Текст книги "Город истин. Сборник прозы и поэзии, посвящённый 320-летию основания Санкт-Петербурга"

 
Ни бабушек, ни мамы, ни сестёр,
Ни папы больше нет, ни дядь, ни братьев.
Не потому ли знаю с давних пор,
Что хвост трубой держать – моё занятье!
 
 
Что на храненьи у меня печать,
Багаж семьи нелёгкий за плечами,
Что права не имею ныть, ворчать,
А в жизни лишь могу души не чаять.
 
 
Я в эту жизнь должна быть влюблена
Так вдохновенно, сильно, многогранно,
Как будто рай земной давно она,
А мне в ней быть доверено гурманом.
 
 
И я должна, хочу я или нет,
Узнать час «ч», и звёздный час, и полночь!
Попробовать на вкус, на боль, на цвет
И соль и неизведанную горечь.
 
 
И сделать так, чтоб голос мой звучал
От голосов других людей отлично,
Вплести в вязь дней весь свой потенциал
Так молодо, свежо и гармонично,
 
 
Как оптимист, которому везёт,
Быть в сердце тигром, а в душе – поэтом,
Как может, вероятно, только тот,
Кто был не зря на землю послан эту!
 
 
Чтоб исходить и вдоль, и поперёк,
Чтоб истоптать сто пар сапог и посох,
Чтоб изнутри узнать её исток,
Ещё не насладившись ею вдосталь.
 
 
За тёть и дядь, за мать и за отца,
За слишком юных бабушек и дедов,
Что так и не дожили до конца,
Лишь почву подготовив для Победы.
 
 
А я должна построить прочный дом,
Изобретя точнейшую науку:
Как по цепочке передать геном
Плеяде славных правнуков и внуков.
 
 
Той, что, как деды, встанет в полный рост,
И как у внука младшего с картины:
Плеяда в небе вспыхнет тёплых звёзд,
Сияющих в созвездии Марины…
 

Всё те же мы: нам целый мир чужбина…

А. Пушкин

 
«Всё те же мы: нам целый мир чужбина»,
Куда бы ветром нас ни занесло,
Тоскуем мы без видимой причины,
Как будто двести лет и не прошло.
 
 
Ах, как летит, как время мчится быстро!
Когда вернёмся мы из-за морей,
Ни одного не встретим лицеиста,
В Селе же в Царском след простыл царей.
 
 
Воспоминанья боли не врачуют,
Но, упрекая нас, вы не правы!
И многие ль из вас сейчас пируют
На берегах сегодняшней Невы?
 
 
Нельзя назвать и дружеской попойку
В Санкт-Петербургском пыльном гараже,
И лично я помчусь сейчас на Мойку,
В кондитерскую «Вольф и Беранже».
На чай оставлю мелкую монету
Я здесь, куда примчал меня Пегас,
Но вас среди жующих торты нету…
Так где ж вы, Дельвиг, Пущин и Данзас?
 
 
Напрасно вас искать в кругах гламурных,
Где к олигархам льнёт поклонниц рой,
Но, может, вы в кафе «Литературном»
Блинами объедаетесь с икрой?
 
 
Мы «оторвёмся» там на всю катушку,
Где нас, «заморских», ждут наверняка!
Ба! В гардеробе за работой… Пушкин!
Как жаль, что в гипсе у него рука!
 
 
«Брат Пушкин!» – я спешу к нему в надежде.
Глазам не верю: цел и невредим!
И популярен более чем прежде:
В день сотни селфи делаются с ним!
 
 
Вот блин в тарелке пылом-жаром дышит —
Мне кажется, похоже всё на сон!
Зову я: «Саша!» – только он не слышит,
Толпой туристов ушлых окружён.
Что ж, хоть один из нас он занят делом,
Напоминая людям о былом.
Он гипсовой рукой строчит умело
Поэму в… гардеробе за столом.
 
 
Ему не до меня, подозреваю,
И я мешать собрату не хочу,
Поэтому… карету вызываю
И с ветерком по Невскому лечу!
 
 
И Пётр на коне летит ретивом,
И давит конь как змеев подлецов…
Ну как же не заметить позитива?
Конечно, он сегодня налицо!
 
 
Да, «фейс-контроль» – звучит довольно клёво,
Но кто вас пустит нынче на Парнас,
Матюшкин, Кюхельбекер с Горчаковым,
Кто знает в мире бизнеса о вас?
 
 
Не олигархи вы и не артисты,
А дружба с вами не даёт доход.
Ах, как хотелось бы стать оптимистом
И двести лет вообще не брать в расчёт.
 
 
Жаль, некому за нас поставить свечку!
За лицеистов кто же стоя пьёт?
Зато ни на одной российской речке
Никто нас на дуэли не убьёт!
 
 
Без разницы: целует ли нас муза,
Коль стильно научились рифмовать,
Нас в тысячи «писательских союзов»
Как членов могут запросто принять!
 
 
Теперь повсюду есть уже лицеи,
Есть фабрики, штампующие «звёзд»,
Есть инкубатор гениев, конвейер…
И весь «процесс» черезвычайно прост.
 
 
Порою по масштабам, правда, страшен,
Смешно искать нам там своих друзей,
Ну а в лицее Царскосельском нашем
Уже давным-давно открыт музей.
 
 
Но те же мы, нас время не меняет:
Попробуй-ка пройми, утихомирь
Тех, кто лишь об Отечестве мечтает,
Чужбиной называя целый мир!
 

 
Куда бы нас ни бросила судьбина,
Нас не отравит ностальгии яд:
«Всё те же мы: нам целый мир чужбина» —
Но это было двести лет назад.
 
 
Понятий прежних в памяти осколки
Не остановят лет грядущих бег:
Вот Пушкина снимают немцы с полки —
Он завсегдатай всех библиотек.
 
 
«Счастливый путь с лицейского порога»
Поэт и до Америки прошёл —
И там он свой, любимый, слава Богу!
Его в Нью-Йорке знают хорошо!
 
 
Известен Пушкин многим и в Париже:
К нему спешат в театр и на балет,
Не раз его в кафе я здешнем вижу,
Он вхож он в Сорбонну, в университет.
 
 
Я Пушкина встречала в римских барах —
Легко проник он и в такую даль,
Подчас сопровождаемый гитарой —
Романсом, где искрясь чернеет шаль.
 
 
Он в Касабланке людям греет души,
Я знаю, что он покорил Сидней,
Шальной ямщик поэта не послушал,
И до сих пор он гонит лошадей
Из мира царскосельского лицея —
Из края в край за бурный океан,
И наш союз с Поэтом – панацея,
Бальзам для душ «заморских» россиян.
 
 
Всё можно прикупить теперь за деньги,
Но мы не рвёмся страстно на Парнас,
Хоть Пущин, Кюхельбекер или Дельвиг,
Возможно, спят и в ком-нибудь из нас!
 
 
Ну что ж, мои друзья, ещё не вечер!
И тесен мир от нас за много миль:
В Париж спешат писатели на встречу —
На слёт свой под названьем… «РУССКИЙ СТИЛЬ»!
 

 
«Всё те же мы: нам целый мир чужбина,
Отечество нам – Царское Село»…
Хотя меня, друзья, зовут Марина,
Но лицеисткой быть мне повезло!
 
 
Да, это правда, так уж получилось,
Хоть «быть причастной» и велик искус,
Ведь я в лицее Пушкинском училась:
Экскурсовода проходила курс.
 
 
В лицейских стенах долго занимались,
Часы и дни здесь проводила я,
И лицеисты мне запоминались,
Как будто бы они мои друзья.
 
 
И возвратившись с выпускной пирушки,
Жизнь начала я с чистого листа,
А дома ждал меня любимый Пушкин —
Да, это имя моего кота!
 
 
Он разделял на мир со мною взгляды,
Любовь к стихам и ненависть к мышам,
Со мною переехав в Баден-Баден,
Дарил мне вдохновение и там.
 
 
Признаюсь, что такая жизнь мне люба,
И на судьбу я не держу обид,
Ведь хоть мой кот достался мне без дуба,
Но он поёт и сказки говорит!
 
 
Он в сапогах и по цепи не ходит,
А босиком по утренней росе,
Но Пушкина, одетого по моде,
В кошачью шубку, немцы знают все!
 
 
Нет, он не заменяет мышеловку
И по-кошачьи птицам не вредит,
Стихи пишу я под его диктовку,
Когда он у компьютера сидит.
 
 
Но если кошки на душе скребутся,

(Чужбиной мир казаться может нам!),
Я в Царское Село могу вернуться,
Хотя всё те же мы и тут, и там.
 
 
Проблемы с сердцем я своим улажу,
Причину ностальгии я уйму,
Когда кота тихонечко поглажу
И в руки томик Пушкина возьму…
 

Цикл стихов о второй мировой войне и блокаде Ленинграда

 
Опять война,
Опять блокада…
А может, нам о них забыть?
Я слышу иногда:
«Не надо,
Не надо раны бередить».
 

Юрий Воронов

 
Не только ради красного словца
Я снова про войну пишу упрямо,
А ради светлой памяти отца
И юности, потерянной в ней мамой.
 
 
Зачем со смертью оживлять бои?
Их лучше бы из памяти изгладить.
Но там остались бабушки мои,
Навечно замурованы в Блокаде.
 
 
И только в ней под пеплом чёрным след,
У голода коварного в объятьях,
Оставили не узнанный мной дед
И тётин сын – мой годовалый братик.
 
 
Там сделал он свой первый в жизни шаг —
И шаг свой, ставший для него последним,
В том доме, где давно погас очаг,
Как в том, другом, по горечи – соседнем.
 
 
Откуда увозили малышей,
Простившихся в нём с мамочкой навечно.
И дома в мире не было пустей,
И голода того бесчеловечней…
 
 
Он иссушал и скручивал тела
И эту Мать подверг экспериментам,
Что восемь деток в муках родила,
Став бабушкой мне лишь по документам.
 
 
Дом этот бомбой стёрт с лица земли…
Война пощады вовсе не сторонник!
Но в памяти… цветы там зацвели,
В горшках, что украшали подоконник…
 
 
Должна и той я образ сохранить,
Чьей тёзкой стала, девочки Марины…
Ей тётей никогда моей не быть,
А стать она мечтает балериной!
 
 
Но, бог, девчушку эту вразуми,
Вмешайся в то, что происходит, небо!
Не дай идти за этими людьми,
Что обещают дать кусочек хлеба.
 
 
А мне ей крикнуть хочется: «Не верь!
И не меняй на хлеб свои ботинки!
Ведь за тобой навек захлопнут дверь,
А… мясо будут продавать на рынке…»
 
 
В конце войны убийц расплата ждёт!
А жертвы так по-прежнему и немы…
Я этот близкий мне, родной народ
Запечатлеть должна в своих поэмах!
 
 
Тех ленинградцев, вечно молодых,
Красивые, улыбчивые лица!
Я чётко и так ясно вижу их,
Когда пишу страницу за страницей.
 
 
Я теми не могу не дорожить,
Кто дьявольской войны закон нарушил,
В нас продолжая бесконечно жить,
Когда их обнимают наши души!
 

 
Война, продрогший город, метроном —
Звук бьющегося сердца Ленинграда…
Театр стал единственным окном
В тот светлый мир, в котором нет блокады.
Он совершил уже её прорыв,
Пусть хоть над сценой, сделав небо чистым,
Где амбразуру голода закрыв,
Сражались до победного артисты,
Отстаивая жизнь родной земли,
И хоть редело смелой труппы войско,
Надежду, словно знамя, в зал несли,
Порою на подмостках пав геройски —
Не по сюжету пьесы, вовсе нет!
Откуда смерти взяться в опереттах?
И даже если гас на сцене свет,
Фонарики несли потоки света.
Их из карманов зритель доставал,
А в светлые финальные моменты
Зал молча с мест тихонечко вставал,
Сил не имея на аплодисменты.
Да, так рукоплескала тишина,
Пусть хоть на час отодвигая голод,
Сознанье, что вокруг идёт война
С бесчинствами её и произволом.
Минутным счастьем наполнял финал
Очередной весёлой, яркой пьесы,
А если зритель с места не вставал,
То значит, что вознёсся он над креслом!
А тело отболело навсегда —
Его не напугать теперь сиренам,
Вещающим, кому, зачем, когда
Спешить в бомбоубежище со сцены…
Для зрителей звоночком на антракт
Звучал сигнал: «Воздушная тревога!
Покинуть зал!», хоть не закончен акт,
Ведь это лишь на время, слава богу.
А скоро снова пенье птиц, весна —
Всё, чтоб влюбляться силы не иссякли…
Не до еды теперь и не до сна!
Война, блокада кажутся спектаклем…
Упал артист и больше не встаёт?
Но это не нарушило программы.
Всё так же хор для зрителей поёт
И вальс звучит из оркестровой ямы!
За эту радость можно жизнь отдать,
Забыв о хлебе из древесной стружки,
Ведь музы и не думают молчать,
Хотя должны, когда стреляют пушки!
И нет конца блокадным жутким дням,
Крадущим жизни близких безвозвратно,
Но пулемётным всем очередям
Не уничтожить очередь к театру!
И мессершмиттам сколько ни кружить,
А цели их для бомб недостижимы,
И город жив, и будет вечно жить,
И жители его непобедимы.
Сезон спектаклей там назло врагам,
Мечтающим увидеть пепелище,
Где голод душит, но театр – храм,
Способный накормить духовной пищей!
Не сломят город голод, холод, тиф,
Ведь есть театр же в центре Ленинграда,
Который, невозможное свершив,
Рвёт каждый день в клочки кольцо блокады.
Рвёт и не только в зрительских мечтах,
Дав силы голод пережить и беды,
Ну а врагов ждёт в Ленинграде крах,
Театр – он тоже внёс свой вклад в Победу!
 

 
Потомок, знай: в суровые года,
Верны народу, долгу и Отчизне,
Через торосы ладожского льда
Отсюда мы вели дорогу Жизни,
Чтоб жизнь не умирала никогда.
 

Бронислав Кежун

 
«Чтоб жизнь не умирала никогда»,
Спасенья тысяч ленинградцев ради,
Дорогу защищал у кромки льда
И бил фашистов будущий мой дядя.
 
 
В Победу веру он не дал сломать,
Для хлеба путь открыл в великий город,
Где голодали сёстры, братья, мать,
Где каждый день был переполнен горем.
 
 
Блокады было прорвано кольцо,
На месте том, где потерял он руку,
Оставив навсегда своё лицо
На фото в доме благодарных внуков.
 
 
А там, где насмерть он тогда стоял,
Откуда он вернулся инвалидом, —
Там в честь его стоит Мемориал,
Где есть о чем поведать людям гидам!
 
 
Помочь потомкам память сохранить
О тех, кто отдал молодость Отчизне!
И Хлеб, и Мир их научить ценить,
И Счастье наше так идти по жизни —
Прекрасные и долгие года,
Чтоб Жизнь не умирала никогда!
 

 
Мама, как странно,
Что стройный твой стан
В ватник дырявый закутан…
Мама, ошибся, видать, Левитан,
Что-то, наверно, напутал!
А репродуктор… да всё он наврал!
Что-то тут точно нечисто!
Мама, а как же теперь школьный бал,
Как же мечта стать юристом?
Мама, сирены завыли опять…
В бомбоубежище нужно…
Мама, тебя же совсем не узнать,
Ждёт тебя новая служба!
Вот ты спешишь,
Ну а смерть – по пятам,
В мрачный израненный город:
Трупы людей собирать по домам —
Тех, задушил кого голод…
Вместо того чтобы в школу бежать,
Мама, ты роешь траншеи,
Можешь в любую минуту ты стать,
Стать для снаряда мишенью…
Мама, не платья нарядные шить
Было дано тебе свыше,
А зажигалки шальные тушить
Молча на питерских крышах.
Мама, дано тебе было узнать
Это исчадие ада!
И научиться читать и писать
Подлое слово «блокада».
Мама всегда весела и нежна,
Мамам с детьми бы резвиться…
Мама и жуткое слово «война» —
Как же могли совместиться?
Мама одна из прекраснейших Дев —
Жертва чудовищной драмы.
Мама – и этот опилочный хлеб —
Сто двадцать пять горьких граммов.
Папу они твоего не спасли…
Как и других ленинградцев,
С воем снега их тела замели,
С жизнью заставив расстаться…
Мама… почти что бесплотный скелет —
Кости обтянуты кожей…
Мама – девчонка шестнадцати лет
Разве на маму похожа?
Мамочка, колешь ты лёд на Неве,
Пьёшь ты из проруби жадно…
Чёрный платок на твоей голове —
Моды огрызок блокадной.
Мама, скажи же, что всё это ложь:
Бомбы, фашистские танки!
Мама, по снегу ты… маму везёшь —
Мёртвую маму на санках…
Мамочка, вот ты в землянке сырой…
Как же всё дико и странно!
Мама, ты стала военной сестрой,
Вот и бинтуешь ты раны.
Стоны ты слышишь во сне до сих пор —
Боли в ушных перепонках…
Ранен в живот то солдат, то майор —
Ты им сестричка, сестрёнка.
Мама, какую уж ночь ты не спишь,
Сотни повязок меняешь…
Вот на посту ты с винтовкой стоишь,
Госпиталь свой охраняешь.
 
 
Мамочка, треск разорвавшихся мин!
Всюду и горе, и беды…
Но вот ваш госпиталь
Въехал в Берлин —
Здесь ты и встретишь Победу!
Мамочка, слышишь победный салют?
Ждут тебя, мама, награды
За твоё мужество, доблесть и труд!
Что же ты, мама, не рада?
Ты не одну заслужила звезду
В дьявольской той круговерти…
А вот теперь ты в тифозном бреду,
Снова меж жизнью и смертью…
Руки уже опустили врачи,
Ты в ленинградской больнице…
Мамочка, мама, прошу – не молчи,
Знаю, не сдашь ты позиций!
Знаю, ты сильная, ну же, крепись!
Мама, за мир ты в ответе!
Ведь впереди у тебя же вся жизнь,
Счастье семейное, дети!
Внуки и правнуки – всё впереди,
Радости время настало!
Только бы биться бесстрашно в груди
Сердце твоё не устало!
Вновь в честь тебя фейерверки и пир,
Оды слагают поэты,
Ведь на таких, как ты, держится мир,
Светлое Завтра планеты!
 

 
Эту ночь я гоню много лет уже прочь —
Лунным светом залита как ядом,
Вот такая жестокая подлая ночь,
Эта ночь ленинградской блокады.
 
 
Тишина за окном, глухота за стеной,
Призрак смерти, но кем же ты послан?
Просто голод костлявой рукой ледяной
Обнимает детишек и взрослых.
 
 
Вместо воя сирен этот каменный плен,
Тлеют звёзды, как хлебные крохи.
Только жизни взамен суждено встать с колен
Этой страшной бездушной эпохи.
 
 
Там мой дед – вот закован он в смерти печать!
Там две бабушки юных застыли…
Им мою колыбель никогда не качать,
Похороненным в братской могиле…
 
 
Вот девчонка опухшая – мама моя,
Кто ей детство и юность разрушил?
Дом её и семья стали пищей огня,
Ей обжёгшего крылья и душу.
 
 
Эту ночь я гнала столько лет уже прочь,
Пропитавшую детство мне ядом,
Мне ничем не помочь, потому что я дочь,
Тоже дочь ленинградской блокады.
 
 
Это память плетётся за мной по пятам,
Ею густо заполнены гены,
Возвращая к Пяти знаменитым углам,
В дом, где кровью пропитаны стены…
 
 
В дом в колодце – дворе, чудом выживший сам,
В это место на лестничной клетке,
Где сто двадцать и пять хлебных крошечных грамм
Не сумели спасти моих предков…
 
 
Я тогда не жила – родилась лишь спустя
Много лет после славной Победы,
Но всегда ощущаю себя как дитя
Той блокады, чей след мной изведан.
Эту ночь я гоню много лет уже прочь,
Представляя по карточкам лица,
Понимая: должна я хоть чем-то помочь,
Чтоб она не могла повториться.
 

1

 
Может быть, правда, есть доля вины
Белых ночей Ленинграда
В том, что не спится им —
Детям войны,
Детям войны и блокады?
 
 
Может быть, слишком душиста сирень,
А голосистые птицы
С ночью опять перепутали день?
Вот старикам и не спится!
 

ПРИПЕВ:

 
Дети войны, дети войны,
Дети войны и блокады —
Даже их сны, беспокойные сны
Адским наполнены ядом,
Даже их сны, беспокойные сны
Адским наполнены ядом.
 

2

 
Вновь тишину разрывает салют
Вслед за победным парадом.
Вспышки на небе уснуть не дают
Детям войны и блокады.
Вот умирает от голода мать,
Рвутся повсюду снаряды,
В бомбоубежище нечем дышать
Детям войны и блокады…
 

ПРИПЕВ

3

 
Боли фантомные мучают их,
Память не знает пощады!
Кажется странным, что вечер притих,
Детям войны и блокады.
 
 
Множество лет мир живёт без войны —
Слышим лишь гроз канонады…
Но почему же они так грустны,
Дети войны и блокады?
 

ПРИПЕВ

4

 
Тесно за пышным столом от родни:
Все в этот день с ними рядом.
Пусть же от счастья лишь плачут они —
Дети войны и блокады!
 
 
Нету для нас их улыбок святей,
Тост поддержать мы их рады:
«Чтоб больше не было в мире детей,
Знавших войну и блокаду!»
 

 
Пускай кому-то верится с трудом,
Но знаю я, что каждое мгновенье
Коты надёжно защищают дом
И смело отражают нападенье
Любых опасных проявлений зла,
Жестокости, коварства и насилья!
Как лазер мощный, спектр их тепла
Врагов сражает там, где мы бессильны.
Там, где есть вирус смертоносных слов,
Где множится бактерий зла палитра,
Огромнейшая армия котов
За нас вступает ежедневно в битву.
 
 
Не занимать бесстрашья удальцам
В сраженьи с бессердечья анакондой,
Ведь все коты относятся к бойцам
Важнейшего невидимого фронта.
 
 
И никому их пыл не угасить,
Их преданность и верность не нарушить
В момент, когда нас могут укусить
И оцарапать сердце или душу.
 
 
Спасая нас от яда суеты
И охраняя наш покой достойно,
Незримый бой за нас ведут коты,
Предотвращая в нашем доме войны.
 
 
Защитники спокойных наших снов,
Хранители уюта нашей жизни!
И не заслуга ль кошек и котов,
Что любим дом мы, как свою отчизну?
 
 
В атаку отправляются за нас
И о любых врагах оповещают,
В кромешной тьме прожекторы их глаз
Дорогу нашу к счастью освещают.
 
 
И спят они, лишь веки чуть прикрыв,
Локаторами двигаются уши,
Ведь мнимый мир порой бывает лжив,
А хрупкие мечты легко разрушить.
 
 
И не впервой им жизнью рисковать,
Когда хозяев ослабевших ради
Им кошки помогали выживать
В самом аду – в блокадном Ленинграде.
 
 
Не прекращая тощим телом греть,
Бескровные вылизывая лица,
И отступала перед кошкой Смерть,
Как крыса, хвост поджав перед тигрицей.
 
 
Тех выживших котов наперечёт,
Не съеденных в агонии блокады.
Но вот стоит взволнованный народ,
И слёзы затуманивают взгляды —
 
 
Ведь наверху божественнейший вид:
В окне открытом в золоте заката
Мать-кошка, словно ангел, возлежит
И намывает крошечных котяток!
 
 
Ещё блокадой скован Ленинград,
Но для людей победа стала ближе:
– Смотрите, кошка родила котят,
А это знак, что шанс у нас есть выжить!
 
 
Кто знает, что могло питать сильней
Надежды тех людей непокорённых?
Но Кошка-Мать,
Как символ светлых дней,
Была гораздо значимей Мадонны!
 
 
Все знали: город снова канет в тьму,
И голод лишь на время затаился…
Но не один свидетель был тому,
Как стар и млад на Кошку-Мать молился!
 
 
И как крестились, видя на снегу
Живую кошку на руках старухи,
За то, что город не был сдан врагу
И будет поднят из руин разрухи.
 
 
Была похожа кошка на скелет,
Как и её хозяйка, схожа с тенью,
Но выжив, обе излучали свет,
Апофеоз Надежде и Терпенью.
 
 
И в городе, где съели воробьёв,
Где не осталось ни одной вороны,
Казалась Кошка миражом из снов,
Видением для взглядов изумлённых
 
 
И воплощеньем в жизнь единства вер…
Вот только что закончилась бомбёжка,
А истощённый милиционер
От посягательств охраняет кошку.
 
 
Он на веку немало повидал
И знал, как чувства ослепляет голод,
И что и для кошки впору пьедестал
За то, что душу сохранил наш город.
 
 
Котов не представляют к орденам,
В честь их побед не затевают пира,
И всё же слава и почёт котам —
Защитникам любви, покоя, мира!
 

Из цикла «Стихи о мамах»

 
Девятое Мая ВПЕРВЫЕ без мамы
И в мамочкин праздник – любимейший самый —
Сидеть будем тихо одни за столом.
Шампанское молча в бокалы нальём
И выпьем за Мир и Победу мы стоя,
Но место, где мама сидела, пустое…
И папино фото висит на стене…
И вспомним рассказы мы их о войне,
Где девочка-мама – подросток блокады,
Ушла защищать рубежи Ленинграда,
Сирен не стерпев оглушительный вой,
Сестричкой, сестрёнкой вдруг став фронтовой,
А папа-мальчишка в свои девятнадцать
С фашистскими ордами начал сражаться,
В ответе считая себя за страну!
Как выиграли мама и папа войну,
В пустые дома возвратившись с победой,
Где голод убил мам их, бабушек, дедов,
Братишек-сестрёнок сгубил не щадя,
Зато, наконец, спасена вся земля!
Пусть юность прошла, но Любовь впереди…
Я мужу шепчу: «Дорогой, погоди!
Давай, мы не чокаясь выпьем за близких!
Но прежде с тобою поклонимся низко
В ту сторону, где было мамино место…
Где папочка с фото с живым интересом
И грустной улыбкою смотрит на нас,
Как будто он хочет продолжить рассказ
О страшной войне и победном Салюте…»
Как много часов в той Молчанья Минуте,
Которую робко мы тостом нарушим:
– За наших родителей Светлые Души!