Текст книги "Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов"

– Сон был, – прошептал Ахмет, – страшный сон!

И дрожал он весь, потому что ветер усиливался, и был он резкий и холодный.

Встал Ахмет, вышел из-под скалы и начал взбираться на горы.

– Утром я был богат и знатен, а вечером стал нищим, и голову мою ищет палач, – проговорил он. – Такова судьба. Что завтра станет со мной, то скрыто от меня и от тех, которые хотят погубить меня.

И вдруг он вспомнил, как в городе люди искали клады и в безумии своем убивали один другого.

И захохотал он. Поднялся на камень, смотрел вниз и хохотал, как безумный.

В стороне от дороги, по песчаной степи, тащился Ахмет.

Солнце палило, и воздух был, как пламень печи, и песок горяч, как раскаленные угли. Дышать было трудно, ноги подламывались, жажда и голод мучили его, а вокруг нигде не было тени: лежали одни серые и желтые пески, то поднимаясь холмами, то опускаясь впадинами; на них кое-где торчали кусты колючки, жесткой, как дерево, и Ахмет с большим трудом вырывал эти кусты, жевал их корень, чтобы обмануть жажду, но был горек этот корень и вызывал тошноту.

И не было сил у Ахмета идти дальше, и упал он на раскаленный песок.

«Смерть», – мелькнуло у него в голове, и начал он терять сознание.

И смутно чувствовал он, что кто-то кричал над ним, кто-то толкал его. Но ни поднять голову, ни двинуть рукой или ногой у него не было сил. Потом почувствовал, как влага влилась в его рот, прошла в желудок, и жизнь стала возвращаться к нему. Открыл он глаза и увидел сизое небо, человека и около него коня.

Человек этот был степной разбойник. Нападал он на одиноких людей, грабил их и некоторых из них брал в плен, потом продавал в рабство.

Увидел он, что Ахмет еще молод и что за него можно будет взять пять туманов, решил спасти его от смерти. Снял он с седла мех с водой, напоил Ахмета, а когда тот совсем пришел в себя, достал из переметной сумы мелко искрошенный сухой лаваш, смешанный с кусочками сухого козьего сыра, и дал ему.

– Ешь, мой сын, – ласково говорил ему разбойник. – Ешь, да благословит тебя Аллах и сохранит жизнь твою на благо людям!

Подкрепил пищей силы Ахмет и опять напился воды из меха.

Но едва он открыл рот, чтобы поблагодарить своего спасителя, как тот кинулся на него, свалил и быстро скрутил ему руки назад. Потом обвязал вокруг его туловища один конец аркана, другой взял в руку и сказал:

– Ну, сын мой, поднимайся и пойдем, а будешь упрямиться, я плетью заставлю тебя слушаться, если же и плеть не поможет, снесу с тебя голову.

Сел разбойник на коня и поехал. И потащился за ним Ахмет, проклиная свою судьбу.

«Неужели конец наступает?» – думал он.

А солнце пекло, и опять начал уставать он. Разбойник, ругаясь, кричал на него, бил его плетью, но сил от этого у Ахмета нисколько не прибавлялось. Рассердился разбойник и хотел убить Ахмета да раздумал.

– Жаль, если пропадут три тумана, – проговорил он, слез, напоил его и опять тронулся в путь.

К вечеру добрался он до речки, заросшей камышами, остановился на берегу ее ночевать. Коня стреножил, пустил на траву, набрал сухого камыша, кустарника, развел огонь, закусил, напился, а остатки положил перед Ахметом.

– Ешь, собака! – сказал он.

– Как я буду есть, если у меня руки связаны? – возразил Ахмет.

– Нагнись и ешь, – ответил разбойник.

– Нет, – сказал Ахмет. – Я не буду так есть. Пусть я умру от голода и жажды, и ты лишишься пяти туманов: я еще молод, и за меня могут дать эти деньги.

«Это верно», – подумал разбойник и сначала связал Ахмету ноги, а потом развязал руки.

Ахмет не мог дотронуться до пищи, потому что занемели, одеревенели его руки.

И потом, как они отошли, он стал разминать пальцы и не торопясь начал есть лаваш и сыр.

– А ты совсем не умный человек! – сказал он разбойнику.

– Молчи, собака! – крикнул на него разбойник. – Ты не умный, потому что ты в плену у меня. А чем я не умным кажусь тебе? – спросил он. – Говори!

– А вот чем, – ответил Ахмет, – целый день ты со мной находишься и не можешь видеть, что я не простой человек.

– Кто же ты? – спросил разбойник.

– Я – сын хана и только временное несчастье ввергло меня в нищету, – сказал Ахмет.

Удивился разбойник и не поверил ему.

– Врешь ты, собака! – крикнул он. – Я заставлю тебя замолчать…

– Это в твоей власти, – промолвил Ахмет. – Но ты посмотри на мои руки – они мягки и мозолей нет на них.

Подошел разбойник к нему, склонился, чтобы рассмотреть его руки…

– Покажи, покажи, – проговорил он и вдруг почувствовал, как Ахмет вцепился руками ему в горло и сдавливал его.

Хотел было разбойник крикнуть, но в голове у него помутилось, схватил было Ахмета рукой, но туман совсем заволок его мозг. И упал он на Ахмета, а тот напряг все силы, до боли стиснул зубы и сдавливал, сдавливал горло разбойника, и пальцы его закостенели, и потом ему стоило немалых усилий разжать их.

Разбойник был мертв. Ахмет сбросил его с себя, взял его кинжал, перерезал на ногах аркан. Потом снял с разбойника одежду, надел на себя.

– Как бы еще не ожил, – проговорил он и ударом сабли отрубил разбойнику голову, которую вместе с трупом бросил в речку. Достал он из сумы лаваш, сыр, закусил.

Засмеялся он и проговорил:

– Судьба изменчива: кто вчера был богат, тот сегодня нищ, кто смеялся, тот плачет, кто побеждал, тот побежден и его уже нет на свете. И ты, Ахмет, не говори, что ты будешь делать завтра, ибо это не от тебя зависит. Но в то же время будь смел, никого и ничего не бойся!

Радости отца Нисы меры не было, когда он снова увидел свою дочь, которую он считал погибшей. И радость его разделяли вельможи, сановники, и было сделано через глашатаев распоряжение, чтобы и народ высказал свою искреннюю радость по случаю такого необычного события в ханстве, что народ и исполнил.

И в ханстве отца принца тоже великая радость была: хан, давно уже не получая известий о сыне, считал его погибшим и оплакивал его кончину. Радость его была велика еще и потому, что сын его не только нашел свою возлюбленную, но и отбил ее у разбойников, в плену у которых она находилась. От сына узнал об этом он, от него же узнал он, как он преследовал десять разбойников, пока не перебил их всех. Хотя и сомневался хан в том, что разбойников было десять, но на радостях готов был верить и этому.

– Весь в отца! – говорил он про сына вельможам и сановникам. – Так же неустрашим и отважен!

Вельможи и сановники хором вторили хану и, кроме того, добавляли, что молодой принц мудр и добродетелен, как его отец.

Ниса тоже много рассказывала о своем пребывании в плену у разбойников, но отзывалась о них с большой похвалой.

– Мне, как женщине, ни один из них ничего дурного не сделал, – рассказывала она. – Меня они своей сестрицей называли.

– Это потому, что ты сумела внушить им уважение к себе, – заметила ханша, а сама ни одному слову дочери не верила. «Все лжет», – думала она.

Была сыграна пышная свадьба. Пир следовал за пиром. С двух ханств были созваны музыканты, певцы и сказочники, и в музыке, и в песнях, и в сказках прославлялись как сами новобрачные, так и их родители. Муллы гадали по звездам, по луне о судьбе Нисы и ее мужа и единогласно предсказали им счастливую и безмятежную жизнь.

На площадях для народа жарили и варили быков, наваливали горы лаваша, а крепкой браги, от одного ковша которой человек становился пьяным, выкатили сто больших бочек. Плясунам, канатоходцам и фокусникам было приказано развлекать народ.

В ханском дворце по ночам зажигались потешные огни, а на улицах зажигали смоляные бочки.

Наконец, кончились свадебные пиршества, и ханы занялись управлением народа, а народ – работой.

Ниса жила во дворце своего мужа. И в первые дни своего замужества она заметила, что стал он угрюм и молчалив.

– Милый, что с тобой? – спросила его однажды. – Отчего ты так задумчив и холодом веет от твоего молчания?

– Меня обида великая съедает, что ты уже была женой мошенника и вора Керима, – ответил принц.

Заплакала Ниса.

– Милый?! – воскликнула она. – Но что же было делать мне, когда он насильно увез меня, и ты тогда спал… Я кричала о помощи, и ты не слышал, потому что ты сон любил сильнее меня.

– Не говори неправды! – возразил принц. – Я спал не по своей вине, меня усыпила злая мачеха. Ты же, если бы любила меня, должна была бы предпочесть смерть, чем стать женой подлого вора, который к тому же потом мучил тебя тяжелой работой.

И разгневанный ушел он.

Ниса долго плакала.

– Так вот какова его любовь! – с горечью воскликнула она.

И вспомнила, как Ахмет увез ее, вспомнила, как на лесной полянке он называл ее пышной розой, на лепестках которой дрожат капельки утренней росы, вспомнила первый день своей работы на пристани и тот вечер, когда в каморке на постоялом дворе стоял он перед ней на коленях и целовал ее исколотые иглой пальчики.

И еще сильнее заплакала она.

– Он любил меня, сильно любил! – вздохнула она. – И зачем, зачем разбогател он? – воскликнула она. – С богатством и пропала любовь.

Но сейчас же вспомнила, как тяготилась она работой на пристани, как ей хотелось тихой и покойной жизни.

И плакала она, и от слез распухли глаза ее. Старой служанке поведала она свое горе, а та, в свою очередь, рассказала ей, что принц лгал о сладких лепешках, ибо, когда он ехал похищать Нису, мачехи уже не было в живых: за два дня перед тем, за обедом она подавилась рыбьей костью и умерла. Потом старуха рассказала, что сонный принц был замечен со стены воином, разбужен и приведен к отцу Нисы, а тот, узнав, что он проспал свою возлюбленную, ругал его и смеялся над ним, а дочь свою проклял. Потом вызвал к себе его отца и рассказал о позорном поведении его сына. Отец ударил сына по щеке и, угрожая проклятием и лишением наследства, приказал ему ехать искать свою возлюбленную.

– Так вот оно что! – сказала Ниса, засмеялась и возненавидела своего супруга, и жизнь во дворце стала в тягость для нее, и не могла забыть она лесной полянки и ясного солнечного дня.

И раз, когда муж, смеясь, сказал ей, что она была любовницей грязного вора, она крикнула, задрожав от гнева:

– Ты хуже вора – ты лгун и трус! Тебя по щеке били.

Он побледнел.

– Я убью тебя, если ты скажешь еще одно слово, – проговорил он, заскрипев зубами.

– Убивай! – крикнула Ниса. – Мне жить с тобой, обманщиком, тошно. Ты хуже самой последней женщины. У тебя ни чести, ни совести нет! Трусливый лгунишка ты!

– Какой я лгун? Кого я обманул? – крикнул он. – Если знаешь, должна сказать, а не бросать слов на ветер.

– Хорошо, я скажу, – ответила она и рассказала все, что слышала от служанки.

– Это ты старую ведьму наслушалась? – проговорил он и ушел.

Утром старую служанку нашли в саду мертвой…

– От старости умерла, – говорили во дворце, а по темным уголкам шептались, что принц ее удавил. И шепот этот дошел до Нисы, и сразу она съежилась, ожидая и себе подобной же участи.

Пришел муж и сел около нее.

– Нам надо поговорить, – сказал он.

– Говори, я слушаю, – тихо и покорно ответила она.

И он начал говорить о том, что раз судьба соединила их, то и должны они устроить свою жизнь так, чтобы не быть один другому в тягость, а для этого надо забыть прошлое и даже в минуты гнева не вспоминать его.

– Да, да, – так же тихо и покорно проговорила Ниса. – Забудем прошлое… Пусть умрет оно!

Но долго она не могла забыть прошлого. И жила она одинокая, увядала ее молодость, и с нею и красота пропадала, и радости не было в ее жизни.

Потом привыкла она к постылой жизни, а когда стали рождаться у нее дети, она совсем покорилась, стала безропотной рабой мужа и уже больше не вспоминала о лесной полянке.

Ахмет на коне разбойника поехал в ближайший город, остановился на постоялом дворе и крепко уснул после пережитых страданий. Под утро увидел он во сне свою мать. Как и там, на горе, стояла она истерзанная, израненная и плакала. И хотел он заглянуть ей в глаза, и не удалось ему это сделать. Проснулся он и долго думал о матери.

– Бедная матушка! – впервые пожалел он ее. – Нет, – сказал он потом, – надо начать новую жизнь. Буду работать, трудиться.

Поднялся с постели и поехал на базар коня продавать, чтобы на вырученные деньги маленькую торговлю начать.

На базаре он обратил внимание на толпу, которая кого-то окружала; подъехал к ней, увидел, что среди нее, на разостланной циновке сидел заклинатель змей, забредший из Индии. Был он оборван, как нищий, и весь смуглый. Перед ним стояла круглая, закрытая черной тряпкой корзина. Заклинатель приоткрыл тряпку, взял тростниковую флейту и начал насвистывать. Из корзины высунулась голова змеи, потом выползла и сама змея – серая, длинная и толстая… Голова ее поднималась все выше и выше и, как маятник, мерно покачивалась из стороны в сторону. Разинув рот, из которого высунулось раздвоенное жало, стала она на конец хвоста, изогнула шею, по-прежнему покачивалась, и вдруг упала на заклинателя, обвила его шею, голову. Потом, быстро развиваясь, сползла с него, подняла голову и шипя поползла в толпу. Толпа с криком шарахнулась, Ахмет тронул коня, и тот сделал скачок в сторону. Поднялся заклинатель, схватил змею за хвост, пустил в корзину и потом смеясь крикнул Ахмету:

– Эй ты, воин! Змеи испугался? Ха-ха!

Вспыхнул Ахмет.

– Помолчи, черная собака! – крикнул, выхватил саблю, замахнулся на заклинателя.

Но в это время полетели из толпы в него камни, палки. Два-три камня попали в него и коня. И, не помня себя, с обнаженной саблей бросился он на толпу, ударил и раз, другой, третий и поскакал с базара.

Всполошился весь базар, и заревела, завопила тысячная толпа.

В городских воротах воин хотел было преградить ему дорогу, но он ударом сабли свалил его.

За городом он остановил было коня, но увидев, что из города скачут к нему всадники, помчался снова и скрылся из вида.

– Вот тебе и начал новую жизнь! – проговорил усмехаясь Ахмет, сидя в тот же вечер в лесу. – Что же! – пожал он плечами. – Не захотели люди, чтобы я начал трудовую жизнь, я начну иную, от которой им не станет весело.

И с того вечера стал он грабить по дорогам.

О грабежах заговорили в городе, и хан послал ловить разбойника, но Ахмет удачно скрывался.

В скором времени к нему примкнуло еще несколько разбойников, образовалась грозная шайка, не дававшая никому пощады. А затем к шайке со всех сторон начали стекаться бежавшие преступники, рабы, бездомные бродяги, и громадная, в триста человек, голодная, обозленная и жестокая толпа собралась вокруг Ахмета. Она не только грабила на дорогах, но нападала на селения, небольшие города, поджигала их, жителей грабила, убивала. Ханские войска не могли уничтожить разбойников, потому что при виде их они старались рассеяться, чтобы снова соединиться. И с каждым днем все росла разбойничья шайка и грозной становилась она не только для одного, но и многих ханов. От разбоев терпели и сельские, и городские жители: сельчане боялись выезжать на свои пашни, терпели голод, вследствие чего и торговля в городах сильно упала. И решили несколько соседних ханов сразу двинуть на разбойников свои войска. Разбойники были окружены, и о бегстве им нечего было думать.

– Нас всех смерть ожидает! Так продадим же дорого свою жизнь! – обратился Ахмет к разбойникам. – Кто останется в живых, тот пусть заранее знает, что враги предадут его самой мучительной казни.

– Умрем, умрем, но не сдадимся! – кричали разбойники и, когда начался бой, дрались отчаянно и под их ударами таяло ханское войско. Но последнее подавило разбойников своею численностью. Разбойники были перебиты, оставшиеся преданы мучительнейшим пыткам. Но и ханским войскам не дешево досталась победа: они потеряли почти половину своих воинов.

Среди убитых разбойников искали Ахмета и не могли найти, потому что его не было там: израненный, истекающий кровью он успел бежать в лес, забрался в чащу, где и упал без чувств.

Долго лежал он в забытьи, а когда пришел в себя, прошептал:

– Вот когда конец моей жизни настал!

Но он ошибся: случайно нашел его дровосек и хотел было предать в руки властей, но Ахмет уговорил его не делать этого, обещая по выздоровлении щедро наградить золотом, которое он закопал в лесу.

Дровосек соблазнился. Перевязал Ахмету раны, перенес его в сухую пещеру и каждый день навещал его, принося ему пищу и питье. Ахмет стал поправляться и, когда мог подняться и ходить, попросил дровосека принести ему одежду рабочего, а сам тем временем выкопал награбленное золото.

Принес дровосек одежду, Ахмет надел ее и дал своему благодетелю горсть золотых.

– Смотри, – сказал он ему на прощанье, – будь осторожен: не болтай никому о золоте. А впрочем, как хочешь, так и поступай. – И ушел…

Дровосек только неделю потерпел, а там стал хвастаться своим золотом, и в один вечер был убит и ограблен.

Направился Ахмет в ференгский город, ибо знал, что ни в одном из ханств ему нельзя жить, не рискуя быть казненным. С большим трудом добрался он до него и случайно встретил там своего соотечественника, который навсегда поселился в чужом городе. Нанялся Ахмет к нему в работники и в течение года служил верой-правдой, в то же время знакомясь с чужестранным языком, нравами и обычаями.

И увидел он, что если держать себя осторожно, в чужом городе можно будет зажить недурно.

Уйдя от хозяина, он начал маленькую торговлю. Затем вложил он в нее награбленное золото, и она быстро стала расти, развиваться. Вот тут-то и случилось с ним великое несчастье.

Хотя и далеко жил он от своей родины, но понимал, что и здесь враги могут расправиться с ним, если узнают его, тем более что в город нередко приезжали с родины купцы с товарами. И чтобы не быть узнанным кем-либо из них, он начал носить чужестранное платье. Сбросил с себя халат, заменил его сюртуком, тяжеловесную папаху – шляпой, а чевяки – сапогами.

Однажды заказал он на базаре сапожнику хорошие сапоги.

Сапожник был отличным мастером, но был и незаурядный пьяница и негодяй. Взял он у Ахмета сапожный товар, пропил его, а сапог так и не сшил. Пришел к нему Ахмет, стал его бранить, называя «подлым обманщиком», а сапожник рассердился и ударил его сапожной колодкой по голове.

Зашатался Ахмет, застонал и упал.

Сбежался народ и увидел, что купец умирает…

Постонал-постонал Ахмет и умер, а перед тем, как испустить дух, усмехнулся.

И удивился стоявший около него народ, что в такую страшную минуту он усмехнулся.

А чему усмехнулся Ахмет, – эту тайну унес он с собой в могилу.

С сапожником же поступили, как с убийцей: сначала томили его в тюрьме, потом судили, потом при громадном стечении народа на площади палач отрубил ему голову.

Из книги «Легенды Кавказа»

Каменная невеста
^{(Осетинская легенда)}

Дорога в Лагат-Хинцаг, один из аулов Горной Осетии, пролегает по долине шумной речки Гизель-дон.

Направо и налево тянутся, постепенно повышаясь, лесистые горы; вдали, в воздушной синеве, вырисовываются скалы предгорий Снегового хребта, а над ними одиноко стоит весь белый Казбек.

По пути встречаются молодые рощи, поляны с множеством цветов яркой окраски, старинные курганы, Бог знает, кем и над чьими могилами насыпанные.

Долина сужается, переходит в ущелье, дорога круто поднимается в гору, в область камней и скал. Тут все голо и сурово, лишь кое-где ползет меж камней низкорослый кустарник; черные альпийские галки с красными клювами и лапками срываются со скал, ныряют в воздухе; из пропастей тянутся молочно-белые туманы.

С дороги спускается в котловину тропа, выходит на полянку. На полянке трепещет мелкими листочками тощая, искривленная ветром березка, торчат старые, почти сгнившие пни – видно, что здесь когда-то был лес.

На краю полянки стоит невысокая скала, дикий красноватый камень, очертаниями своими напоминающий человеческую фигуру.

Похоже на то, что кто-то начал старательно вырубать в этом камне голову, руки и оставил свою затею.

Осетины же говорят, что кирка никогда не прикасалась к этому камню: молодой девушкой когда-то он был.

Мой приятель, старый Биппо, да будет мир его душе, знал много из того, что происходило в давнее время в горах, знал и про то, как Гошиах, девушка, красотой одаренная, стала диким камнем.

Самые старые люди не помнят, когда это случилось, но думать надо, что времени немало с тех пор протекло.

Аул стоял тогда внизу, почти у берега Гизель-дона. В ауле жил молодой джигит Кавдин.

Весна жизни тронула его сердце, и полюбил он Гошиах, дочь старых родителей.

Бог не забыл девушку: стан стройный дал ей, щеки ее нарумянила утренняя заря, и темная ночь начернила ее брови.

Кавдин легко мог бы схватить ночью Гошиах, в горы увезти, и она стала бы его женой. Но не хотел он делать этого: не хотел родителей ее оскорблять.

Сватов он послал к ним и за дочь калым предложил в десять коней, сто баранов и коз.

Какие родители не отдали бы дочь за такой калым?

И родители Гошиах согласны были взять его, но все же сказали сватам:

– По обычаю мы можем не спрашивать согласия дочери, но будет лучше, если сам Кавдин поговорит с ней.

Ответ стариков узнал Кавдин и спрятался за камнями около тропинки, по которой девушки утром и вечером ходили из аула к речке за водой.

Как рубас (лисица) куропатку карауля, поджидал он вечером Гошиах.

Уже все девушки прошли к реке, воды в кувшины набрали и вернулись в аул. Гошиах, девушка своенравная, последней пришла.

Издали ее завидев, Кавдин поднялся, навстречу пошел.

Гошиах остановилась, на него посмотрела.

– Караулишь? – спросила она, усмехаясь.

И от одного этого слова сердце его затрепетало, как раненая птица.

– Гошиах, – сказал он, – я люблю тебя. Дай мне большую радость – будь моей женой. Все сделаю, что скажешь. Хочешь – поеду в набег, табун лошадей пригоню?

Гошиах в ответ головой покачала.

– На что мне лошади? Ведь я не табунщик! – засмеялась она и потом сказала: – Если ты меня любишь, то принеси из леса ночной свет Кады Рухса[13]13
  Кады Рухс – горный дух, покровитель лесов.


[Закрыть].

Никто раньше о таком калыме не слыхал, и у джигита сердце как будто оборвалось.

– Гошиах, – тихо проговорил он, и голос его задрожал, – кто может взять свет Кады Рухса? Родился ли такой человек?

Девушка плечами вздернула.

– Я думала, что ты джигит, а ты еще лапту (мальчик), – сказала она, усмехаясь. – Пойди прочь! – гневно крикнула она, Кавдина с тропинки толкнула и пошла к реке.

За такую обиду мужчине платят ударом кинжала, а Кавдин, не помня себя, крикнул:

– Я принесу свет Кады Рухса!

И в лес он ушел.

* * *

Ночь темная настала. Кавдин на полянке стоял, дожидаясь, когда свет лесной заблестит.

И вот ветер по деревьям зашумел, в ветвях чинары яркий зеленый свет вспыхнул, и голос, подобный гневу Уацилла[14]14
  Уацилла – Илья-пророк – громовержец.


[Закрыть], загремел:

– Ю, ю махицей хуждыр нэй! Ю – Кады Рухс (Я – один, – другого кроме меня нет! Я – Кады Рухс!)

И джигиты, не боящиеся смерти, тоже иногда страх испытывают: колени у Кавдина задрожали, и он чуть не упал.

Голос Кады Рухса снова послышался, но уже тише он был.

– Эй, мальчуган, – крикнул он, – я знаю, зачем ты пришел, и за твою дерзость мог бы жестоко наказать тебя, но исполню твое желание, если ты скажешь, что для тебя дороже: жизнь ли твоя, или девушка, которую ты любишь?

Что дороже – как было ответить на этот вопрос?

Кавдин любил Гошиах – это правда, но и жизнь свою он тоже любил! И еще не ответил он, а Кады Рухс уже знал его мысли.

И крикнул он ему:

– Не стоишь ты девушки: жизнью своею ты больше любви дорожишь! Девушка мой свет полюбила, и будет вечной невестой моей. Взгляни, ничтожный, повыше головы своей!

Страхом душа джигита наполнилась, но голову он все же поднял и увидел, что высоко над землей, озаренная светом, шла Гошиах и опустилась на поляне.

Громко закричал Кады Рухс и засверкал огнями.

И в душе Кавдина уже не было сил выдержать этот страшный крик, и упал он, как мертвый.

* * *

Сколько времени прошло, не знал Кавдин, и когда снова жизнь он почувствовал, поднялся и увидел Гошиах, шедшую от чинары: от Кады Рухса девушка шла.

Побежал он навстречу ей, позабыв свой страх.

– Больше жизни люблю я тебя! – сказал он.

Остановилась девушка, и Кавдин увидел, как превратилась она в камень.

И в глазах его свет потух, и душа его стала темна.

Пошел он, и не знал, куда идет.

Потом охотники нашли его мертвое тело: под скалой, в камнях, забрызганных кровью, лежало оно.

Сколько зим прошло с тех пор – кто их считал? Но много-много прошло, а каменная Гошиах, вечная невеста Кады Рухса, все еще стоит.

Весной, в темные, беззвездные ночи, Кады Рухс приходит к ней, и тогда живая Гошиах бродит по поляне.

Свет яркий бежит по траве, по камням, и Кады Рухс громко поет.

А рано утром гаснет его свет, и Гошиах снова превращается в камень.

Из книги «Певец гор и другие легенды Северного Кавказа»