого и означающего, там эта связь как раз мотивирована; для ландшафта ровно то же самое.

Перечисленные особенности морфологии ландшафта как сплошной среды одновременно имеют телесный и семантический аспекты. Первый означает локализацию «сгустков» ландшафта, а второй то, что эти морфологические элементы имеют смысл для их обитателей и иных наблюдателей, особенно путешественников. Дело не только в том, что возможно какое-либо описание, а в том, что всякое место имеет смысл и ценность для человека (согласно биосемиотике – и для всех живых существ). Сложным представляется вопрос о тех самых лакунах, наличие которых в ландшафте мы категорически отрицаем – областях, которые «ничем не являются». Если считать, что мифологическое пространство полно описывает пространство традиционной культуры и традиционного ландшафта (хотя это и не изучалось), то в нем заведомо нет лакун. От лакун следует отличать необитаемые, табуированные, ценностно-негативные области, но они безусловно имеют смысл, хотя бы понимаемый и описываемый негативно и даже апофатически.

Пространство природного и культурного ландшафта

Пространство культурного ландшафта, изученное еще недостаточно, обнаруживает как сходство, так и различие с пространством природного ландшафта; несомненны и преемственность, и изоморфизм пространственных форм.

Оба пространства: сплошны (хотя бы потенциально), закономерно многоаспектно и многоуровнево дифференцированы, полимасштабны, для разных масштабов имеет место своеобразие пространственных форм и закономерностей. Соотношение масштабно-специфичных и масштабно-инвариантных форм – общая проблема самого существования и исследования природного и культурного ландшафтов. Оба пространства представлены в существенной мере зональными (в широком смысле) системами или районами на основе зон с выраженными погранично-переходными зонами (экотонами). Существенны системы характерных направлений, дифференцирующих ландшафт («верх – низ», «север – юг», «запад – восток», «океан – материк», «центр – периферия» и др.). Сложность ландшафта связана с числом и разнообразием характерных направлений; вероятно, эта сложность и может быть представлена числом характерных направлений.

Природный и культурный ландшафт: сходство пространств:

• сплошность;

• закономерная многоаспектность;

• многоуровневая дифференциация;

• полимасштабность;

• районность;

• зональность;

• значимость переходных зон;

• дифференцирующие характерные направления.

Пространство природного ландшафта в высшей мере сплошно и плотно; эта полная и яркая реализация той сплошной среды, о которой выше шла речь. Оно по преимуществу соткано однородными районами и зонами, однородно-районно и зонально, хотя все больше внимания привлекают горизональные связи. Это закономерная мозаика – лоскутное одеяло разнообразных ландшафтных тканей. Основные различия в природном ландшафте связаны с расстояниями, а основные контрасты – межрайоные/межзональные.

Главное различие пространств природного и культурного ландшафта в том, что последнее – комплекс преимущественно разнородных узловых (коннекционных) районов на основе связей; оно чрезвычайно неравномерно, концентрировано и поляризовано, в том числе линейно, и «нанизано» на транспортно-коммуникационный каркас. Пространственная неравномерность распределения и концентрации людей и материальной инфраструктуры в культурном ландшафте несравненно выше, чем биоты в природном ландшафте; она еще и качественно иная – для пространства современного культурного ландшафта характерна сетевая концентрация; пространство традиционного аграрного ландшафта более сходно с природным. Для культурного ландшафта, по-видимому, более значим фактор географического положения. Пространство культурного ландшафта куда более анизотропно, дифференцировано самими направлениями.

Тогда главные специфические черты пространства культурного ландшафта:

• значительная анизотропность;

• сетевая анизотропность;

• доминанта географического положения;

• статусная детерминация;

• ведущее характерное направление «центр – периферия»;

• ведущий фактор – (негеометрическое) расстояние от центра;

• концентрическая зональность «центр – периферия»;

• не однородные, а разнородные, узловые (коннекционные) районы;

• различие, дополнительность и взаимодействие функций мест;

• ведущая роль потоков, связей, комплементарности мест;

• резкая неравномерность и концентрация;

• линейная концентрация и поляризация;

• сетевая концентрация и поляризация;

• саморазграничение.

Природный ландшафт разграничивается (районируется) в общем с внешней исследовательской и/или инженерной позиции. Но коль скоро географ есть мыслящий сгусток ландшафта, то его членение есть своеобразная рефлексия и природного ландшафта. Культурный ландшафт саморазграничивается собственными культурными компонентами и практиками. Отсюда вывод, что статус районирований и границ в природном и культурном ландшафте принципиально различаются по позиции, однако логически (структурно) общи. Но исследовательское расчленение культурного ландшафта является (должно быть) диалогом с его саморасчлениями.

Резюмирую категории пространственной морфологии ландшафта:

• сплошность;

• семиконтинуальность;

• окрестностность;

• порционность;

• гетерогенность;

• комплексность;

• многослойность;

• масштабность;

• полимасштабность;

• анизотропность;

• районность;

• зональность;

• позиционность;

• экотональность;

• статусная детерминация.

Три атрибута и индикатора ландшафта

Теперь представлю морфологию ландшафта принципиально иначе по подходу. Если феномен можно постигать/ исследовать некоторыми способами/методами/техниками, и это хорошо известно и доказано в рассмотренном выше отношении (показано), то в основании (продуктивной применимости) этих методов уже лежат базовые представления о феномене. Сама применимость методов должна многое говорить о феномене, особенно если этих методов несколько и они разные. Тогда получаем новый дополнительный список атрибутов морфологии ландшафта:

• путешествуемость;

• районируемость;

• картируемость.

Тогда ландшафт – объемный многокомпонентный телесно-смысловой комплекс поверхности Земли на природной основе, картируемый, районируемый и путешествуемый.

Аналогично текст – знаковый комплекс, который можно читать, реферировать, переводить etc. Возможность путешествования – интегральный индикатор типа пространства. Чем полноценнее путешествие, тем ближе его пространство к ландшафту.

Эту особенность ландшафта – путешествуемость (термин образован по модели «дифференцируемость функции»). Путешествие – активное включенное постижение разнообразия ландшафта движением в трех сопряженных пространствах: ландшафтном, личностном и когнитивном. Эти пространства имеют общие узловые точки [Каганский 20016; Каганский 2018].

Коль скоро путешественник познающее существо, «живой прибор», то создание представления о предмете посредством экспликации оснований продуктивной работы этого прибора вполне правомерно. Дифференцируемыми и интегрирование функций – способ их изучения, отсюда соответствующие функции именуются дифференцируемые и интегрируемыми, их свойства – дифференцируемость и интегрируемость. Для пространственных ландшафтных сред – их аналоги путешествуемость, районируемость и картографируемость; из них дедуктивно выводимы многие важные существенные особенности ландшафта. Кстати, функции, описывающие (почти любой) «рельеф» ландшафта, – дифференцируемые, «гладкие».

Литература

Арманд А. Д. Ландшафт как конструкция // Изв. Всес. географ. – об-ва, 1988. – Вып. 2. – Т. 120. – С. 120–125.

Арманд Д. Л. Наука о ландшафте. – М.: Мысль, 1975. – 286 с.

Берг Л.С. Ландшафтно-географические зоны СССР. Ч. 1. – М.; Л.: Сельхозгиз, 1931.

Визгин В.П. Генезис и структура квалитативизма Аристотеля. – М.: Наука, 1982. – 429 с.

Каганский В.Л. Районирование как расчленение континуальных предметных сред // Классификация в современной науке. – Новосибирск: Наука, 1989. – С. 129–140.

Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М.: Новое литературное обозрение, 2001а, 576 с.

Каганский В.Л. Путешествие в ландшафте и путешествие в культуре // Культура в современном мире: опыт, проблемы, решения. 2001б, вып. 2. С. 3–18.

Каганский В.Л. Культурный ландшафт: основные концепции в российской географии // Обсерватория культуры: журнал-обозрение. – 2009. – № 1. – С. 62–70.

Каганский В.Л. Путешествия теоретика // ГЕОГРАФИЯ И ТУРИЗМ / GEOGRAPHY AND TOURISM, 2018. № 1.

Каганский В.Л. Беларусь: география и судьба страны // 7 искусств, 2020, ноябрь.

Кордонский С.Г. Циклы деятельности и идеальные объекты. М.: Пантори, 2001. 176 с.

Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики. М., 1927. URL: https://litresp. ru/chitat/ru/%D0%9B/losev-aleksej-fedorovich/forma–stilj–virazhenie/4

Родоман Б.Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. Смоленск: Ойкумена, 1999. 256 c.

Семенов-Тян-Шанский В. П. Район и страна. М.; Л.: Госиздат, 1928. 311 c.

Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М., 1983, с. 227–284.

Тюнен И. Изолированное государство. М.: Изд-во газеты «Экономическая жизнь», 1926.

Чебанов С.В. Мерономия С.В. Мейена: к 40-летию формулирования. 2017. URL: http:// www.paleobot.ru/pdf/03_2017_14.pdf

Справка об авторе. Владимир Леопольдович Каганский, к г. н. Теоретическая география и теория классификации; ландшафт и культура Северной Евразии. Институт географии РАН, Москва. [email protected]