Текст книги "Еще не сожжены мосты. Выпуск 5"

– Что ты задумал? – спросил его Витька.

– Надо идти туда ночью, ты пойдешь со мной сегодня!

Витькины глаза округлились.

– Нет, страшно, ночью я не пойду, давай лучше днем.

– Нет, днем нельзя, мы их спугнем, надо идти ночью, или пойду один, а ты мне не друг.

– Да ладно, – захныкал Витька, – подумаешь, сразу уж и не друг.

Мальчишки еле дождались ночи. На поселок опустилась тишина, только мерцали звезды и ярко светила луна да кое-где лаяли собаки. Витька взял фонарик на всякий случай и толстую струганую палку, и они молча отправились на то место. В лесу выбрали поляну и уселись на мягкий мох. Земля была теплая, сухая, ничего не было слышно, кроме крика ночных птиц.

Неожиданно над лесом, у горизонта, завис светящийся шар. Витька толкнул Лёшку и хотел бежать. Лёшка прижал его к земле своим телом и показал кулак. Шар приблизился к земле, раскрылся, из него вышли двое, только теперь они были не в темных, а в блестящих костюмах. Вместо головы у них были желтые круглые шары, они светились. Двое неизвестных отправились в сторону поселка.

– Пойдем за ними, – сказал Витька, и они двинулись за странными существами на довольно большом расстоянии.

До поселка оставалось с полкилометра. Вдруг Витька увидел, что их путь резко изменился, они направились к темному сооружению.

– Что их там заинтересовало? Там же нет ничего интересного, – сказал Витька. – Да там же трансформаторная будка!

– Ты знаешь, что сейчас будет? – шепотом сказал Лёшка. – Эй, подождите, не ходите туда, нельзя! – неожиданно заорал он и бросился догонять странных существ.

Заметив бегущего человека, существа ускорили шаг, как бы убегая от него. Лёшка не отставал. Существа то исчезали, то появлялись снова. Витька видел их еще некоторое время вдали, и все исчезло. Витёк что есть сил бросился бежать в поселок. Он поднял на ноги всех: родителей, друзей, полицию, но тщетно, ни Лёшки, ни тех двоих обнаружить не удалось. После этой истории Витьку наказали и никуда не отпускали из дому. Витька сильно тосковал по другу и верил, что он найдется.

– Джон, они возвращаются. – Стивен направил горящий взгляд на Джона. – Они взяли объект. Как ты думаешь, это не опасно для нас?

– Думаю, что это как раз то, что нам нужно. Мы должны разгадать тайну Голубой планеты. Давай не будем торопиться, посмотрим, что они прихватили для нас.

Скоро в иллюминаторе показался блестящий шар. Он завис над поверхностью, раскрылся, из него вышли двое, с собой они несли странную фигуру. Джон дал сигнал, двое положили ее на поверхность и остановились. Джон и Стивен, надев костюмы, спустились к ним. Они увидели существо с четырьмя конечностями и круглой головой. Джон наклонился над ним, существо не подавало никаких признаков жизни.

– В лабораторию его, – сказал Джон, и все вернулись на корабль.

Стелла закрылась в лаборатории и не выходила довольно долго. Все замерли в ожидании. Наконец Стелла вызвала к себе Джона.

– У нас могут быть проблемы. – Она многозначительно взглянула на мужа.

– В чем дело? – Джон весь напрягся. – Не молчи, говори, что ты медлишь?

– Джон, я обследовала объект, взяла все анализы и сделала снимки, убедилась, что он живой организм, скорее всего, человек. Значит, на Голубой планете есть условия для жизни, люди живут там. Я обследовала все его органы: у него есть мозг, он разумное существо, возможно, похожее на нас, но нам нельзя брать его с собой, он не выдержит слишком длительных путешествий. Он может заразить нас инфекцией, микробами, которые нам неизвестны.

В бокс вошел Стивен:

– Стелла, доложи мне результаты своего обследования.

Стелла не успела ничего сказать. Послышались стоны, объект зашевелился и открыл глаза.

– Пить, – еле шевеля губами, прошептал он.

– Стелла, сотри ему память, он может быть очень опасным для нас. Мы телепортируем его обратно, туда, где взяли.

– Но Стивен… – Стелла хотела возразить ему.

– Не обсуждается, – резко оборвал Стивен и вышел из бокса.

Стелла дала понять Джону, чтобы он тоже покинул бокс. Не успел тот уйти, появились Ричард и Эльвира.

– Вы зачем здесь? – Стелла строго взглянула на детей.

Эльвира, ничего не говоря, подошла и дотронулась до руки объекта. Он отреагировал, у него задвигались пальцы.

– Как его звать? Пусть он будет Робертом. Можно его так называть и оставить у нас?

Стелла покачала головой, дала понять, чтобы они немедленно вышли.

– Роберт… – задумчиво повторила Стелла. – Ну что, пусть будет так, если он понравился Эльвире. Я немного изменю ему мозг, и он будет человеком с феноменальными способностями. Я вживлю ему крошечный чип, чтобы он стал нашим координатором. Мы будем поддерживать с ним связь…

Эпилог

Лёшка очнулся в лесу, под проливным дождем, уже стемнело. Он весь промок и замерз. Мальчик огляделся, с трудом припоминая, как он здесь оказался. Голова сильно болела, в глазах туман, и его сильно тошнило. Лёшка попытался встать, но закружилась голова, и он опустился на кучу листьев. Немного отдохнул, постарался встать и, пробираясь сквозь сухие ветки, вышел на тропинку. Пошел по ней и вскоре увидел вдалеке огни и струящийся дымок. Лёшка обрадовался, понял, что там поселок. До поселка оставалось с полкилометра. Лёшка вытер слезы и направился туда.

Он постучал в дом на окраине, в окне показалась старушка. Она открыла дверь, разглядела в темноте человека и узнала в нем Лёшку:

– Лёша, это ты?

– Я, я, – подтвердил Лёшка.

– Где же ты был-то, сынок?

Она ахнула, помогла Лёшке переодеться и напоила горячим чаем.

– Мы тебя искали всем поселком, родители сильно переживали, мать особенно.

Старушка хлопотала вокруг него и не могла поверить такому чуду.

– Да заблудился я в лесу, баба Маня.

– Надо же, двое суток тебя не было! Слава богу, нашелся, радость-то какая!

На другой день все в поселке знали, что Лёшка нашелся, радости не было предела, особенно у родителей и его друга Витьки. Витька приставал к нему с расспросами, Лёшка молчал и говорил, что ничего не помнит. Его осмотрел врач в местной больнице, но никаких повреждений не нашел.

Вскоре вся история с Лёшкой поутихла. И все бы было хорошо, только поведение Лёшки изменилось. Он стал называть себя Робертом, а на Лёшку больше не отзывался. Ударился в учебу, пропадал в школе и в библиотеке, а еще засел за компьютер. В школе стал отличником, поражал всех своими способностями по математике и биологии, учителя ставили его в пример. Особенно радовались этим изменениям родители. Хотя в поселке и поговаривали, что он со странностями, но все были рады его успехам.

Продолжение следует

Георгий Газзаты

Родился 23 декабря 1939 года в г. Гори ГССР. В 1972 году поступил в аспирантуру Северо-Осетинского государственного университета на кафедре политэкономии. В 1979 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Рыночные отношения в планомерно организованном общественном производстве». После получения степени работал старшим научным сотрудником в Институте экономики и права при Академии наук ГССР. С 1980 года работал зав. отделом труда при Госкомитете ЦК ГССР. С 1981 года работал зав. отделом регионального подразделения Госплана ГССР. В 1991 году, после распада СССР, вынужденно переехал в Северную Осетию. Во Владикавказе продолжил педагогическую работу доцентом в вузах Северной Осетии. Работая в научно-педагогической области, одновременно писал художественные произведения.

За весь период творческой работы, как научной деятельности, так и преподавания в вузе, изданы две монографии по экономике и более тридцати научных трудов статейного характера, а из художественной литературы – два романа, три публицистические книги и сборник рассказов. В настоящее время продолжает свою творческую работу в области художественной литературы и публицистики.

Скрестив руки на груди, она стояла у окна и смотрела вниз, на улицу. После минуты молчания произнесла:

– Валера, странно!.. Собаку вижу, и она, как обычно, лежит у края скамейки на остановке, а старика нет…

– Говоришь, старика нет?

Он подошел к окну, встал рядом и посмотрел вниз, где на противоположной стороне улицы, у навеса троллейбусной остановки, рядом со скамейкой, положив на лапы голову, лежала большая лохматая коричневая, с большими черными пятнами, ушастая дворняга.

С минуту постояв молча, он произнес:

– А странно, она одна, а этого седовласого старца нет!.. Интересно, это первый день она так одна, без старика?

– Нет!.. Уже третий день я вижу, лежит она одна так, без старика-хозяина, – ответила она.

По комнате пронеслись мелодичные гудки мобильного телефона. Он пошел к письменному столу, взял телефон, послушал и, не убирая из рук, произнес:

– Ольга, это тебя… из издательства.

– Валера, ответь ты: аннотацию закончила, и утром в понедельник материал будет в редакции.

Он передал слова Ольги, положил телефон и пошел обратно к окну, встал рядом и продолжил смотреть на улицу, а точнее, на собаку, что, положив мохнатую ушастую голову на лапы, одиноко, без хозяина лежала у края скамейки на остановке.

После минуты молчания он произнес:

– А интересно, как давно мы его видим, этого старца с собакой, на лавочке у остановки?..

– Думаю, прошло недели две-три или, может, месяц, как мы приметили этого старца с тростью на лавочке и собаку у его ног. Но и до этого, возможно, он давно там так просиживал, а мы его не замечали. Там ведь троллейбусная остановка, многолюдно. Хотя он всегда сидел на краю скамейки, положив обе руки на ручку трости, что держал меж коленей, и эта большая лохматая собака у ног.

И, подумав минуту, продолжая смотреть на улицу, продолжила:

– А когда приметили?.. Было тогда к вечеру, я стояла у окна и, как всегда, смотрела вниз, на остановку. И помнишь, я сказала тогда: «А странно, и собака, что лежит у ног старца, такая же старая, лохматая, обрюзгшая, как хозяин, что в обветшалых лохмотьях». Ты подошел тогда, посмотрел вниз… и сказал: «Видать, старик с собакой ждут своего троллейбуса». И я сказала: «А нет, я наблюдала. Старик с собакой пропускают троллейбусы. Но только после полудня, ближе к вечеру, он встает, за ним лениво подымается и собака, и оба идут прямо к остановке. И когда подъезжает троллейбус, я заметила – седьмой номер, он подходит к передней двери, и собака за ним, пропускают пассажиров и потом поднимаются и уезжают. А вот ближе к полудню следующего дня он опять на лавочке, и собака у ног. И все время, что сидит так часами, до вечера, неподвижно, облокотившись на ручку трости, смотрит почему-то все время в одну сторону: и я заметила… странно, в сторону нашего дома». Помню, тогда ты подошел, посмотрел вниз и сказал: «Он, видать, бомж!.. Их теперь встретишь немало в городе. И не только в нашем городе, но и по всей стране их стало бог знает сколько!..»

Они продолжали стоять у окна и смотреть вниз, на улицу, в сторону троллейбусной остановки. Через минуту молчания она произнесла:

– И что странно, Валера, я заметила, в эти два-три дня, что наблюдаю, собака, учуяв наступление сумерек, как всегда, в то же самое время, как и до этого с хозяином, встает, и, понурив голову, лениво идет к остановке троллейбуса, садится у проезжей части и ждет и, когда подъезжает седьмой номер, – не другие, только седьмой, – пропускает пассажиров… и потом последняя влезает в передние двери троллейбуса…

Они оба, Ольга и Валера, продолжили стоять у окна и смотреть вниз, на остановку. Потом она тихим голосом произнесла:

– А странно, почему она без хозяина?

Он, продолжая смотреть на лежащую у остановки собаку, задумчивым голосом произнес:

– А может, он приболел, а собака, она на такое способна, у собак есть такой рефлекс на хозяина и на ориентир: может ждать, просидев на одном и том же месте долго. Это в тех случаях, если хозяином какая-нибудь вещь оставлена, долго может сторожить… Или, привыкнув провожать хозяина на транспорт, на условном месте, как теперь на остановке, может долго ждать его появления. О таком собачьем поведении не раз писали, когда-то читал. Но теперь, когда хозяин отсутствует?.. Ты говоришь, три дня?!

– Да, сегодня третий день она там одна, – с минуту помолчав и продолжая смотреть вниз, на остановку троллейбуса, произнесла Ольга. Потом тихим голосом продолжила: – Валера, помнишь, когда приметили старца с собакой, тогда смотрели долго на него и уходили, рассуждая о его судьбе. Мы задавались вопросом: а интересно, какова его повседневность, этого седовласого, в обветшалых лохмотьях старика с собакой, что лежит у его ног, такая же старая и лохматая? Какова его судьба? Какой была его жизнь в прошлом? Кем он был в молодости, во взрослой жизни, пока не стал таким, каким он сейчас выглядит? И в рассуждениях высказывали мнения: «Похожа ли жизнь его на судьбу одного из персонажей ночлежки нищих горьковской “На дне”? Скажем, Луки, странствующего проповедника, много разглагольствовавшего с постояльцами ночлежки о духовности, или Барона, обнищалого образованного интеллигента, убежденно рассуждавшего о нравственности, или другого персонажа – Сатина, философствовавшего с такими же опустившимися на дно нищими о жизни и в беседе с обездоленными люмпенами патетически произносившего такие глубокие по смыслу слова: “Ложь – религия рабов и хозяев. Правда – бог свободного человека”, “Человек – это звучит гордо”». Да, Горький умел вкладывать в уста своих героев такие глубинные по смыслу слова.

И ты еще тогда сказал: «Или судьба этого старца схожа с жизнью одного из персонажей “Людей бездны” Джека Лондона. Известный прозаик, переодевшись в тряпье, спускался на дно лондонского Ист-Энда и так ярко, с пристрастием описал быт и нравы людей бездны – людей одиноких, беспросветной нищеты и старости. Подобной той, которую мы сейчас видим». «Да, – заключили мы потом в рассуждениях, – точно жизнь этого старца должна быть схожа с житьем одного из тех персонажей, о которых мы говорим».

И мы решили тогда вынести ему кое-что из одежды, ее у нас в гардеробе скопилось… немало, и отдать старцу. Он ведь жалко смотрелся в таких обветшалых лохмотьях! Кроме одежды и из продуктов что-то подобрать и отдать… При разговоре о нем мы еще подумали: когда спустимся, пообщаемся… и после расспросов, может, найдем нечто интересное, тогда – черкнуть… по социальной теме. А теперь старца нет, к кому?! Может, он болен и потому его нет, а он так нуждается?!

Они продолжали стоять у окна и смотреть вниз, на троллейбусную остановку. И через минуту молчания Валера произнес:

– Если старика нет и он болен, собака должна была оставаться около него. Ну, скажем, у дома хозяина, где они живут. Но что-то не так!..

– А может, он приболел, и… забрали в больницу, и собака осталась одна, без него, без хозяина. И в эти дни, когда она его не видела, подумала, что, может, он уехал куда и появится на привычном, условном месте – на остановке троллейбуса. Ты же говоришь о подобном рефлексе у собак. И теперь в ожидании его так просиживает одна у остановки… Точно, так оно и есть! Ну вот, Валера, глянь, она привстала и, понурив голову, медленно пошла к остановке… А время точно такое же – начало восьмого. А жаль ее… Интересно, что со старцем стало?! Валера, а может, если завтра собака окажется там, внизу, спустимся и проследим, куда уезжает точно в это время? Заодно прихватим кульки, куда я сложила одежду и продукты.

Она умолкла и через минуту молчания задумчивым, тихим голосом заговорила опять:

– Да, интересно!.. Давай, Валера, проследим, если, конечно, завтра, а завтра ведь суббота, мне не надо… в редакцию. Заодно прихватим кульки с одеждой и продуктами, что приготовили, и пойдем по следу собаки. А ведь интересно, где обитель их, если собака уже третий день приходит, просиживает так одна, без него, и потом уезжает?..

– Нет, – произнес Валера, – сначала кульки не возьмем с собой. Еще неизвестно, куда собака нас приведет и там ли будет старец, – сомневаюсь! Собака одна так долго не просиживала бы здесь без него. Видимо, хозяина нет в доме, и потому собака в поисках его приезжает сюда, на остановку.

Вечером следующего дня на скамейке остановки троллейбуса сидели Ольга и Валера. Прямо у их ног, положив голову на лапы, лежала большая лохматая дворняга. Она, редко-редко смыкая веки, устало смотрела меж ног прохожих. Иногда поднимала голову и задумчивым собачьим вопрошающим взглядом, навострив свисавшие уши, провожала некоторых из них. Прохожие, видя такой добродушный собачий взгляд, небоязливо проходили мимо, а некоторые присаживались на край скамейки, не обращая внимания и не тревожа лежащую близко у ног крупную дворнягу.

День начал клониться к вечеру. Собака зашевелилась, приподняла голову, потом медленно привстала, лениво оглянулась, развернулась и не спеша пошла к остановке троллейбуса, села у края тротуара.

– Валера, – произнесла Ольга, – посмотри на время.

– Уже семь, начало восьмого.

Оля и Валера привстали, подошли к сидевшей у остановки собаке и встали рядом. Потом Ольга сказала:

– Валера, когда подойдет троллейбус, поднимемся в задние двери, так будет лучше, оттуда проследим.

Показался седьмой номер троллейбуса, собака, навострив уши, зашевелилась.

Когда троллейбус остановился, Ольга и Валера вошли в задние двери, быстро прошли вперед и сели на свободные места, как раз близко к водителю, у передних дверей троллейбуса.

Когда вышел последний пассажир, водитель произнес:

– Амурка, давай пошустрей влезай, не будем срывать график.

Собака, услышав голос водителя, живо приподняла передние лапы, положила на ступеньки и, оттолкнувшись задними, прыжком влезла в троллейбус, поджав хвост, свернулась калачиком и легла у кабины водителя. Когда троллейбус отъехал от остановки, водитель, покручивая баранку, взглянул на собаку и как бы про себя произнес:

– И ты, Амурка, состарился, морда-то у тебя поседела, как и твой хозяин!..

Услышав, что водитель троллейбуса назвал собаку Амуркой, Ольга и Валера переглянулись. И Ольга легонько толкнула локтем в бок Валеру, который сидел на краю скамейки, ближе к водителю. Валера понял намек, посмотрел на водителя и, обращаясь к нему, сказал:

– Вы назвали собаку Амуркой, вы знаете ее хозяина… Она не бездомная?

Водитель, мужчина пожилого возраста, не отводя глаз от дороги, продолжая осторожно рулить, заглянул в зеркало, что висело над ним, выше смотрового окна, откуда было видно весь салон троллейбуса, а также ряд передних скамеек, где сидели Валера и Ольга, и произнес:

– А вы кто будете?.. Почему спрашиваете о хозяине собаки?

– Извините, мы не из той службы, что за бездомными собаками… И потом… о чем вы подумали… – робко произнесла Ольга. – Мы живем в доме напротив остановки и каждый день видели из окна старика с этой собакой на остановочной скамейке. А последние три дня собаку видим одну, а хозяина нет. И потом подумали: «Может, что с хозяином стало?» – и собаку стало жалко. Забрать к себе не можем, она большая и… и старая. Может, если что… мы могли бы в собачий приют ее…

– В приют?.. – задумчивым голосом произнес водитель. И, продолжая внимательно смотреть на дорогу и осторожно рулить баранкой, повторил: – Говорите, в приют?..

Сказав это, он умолк, потом заговорил:

– Что ж!.. А кто хозяин будет этой собаки?.. Собаку зовут Амур, а хозяин… а хозяина Амурки – Никола.

– Значит, вы в курсе, знаете, почему собака одна просиживает на остановке, раз назвали его имя – почему-то Никола, а не Николай… Вы понимаете, – продолжила говорить Ольга, – мы журналисты, и мы решили написать статью об этой собаке и ее хозяине. Было бы ведь интересно. Собака в ожидании хозяина одна просиживает не один, а уже третий день! Но вы… раз назвали его не Николаем, а сокращенно – Николой… Мы поняли, что вы его близко знаете.

Водитель опять заглянул в смотровое зеркало, что висело над ним, посмотрел на Ольгу и заговорил:

– Уже не первый день собака одна!.. Значит, хотите о собаке и ее хозяине… то есть о Николе… черкнуть статью. А вообще, написать о Николе есть что, если, конечно, все по правде…

Водитель, прежде чем продолжить говорить, ухмыльнулся и, не отрываясь от дороги, спокойным голосом сказал:

– Если для вас, журналистов, так важно, ну, значимо о подобном человеке написать что… Только… только интересно ли будет, что я расскажу о нем? Рассказать о человеке, у которого жизни как таковой и не… – не докончив, водитель умолк, подруливая к очередной остановке, и, когда сошли пассажиры и троллейбус тронулся, продолжил говорить: – Что же, ехать до конечной, где Амурка спрыгнет, еще порядком по времени, и вы, смотрю, действительно журналисты и собираетесь просидеть до конца маршрута и слушать… Главное, если вы собаку сможете, в случае чего, в собачий приют… А так я постараюсь, может, кое-что, что смогу о нем вспомнить… коротко, конечно… и рассказать о Николе, – сказав эти слова, он замолчал.

Валера и Ольга, глядя на водителя, ждали, когда он заговорит.

– Знать-то я знал его… можно сказать, с детского возраста, – тихим голосом начал тот. – Последнее время часто катал я его на троллейбусе. А последний раз, когда я видел Николая Кузьмича, было это к вечеру, несколько дней назад, когда подвозил. А наутро, дня три тому назад, ближе к полудню, я увидел скорую, которая стояла у бараков. Мог бы подумать, что скорая за кем-то другим подъехала. Бараков там с десяток. И есть там немало и немощных… Но когда развернулся и заметил, как вместе с пассажирами в троллейбус пролез Амур и лег, как обычно, у двери моей кабины, мне стало ясно, что скорая приезжала не за кем-то, а за Николай Кузьмичом. И люди оттуда, – продолжил он говорить, намекая на бараки, – через день, как увезли, рассказали, что у Николы сердце сдало и скорая увезла в больницу. А собака учуяла, что скорая увезла хозяина в сторону троллейбусной остановки, и, должно быть, увезла туда, куда они часто ездили. И вот теперь, когда подъезжаю, впрыгивает в троллейбус, и я везу ее к месту остановки, где просиживает она до вечера, а потом обратно… Бывает грустно, когда в эти дни подъезжаю к конечной… и вижу, как она сидит на остановке и ждет. И только выходят пассажиры, а другие садятся, она последняя впрыгивает и ложится у моей двери так, чтоб никому не мешать, и я привожу ее туда, к вашей остановке. А вечером опять ее обратно, на конечную, к баракам. Я мог бы ее не пускать… но жалко. Притом пассажирам она не мешает. Если кто из пассажиров, выходя из троллейбуса, наступит на хвост или на лапу, она не рычит и не скулит, с терпением случай переносит… завиляв хвостом. А я целый день за баранкой, бывает, и словечком с ней перекидываюсь: «Амур, не тоскуй… Скоро, скоро… твой хозяин Никола появится». А он в ответ завиляет хвостом. Так что решил: пусть покатается, может, по-собачьи учует, что хозяина там нет, и сама перестанет искать его на остановке. А за это время и хозяин вернется из больницы.

– Видно, вы хорошо знали хозяина собаки, которого звали Николаем. Расскажите хотя бы то немногое, что можете о нем сказать, вспомнить… – сказал Валера.

Водитель, все так же глядя на дорогу, осторожно руля баранкой, после минуты молчания, проехав следующую остановку, заговорил:

– Вначале, наверно, следует рассказывать… что Кузьмич живет в одном из бараков, что в пяти минутах ходьбы от конечной остановки. А бараки находятся ближе к городской свалке, и в этих бараках проживают люди бездомные, в основном те… вы понимаете… кто по многим причинам потерял жилье, работу и многое еще другое… И люди из этих бараков в основном не живут, а бомжуют. А живет он там, в крайнем бараке, ближе к дороге от начала барачного поселка, как знаю, уже порядком лет.

Ведя разговор, Ольга и Валера поглядывали на собаку, что, свернувшись калачиком, лежала у двери водителя. И собака, слушая разговор, часто приподнимала голову и со вниманием смотрела то на Ольгу, то на Валеру, потом подымала голову на водителя, будто понимала, что разговор шел о ней и о еехозяине.

Водитель продолжал рассказ:

– А по поводу того, что я знаю или знал о нем… о Николе… Что ж, постараюсь вспомнить что-либо главное о нем, что вспомнится. – Он помолчал, меняя скорость троллейбуса, и через минуту продолжил: – Что же, попробуем!.. Чего не доскажу… возможно, вы там, в барачном поселке, от него услышите. Может, он уже выписался. Или другие, соседи его, вам расскажут. Вы же туда подъедете?

– Безусловно, подъедем, – произнес Валера. – Мы же сказали, что хотим… статью о нем писать.

– Можно еще вопрос такой? – произнесла Ольга. – А как давно он, этот Никола с собакой, просиживает на той остановке?

Водитель задумался и сказал:

– Трудно вспомнить… А давненько ли?.. Может, с начала весны, зимой – думаю, нет. А по поводу, – продолжил говорить водитель, – знаю ли хозяина Амурки Николая Кузьмича и не мог бы о его жизни что-либо рассказать?.. – повторил он. – Вообще-то о его жизни я немногое могу сказать! – Сказав эти слова, он опять умолк.

Троллейбус подъехал к очередной остановке, и, когда отъехал, водитель снова заговорил:

– А знал я его еще с тех пор, когда был юношей. А, нет… мальчишкой лет семи-восьми. Мы тогда, я имею в виду свою семью, жили в этом квартале, что за остановкой, за сквериком, где вы садились. А он, Николай Кузьмич с семьей… А семья его была тогда – он да его мать, и жили тоже в этом квартале, в доме, что ближе к остановке троллейбуса. А за сквериком была наша школа средняя… А дальше, за школой, почти рядом, была спортивная школа. А точнее – спортивная база с уклоном в боксерский и рукопашный бой. Нет, еще и борцовский зал был. Потом ее, еще при той, советской власти, перестроили в большой спортивный манеж, ну, спортивный дворец, где проводились городские, союзные и даже международные соревнования. На спортивной базе и сейчас тренируются и, видимо, проводят соревнования. Часто вижу молодых со спортивными сумками, рюкзаками за плечами, садящихся или выходящих на той остановке, где вы садились. Вы же живете в том районе и должны это знать. Так что рассказать коротко о главном… о его жизни могу только в основном с того далекого прошлого. Имею в виду с того советского времени… когда было совсем по-другому.

– Да, там он и есть, спортивный манеж, – сказал Валера.

– Тогда, в то время, которое вспоминаю, не было ребенка, подростка, хочу сказать, детворы, кто кроме средней школы не посещал бы спортивные секции. Тогда школьников прямо со школы почти принуждали посещать какие-нибудь спортивные секции, а кто не желал заниматься спортом, для тех были Дома пионеров с разным художественным, музыкальным или техническим уклоном. Так что я и могу рассказать только то, что смогу вспомнить о нем с того далекого времени, как я сказал, когда был еще ребенком.

Произнеся это, он задумался, продолжая со вниманием смотреть на дорогу, и через минуту продолжил:

– Так вот, Никола был тогда не только нашего квартала или района, но и всей детворы города кумиром. Мы, дети, часто слышали, что называли его восходящей звездой советского бокса. А было ему тогда… Если мне – восемь-девять, а он старше меня примерно лет на десять… Получается, было ему тогда семнадцать-восемнадцать. Ну, может, девятнадцать! Так вот, был он нашим кумиром. На соревнованиях, где он выступал, все от мала до велика, все мужское население района обязательно должно было присутствовать, чтоб поддержать, поболеть за него, посмотреть, как он боксирует. А на тренировках мы, детвора, опершись локтями на край тренировочного ринга или держась за канаты, затаив дыхание следили, как он боксирует со спарринг-партнером, загоняя его в угол. Или, увертываясь, боксирует на боксерские лапы тренера.

Сказав это, он замолчал, но ненадолго, потом снова начал говорить:

– А помню, на одном союзном соревновании все зрители большого спортивного боксерского зала манежа замерли, когда он загнал противника в угол, не переставая колотить, и кто-то привстал и в голос, на весь зал закричал: «Это же Попенченко!.. Точный стиль!..» «Попенченко!..» – вторили другие… Но вы понимаете, почему вспоминали Попенченко?

– Конечно, знаю, помню… Попенченко, – произнес Валера, – чемпион Олимпийских игр тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года в Токио, а также двукратный чемпион Европы и многократный чемпион страны.

– Хорошо, что вы это знаете и вспомнили, – замечательно! Чувствуется, любите и тоже занимаетесь спортом.

– Занимались… тоже, только не боксом, а гимнастикой…

– Хорошо, и гимнастика хороший вид спорта, мне она всегда нравилась. А что вы о нем, о Попенченко, знаете, его достижения – это хорошо. Но вряд ли можете знать, что у него кроме этих титулов, что назвали, был еще один, которого нет и не было ни у кого из советских, а потом и российских боксеров.

– Какой? – спросил Валера.

– Так вот! Он помимо всего остального… был еще обладателем Кубка Вэла Баркера, который вручается с тысяча девятьсот тридцать шестого года на Олимпийских играх самому техничному боксеру. И что важно, подобным титулом мог обладать только такой спортсмен, как Попенченко. И он им обладал!

– Вы были боксером… в молодости? – спросила Ольга.

– Да… – нехотя, уклончиво, будто его спрашивали о чем-то нежелательном, сказал водитель и, немного помолчав, продолжил: – В юношеские годы большинство ребят нашего района по примеру Николы записывались не в какую-нибудь другую, а именно в боксерскую секцию. Ну, и я тоже!.. К восемнадцати годам… дотянул до первого разряда. Был несколько раз призером юношеских соревнований города… Была возможность… до мастера спорта! Но потом… потом перестройка, развал страны, безработица! Надо было зарабатывать… и пришлось мне идти по стопам родителя. Отец всю жизнь, с первых троллейбусов в городе, работал водителем, и я решил пойти по стопам отца.

– А почему называете его Николой, имя-то у него Николай? – спросила опять Ольга.

– Почему Никола?.. – Он задумался, немного помолчал и потом начал говорить: – А было это так, постараюсь коротко… Проводились международные соревнования, и Николай на этих соревнованиях, как помнится, в первых двух-трех раундах почти всех, с кем вел бой, нокаутами укладывал на пол. Среди нокаутированных был и француз, за которым из Франции приехало немало болельщиков. И в третьем раунде, помню, француз после правого джеба, нанесенного Николой, плашмя, не шевелясь лежал на полу. И странные эти французы: после боя, в третьем раунде которого рефери зафиксировал нокаут их земляка, все они, что приехали болеть за своего, как по уговору начали живо болеть за нашего Николая. Вот они тогда глядели на следующий бой Николая, и так им понравилось ведение им техничного боя, что при следующих выступлениях его, вскакивая с мест, начали восторженно кричать русское имя Николай на французский лад: «Никола, вперед, давай, давай, Никола!..» Вот тогда нам, детворе, услышавшей выкрики французов «Давай, давай, Никола!», это понравилось. И мы, все болельщики Николая, вместе с французами в голос кричали не «Николай», а «Никола»: «Давай, давай, Никола!» И потом при встрече с ним на улице мы, полушутя, здороваясь, посылали вслед выкрики: «Вперед, Никола, давай, давай, Никола!» А он на это всегда отвечал веселой незатейливой улыбкой. Так с тех пор за ним и закрепилось это имя – Никола. Потом и взрослые часто при встрече начали называть его не Николай, а Никола. Так всем им было удобно – вместо имени Николай произносить Никола. Вот с тех пор за ним и закрепилось это сокращение Никола. Потом он привык к такому обращению.