Текст книги "Исландские саги. Том II"

Торхалль рассказал Греттиру, что случилось, и попросил его поберечься:

– Тебе верная смерть, если ты станешь дожидаться Глама.

Греттир сказал:

– За моего коня я должен, самое малое, увидеть этого негодяя.

Хозяин сказал, что мало радости его видеть:

– Ведь он и на человека не похож. Но для меня благо каждый час, что ты здесь пробудешь.

Вот проходит день, и когда настало время идти спать, Греттир лег, не раздеваясь, на лавку против спальной ниши хозяина. Он укрылся мохнатым плащом: одну полу подоткнул под ноги, а другую обернул вокруг головы и сам глядел в прореху. Прямо перед ним приходился очень крепкий столб, и он упирался в него ногами. Наличник у входной двери был весь сорван. И теперь на его место кое-как приколотили жерди. Перегородка, которая прежде отделяла покои от сеней, была разломана и выше поперечной балки и ниже. Все постели были стащены с мест. Совсем нежилой вид был у дома. Всю ночь в покоях горел свет. И когда прошла примерно треть ночи, Греттир услышал снаружи страшный грохот. Кто-то лез на дом и ездил над самыми покоями, и бил по крыше пятками, так что каждая досочка трещала. Долго так продолжалось. Потом с крыши слезли и подошли к двери. И когда дверь отворилась, Греттир увидел, что Глам просунул в дом голову, и она показалась ему чудовищно огромной и безобразной. Глам шел медленно и, войдя в двери, выпрямился. Головою он доставал до самой крыши. Поворачивает он к спальным покоям и, облокотившись о поперечную балку, заглядывает в покои. Хозяина и слышно не было, так как он слышал, что делалось рядом, и этого ему хватало. Греттир притаился и не двигался. Глам увидел на лавке какую-то кучу и пошел внутрь покоев и прекрепко схватил плащ. Греттир же уперся в столб, и плащ ни с места. Глам рванул плащ в другой раз, еще сильнее, но плащ опять не поддался. В третий раз потянул он плащ обеими руками и с такою силой, что поднял Греттира на воздух, а плащ между ними разорвался пополам. Глам смотрел на обрывок, что остался у него в руках, и никак не мог понять, кто это сопротивлялся ему с такою силой. Тут Греттир проскочил у него под руками и обхватил за пояс, и стал что есть силы ломать ему хребет, думая опрокинуть его. Но Глам так сдавил Греттиру руки, что он не выдержал и пошатнулся. Отступает Греттир назад, к скамьям. Столбы так и валятся, рушится все, что стоит у них на дороге.

Глам все лез к выходу, а Греттир упирался во что только мог ногами. Все же Гламу удалось вытащить его в сени. Пошла у них тут битва не на жизнь, а на смерть. Глам хотел вытащить его из дому, а как ни трудно было биться с Гламом в доме, видел Греттир, что на дворе ему придется еще хуже. Поэтому он сколько было силы сопротивлялся. Когда они были уже на крыльце, Глам поднатужился и прижал Греттира к себе. И когда Греттир видит, что ему не устоять, он навалился всею тяжестью на грудь Гламу, а ногами в то же время уперся в камень, вросший в землю у самых дверей. К этому Глам не приготовился. Он тянул в это время Греттира на себя, и вышло поэтому, что он опрокинулся назад и вылетел задом из дверей, так что плечи его сорвали притолоку, и крыша – стропила и мерзлый дерн – все разлетелось. Свалился он так, навзничь и головой наружу, а Греттир – на него. Ярко светила луна, и густые облака то закрывали ее, то открывали. И вот, когда Глам упал, луна как раз вышла из-за облака, и Глам уставился на Греттира. Греттир сам говорил, что это был один-единственный раз, когда он содрогнулся. И тут на него нашла такая слабость, от всего вместе – от усталости и от пристального взгляда Глама, – что он был не в силах занести меч и лежал между жизнью и смертью. А Глам, превосходивший бесовской силой всех других мертвецов, сказал тогда вот что:

– Ты приложил много труда, Греттир, чтобы встретиться со мной. Но нет ничего удивительного, если наша встреча будет тебе на беду. И вот что я тебе скажу: теперь ты достиг только половины той силы и твердости духа, которые были бы тебе отпущены, если бы ты со мною не встретился. Я не могу отнять у тебя силу, которая уже при тебе. Но в моей власти сделать так, что ты никогда не станешь сильнее. Ты, правда, и теперь достаточно силен, как многим предстоит убедиться. Ты прославлен здесь своими подвигами, но отныне будут твоим уделом изгнание и тяжбы об убийствах, и едва ли не всякий твой поступок обернется тебе на беду и злосчастье. Тебя объявят вне закона, и уделом твоим станет одинокая жизнь на чужбине. Я насылаю на тебя проклятье, чтобы этот мой взгляд всегда стоял у тебя перед глазами. И тяжко тебе покажется оставаться одному, и это приведет тебя к смерти.

И только Глам сказал это, как сошла с Греттира напавшая на него слабость. Занес он теперь меч и срубил Гламу голову, и приложил ему к ляжкам. Тут появился и хозяин: в то время, как Глам говорил, он оделся, но не посмел выйти, пока тот не был убит. Торхалль воздал хвалу Богу и очень благодарил Греттира за то, что он одолел этого нечистого духа. Потом они взялись за дело и сожгли Глама дотла. После этого они сложили золу в кожаный мешок и зарыли подальше от пастбищ и дорог. Потом они пошли домой, и было уже совсем светло. Греттир сразу лег, потому что он очень устал, а Торхалль послал за людьми с соседних хуторов. Он показывал и рассказывал, как все оно было, и те, кто слушал, сочли, что это великий подвиг. Все в один голос говорили, что по всей стране нет никого, кто бы сравнялся и силой, и мужеством, и всякою доблестью с Греттиром, сыном Асмунда.

Торхалль хорошо проводил Греттира со двора и дал ему доброго коня и подобающее платье, ибо все, что он носил прежде, изорвалось в клочья. Они расстались друзьями. Греттир поехал оттуда на хутор Гора, в Озерную Долину, и Торвальд радушно его принял и подробно расспрашивал о встрече с Гламом. Греттир рассказывает ему, что и как, говоря, что никогда еще его сила не подвергалась такому испытанию, как во время этой долгой битвы.

Торвальд просил его угомониться:

– Тогда все будет хорошо, а не то – быть беде.

Греттир сказал, что он нисколько не исправился, и теперь еще менее благоразумен, чем раньше, и хуже сносит обиды. В одном переменился теперь Греттир: он стал так бояться темноты, что с наступлением ночи даже не решался один выходить. Мерещились ему тогда всякие страсти. С тех пор и стали говорить, что тому, кто все видит не так, как оно есть, Глам застилает глаза или над ним глумится[82]82
  …Глам застилает глаза или над ним глумится. – В имени Глам прощупывается значение «бледный, неверный свет». Оно встречается также как имя луны и великана, как прозвище и как редкое собственное имя.


[Закрыть].

Свершив это деяние, Греттир поехал к себе в Скалу и провел зиму дома.

XXXVI

Торбьёрн Бычья Сила давал большой осенний пир, и съехалось много народа. Это было в то самое время, как Греттир ездил на север, в Озерную Долину. Был на пиру и Торбьёрн Путешественник. О многом там было говорено. Люди с Хрутова Фьорда расспрашивали о той битве Греттира с Кормаком, что была на гряде летом. Торбьёрн Бычья Сила с похвалой отзывался о Греттире, говоря, что Кормаку пришлось бы плохо, если бы их не разняли. Тут заговорил Торбьёрн Путешественник:

– Во-первых, – сказал он, – я не видел, чтобы Греттир чем-нибудь отличился в битве. По-моему, у него и сердце-то ушло в пятки, когда мы подошли, он и не чаял, как покончить с битвой. И я что-то не видел, чтобы он пытался отомстить за работника Атли. Поэтому и нет в нем никакого мужества, если только не на его стороне сила.

Торбьёрн очень потешался, но многие ему возражали, говоря, что он зря зубоскалит и что если бы эти слова дошли до Греттира, тот бы дела так не оставил. Больше ничего на том пиру не произошло. Люди разъехались по домам. Вражда между Торбьёрном и Греттиром всю зиму не утихала, но до нападений не дошло. Ничего в ту зиму не случилось.

XXXVII

Ранней весной пришел из Норвегии корабль. Это было незадолго до тинга[83]83
  …незадолго до тинга — т. е. альтинга. Он начинался между 18 и 24 июня и продолжался 2 недели.


[Закрыть]. У корабельщиков было что рассказать, и первое, что сменилась власть в Норвегии. К власти пришел теперь Олав-конунг, сын Харальда[84]84
  …Олав-конунг, сын Харальда – т. е. Олав Святой (или Толстый), правил с 1014 по 1030 г.


[Закрыть], а Свейн-ярл весною бежал из страны после битвы при Мысах. Много всего замечательного рассказывали они про Олава-конунга, и среди прочего – что он благоволил к людям, которые чем-либо отличились, и приближал их к себе. Многие молодые мужи этому обрадовались и захотели ехать в Норвегию. И, узнав эти новости, Греттир тоже загорелся желанием отправиться в плаванье, надеясь снискать у конунга почет и славу не хуже прочих.

На берегу у Гусиной Бухты в Островном Фьорде стоял корабль. Греттир договорился с корабельщиком и стал собираться в дальний путь. Снаряжение его было невелико.

Асмунд стал теперь совсем дряхлым стариком и почти не оставлял постели. У них с Асдис был сын, еще мальчик, по имени Иллуги, очень многообещающий. Атли взялся теперь управлять всем их хозяйством и имуществом, и от этого была немалая польза, потому что он был человек дельный и предусмотрительный.

Греттир отправился на корабль. На этом самом корабле собрался ехать и Торбьёрн Путешественник, когда они еще не знали, что на нем поплывет Греттир. Многие отговаривали Торбьёрна плыть на одном корабле с Греттиром, но Торбьёрн говорил, что все равно поплывет. Он задержался со сборами и приехал на север, к Гусиной Косе, только тогда, когда корабль уже был готов к отплытию. Перед тем как Торбьёрну уехать, напала хворь на Асмунда Седоволосого, и он совсем перестал вставать с постели. Торбьёрн Путешественник приехал на берег к вечеру. Люди собрались уже ужинать и мыли руки возле своих землянок. И когда Торбьёрн ехал верхом по проходу между землянками, все здоровались с ним и спрашивали, что нового.

Он сказал, что ему, мол, нечего рассказывать, «кроме разве того, что воин Асмунд из Скалы теперь уже, верно, умер».

Многие на это ответили, что вот отошел в иной мир достойный человек, и спросили, как это случилось.

Торбьёрн отвечает:

– Незавидная выпала воину доля: он задохся, как собака, в печном дыму, но нечего о нем и жалеть: ведь он совсем выжил из ума.

Они отвечают:

– Чудно ты рассуждаешь о таком человеке. И если бы Греттир слышал, ему бы это не очень понравилось.

– Невелика беда, – сказал Торбьёрн, – и Греттиру надо выше поднимать меч, чем прошлым летом, на Гребне Хрутова Фьорда, чтобы я его боялся.

Греттир же слышал каждое слово Торбьёрна, но пока Торбьёрн болтал все это, не подавал виду, что слышит. И когда тот замолчал, Греттир сказал:

– Предсказываю тебе, Путешественник, что ты-то не умрешь в печном дыму. Может, впрочем, статься, что ты умрешь и не от старости. Слыханное ли дело, беспричинно глумиться над человеком!

Торбьёрн сказал:

– Этим ты меня не напугаешь. И ты, сдается, был не такой задиристый, когда мы спасали тебя от людей с Каменников, бивших тебя, как скотину[85]85
  …мы спасали тебя от людей с Каменников, бивших тебя, как скотину – Торбьёрн намекает на столкновение Греттира с Кормаком и его людьми (ср. с. 64).


[Закрыть].

Греттир сказал тогда вису:

 
Длинный язык в беседе
Часто мужам мешает.
Пустое болтать нетрудно,
Да тяжела расплата.
 
 
Ты, Путешественник, помни:
Стражи казны[86]86
  Страж казны – воин.


[Закрыть]иные
Смертью наказаны были,
Хоть мне и меньше вредили.
 

Торбьёрн сказал:

– Я сейчас не ближе к смерти, чем раньше, что бы ты там ни болтал.

Греттир отвечает:

– Покуда то, что я предсказывал, не заставляло себя долго ждать, так будет и на этот раз. Защищайся, если хочешь, а то будет поздно.

Потом Греттир ударил мечом Торбьёрна. Тот выставил вперед руку, думая отвести от себя дар, но удар пришелся по руке, повыше запястья, потом меч соскочил на шею, и голова слетела с плеч. Торговые люди сказали, что он здорово рубит, совсем как конунговы люди, и они не видели большой потери в том, что убит Торбьёрн, потому что он был и вздорный, и злоязычный.

Немного погодя они вышли в море и пришли к концу лета в Норвегию, южнее Хёрдаланда. Там они узнали, что Олав-конунг на севере, в Трандхейме. Греттир устроился на торговый корабль, шедший на север, потому что он хотел встретиться с конунгом.

XXXVIII

Ториром звали одного человека, жившего на хуторе Двор в Главной Долине. Он был сыном Скегги, сына Бёдольва, а Скегги занял Бочажную Округу до Бочажного Мыса. Он был женат на Хельге, дочери Торгейра с Рыбачьего Ручья. Торир, их сын, был мореход и человек именитый. У него было два сына: одного звали Торгейр, а другого Скегги. Оба подавали большие надежды и ко времени этих событий были уже совсем взрослыми. Торир был в Норвегии в то лето, когда приехал с запада, из Англии, Олав-конунг. Он вошел в большую милость к конунгу, и к Сигурду-епископу тоже. Это видно, например, из того, что, построив в лесу большой торговый корабль, Торир попросил Сигурда-епископа его освятить, и тот выполнил просьбу. После этого Торир уехал в Исландию и, когда ему наскучило плаванье, велел разобрать корабль, а резные доски со штевней прибить над своею входной дверью. Они долго там были и предсказывали погоду: в одной гудело к южному ветру, а в другой – к северному.

Когда Торир узнал, что Олав стал единовластным конунгом всей Норвегии, он решил, что теперь пора напомнить ему о себе. Тогда Торир послал в Норвегию к конунгу своих сыновей, рассчитывая, что они будут служить ему. Поздней осенью они пристали на юге Норвегии и, взяв весельную лодку, пошли вдоль берега на север, думая дойти так до конунга. Они зашли в одну бухту южнее мыса Стад и несколько ночей простояли там. Еды и питья у них было вдоволь, и так как погода была плохая, они не выходили в море.

Теперь надо рассказать, что Греттир с торговыми людьми шли вдоль берета на север и часто попадали в бурю, потому что дело было к зиме. И когда они продвигались на север неподалеку от мыса Стад, их застигла сильная буря, с вьюгой и морозом, и вот однажды вечером они с трудом подошли к берегу, все измученные, и, бросив якорь у какого-то пригорка, укрыли свое добро и товары.

Торговые люди очень сокрушались, что им негде взять огня, а им казалось, что от этого зависит их здоровье и самая жизнь. Так и пробыли они там весь вечер, кое-как устроившись. И когда уже наступила ночь, они увидели, что засветился большой огонь по ту сторону пролива, в котором они пристали. Увидев этот огонь, спутники Греттира заговорили, что счастлив, мол, тот, кто его раздобудет, и прикидывали, не сойти ли им с якоря, но всем показалось, что это небезопасно. Тут они пустились рассуждать о том, есть ли на свете такой удалец, чтобы сумел добыть тот огонь. Греттир мало участвовал в их разговоре и сказал только, что бывали мужи, которые пошли бы на это. Торговые люди сказали, что, как бы там ни бывало, им от этого не легче.

– Если только ты сам пойдешь на это, Греттир, – сказали они, – ведь ты слывешь теперь самым что ни на есть удальцом среди всех исландцев, и ты хорошо понимаешь, как нам это было бы важно.

Греттир отвечает:

– Я не вижу большого геройства в том, чтобы достать огонь, но не знаю, не обманет ли ваша плата ожиданий того, кто это сделает.

Они ответили:

– Почему ты считаешь, что мы такие бессовестные, что не заплатим как следует?

– Ну что ж, попробую, если вам и в самом деле так это важно. Но предчувствую, что это ничем хорошим для меня не кончится.

Они сказали, что так не будет, и пожелали ему всяческой удачи.

После этого Греттир приготовился плыть. Он сбросил с себя одежду и надел на голое тело плащ с капюшоном и сермяжные штаны. Он подобрал полы плаща, обмотался вокруг пояса лыком и взял с собой бочонок. Затем он прыгнул за борт. Он переплыл пролив и вышел на берег. Он увидел дом, и оттуда слышались голоса и громкий смех. Греттир повернул к дому.

Теперь нужно сказать, что это были не кто иные, как сыновья Торира, о которых уже шла речь. Они оставались там ночь за ночью в ожидании благоприятного ветра, чтобы идти на север, к мысу Стад, а теперь сидели, числом двенадцать, и пили. Они пристали в глубине бухты: там был дом для укрытия плывущих вдоль берега, и в доме лежало много соломы. На полу был разожжен большой огонь. Вот Греттир заходит в дом, не зная, кто перед ним такие. Весь его плащ, едва он вышел на берег, обледенел, и он казался прямо великаном. Сидевшие там пришли в ужас и подумали, что это какая-нибудь нечисть. Они стали бить его, чем попало, и поднялся там большой шум и гам. А Греттир отпихивал их руками. Некоторые швыряли в него головнями, и огонь распространился по всему дому.

С тем Греттир и ушел, взяв с собой огонь, и вернулся к своим сотоварищам. Они очень расхваливали его за этот подвиг и говорили, что нет ему равных. Так прошла ночь, и, раздобывшись огнем, они считали себя в безопасности.

На следующее утро погода выдалась хорошая. Торговые люди рано проснулись и собрались в путь. Они говорили, что надо бы найти хозяев этого огня и узнать, кто они такие. Вот они отчалили и переплыли пролив. Не нашли они там никакого дома, а что увидели, так это большую кучу пепла и в ней – много человеческих костей. Отсюда они заключили, что все укрытие, верно, сгорело вместе с людьми, которые там находились. Они спросили Греттира, не он ли виновник этого бедствия, и сказали, что это величайшее злодейство. Греттир сказал, что вышло, как он и опасался: они плохо платят ему за добычу огня, и хуже нет, чем помогать недостойному.

Все это обернулось большой бедой для Греттира, ибо где ни появлялись торговые люди, они всюду рассказывали, что Греттир сжег этих людей в доме. Скоро стало известно, что в том доме погибли сыновья Торира из Двора и их люди. Торговые люди прогнали Греттира с корабля и не желали с ним знаться. Все относились к нему с таким презрением, что никто почти не желал ему помогать. Он понимал, что дела его плохи, и решил во что бы то ни стало встретиться с конунгом и направился на север, в Трандхейм. Конунг был там и узнал обо всем раньше, чем Греттир туда приехал. Греттира очень оговаривали перед конунгом, и он провел в городе несколько дней, прежде чем ему удалось предстать перед конунгом.

XXXIX

И вот однажды, когда конунг был в совете, Греттир предстал перед ним и учтиво его приветствовал. Конунг взглянул на него и сказал:

– Ты Греттир Силач?

Тот отвечает:

– Так меня величали, и я пришел сюда в надежде, что вы положите предел той хуле, что меня преследует. Я же не считаю себя виновным.

Олав-конунг сказал:

– Ты человек достаточно доблестный, но не знаю, хватит ли у тебя удачи, чтобы снять с себя это обвинение. Но вернее всего ты сжег этих людей неумышленно.

Греттир сказал, что он бы очень того желал – снять с себя обвинение, если конунг считает, что это можно. Конунг просил его рассказать всю правду, что между ними вышло. Тогда Греттир рассказал все, о чем уже шла речь, и прибавил, что, когда он ушел с огнем, все они были живы:

– И я хочу теперь подвергнуться любому испытанию, какого, по-вашему, требует закон.

Тогда Олав-конунг сказал:

– Мы хотим дозволить тебе нести раскаленное железо в свое оправдание, если тебе будет суждено это.

Греттир был очень этому рад. Он начал поститься для испытания железом, и настал день, когда должен был состояться суд Божий. Конунг пошел в церковь, и епископ, и еще толпа народу, ибо многим было любопытно увидеть Греттира, о котором столько всего рассказывали. Потом Греттира ввели в церковь. И когда он вошел в церковь, многие, кто там был, глядели на него и говорили, что он не похож на прочих людей своею силой и ростом. Греттир пошел в глубь церкви, как вдруг перед ним выскочил какой-то мальчишка-подросток, очень наглый с виду, и сказал Греттиру:

– Чудные порядки пошли в стране, где люди называются христианами: преступники, и разбойники, и воры разгуливают на свободе и допускаются к суду Божьему. А что злодею и нужно, как не спасать свою шкуру, покуда можно? Вот стоит преступник, уличенный в злодеяниях, сжегший в доме безвинных людей, и он-то будет теперь очищен. Это великое беззаконие!

Он подошел к Греттиру и стал тыкать в него пальцами, и корчить ему рожи, и называть его русалочьим сыном и другими бранными кличками. Это вывело Греттира из себя, и он не сдержался. Он поднял кулак и дал парню оплеуху. Тот сразу упал замертво, а некоторые говорят, будто он тут же умер. И никто не знал, откуда взялся тот парень и что с ним сталось. И думают, что вернее всего это был нечистый дух, посланный на пагубу Греттиру.

Тут поднялся в церкви страшный крик, и конунгу донесли, что тот, кто должен был нести железо, учинил драку. Олав-конунг пошел к тому месту и, увидев, что случилось, сказал:

– Ты очень неудачливый человек, Греттир. Ведь теперь из Божьего суда ничего не выйдет, хоть и все было к нему готово. Ничего тебе не поделать со своею злой судьбой.

Греттир отвечает:

– Рассчитывал я, государь, найти у вас больше почета, чем теперь получается, при том, каков мой род. – И он сказал, откуда идет его родство с Олавом, о чем уже говорилось раньше. – Самое мое большое желание, – сказал Греттир, – это чтобы вы взяли меня к себе. Ведь у вас есть много таких, кто, пожалуй, не превзойдет меня в битве.

– Вижу я, – сказал конунг, – что ныне немногие сравняются с тобой в силе и мужестве, но уж слишком ты неудачлив, чтобы тебе можно было у нас остаться. Отпускаю тебя с миром, поезжай зимою, куда хочешь, но летом отправляйся в Исландию. Видно, там тебе и суждено сложить кости.

Греттир отвечает:

– Я хотел бы, если возможно, сперва снять с себя обвинение в сожжении, потому что я сделал это неумышленно.

– Скорее всего, так оно и есть, – сказал конунг, – но коль скоро из суда Божьего теперь ничего не вышло, – а все из-за твоей нетерпеливости – тебе ничем больше не оправдаться, и все останется как есть. Безрассудство всегда ведет к беде. И если есть человек, обреченный на неудачу, так это ты.

После этого Греттир пробыл еще некоторое время в городе, но ничего больше от Олава-конунга не добился. Потом он поехал на юг, думая отправиться оттуда на восток, в Тунсберг, и разыскать Торстейна Дромунда, своего брата. Ничего о его путешествии не рассказывается, пока он не приехал на восток, в Ядар.

XL

Под праздник середины зимы Греттир приехал к одному человеку по имени Эйнар. Он был человек богатый и семейный и имел дочку на выданье, ее звали Гюрид. Гюрид была собой красавица и считалась лучшей невестой. Эйнар пригласил Греттира на праздник середины зимы к себе, и тот принял приглашение.

Тогда часто бывало в Норвегии, что лесные бродяги и разбойники выходили из лесов и, угрожая жителям поединком, уводили женщин или силой забирали у людей добро, если те не могли дать им отпор. Вот случилось, что однажды на праздник середины зимы к Эйнару-хозяину явилась целая шайка разбойников. Их вожака звали Снэколль. Он был великий берсерк. Он потребовал, чтобы Эйнар либо отдал ему свою дочь, либо защищал ее, если это ему по силам. А Эйнар был тогда уже в летах и к битве неспособный. Он счел себя в великой опасности и спросил потихоньку у Греттира, что тот ему посоветует, – «ведь ты слывешь знаменитым мужем».

Греттир посоветовал ему соглашаться лишь на то, что не будет для него зазорно. Берсерк сидел на коне, на голове у него был шлем, и нащечники не застегнуты. Он держал перед собой щит с железным ободом, и вид у него был грозный. Он сказал хозяину:

– Выбирай, да поживее! А что тебе советует этот верзила? Или он сам хочет со мной потешиться?

Греттир сказал:

– Мы с хозяином друг друга стоим: ни тот ни другой не задира.

Снэколль сказал:

– Вы и подавно испугаетесь со мной биться, если я рассвирепею.

– Поживем – увидим, – сказал Греттир.

Берсерк решил, что тот просто зубы ему заговаривает. И вот он громко завыл и, поднеся щит ко рту, стал кусать край щита и свирепо скалиться. Греттир бросился вперед и, поравнявшись с конем берсерка, как ударит ногой по низу щита. Щит так и влетел берсерку в рот и выломал челюсть, и она свалились ему на грудь. Греттир же левой рукой схватил викинга за шлем и стащил с коня, а правой рукой в то же время выхватил висевший у пояса меч и ударил викинга по шее, так что голова слетела с плеч. Люди Снэколля, увидев это, бросились врассыпную. Греттиру не захотелось их преследовать, ибо он увидел, что они и без того совсем струсили.

Хозяин очень благодарил его за этот подвиг, и многие другие люди тоже. Все находили, что Греттир проявил здесь великую силу и смелость. Он пробыл там в почете все праздники, и хозяин с подарками проводил его со двора.

Греттир поехал затем на восток, в Тунсберг, и встретился с Торстейном, своим братом. Тот ласково принял Греттира и расспрашивал его о путешествии и о том, как он победил берсерка. Греттир сказал вису:

 
Тростью шагов[87]87
  Трость шагов — нога.


[Закрыть] Греттир
Прямо в ворота брашен[88]88
  Ворота брашен – рот.


[Закрыть]
Другу лебедя крови[89]89
  Друг лебедя крови – воин, т. е. берсерк (лебедь крови – ворон).


[Закрыть]
Крепость стрел[90]90
  Крепость стрел — щит.


[Закрыть] направил.
 
 
Так разломил уста
Щит, железом обшитый,
Что соскочила челюсть
Со дна языка[91]91
  Дно языка – рот.


[Закрыть] наземь.
 

Торстейн сказал:

– Всем бы ты, родич, взял, когда б не горькая твоя судьба.

XLI

Греттир пробыл у Торстейна остаток зимы и начало весны. Как-то утром, когда братья, Торстейн и Греттир, спали у себя в горнице, Греттир высунул руки из-под одеяла. Торстейн, проснувшись, это увидел. Немного погодя проснулся и Греттир. Тогда Торстейн сказал:

– Видел я твои руки, родич. И не показалось мне странным, что для многих был тяжеленек твой удар: я ни у кого не видывал подобных рук.

– Так знай, – сказал Греттир, – что ничего бы я не совершил, не будь у меня недюжинной силы.

– Было бы лучше, по-моему, – сказал Торстейн, – чтобы твои руки были потоньше, да посчастливей.

Греттир сказал:

– Правду говорят, что никто сам себе не творец. Дай-ка мне глянуть на твои руки.

Торстейн протянул руки. А был он донельзя длинный и тощий. Греттир улыбнулся и сказал:

– Мне больше незачем смотреть. Неладно ты скроен. Я, по-моему, сроду не видывал таких тощих рук. И женщина, думаю, будет тебя сильнее.

– Может, и так, – сказал Торстейн, – но да будет тебе известно, что вот эти самые тощие руки отомстят за тебя. А иначе ты так и не будешь отомщен.

– Кто знает, чем все это кончится, – говорит Греттир, – но на это, по-моему, мало похоже.

Больше об этом их разговоре ничего не рассказывается.

Вот весна подошла к концу, Греттир сел себе на корабль и уплыл летом в Исландию. Братья расстались друзьями и больше уже никогда не свиделись.

XLII

Теперь надо вернуться к тому, что Торбьёрн Бычья Сила узнал о смерти Торбьёрна Путешественника, о которой уже рассказывалось. Он пришел в большой гнев и сказал, что был бы рад, если б этот удар не остался без ответа.

Асмунд Седоволосый летом долго болел и, почуяв, что конец его близок, позвал к себе своих родичей и сказал, что хочет, чтобы после его кончины Атли взял на себя все управление имуществом.

– Но боюсь, – сказал Асмунд, – что враги не оставят тебя в покое. Хочу я, чтобы все мои шурья и зятья оказывали тебе всяческую поддержку. А на Греттира у меня надежда плохая, ибо сдается, что на колесе его доля слеплена. Хоть и силен он, но боюсь, ему больше придется заниматься своими невзгодами, чем помогать родичам. А Иллуги хоть и молод, но вырастет в славного мужа, если только останется цел.

И после того, как Асмунд наказал сыновьям исполнить его волю, болезнь одолела его, и он скоро умер, и его похоронили у хутора Скала, ибо Асмунд велел построить там церковь. И его смерть казалась большой потерей всем людям в округе.

Атли зажил теперь большим хозяином и держал у себя много людей. Он был человек припасливый. В конце лета он отправился на Мыс Снежной Горы запастись вяленой рыбой. Он пригнал много лошадей и выехал из дому к Каменникам на Хрутовом Фьорде, где жил его зять Гамли. Там к Атли пристали Грим, сын Торхалля, брат Гамли, и еще один человек. Поехали они на запад от Ущелья Соколиной Долины и оттуда – прямо к Мысу. Они накупили там вяленой рыбы, навьючили семь лошадей и, закончив все свои дела, пустились домой.

XLIII

Торбьёрну Бычья Сила стало известно, что Атли и Грим уехали из дому. С ним тогда были сыновья Торира из Ущелья, Гуннар и Торгейр. Торбьёрн завидовал Атли, что его все так любят, и поэтому он стал подбивать этих братьев, сыновей Торира, чтобы они подстерегли Атли, когда тот будет возвращаться с Мыса. Они поехали домой в Ущелье и ждали там, пока те не показались с обозом. Когда Атли со своими людьми проезжал мимо двора у Ущелья, братья увидели их и скорей поскакали со своими работниками им вдогонку. Атли, увидев, что их нагоняют, велел снять вьюки с лошадей.

– Они, верно, хотят предложить мне выкуп за моего работника, которого Гуннар убил прошлым летом. Не будем прибегать к силе первыми, но постоим за себя, если они начнут.

Вот те подъезжают и спешиваются. Атли приветствует их и спрашивает, что нового:

– Или ты, Гуннар, хочешь предложить мне какой-нибудь выкуп за моего работника?

Гуннар отвечает:

– Вы, люди из Скалы, заслуживаете не выкупа, а чего-то совсем другого. С вас причитается больший выкуп за Торбьёрна, убитого Греттиром.

– Я за это не в ответе, – сказал Атли, – и не тебе вести эту тяжбу.

Гуннар сказал, что, мол, покамест и он сойдет:

– Давайте нападем на них, воспользуемся тем, что Греттира нет поблизости.

Они набросились на Атли, их было восьмеро, а у Атли всего шестеро. Атли вышел перед своими людьми и выхватил меч Ёкуля, подаренный ему Греттиром. Тогда Торгейр сказал:

– Видно птицу по полету. Высоко подымал Греттир меч прошлым летом на Гребне Хрутова Фьорда.

Атли отвечает:

– Он больше, чем я, привычен к ратной работе.

Потом они стали сражаться. Гуннар ринулся на Атли и яростно нападал на него. Через некоторое время после начала битвы Атли сказал:

– Нету геройства в том, чтобы убивать работников друг у друга, и лучше нам самим помериться силами, хоть я доныне и не бился оружием.

Гуннар не принял предложения. Тогда Атли попросил своих работников приглядеть за грузом:

– А я посмотрю, на что они годятся.

И он бросился вперед с такой отвагой, что Гуннар и его люди отступили. Атли убил двоих из этих людей. Потом он повернулся к Гуннару и так его ударил, что разрубил поперек весь щит ниже рукоятки. Удар пришелся по ноге под коленом, и тут же он ударил еще раз, и рана оказалась смертельной.

Теперь надо рассказать о Гриме, сыне Торхалля, что он напал на Торгейра и они долго сражались, потому что оба были доблестные мужи. Торгейр увидел, как пал его брат Гуннар. Тогда он решил бежать. Грим бросился за ним и преследовал, пока Торгейр не споткнулся и не растянулся. Тут Грим ударил его секирой между лопаток, так что секира глубоко вошла в тело. Тогда они отпустили с миром тех троих[92]92
  …они отпустили с миром тех троих… – раньше было сказано, что их было восьмеро и что четверо было убито. Следовательно, их должно было остаться четверо, а не трое.


[Закрыть], что еще оставались живы. Потом они перевязали раны, взвалили вьюки на лошадей, поехали домой и объявили об этих убийствах[93]93
  …объявили об этих убийствах. – Убивший должен был объявить об убийстве в тот же день на ближайшем хуторе. Иначе убийство считалось позорным и убийца не имел права откупиться вирой.


[Закрыть]. Атли сидел всю осень дома, и с ним было много людей. Торбьёрну Бычья Сила все это совсем не понравилось, но он ничего не мог поделать, потому что все очень любили Атли. Грим провел у него зиму, как и Гамли, его зять. Был там и Глум, сын Оспака, другой его зять, живший в то время на Косе у Горечи. На Скале было все время много народу, и шло у них всю зиму большое веселье.