Текст книги "По следам Франкенштейна и другие ужасные истории"

Глава 16

Мы решили провести в Лондоне несколько месяцев. Если бы это путешествие было бы предпринято в счастливые дни моего учения, оно доставило бы мне невыразимую радость. Но, между мной и другими людьми возникла стена, скрепленная кровью Уильяма и Жюстины. Воспоминания о событиях, связанных с их именами, были для меня тяжкой мукой.

Вскоре по прибытии в Лондон мы получили письмо из Шотландии от одного человека, который прежде бывал нашим гостем в Женеве. Он упорно настаивал на нашей поездке в Шотландию, и, поддавшись на его уговоры, вскоре мы отправились в Эдинбург.

Мы неделю прожили в Эдинбурге, но потом я объявил Клервалю о своем желании совершить дальнейшую поездку по Шотландии в одиночестве.

– Оставь меня на некоторое время одного, и, когда мы встретимся вновь, я надеюсь быть веселее и более под стать тебе.

Расставшись с Анри, я решил найти какое-нибудь уединенное место в Шотландии и там, в одиночестве, завершить свой труд. Я не сомневался, что чудовище следует за мной по пятам, и, как только я закончу работу, явится, чтобы получить свою подругу. Я выбрал для работы один из дальних Оркнейских островов. Это было подходящее место для подобного дела – высокий неприступный утес, о который постоянно бились волны.

На этом острове было всего лишь три жалких хижины. Одна из них пустовала, когда я прибыл. Эту хижину я и снял. В ней было всего две комнаты, и она казалась чрезвычайно убогой. Я распорядился починить крышу, купил кой-какую обстановку и, не опасаясь никаких любопытных взглядов и помех, поселился там. Утренние часы я посвящал работе, в вечернее время я позволял себе совершить прогулку по каменистому берегу моря. Я думал о Швейцарии. Как не похожа она на этот неприветливый, угрюмый ландшафт. Но работа становилась для меня все более страшной и тягостной. Иногда я не мог даже заставить себя войти в лабораторию. А, бывало, что, стремясь закончить все поскорее, я работал днем и ночью.

И, действительно, занятие было отвратительное. Во время первого эксперимента меня ослепляло некоторое восторженное безумие, но теперь я шел на все это по принуждению и нередко чувствовал глубочайшее омерзение. Тем не менее, я продолжал работу, и она уже значительно продвинулась. Я ожидал ее окончания с трепетной нетерпеливой надеждой, которая, однако, смешивалась с мрачными предчувствиями беды.

Глава 17

Однажды вечером я сидел в своей лаборатории. Солнце зашло. Света было недостаточно для работы. Я сидел и размышлял. За три года я создал дьявола, чьи злодеяния растерзали мне душу. А теперь я создаю другое существо, и оно может оказаться в тысячу раз злее своего друга. Ведь она не давала клятвы, как он, покинуть места, населенные людьми. Она может не согласиться выполнить уговор, заключенный до ее создания.

Тут, подняв глаза, при свете луны я увидел демона, заглядывающего в окно. Да, он следовал за мной и следил за созданием своей подруги.

Лицо его выдавало крайнюю степень злобы и отчаяния. Дрожа от гнева, я начал ломать на куски почти готовое тело, над которым трудился. Увидев это, демон с воплем безумной ярости мгновенно исчез.

Прошло несколько часов, и вдруг я услышал скрип открываемой двери. Послышались шаги в коридоре, и демон появился на пороге.

– Ты уничтожил начатую работу и нарушил данное обещание! Ты обманул мои надежды!

– Убирайся прочь! Я никогда не создам еще одно существо, такое же безобразное и жестокое.

– Раб! – закричал демон, оскалив свои длинные зубы. – Я сделаю тебя жалким и разбитым. Ты мой создатель, но я твой господин. Покорись!

– Решение мое непоколебимо. Твои слова только усиливают мою уверенность.

Чудовище стиснуло руки в бессильной злобе.

– Каждый мужчина, – воскликнул он, – находит себе жену, каждый зверь имеет самку, а я должен быть одинок! Но, берегись! Твои дни будут полны страха и горя. Я буду подкарауливать тебя с хитростью змеи, чтобы смертельно ужалить.

– Довольно, дьявол! Оставь меня навсегда!

– Я ухожу, – прошипело чудовище, – но, запомни: «Я буду с тобой в твою брачную ночь».

Через мгновение я увидел его в лодке, рассекающей морскую воду. Я остался один, дрожа от мысли, кто может стать его следующей жертвой? С содроганием я вспоминал его слова: «Я буду с тобой в твою брачную ночь».

Я в отчаянии бродил по берегу моря. Ясную луну вдруг закрыло густое облако. Воспользовавшись темнотой, я вынес корзину из дома и поставил ее на корму. Я отплыл подальше от берега и выбросил корзину с обломками моего труда прямо в воду. Я услышал странное бульканье, как будто эти осколки хотели мне что-то сказать. Измученный, я уснул прямо в лодке. Когда я проснулся, безумный страх охватил меня. Я подумал об Элизабет, о моем отце, о Клервале. Ведь чудовище могло обратить на них свою безумную жестокость. Я стал править к берегу. Наконец, из-за мыса показались башни города.

Пока я привязывал лодку, вокруг меня собралось несколько человек.

– Добрые друзья, – сказал я, – помогите мне! Я крайне измучен.

Но никто мне не ответил. Я увидел только хмурые недобрые лица. Между тем, толпа все увеличивалась. Я спросил дорогу в гостиницу, но никто мне не ответил. Какой-то человек подошел ко мне, ударил меня по плечу и сказал:

– Следуйте за мной, сэр, к мистеру Кирвену. Там во всем отчитаетесь.

Глава 18

Меня привели к судье, добродушному на вид человеку, со спокойными и мягкими манерами. Меня обвинили в убийстве и повели в комнату, где лежал покойник. Какими словами описать мои чувства, когда меня подвели к гробу. Я увидел безжизненное тело Клерваля.

– Клерваль, мой друг, мой благодетель! – вскричал я и упал без чувств на пол.

К сожалению, нашлись свидетели, обвинявшие меня в убийстве. Это были местные жители – рыбачка и ее сын. Они утверждали, что последними видели нас вдвоем, после этого был найден еще теплый труп Клерваля.

Два месяца провел я в тюрьме. Однажды в камеру вошел мистер Кирвен, и вместе с ним мой отец. Ничто на свете не могло доставить мне большей радости.

– Так, значит, вы живы, и Элизабет, и Эрнест!

Вскоре обвинение с меня было снято. Было доказано, что в тот час, когда был обнаружен труп моего друга, я находился на Оркнейских островах. И через две недели я был освобожден из тюрьмы. Отец был счастлив, что с меня снято обвинение, и я мог свободно дышать вольным воздухом. Он уговаривал меня скорей вернуться на родину. Но чаша моей жизни была отравлена навеки.

Он говорил со мной об Элизабет и об Эрнесте. Но в ответ на его слова лишь глубокие вздохи исторгались из моей груди. Наконец, я все-таки решился. По дороге в Женеву мы на несколько дней остановились в Париже.

Глава 19

Незадолго до отъезда из Швейцарии я получил письмо от Элизабет:

«Дорогой друг, я надеюсь увидеть тебя через каких-нибудь две недели. Какое-то чувство подсказывает мне, что ты болен. Но я надеюсь тебя исцелить. Меня томят тяжкие сомнения. Скажи мне, милый Виктор, с полной искренностью, не любишь ли ты другую? Но, надеюсь, что это лишь мои ложные сомнения в тебе. Признаюсь, что люблю тебя и в мечтах о будущем ты всегда был мне другом и спутником. Я надеюсь при встрече увидеть улыбку на твоих устах. Мне не надо другого счастья. Твоя Элизабет».

Это письмо оживило меня. Но в моей памяти по-прежнему жила угроза демона: «Я буду с тобой в твою брачную ночь!»

В таком состоянии духа я написал Элизабет:

«Боюсь, моя любимая девочка, что нам осталось мало счастья. Но все, чему могу я радоваться, сосредоточенно на тебе. У меня есть тайна, Элизабет, страшная тайна. Я поверю тебе на следующий день после нашей свадьбы. Бесконечно любящий тебя Виктор».

Через две недели мы вернулись в Женеву. Милая девушка встретила меня с самой нежной лаской, но на ее глаза навернулись слезы, когда она увидела мое исхудавшее лицо. Отец торопил нас со свадьбой. Но я, охваченный темными предчувствиями, все больше падал духом.

Уже были сделаны необходимые приготовления для свадебного торжества. Было решено, что тотчас после свадьбы мы по– едем на виллу Лавенца и проведем там наши первые счастливые дни на берегу прекрасного озера. При мне было два пистолета и кинжал, и я надеялся, что всегда сумею защитить Элизабет. Постепенно угроза стала мне казаться пустою и не стоящей того, чтобы нарушился мой покой.

После брачной церемонии, как было условлено, я и Элизабет отправились в свадебное путешествие по воде. То были последние часы моей жизни, когда я был еще счастлив. Мы остановились в гостинице, любуясь красотой, окружающей нас. Возвышающийся надо всем прекрасный Монблан и гряды снежных вершин. Какой божественный день! Какой счастливой и безмятежной казалась мне природа!

Глава 20

Мы долго гуляли по берегу, ловя угасающий свет уходящего дня.

Весь день я был спокоен. Но внезапно обрушился сильный ливень. И моей душой овладели бесчисленные страхи. Каждый звук пугал меня, но я решил не уклоняться от борьбы. Или паду мертвым, или уничтожу противника. Я стал умолять Элизабет удалиться в ее покои, решив не идти к ней, пока не выясню, где мой враг. Элизабет послушно пошла к себе, а я начал ходить по всем коридорам дома, обыскивая каждый угол, который мог бы служить укрытием проклятому демону. Я не обнаружил нигде его следов. Я уже начал думать, что какая-то счастливая случайность помешала чудовищу привести свою угрозу в исполнение, как вдруг услышал страшный, пронзительный крик. Он раздался из спальни Элизабет. Я бросился вверх по лестнице.

Великий Боже! Элизабет лежала безжизненная и неподвижная. Белое платье ее было разорвано на груди, голова ее свисала на плечо, черты прелестного лица были бледны и искажены гримасой ужаса. На шее четко виднелся смертоносный след пальцев демона. На минуту я потерял сознание и упал на пол.

Когда я пришел в себя, ставни были открыты, и я к своему неописуемому ужасу в открытом окне увидел ненавистную, страшную фигуру чудовища. Я выхватил из-за пазухи пистолет и выстрелил. Но демон успел уклониться, подпрыгнул и с быстротой молнии бросился в озеро.

Мы отправились в погоню на шлюпках.

Но все было напрасно. Мы стали обшаривать леса и виноградники. Голова моя кружилась, я двигался, словно пьяный, глаза мои подернулись пеленой. В таком состоянии внесли меня обратно в дом и положили на кровать. Взор мой блуждал по комнате, словно ища то, что я потерял.

Я тонул в каком-то море ужасов. Смерть Уильяма, казнь Жюстины, убийство Клерваля и, наконец, гибель моей любимой жены… Я не мог об этом не думать. Я вскочил на ноги и решил, как можно скорее вернуться в Женеву. Там я застал отца и Эрнеста в живых. Отец поник головой под тяжестью вестей, которые я привез. Он потерял свою лучшую радость – свою Элизабет, значившую для него больше, чем дочь, любимую им безгранично. Он не мог жить после всех ужасов, которые нас постигли. Жизненные силы иссякли в нем, он уже не вставал с постели и через несколько дней умер на моих руках.

Что сталось тогда со мною? Не знаю. Я потерял чувство реальности. Я непрерывно думал о демоне, я желал и пылко молил, чтобы он очутился в моих руках, и я мог обрушить на его проклятую голову великую и справедливую месть. Тоска моя была невыразима, когда я думал, что убийца, которого я создал, все еще жив. Отныне я посвятил себя, свою жизнь и смерть одной цели – уничтожению чудовища.

Глава 21

Первым моим решением было навсегда покинуть Женеву. Родина, столь дорогая мне, когда я был счастлив и любим, стала теперь мне ненавистна. Я запасся деньгами, захватил некоторое количество драгоценностей моей матери и уехал.

С тех пор начались мои скитания, которые должны были кончиться вместе с моей жизнью. Я был обожжен жаром пустынь, в непроходимых джунглях я молил Бога о смерти, но жажда мести поддерживала во мне слабое дыхание жизни.

Моей первой заботой было отыскать след ненавистного демона. Ведь он слишком выделялся среди людей, и я надеялся его отыскать и уничтожить. Ради этого я оставался еще жить, видеть солнце, ступать по зеленой траве.

– Души мертвых, и вы, духи мести, помогите мне и направьте меня!

Раздался дьявольский хохот и знакомый ненавистный голос явственно произнес: «Я доволен! Ты решился жить, и я доволен!»

Я бросился туда, откуда раздался голос, но демон ускользнул от меня. Я увидел уродливую зловещую фигуру, убегавшую со скоростью, недоступной простому смертному. Я погнался за ним и спустился по Рейну, но напрасно. Показалось синее Средиземное море. Я увидел, как демон прятался в трюме корабля, уходившего к берегам Черного моря.

Я прошел по его следу через бескрайние равнины России и Азии, но он все время ускользал от меня. Падал снег, и я видел на белой равнине отпечатки его огромных ног. Не знаю, что испытывал тот, кого я преследовал. Иногда он оставлял знаки и надписи на коре деревьев или высекал их на камнях. Он только разжигал мою ярость своим посланием: «Моему царствию нет конца. Ты живешь – и ты в моей власти. Следуй за мной! Я держу путь к вечным льдам севера. Ты будешь страдать от холода, к которому я нечувствителен».

Насмешливый дьявол, я не отступлюсь, пока один из нас не погибнет.

По мере того, как я продвигался на север, снежный покров становился все толще, а холод нестерпимей. Реки стояли, скованные льдом. Добывать рыбу стало невозможно, и я лишился главного источника пропитания.

Наконец, на горизонте показался океан. Покрытый льдами, как он был не похож на моря юга! Он отличался от земли лишь вздыбленной поверхностью. Я достал сани и упряжку крепких собак и помчался по снежной равнине с невероятной скоростью. Теперь я начал его нагонять. Я добрался до жалкой прибрежной деревушки. Я расспросил жителей о демоне. Они сказали, что уродливый великан побывал здесь накануне. Он забрал весь зимний запас пищи, захватил упряжку собак и в ту же ночь отправился дальше.

Я сменил свои сани на другие, более крепкие, и, закупив запасы провизии, съехал с берега в океан.

Нередко массивные глыбы льда преграждали мне путь. Я слышал под ними грохот волн, грозивших мне гибелью. И вот однажды вдалеке я заметил черную точку. Вглядевшись, я издал торжествующий крик. Это были сани, а на них знакомая мне уродливая фигура. Наступила ночь. Сани были еле заметны, а когда рассвело, я к своему отчаянию потерял след. Подул теплый ветер, море ревело, все вокруг всколыхнулось. И теперь между мной и моим врагом свирепствовало бешеное море, и меня относило от моего врага все дальше и дальше.

И вот, в тот миг, когда я уже изнемогал под бременем бедствий, я увидел высокий стройный корабль, обещавший мне помощь и жизнь. Я разломал свои сани, чтобы сделать весла, и с мучительными усилиями подогнал свой ледяной плот к этому кораблю. Если бы выяснилось, что он следует на юг, я был бы готов умереть. Но, тут мне улыбнулась удача – судно держало путь на север. Добрый капитан приказал поднять меня на борт и вместе со мной трех, оставшихся в живых, собак. В моей душе снова проснулась надежда, что я догоню проклятого демона.

О, святые души Уильяма, Жюстины, Клерваля, бесценной Элизабет и моего отца, придите мне на помощь, направьте шпагу мщения прямо в сердце убийцы!

Дневник капитана Уолтона

Дорогая сестра Маргрет, я решил написать тебе об удивительном событии, случившемся со мной в Северном море. Прошу тебя только об одном: поверь моему рассказу, каким бы неправдоподобным он тебе ни показался.

Несколько дней назад волны прибили к нашему кораблю льдину. На ней был обмороженный, умирающий человек. Мы, как могли, позаботились о нем. Первые три дня он даже не мог говорить. Наконец, он пришел в себя и тихим голосом поведал нам невероятную историю.

Я узнал, что зовут его Виктор Франкенштейн. Я целую неделю слушал его повесть, самую странную и страшную из всех, которые я слышал за всю свою жизнь. Было очевидно, что это человек, глубоко образованный во всех сферах науки. В своей речи он обнаруживал изрядную остроту суждений. Даже на пороге смерти как он был благороден и величав! Несомненно, он был предназначен для великих дел. Он создал подобие человека и оживил его. Что может быть в науке выше этого? Но, к несчастью, это существо оказалось настоящим чудовищем. Оно уничтожило всех, кого нежно любил этот возвышенный, поистине гениальный человек.

Франкенштейн разворачивал все новые и новые картины своей жизни. Я чувствовал, что он искренен и правдив, что он доверяет мне все самое сокровенное. Но, когда я спросил его, какими препаратами он пользовался, чтобы вдохнуть жизнь в сотворенное им, пока еще мертвое тело, его лицо изменилось, глаза вспыхнули, он приподнял руку:

– Никогда! – воскликнул он, – никогда об этом не узнает ни одно живое существо. Нельзя допустить, чтобы хоть один человек еще сделал попытку повторить мой трагический опыт, и снова создать безжалостного убийцу! Нет! Эта тайна умрет вместе со мной. Дорогой друг, – продолжал Франкенштейн, – я чувствую, что умираю. И остаюсь неотомщенным.

Голос его постепенно слабел. И вот, он умолк. Исхудавшей рукой он благодарно коснулся моих пальцев, глаза его в последний раз блеснули и навек погасли. Жизнь отлетела от него.

Дорогая Маргрет, не могу описать тебе, как я был опечален его смертью. Но то, что произошло дальше… Великий Боже! Что за сцена потом разыгралась передо мной! Я все еще ошеломлен и не могу прийти в себя.

Я сидел у смертного ложа моего несчастного друга. Вдруг я увидел, что над его гробом склонилось какое-то странное существо, которое не опишешь простыми словами. Это был громадный человек, чрезвычайно уродливый, неуклюже сложенный. Он протянул огромную руку, напоминающую руку мумии, к Франкенштейну и с необъяснимой нежностью коснулся его лба.

Сейчас я смог разглядеть его лицо. Никогда я не видел ничего столь отталкивающего и уродливого. Он замер, глядя на меня с удивлением, но тут же, обернувшись к телу своего создателя, казалось забыл обо мне.

– Вот еще одна моя жертва! – воскликнул он. – Этим замыкается круг моих злодеяний. О, Франкенштейн! Тщетно было бы мне сейчас молить тебя о прощении. Ты мертв. Ты мне уже не ответишь.

– Твое раскаяние бесполезно! – сказал я. – Если бы ты слушался голоса совести и не довел свою адскую месть до последней черты, Виктор был бы сейчас жив.

– Ты думаешь, что я не испытывал мук и раскаяния, когда вел его к гибели? – отозвался демон. – Но это не так! О, Франкенштейн, ты – последняя нить, связывающая меня с жизнью. Разве передо мной не виновен весь человеческий род? Я мечтал о подруге, но получал в ответ лишь ненависть и отвращение. Не опасайся, что я кому-нибудь еще причиню зло. Моя жизнь мне ненавистна. Я отправлюсь дальше на север. Там я воздвигну себе погребальный костер и превращу в пепел свое проклятое тело. Я умру, я больше не буду ощущать невыносимой тоски, дыхание ветра развеет по волнам мой прах. Где я могу найти покой, если не в смерти? Прощай, Франкенштейн! Если бы ты был жив и желал мне отомстить, ты бы обрек меня на еще более жестокие муки. Я спокойно взойду на свой погребальный костер. Я жажду смерти, как освобождения. Мой дух умрет в жадном пламени. Прощай, прощай навек!

С этими словами он выпрыгнул из окна каюты на ледяной плот, причаленный вплотную к нашему кораблю. Тяжелые волны унесли его, и он исчез в темной дали…

Шагреневая кожа
По роману О. де Бальзака

Глава 1
Пропавшие женихи и многое другое

В конце октября, как раз в то время, когда открываются игорные дома, Рафаэль шел по направлению к Пале-Роялю.

Он был молод, но в его тонких чертах сквозила какая-то грусть. В выражении юного лица можно было прочитать о тщетных усилиях, о тысячи обманутых надежд. Он был красив, светлые волосы падали на плечи, но в углах рта легкими складками обрисовалась горькая улыбка.

Не колеблясь, он поднялся по лестнице притона.

– Не угодно ли вам отдать шляпу? – сурово крикнул ему бледный старикашка, который вдруг поднялся из-за барьера, показав свою мерзкую физиономию. Глубокие морщины на его изможденном лице говорили о постоянных мучениях: должно быть, весь свой скудный заработок он проигрывал в день получки.

Рафаэль с некоторым недоумением взял номерок в обмен на шляпу, поля которой были слегка потерты. Старый слуга окинул его тусклым безучастным взглядом.

Молодой человек нерешительными шагами вошел в залу, где звон золота околдовывал и ослеплял душу, объятую алчностью. Он огляделся: что за убожество!

На стенах, оклеенных обоями, засаленными в рост человека, не было ничего, что могло бы освежить взгляд. Паркет обшарпан, запачкан. Середину зала занимал овальный стол. Он был покрыт сукном, истертым золотыми монетами.

Игорные дома увлекательны только в начале игры. В Испании есть бой быков, в Риме были гладиаторы, а Париж гордится своим Пале-Роялем, где рулетка дает вам возможность насладиться захватывающей картиной: толпой людей, которые приходят сюда на свою погибель в надежде обрести богатство и роскошь.

Рафаэль на мгновение замер, разглядывая игроков, окруживших стол с потертым зеленым сукном. И под действием какого-то духовного феномена его жизнь предстала перед ним словно бы в сокращенном виде. Что ж, до двадцати одного года он жил под гнетом деспотизма своего отца столь же холодного, как монастырский устав. Над его шаловливыми веселыми мыслями всегда тяготела отцовская воля, покрывая их как бы свинцовым куполом.

И все-таки, в сущности он любил отца, хотя тот лишал его всякой самостоятельности. Иногда в его уме формировались планы бегства, отчаяние подавленных желаний. И тогда мрачная меланхолия рассеивалась музыкой. Он изливал свое горе в мелодиях. Его верными наперсниками часто бывали Бетховен и Моцарт.

И вот однажды Рафаэль неожиданно обрел отцовское доверие – тот отдал ему на хранение свой кошелек и ключи. Именно тогда в первый раз он шел мимо этого притона. Ему хотелось хоть на один день предаться прегрешениям, свойственным его возрасту. И вот он вошел в этот темный зал и, спрятавшись в уголке, украдкой пересчитал деньги своего отца. Там было сто экю! Он никогда не владел таким «богатством». Все преступные соблазны, воскрешенные этой суммой, заплясали перед ним, как макбетовские ведьмы вокруг костра. Он решился на мошенничество. В ушах у него зазвенело, бешено заколотилось сердце. Он взял две двадцатифранковые монеты и подошел к игорному столу.

Убедившись, что никого из знакомых нет в толпе, окружившей стол, он присоединил свои деньги к ставке низенького веселого толстяка. Его душа и взор витали вокруг рокового зеленого сукна. И вдруг случилось невероятное – он выиграл. Мучительное чувство сменилось восторгом. Он был похож на осужденного, который, уже идя на казнь, получил помилование.

Положив в кошелек отца взятую оттуда сумму, он спрятал свой выигрыш, завернув его в носовой платок. Дома он отдал отцу ключи и деньги. Потом пересчитал золото, которое получил таким странным неожиданным образом. Он чувствовал себя обновленным, готовым начать новую жизнь.

Именно в это время отец впервые заговорил с ним откровенно.

– Сын мой, через год ты станешь доктором права. Я хочу, чтобы жизнь твоя сложилась удачно, чтобы ты приобрел основательные познания и любовь к труду.

Но, к несчастью, именно в этот период отец Рафаэля полностью разорился. Революция разорила его состояние, а ведь он происходил из знатного древнего рода. Отец не перенес этого, и вскоре Рафаэль уже шел за его бедным гробом.

У отца было много долгов. И вот оказалось, когда отец даровал Рафаэлю в некотором смысле свободу, он очутился под нестерпимым ярмом бедности. Все пошло с молотка – их уютный дом, старинная мебель, к которой он привык с детства.

Итак, он остался, затерянный в Париже, без средств, без будущего. Через три месяца оценщик вручил ему тысячу франков – все что осталось от отцовского наследства. Преданный Рафаэлю слуга Ионафан сказал ему, покидая дом, который уже не принадлежал Рафаэлю:

– Будьте как можно бережливее, сударь.

Он плакал, славный старик.

Рафаэль был жертвой чрезмерного честолюбия, полагая, что рожден для великих дел, хотя и прозябал в ничтожестве. Он мысленно часто воображал себя генералом, императором или Байроном. А в реальности – был ничем. Того скромного состояния, которое у него оставалось, по его расчету, должно было ему хватить на три года, и этот срок он назначил для выпуска в свет сочинений, которые принесли бы ему славу и внимание публики, дали возможность разбогатеть и составить себе имя.

Итак, он прожил три года в уединенном мире книг и идей, в сфере труда и молчания. Он приложил все усилия в надежде найти недорогую комнату. Так он нашел гостиницу «Сен-контен», смиренно сообщив хозяйке, сколько он сможет платить за квартиру. Как была ужасна мансарда с желтыми грязными стенами, куда она его привела! Кровля шла покато, и ему думалось поставить туда свое фортепьяно, единственное, что он сохранил от старой жизни. Бедная хозяйка никому не могла сдать этот убогий чердак, поэтому они быстро сторговались, и вскоре он поселился у нее.

Рафаэль начал два больших произведения. Его комедия, как он надеялся, должна была в короткий срок принести ему известность и состояние. При слабом свете догорающей лампы он писал свою статью «Теория воли». Но ни один театр не заинтересовался его работой, сочтя ее ребяческим вздором. «Теория воли» казалась крупным журналам слишком сложной и недоступной среднему читателю.

Он выходил купить себе что-нибудь из еды, выбирая самое дешевое, сам убирал свою комнату.

У хозяйки была дочь Полина, очаровательное создание, которое можно было определить одним словом: прозрачность.

В ней было что-то неземное, обворожительное. Светлые кудри вились вокруг прелестного лица. Огромные серые глаза излучали особый свет. Она была так худа и воздушна, как нераспустившийся цветок, в своем развитии остановленный холодом. Вероятно, бедность и голод задержали расцвет этого очаровательного создания. Иногда вечером она приносила Рафаэлю кувшинчик с теплым молоком, и он не догадывался, что это ужин бедной девушки.

Полина была так мила, что он с радостью стал заниматься ее воспитанием. Она быстро научилась играть на фортепьяно и делала большие успехи. И как она радовалась, когда Рафаэль был доволен ею. Он давал ей читать книги все более серьезные и глубокие, и она схватывала все идеи просто налету. Она была его сестрой, его ребенком, его статуей, он, как новый Пигмалион, хотел превратить ее в совершенство.

Но вот, наступило ужасное время, когда деньги его кончились. Он был обречен на голодную смерть.

Может быть, Рафаэль и влюбился бы в Полину, но он не понимал любви в нищете – он представлял себе любовь в шелках и кашемире, окруженную богатством и роскошью.

Мысленно простившись с Полиной и ее матерью, – людьми, которые подарили ему тепло и доброту. С отчаянием в сердце он вышел из дома. Он шел по улице с последней монетой в кармане, без имени, без друзей.

Когда молодой человек вошел в залу, там было уже несколько игроков. Три плешивых старика, развалясь, сидели вокруг зеленого поля. Их лица были похожи на гипсовые маски. Бросался в глаза молодой черноволосый итальянец с оливковым цветом лица, спокойно облокотившийся на край стола. Казалось, он прислушивается к тем тайным предчувствиям, которые кричат игроку роковые слова: «Да! – Нет!» На другой стороне поместились пройдохи, изучившие все хитрости игры.

Кассир и банкомет, только что бросив на игроков тусклый убийственный взгляд, сдавленными голосами произнесли: «Ставьте». Взоры невольно приковывались к молодому Рафаэлю. На нем был отличный фрак, но галстук слишком плотно прилегал к жилету, так что едва ли под ним имелось белье. Его руки, изящные как у женщины, были сомнительной чистоты, ведь он был без перчаток. Но никого не привлекло очарование невинности, которое еще цвело на его тонком лице.

Он подошел прямо к столу, остановился, не задумываясь, бросил на сукно золотую монету. Он взглянул на банкомета вызывающе и вместе с тем спокойно. В это же время итальянец с фанатизмом страсти поставил все свое золото против ставки молодого человека. Послышался хриплый и безучастный голос банкомета: «Ставьте!» – «Ставка принята!» – «Больше не принимаю!»

Зрители все, как один, готовы были видеть развязку этой драмы. Их глаза горели, они не сводили взгляда с Рафаэля. Но они не могли заметить и признака волнения на его холодном и замкнутом лице.

– Красная, черная, пас, – холодным тоном объявил банкомет.

Что-то вроде глухого хрипа вырвалось из груди итальянца, когда он увидел, как один за другим падают на сукно банковые билеты, которые ему с подобострастной улыбкой бросал кассир. А Рафаэль только тогда постиг свою гибель, когда лопаточка протянулась за его последней золотой монетой. Слоновая кость тихо звякнула о монету.

Молодой человек медленно опустил веки, губы его побелели. Но взгляд его не выдал раздирающего отчаяния. Все смотрели на счастливого игрока, который дрожащими руками пересчитывал банковые билеты.

Выходя из Пале-Рояля, Рафаэль забыл о шляпе, но старый сторожевой пес молча подал ему это отрепье. Рафаэль спустился по лестнице.

Вскоре он очутился на улице Сент-Оноре, свернув в сад Тюильри. Он шел, точно в пустыне, его толкали встречные, но он их не видел. Сквозь уличный шум он слышал только один голос – голос смерти. Теперь он шел по берегу Сены. Он мрачно посмотрел на воду.

– Не такая это погода, чтобы топиться! – с усмешкой сказала ему одетая в лохмотья старуха. – Сена грязная, холодная!..

Неожиданно он усмехнулся.

– Если я утоплюсь, то мертвый я стою пятьдесят франков, а живой – я всего лишь в лучшем случае талантливый человек, у которого нет ни покровителя, ни друзей, ни соломенного тюфяка, ни навеса, чтобы укрыться от дождя, – настоящий социальный нуль.

Смерть среди белого дня показалась ему отвратительной, он решил умереть ночью. И все-таки он ощущал в себе трепет жизни, все еще боровшийся с тягостной мыслью о самоубийстве.

И вот с видом беспечного гуляки, которому просто нужно убить время, он пошел дальше по направлению к улице Вольтера. На углу набережной его внимание привлекли старые книги, разложенные на парапете, и он чуть было не приценился к ним. Но тут же посмеялся над собой и, философски засунув руки в карманы, снова двинулся беззаботной походкой.

Вдруг с изумлением он услышал почти фантастическое звяканье монет у себя в кармане. Улыбка надежды озарила его лицо, зажгла радостью глаза. Он быстро вытащил руку из кармана и увидел всего лишь три монеты по два су.

– Добрый господин, хоть одно су на хлеб.

Мальчишка-трубочист с черным одутловатым лицом весь в саже, одетый в лохмотья, протянул к нему руку. Стоящий в двух шагах от мальчишки старый нищий, робкий, болезненный, сказал грубым и глухим голосом: