Текст книги "«…Две грозовые молнии сплелись». Хрестоматия военного связиста"

В старой русской армии
Курочкин П.М

Воспоминания генерал-лейтенанта войск связи доктора военных наук Петра Михайловича Курочкина, начинавшего службу простым солдатом 1-го телеграфного батальона, содержат уникальные для отечественной мемуаристики впечатления об организации службы в частях связи русской армии периода Первой мировой войны.

Прошло уже много лет, но я до сих пор хорошо помню, как меня, молодого солдата-пехотинца, до службы имевшего дело лишь с молотком, лопатой и кельмой[40]40
  Кельма (от нем. Kelle; жарг. мастерок) – ручной инструмент, позволяющий производить кладку кирпича, плитки, внутреннюю и внешнюю отделку помещений.


[Закрыть], поразила техника военной связи: различные телеграфные аппараты, четко выстукивающие какие-то загадочные знаки; телефоны, воспроизводящие человеческий голос; всевозможные сигнальные устройства, использующие солнечные лучи; искусственные лампы-светильники, передающие условные сигналы на большие расстояния; ящики, коробки, банки, оказавшиеся аккумуляторами и гальваническими элементами.

Многие из этих аппаратов и приборов давно уже сданы в музей, но полвека назад это были самые совершенные средства связи.

Подразделения нашего 1-го запасного телеграфного батальона располагались в разных концах Москвы: штаб и две роты – в Сокольнических казармах, две роты у Семеновской заставы и две – в Пушкинском училище, на 5-й Сокольнической улице.

Мне казалось тогда, что я совершенно бессилен перед сложной техникой, что никогда не смогу разобраться в ней, не научусь пользоваться ею. До слез было обидно – так скудны мои знания!..

На всю жизнь остались в памяти ободряющие слова унтер-офицеров Соколова и Пахтусова, прапорщика Погодина. Терпеливо объясняли они нам, новичкам, назначение и устройство средств связи. Люди 1-го телеграфного батальона произвели на меня особенно сильное впечатление. Как они были не похожи на тех, с кем столкнула меня служба в пехоте! Там царило вопиющее неравенство в отношениях между офицерами и солдатами. Грубость, оскорбления, рукоприкладство – все это было обычным явлением. Отличались своей свирепостью и кадровые унтер-офицеры. Они во всем подражали офицерам и зачастую превосходили их в хамстве. Не удивительно, что новобранцы были забиты и запуганы, а старослужащие, побывавшие на войне – озлоблены.

Иначе было в телеграфном батальоне. Здесь офицер, обращаясь к рядовому, называл его на «вы». Я буквально опешил, когда увидел офицера, сидящего на табуретке в кругу солдат. Он рассказывал что-то, а те от всей души хохотали. Позже я узнал, что офицеры-телеграфисты вместе со всеми участвуют в любительских спектаклях.

Людьми другого склада оказались также фельдфебель и унтер-офицеры батальона. Их взаимоотношения с подчиненными были простыми и доброжелательными. В свободное от занятий время они обращались к солдатам по имени, а если разница в возрасте большая, даже по имени и отчеству. Многие унтер-офицеры не занимали командных должностей, а были лишь специалистами – механиками, заведующими классами старшими линейными надсмотрщиками.

Солдаты по своему общему развитию стояли тоже выше – ведь в телеграфные части отбирали наиболее грамотных парней, имевших соответствующую гражданскую специальность. Это были в основном служащие телеграфного ведомства, слесари, токари. Народ этот отличался веселостью и жизнерадостностью. Казалось, и служба таким солдатам не в тягость.

Интереснее были и занятия. Солдаты нашей роты изучали электротехнику (конечно, в самом элементарном виде), устройство телеграфных и телефонных аппаратов, полевых линий связи; учились работать на телеграфных и светосигнальных аппаратах. Для этого имелись специально оборудованные классы.

Полевое обучение заключалось в постройке шестовых и прокладке кабельных линий, в оборудовании телеграфных и контрольных телефонных станций, в налаживании связи с помощью светосигнальных приборов…

Уроки словесности, на которых изучались имена членов императорской фамилии и рассказывалось о том, кто есть враг внутренний, а кто – внешний, были исключены из программы обучения. На строевую и стрелковую подготовку отводилось лишь два часа в неделю.

Главное внимание уделялось освоению специальности. В нашем классе – телеграфных механиков – ежедневно тратилось до десяти часов на изучение материальной части, ремонт телеграфных и телефонных аппаратов, отыскание повреждений на станциях и линиях.

Бытовые условия тоже отличались от пехотных. В казармах чистота. Пищу в столовой выдавали каждому отдельно, а в пехотном батальоне бытовал знаменитый солдатский «бачок» – на целое отделение; по этой причине пищу приходилось глотать быстро, почти не разжевывая, чтобы не остаться голодным.

Одним словом, мне понравилась новая служба. Я искренне завидовал тем, кто хорошо учился, старался подражать им. Мне хотелось дотянуться до них. А для этого пришлось заниматься во внеурочное время. Через три месяца я в числе первых окончил класс телеграфных механиков и был произведен в младшие унтер-офицеры.

Очень теплые воспоминания остались у меня о нашем ротном командире – штабс-капитане Крылове. Бывало, представляешься ему по случаю прибытия из увольнения, а он непременно спросит, где был, как отдохнул? Если ответишь, что навестил родных, поинтересуется, как они живут, все ли здоровы? Если скажешь, что ходил в кинематограф, выясняет, понравилась ли картина, чего понял и чего не понял?..

(Курочкин П.М. Позывные фронта. С. 3–5)

Письма поручика Искровой роты из 1914 года
Конецкий В.В

Письма неизвестного поручика Великой войны (так называли наши предки Первую мировую войну) в изложении Виктора Викторовича Конецкого рисуют нам образ благородного, интеллигентного, глубоко и тонко чувствующего человека, честно выполнявшего свой патриотический и служебный долг перед Родиной – русского офицера и джентльмена.

Я печатаю письма молоденького офицерика – одного из первых военных радистов России. Поручик был влюблен в маму. Она же просто крутила ему голову. Однако почему и зачем хранила письма поручика и даже пронумеровала их?..

«Новый адрес: Действующая армия, 5 Искровая рота, поручику НИР[41]41
  Инициалы автора писем.


[Закрыть], а оттуда мне будут пересылать с нарочными, т. к. я буду от штаба верстах в 500, в маленьком отряде, оперирующем в Буковине[42]42
  Буковина – историческая область в Восточной Европе. В настоящее время северная ее часть (Северная Буковина) составляет Черновицкую область Украины, а Южная Буковина принадлежит Румынии.


[Закрыть]. Этот веселый отряд недавно взял Кимполунчъ (? – В. К.), что Вы, конечно, знаете из донесения Верховного Главнокомандующего – моего старшего тезки[43]43
  Николай Николаевич Романов (18561929) – великий князь из династии Романовых, известный как Николай Николаевич Младший. Верховный главнокомандующий русской армии (1914–1915) в Первой мировой войне.


[Закрыть]. Так вот я туда и еду. Довольно, конечно, страшно, но бодрости сколько угодно. Вагон – теплушка, трясет страшно, писать невозможно… Сейчас остановились в Станиславове – чудный, великолепный город: громадный, чистый, великолепные магазины, кафе и рестораны – очень мало чем уступает Львову. Здесь я узнал, что отряд мой сплошь состоит из кавалерии, что еще больше придает интересу к предстоящей службе. Судя по карте и по рассказам, местность там удивительно красивая – кругом сплошные перерезанные горы, покрытые лесом и снегом: трудновато придется моим бедным лошадкам, но ничего, с Божьей помощью к сентябрю войну кончим. Ваш Николаич».

«ШТАБ IV АРМИИ. НАЧ. СТАНЦИИ 5 ИСКРОВОЙ РОТЫ. Пишу вам, пройдя за полтора суток 60 верст и найдя себе убежище в крестьянской избе, выселив, вернее, переместив из одной из 3 комнат хозяина и хозяйку, – мера по первому впечатлению некрасивая, по военному времени простая, а по моей службе – необходимая. Мрачные предчувствия прошлого письма, к счастью, пока не оправдались, и наши дела идут блестяще: немца тесним по всему фронту и постепенно подвигаемся к границе. Но моего бывшего блестяще-бодрого настроения уже нет. Почему? Вероятно, потому, что нет живого дела, а главное – постепенно, но верно начинаю терять веру в беспроволочный телеграф, то есть в том виде, в каком он сейчас существует. Мне кажется, что вся кампания пройдет для меня без отличий и с потерей веры в свое дело (раз беспроволочным телеграфом восхищаются только на словах, не отмечая никакими крестами). Не подумайте, что я говорю про скачку за орденами, но, во всяком случае, не следует забывать, что временами единственная надежда для Штаба – это моя станция, которая и оправдывает свое назначение. Впрочем, «цыплят по восемь считают», как говорят испанцы. Однако, как ни странно, на войне самый верный способ доставки разного рода бумаг – это ординарцы и грузовики (случайные) автомобили. Ваших писем не получал с Румынской границы. А может, и Вы моих не получаете? Вот будет курьез, если письма, ранее написанные, Вы получите когда-нибудь спустя много времени…»

На иностранном телеграфном бланке: «Я только что проснулся на линии сторожевого охранения отряда и по телефонограмме узнал, что сейчас едет офицер в Галич через Россию – соблазн слишком велик, чтобы не послать Вам несколько приветливых слов, будучи уверенным, что дня через 3–4 Вы получите это письмо. Ваши же письма я не получил оттого, что они, вероятно, сейчас лежат в Львове или под Перемышлем, откуда вследствие «некоторых» серьезных затруднений не могут быть доставлены мне. По штемпелю Вы узнаете, где я, но только это не дивизия, а полдивизии и называется Буковинским или Черновицким отрядом. Сейчас начинается продолжение вчерашнего боя и уже завязалась ружейная перестрелка. Вспоминаете ли меня, бесконечно передвигающегося пока по польским волнам? Недавно видел Вас во сне и был счастлив, но день прошел затем грустный. Найти себя я не нашел, но собирать себя постепенно собираю, и результаты должны быть хорошие, а может быть, и дурные – время покажет…»

«Из действующей армии, Петроград, Екатерининский канал, ее высокоблагородию Л.Д. Конецкой… Вчера и сегодня впервые после долгого перерыва чувствую пониженное состояние духа: серьезно заболела лошадь, мой боевой друг, и, вероятно долго проболеет. К сожалению, не удалось «отбить» вторую, но, верно, это время придет, а у немца хорошие лошади попадаются… Сейчас идет проливной дождь, сыро, холодно, но прекрасно. Не хотел бы быть сейчас в мирной обстановке. Одна осталась просьба к Вам: пишите хоть коротко, но чаще, – письма в конце концов дойдут, марок не ставьте[44]44
  Письма военнослужащим Действующей армии были бесплатными.


[Закрыть] и непременно обозначайте ЧИНЪ. Вам и всем Вашим искренне желаю полного счастья и благополучия. Ваш Николаич».

Прыгающий, совсем неразборчивый почерк: «…еду в один из отрядов, оперирующих в Буковине, через Станислав или Станиславлев. Условия будут, вероятно, такие же, как когда я был в Гвардейском Конном корпусе, но только местность будет гористая, скалистая и метелистая. Нервы «немножко» расходились, немцы каждый день угощают нас бомбочками. Новый год[45]45
  1915 год.


[Закрыть] я встречал один в вагоне… Бодр всегда, и иногда весел. Приходится терпеть сейчас некоторые лишения ввиду отсутствия иногда какой-либо еды, но это только временно, так как обыкновенно мы располагаемся в самых шикарных домах и продовольственный вопрос поставлен блестяще. Дай Бог Вам… Ваш Николаич».

«…Одно определенно верно, что хотел бы скорейшего окончания войны…»

«…Вчера получил спешное приказание отправиться на передовые позиции и в тылы противника для организации связи с двумя совершенно новыми и только что прибывшими сюда искровыми станциями. Завтра утром отправляюсь к конному отряду, с которым вторгаюсь в Германию, оттуда, Бог даст, вернусь при удаче, и если ничего не случится, примерно через месяц. Со мной идет 20 человек конных. Настроение очень бодрое, энергии масса, и впереди интересного и «веселого» предвидится много. Спасибо Вам за пожелание прислать мне теплое, но, к счастью, у меня все есть и даже с избытком. Вы пишете, что ждете меня в Петербурге даже во время войны, а я не считаю себя вправе просить об этом и думаю, что, спокойно исполнив свой долг до конца, я буду в Петербурге только после окончания войны. Не знаю, как окончатся наши предприятия, но понадеемся на Бога и с Его помощью на успех. Из таких же, как я, начальников станций уже один убит, один в плену и один пропал бесследно вместе со своей станцией. Хочется бросить мысль о себе, но она навязчиво впивается в мозг, невольно мысли летят туда – к близким знакомым и родным, и хочется, безумно хочется их увидеть! В такие минуты они становятся особенно дорогими и милыми. Если увидимся когда-нибудь, есть чего рассказать прочувствованного. Дай Бог Вам, не забывайте. Ваш Николаич».

«…Не могу писать больших писем – либо нет места, либо времени. Место меняю почти ежедневно, живу либо в палатке, либо на коне, ни дождь, ни стужа, ни ветер меня не смущают. Сознание, что живешь в чужой (теперь уже нашей) стране и делаешь ответственное дело для родины, само подогревает и бодрит…»

«Люблин. Последний день я в этом городе и пишу Вам накануне весьма крупных событий, участником коих с завтрашнего дня состою.

Оригинальное я получил письмо, прелестная Л.Д., и знаете от кого

– от Вас, дорогая моя!.. Ой, виноват! Вам стало «ску-у-чно», и тогда Вы вспомнили… «старого доброго друга». Может ли быть дружба между молодой, очаровательной, бойкой и лукавой девушкой и скромным джентльменом – не знаю. И, переехав с Екатерининского на Садовую, черкнули ему маленькую записочку… Устал я порядочно. За год войны постарел я и одичал, не видя общества другого, как своих офицеров, солдат да изредка сестер милосердия. Надоело, хочется бурного веселья, близких людей, теплой беседы, хорошей обстановки, культурного своего русского города. Уже семь месяцев я в Галиции[46]46
  Галиция (также Галичина) – историческая область в Восточной Европе (конец XVIII
  – нач. XX веков), примерно соответствует территории современных Ивано-Франковской, Львовской и западной части Тернопольской областей Украины, Подкарпатского и большей части Малопольского воеводств Польши.


[Закрыть] и по нашей матушке России соскучился страшно. Прицепили паровоз. Будьте счастливы. Ваш Николаич».

«…Уезжая, как и всегда, я буду только с Вами и единственной моей мыслью, целью и желанием, нося Ваш образ в своем сердце, увидеть Вас и отдать всего себя на служение Вам. Будьте здоровы и Богом хранимы!.. Сейчас нахожусь в большом городе, как это ни странно, хожу в кинематограф и с удовольствием слушаю небольшой, но хорошо сыгравшийся оркестр. Встречаю корпусных и училищных знакомых, и каждая встреча приносит с собой известия о смерти или ранении других наших товарищей – становится как-то особенно жалко и грустно. Мне страшно, что война нас так разъединила и отдалила, я не знаю, что случилось, и мне бы очень, очень хотелось, если еще возможно, услышать от Вас, Л.Д., откровенное объяснение происшедшему и происходящему. Был бы бесконечно рад, если все мои тревоги – плод моей фантазии…»

«…Христос Воскресе! Откровенно говоря, меня крайне беспокоит отсутствие от Вас новостей с Нового года. Я чувствую большую перемену в отношении ко мне; не рискую пускаться в область догадок и предположений, но думаю, что и Вы мне об этом не напишете. Вспоминаю прошлую Пасху. Вы были, кажется, в Ницце, и в одном из писем прислали мне цветы – чудные увядшие еще не совсем лепестки с чудесным запахом. Мысль нево живой отклик своему движению. Теперь ничего этого нет: осталось одно только красивое воспоминание и грустный осадок, приятный; забыть о прошедшем нет сил, и что-то беспрерывно шепчет, что еще не все прошло, что лучшее еще впереди и, верно, желанное будет. Что это? Я, кажется, имею нахальство «удариться в поэзию»?! Вспоминайте изредка».

«…Непосредственная опасность бодрит и веселит. А пришлось испытать многое: был обстрелян ружейным и артиллерийским огнем, специально сидел в стрелковых окопах и наблюдал, как отражаются немецкие атаки, и раз ночью чуть не попался в плен. Если бы не разъезд уральских казаков, который предупредил меня, что в версте немцы ведут наступление, то был бы сейчас, раб Божий, уже за долгожданной границей. Слава Богу, люди мои быстро собрались, поседлали коней, и мы благополучно удрали в чудную лунную ночь. Очень трогательно было видеть, как солдаты окружили меня, приготовившись защищать, если понадобится. За все время командировки сделали около 800 верст верхами, не знаю, когда спал и что ел. Вся картина боев разворачивалась передо мной как на ладони… Думаю, это письмо получите к Рождеству. От всей души благословляю Вас…»

«Здравствуйте, далекая и близкая царевна, греза и зоренька моя! Вот уж действительно: с добрым утром! Сейчас еще только 6 с четвертью утра, яркий солнечный блеск и покой. Так легко дышать после вчерашней бури в душной хате. Ах, Любанька – простите, вырвалось это слово, которое я так люблю, потому что оно Ваше. Все мои думы и желания направлены только к одному – Вашему счастью. Мне вспоминается песня, стихи:

 
Море шумело, море гудело,
Волны сливались с волной, —
Сердце рыдало, сердце все ждало:
Милая, будь же со мной.
 
 
Море дробило утесы и скалы —
Сердце дробило себя.
Море в пучину других увлекало —
Сердце же гибло, любя.
 
 
Море утихло и блещет лазурью,
Радостен моря привет.
В сердце по-прежнему вопли и буря,
Сердцу влюбленному отдыха нет.
 

Да, именно сердцу влюбленному отдыха нет, да разве ему нужен он? Не в этом ли весь смысл и счастье любви, чтобы самоотверженно, с восторгом, со счастливою улыбкой отдавать любимому человеку все свои помыслы, желания, труд, здоровье, жизнь и видеть отраду только в том, чтобы зреть хоть проблески счастья у любимого человека и черпать новые силы для неустанной работы, украшать ему путь, целуя следы его ног, и плакать от счастья, что ты можешь и любить и принадлежать ему. Ваш Николаич».

* * *

Поручика Искровой роты мама не дождалась. Вышла за отца в апреле 1917 года. Ей было двадцать три, отцу двадцать четыре.

(Конецкий В.В.

Собр. соч. в 7 т. Т. 6. С. 426–442)

Глава 2
«Веди ж, Буденный, нас смелее в бой…»

Что такое связь?
Милешин С

В 20-е годы XX в. в Красной Армии по не успевшей забыться традиции еще придавали большое значение как техническим средствам связи, так и особому единению военнослужащих, которое достигается только воспитанием командиров и личного состава. Об этом небесполезно задуматься современным военным специалистам.

Предположим, что все, что должно обеспечивать надежную связь в войсках, имеется налицо.

Указания для командного и личного состава хорошо известны каждому, что ему положено по занимаемому им на службе месту; командный состав стремится, как говорится, провести все эти указания в жизнь, т. е. сделать так, чтобы они не оставались только на бумаге или в памяти тех, кто их прочел, но действительно исполнялись бы.

Команды службы связи хорошо обучены и знают свое дело; они снабжены всем присвоенным им имуществом и это имущество содержится в порядке. Распоряжения и донесения и всякого рода иные сообщения могут передаваться верно и достаточно скоро.

Существует, по-видимому, полная возможность предоставить войскам столь необходимую им полную ориентированность в обстановке…

Спрашивается, несмотря на все такие благоприятные условия, можно ли рассчитывать, что связь будет выполнять свое назначение.

На такой вопрос приходится, увы, отвечать отрицательно, и вот почему:

Благоприятные условия для службы связи могут существовать в частях войск, очень резко различающихся между собою качествами своего личного состава и по господствующему в них настроению.

Все вероятно знавали или даже знают войсковые части, из которых одна выделяется сплоченностью своего состава, так что разбить ее единство не были в состоянии ни тяжелые испытания, ни боевые неудачи; другая в то же время расползалась после первых же сравнительно незначительных неуспехов на поле брани. В одной части войск наблюдается живое воодушевление и готовность помогать друг другу чем только можно; в другой, наоборот, замечается совершенно обратное и вместо воодушевления в лучшем случае безразличное отношение ко всему окружающему.

Между тем, служба связи может быть одинаково хорошо или одинаково неудовлетворительно поставлена в обоих войсковых частях.

Но очевидно, что в первой она будет работать хорошо, и столь же очевидно, что во второй – этого не будет, даже если бы для службы связи она была снабжена во всех отношениях богаче.

В первой войсковой части службу связи на должную высоту ставит то, что называется внутренней связью; во второй – несмотря на полную возможность получить от службы связи хорошую работу, ее нет в виду отсутствия названной связи.

Внутренняя связь это, коротко говоря, полное единодушие и согласие по всем вопросам жизни и службы всех чинов войсковой части, малой или большой, армии или нескольких армий (фронта), – все равно.

Она, именно внутренняя связь, создает в командном и личном составе войск потребность той связи, о которой до сих пор шла речь и которую в отличие от связи внутренней можно назвать связью внешней.

Там, где есть внутренняя связь, несомненно, явится и связь внешняя, хотя бы отсутствовало необходимое имущество, и не было бы хорошо обученных команд связи.

Конечно, внешняя связь много способствует внутренней; она обеспечивает ее существование и составляет так сказать внешнее ее выражение, но создать внутреннюю связь она не может.

Другие силы и другие средства создают внутреннюю связь в войсках или то единство мыслей и чувств, желаний и стремлений у всех чинов от высшего командования до простого рядового, о котором упоминалось выше; в войсках все воодушевлены одними и теми же чувствами, у всех одни и те же мысли, одни и те же стремления и желания, конечно, касающиеся войны.

Войска спаяны воедино и воюют, как один человек.

Какими же путями достигается внутренняя связь?

Внутренняя связь приобретается прежде всего знанием всеми в армии целей войны и понимания ее значения; Всем известны цели, ради которых ведется война, и все понимают, что значит ее выиграть или проиграть, одержать победу или потерпеть поражение.

Внутренняя связь поддерживается уверенностью бойцов в том, что война была неизбежна и ведется не ради чьих-либо частных интересов, но за интересы всех, всего народа. Такая уверенность чрезвычайно важна, так как только она одна может вызвать людей на терпеливое перенесение тягостей и лишений, неизбежных подчас на войне.

Для того чтобы внутренняя связь не терялась в войсках, необходимо затем, чтобы все знали общую цель ближайших действий своей армии и боевую задачу своей войсковой части. Боевые задачи, правда, объявляются в боевых приказах, но последние не всегда доходят до низов, а между тем, сознательность боевой работы даже рядового бойца много повышается, если он знаком со своей боевой задачей; наконец, только при таком условии возможно в полной мере проявление с его стороны и самодеятельности и почина. Точно так же крайне желательно всем знать общую цель действий своей армии; знание целей действий удваивает усилия военных работников и вносит в их деятельность чувство единения с высшим командным составом, ставящим эти цели. Помимо знания общей цели действий того высшего войскового соединения, к которому принадлежит рядовой боец, и своей боевой задачи, внутренняя связь в войсках крепнет, если есть осведомленность в обстановке; конечно, эта осведомленность не одна и та же, например, у старшего командного состава и младшего, или командного состава и рядовых бойцов; но все же каждый, сообразно своему служебному положению, должен знать общее положение дел в государстве, боевое положение своей армии и достаточно подробное своей войсковой части. При этом знание обстановки может разниться подробностями, но то, что известно, должно быть очевидно одно и то же как у командного, так и у войскового личного состава.

Внутренняя связь особенно поддерживается верой в своих вождей и особенно закрепляется, когда каждый в армии будет хорошо знать свое дело и добросовестно его исполнять.

Внутренняя связь сплачивает войска в одну тесную товарищескую семью, в которой все за одного и один за всех; только при прочной внутренней связи части войск всегда готовы к их взаимной выручке и все роды войск к проявлению необходимого взаимодействия между собой.

Внутренняя связь вызывает особое чувство связи, которое проникает всех сверху донизу и снизу доверху.

Между прочим, это то чувство, которое будет подсказывать начальникам, когда им нужно бросить хорошо налаженную связь и, оставив телеграф и телефон, явиться посреди своих солдат и личным примером увлечь их на великие испытания и на великие подвиги.

Связь внешняя, служба связи, необходима, и над ее надлежащим устройством и исправным выполнением требуется непрестанно работать.

Но внешняя связь это только машина, правда, машина чрезвычайно важная для войск, но которую нужно уметь пустить в ход; эту последнюю задачу выполняет связь внутренняя.

(Милешин С. Что такое связь?

Обязанности лиц командного и всего личного состава по службе связи. С. 21–24)