Текст книги "По следам Франкенштейна и другие ужасные истории"

– Так знайте же, господин де Волантен, что я могла бы приобрести новые богатства и новые титулы, но, да будет вам также известно, что я перестаю встречаться с кавалерами, которые заговаривают со мной о любви. Впоследствии вы увидите, как прочна дружба, которую я предлагаю. Вы убедитесь, что с друзьями я всегда добра, я всегда им преданна.

Сперва у Рафаэля не хватило слов, но потом он затаил свое волнение в глубине души и улыбнулся.

– Если я вам скажу, что люблю вас, – проговорил Рафаэль, – вы изгоните меня; если я стану обвинять себя в безразличии – вы накажете меня за это. Возможно, у вас законное отвращение к мужчинам. В таком случае, разумеется, вы правы. Нет такого влюбленного, который был бы достоин вас.

Нет таких сарказмов, которыми Рафаэль ни осыпал ее. Но самые колкие слова не вызывали у нее ни единого жеста досады. На устах ее играла обычная улыбка, она спокойно слушала его.

– И вы еще будете утверждать, что я не добрая, после того, как я выслушала все? – сказала она со смехом.

– Вы вольны прогнать меня без всяких объяснений, – с усмешкой проговорил Рафаэль.

– Сумасшедший, – рассмеялась она.

– В отчаянии мужчина нередко убивает свою возлюбленную, – с трудом выговорил Рафаэль.

– Лучше умереть, чем быть несчастной, – холодно отвечала она. – Человек такой страстной натуры непременно промотает состояние жены и уйдет, оставив ее ни с чем.

Подобная арифметика ошеломила Рафаэля.

Он отчетливо увидел пропасть между этой женщиной и собой.

– Прощайте, – сказал Рафаэль холодно.

– Прощайте, – дружески кивнула она Рафаэлю, – до завтра.

На мгновение Рафаэль задержался в дверях. И все же, Рафаэль ее любил. Любил эту холодную женщину, которая стремилась к тому, чтобы снова и снова мужчины завоевывали ее сердце.

Рафаэль вышел на улицу. Тут он вспомнил, что ничего не ел. В довершении всех бед от дождя его шляпа промокла и стала настоящей ветошью, достойной своего хозяина. Сколько жертв Рафаэль принес Феодоре за эти три месяца! Он забросил свою работу и голодал – это еще пустяки. Но как он мог теперь явиться к ней на глаза, когда он был одет, как нищий.

Его страсть только возрастала от тех мелких, никому неведомых мучений. Мужчины обречены на такие жертвы, когда они влюблены в женщину, обожавшую роскошь.

В гостинице дверь была приоткрыта. Полина с матерью, поджидая его, разговаривали. Рафаэль услышал свое имя и прислушался.

– Ты говоришь о Рафаэле так, словно влюблена в него, – заметила госпожа Годен.

– О, я люблю его как брата, – смеясь, возразила Полина, – ты не обращаешь внимания на мои успехи, мама, а я становлюсь такой образованной, что скоро сама смогу давать уроки.

Он нарочно зашумел и вошел в комнату, стуча ботинками. Милая Полина пролила целительный бальзам на его язвы. Они с матерью сидели у затухающего огня и напоминали картину фламандских живописцев. Рафаэль не мог не залюбоваться красотой Полины, всем ее девственным обликом. Роскошь Феодоры была бездушна, а эта смиренная бедность освежала ему душу.

– Боже мой, как вы бледны! – воскликнула Полина. – Мама, да он весь промок. Вы, наверное, голодны. Сегодня у нас есть сливки – хотите попробовать?

Как кошечка, бросилась она к фарфоровой чаше с молоком и подала ему ее с удивительной грацией.

– Неужели вы мне откажите, Рафаэль? – сказала она изменившимся голосом. Эти сливки были вероятно ее единственным ужином.

– Вот что, – проговорил Рафаэль не вполне твердым голосом, – мы скоро расстанемся. Позвольте выразить благодарность за все заботы ваши и вашей матушки.

– О, не будем считаться! – сказала она, смеясь.

Смех ее скрывал волнение, от которого ему стало больно.

– Мое фортепьяно, – продолжал Рафаэль, – очень приличный инструмент, – возьмите его себе. Я собираюсь путешествовать и, право же, не могу захватить его с собой.

– Напрасно вы это затеяли, – сказала мать. – Оставайтесь здесь. Мой муж уже теперь в пути, и мы все скоро разбогатеем. Я видела такой сон, поверьте мне.

Взгляд и голос доброй женщины были исполнены той сердечности, которая не уничтожает скорби, но уменьшает ее.

– Неужели вы уедете? – тихо проговорила Полина.

Рафаэль боялся заглянуть ей в глаза, догадываясь, что он там увидит.

На другой день он встретил Растиньяка.

– Верно, Феодора дала тебе отставку, вот ты и пришел? – рассмеялся он. – Бог знает, какие безумные поступки приписывают тебе твои соперники.

Рафаэль вспомнил все свои дерзости и нашел, что графиня держала себя превосходно.

– Чувства для Феодоры, – продолжал Растиньяк, – только одна из ее ролей. Она сделала бы тебя несчастным и превратила бы в своего главного лакея.

Но Растиньяк говорил глухому. Рафаэль не мог не думать о Феодоре.

Он увидел, что мать Полины высушила и погладила всю его одежду. И они с Растиньяком отправились в «Парижскую кофейню».

– Это – господин де Волантен, мой друг, – сказал Растиньяк, указывая какому-то высокому господину на Рафаэля. – Когда-то его тетка маркиза была в большой силе при дворе, он бы мог написать преинтереснейшие мемуары и продать вам их от имени своей тетки по сто экю за том.

– Идет, – сказал издатель, поправляя галстук.

– Эй, официант, где же мои устрицы?

– Условие одно: деньги за первый том вперед, – продолжал Растиньяк.

– Нет, нет, авансу не больше 50 экю – так я буду спокоен, что скоро получу рукопись.

Стараясь казаться равнодушным, Рафаэль сказал:

– Мы согласны. Когда вас можно повидать, чтобы с этим покончить?

– Приходите завтра сюда обедать в семь часов вечера, – ответил издатель.

Они встали. Та легкость и беспечность, с какой Растиньяк продал издателю почтенную тетушку маркизу де Ф, потрясла Рафаэля.

– Я предпочту учить индейцев алгебре, чем запятнать честь моего рода! – воскликнул Рафаэль, когда они вышли на улицу.

Растиньяк расхохотался.

– Ну и простак же ты! Бери сперва 50 экю и пиши мемуары. Когда ты закончишь, и издатель не даст тебе за тетку настоящей цены, тогда мы найдем другого.

– О, зачем я покинул свою добродетельную мансарду? – воскликнул Рафаэль. – Свет с изнанки так грязен, так подл!

– Ты младенец, – возразил Растиньяк. – Что касается мемуаров, то их оценит публика. Что касается этого литературного сводника, то он заплатил тебе вовсе немного. Эти деньги для тебя сейчас дороже, чем тысячи франков для него.

Они увидели графиню в блистательном экипаже. Кокетка кивнула им весьма приветливо и одарила Рафаэля улыбкой, которая показалась ему небесной и полной любви. На обратном пути они заехали к шляпнику и портному Растиньяка. Отныне Рафаэль смело мог состязаться в изяществе и элегантности с молодыми людьми, которые увивались вокруг Феодоры.

На другой день около полудня Полина тихо постучала в дверь и подала Рафаэлю письмо от Феодоры.

– Посыльный ждет ответа, – помолчав, сказала Полина.

Рафаэль быстро нацарапал слова благодарности и стал одеваться. Ледяная дрожь охватила его при мысли: «Вдруг надо будет расплатиться за карету, а у него нет и медной монетки. Деньги он должен получить только завтра вечером».

– Посмотрите, что я нашла в вашем ящике! – воскликнула Полина с сияющим лицом. – Я нашла у вас золотую монету – она затерялась между бумагами.

Милая девочка! Он пожелал ей найти свое счастье, как он нашел свое. Все случилось, как он предполагал – графиня отпустила свой экипаж. Она пожелала идти пешком в зоологический сад. Но тут, как нарочно, из тучи, недавно внушавшей ему опасения, упало несколько капель. Они сели в фиакр. Когда они доехали до бульвара, дождь перестал. Рафаэль хотел отпустить карету, но Феодора попросила ее не отпускать.

– Ну что здесь за скучища!

Рафаэль и графиня вернулись к ней домой. К великому счастью, содержимого его кошелька хватило, чтобы расплатиться с извозчиком.

Рафаэль чудесно провел время наедине с графиней у нее дома. Она была обворожительна. Они вдвоем уселись в креслах, обитых шелком, у потрескивающего камина. Он отдал бы по два года своей жизни за каждый час, который ей угодно было уделить ему.

Однако, на утро его героизм оставил ему немало горьких сожалений. Рафаэль боялся, что упустил заказ на мемуары, и он бросился к Растиньяку. У него он встретился с издателем, который прочел Рафаэлю короткий контракт и на его счастье отсчитал ему 50 экю. Они позавтракали втроем.

Рафаэль купил новую шляпу. И обладая этим богатством, он порвал с монашеской жизнью ученого, которую вел три года. Он стал завсегдатаем у Феодоры и старался перещеголять восхищавших ее наглецов, любимцев общества. Рафаэль мечтал стать необходимым для Феодоры, для ее тщеславия, будучи вечно около нее. Он превратился в ее раба, в ее игрушку, и всегда был готов к ее услугам. Однако вскоре он снова оказался без гроша.

Феодора играла им, радуясь, что она может унизить его. А в сущности, Феодора сама являлась зрелищем в зрелище. Она вечно испытывала беспокойство, и ее лорнет все время странствовал по ложам. Она была жертвой моды: ее ложа, шляпа, карета, собственная ее особа были для нее всем. Она хотела блистать и быть самой прекрасной – в этом был смысл ее жизни. Тщеславная, неискренняя, она, пожалуй, подчинилась бы человеку холодному и сухому, но бесконечно богатому.

– Я всегда буду богатой, – сказала Феодора. – Ведь с золотом всегда найдешь для себя все необходимое для благополучия.

Рафаэль ушел как громом пораженный логикой этой роскоши. Он не любил Полину из-за ее бедности. Но, разве богатая Феодора имела право отвергнуть Рафаэля? Денежные затруднения вечно отравляли ему жизнь. Рафаэль решил заложить золотой ободок от портрета своей матери.

– Вы расстроены? – с нежностью спросила его Полина.

– Дитя мое, вы можете оказать мне большую услугу, – отвечал Рафаэль.

На ее лице появилось выражение такого счастья, что он вздрогнул. «Уж не любит ли она меня?» – мелькнуло у него в голове.

Он рассказал ей о своем безденежье и просил помочь ему.

– Как! – сказала она, – вы сами не хотите идти в ссудную кассу, а посылаете меня?

Рафаэль покраснел, смущенный логикой ребенка.

– Я бы, конечно, сходила туда, но в этом нет нужды, – проговорила Полина, – сегодня утром я нашла у вас две монеты по 5 франков. Вы их не заметили, я положила их вам на стол.

Рафаэль догадался, что это деньги ее матушки. Она была готова на любую жертву ради него.

На другой день Полина зашла к нему в комнату, когда он уже собирался уходить.

– Мама велела передать вам эти 10 франков, – сказала, краснея, милая девушка, – берите-берите.

– Полина, – сказал Рафаэль, – вы ангел.

Полина вспыхнула и убежала.

На лестнице раздались звонкие трели ее соловьиного голоса.

Феодора пожелала иметь букет, и все его деньги были потрачены. Тогда ему пришла в голову безумная мысль. Он решил без ее ведома провести ночь в ее спальне. Когда поклонники начали покидать ее роскошную гостиную, около полуночи, Рафаэль спрятался в проеме окна, крепко закрыв оконную задвижку, боясь, что его выдаст кашель или чихание.

Из залы еще смутно доносились говор, смех и возгласы гостей. Несколько мужчин пришли взять шляпы с комода, стоявшего около постели Феодоры, но никто его не заметил.

Наконец, ушел последний поклонник.

– Ах! – воскликнула Феодора, зевая, – какие они все скучные!

Графиня вошла к себе в будуар, вполголоса напевая итальянскую песенку. У нее был хороший слух, сильный и чистый голос. Но она никогда не пела в обществе. Она посмотрела на себя в зеркало и сказала недовольным тоном:

– Сегодня я была нехороша, цвет лица у меня был блеклый, недостаточно свежий. Пожалуй, нужно раньше ложиться.

Она вызвала горничную. Жюстина опустилась на колени, расшнуровала своей госпоже высокие башмачки.

– Жизнь так пуста, – продолжала графиня. – Подай мне туфельки на лебяжьем пуху.

– Вам надо выйти замуж, сударыня! – сказала Жюстина.

– Выйти замуж? – воскликнула Феодора. – Нет-нет, брак это не для меня.

Тем временем Жюстина расстегнула ее платье. – Рафаэль был ослеплен ее красотой. – Бело-розовое тело сверкало при свечах. В ней не было недостатков, из-за которых она могла бы страшиться нескромных взоров любовника. Жюстина сходила за грелкой и уложила ее в постель.

Феодора протянула руку, взяла склянку, накапала в молоко какой-то темной жидкости и выпила. Понемногу она перестала шевелиться. Рафаэль слышал ее ровное и сильное дыхание и вышел из своей засады. С каким неописуемым чувством Рафаэль смотрел на графиню! Она была обворожительна. Он мог тихонько подкрасться, лечь рядом, прижать ее к себе, но понимал, что этим он все погубит. Он увидел потайную дверь, которая вела на узкую лестницу, и в три прыжка очутился на улице.

Спустя несколько дней, он сидел вдвоем с Феодорой в ее готическом будуаре.

– Вы прекрасно поете, – сказал Рафаэль.

– Но вы никогда меня не слыхали! – воскликнула она с изумлением.

– Если понадобится, я докажу вам обратное.

Рафаэль рискнул поцеловать ее руку.

– Выслушайте меня, – сказал Рафаэль, наконец. – Я люблю вас, вы это знаете. Вы давно должны были об этом догадаться.

Рафаэль рассказал ей о своих жертвах, описал ей свою жизнь. Его страсть изливалась в пламенных словах.

– Не бойтесь меня, – сказал Рафаэль, заметив, что в ее глазах появился страх. – Я провел у вашей постели всю ночь и не….

– Как? – воскликнула она, покраснев. – Ну, если я способна вас утешить, – сказала она весело, – знайте, я не буду принадлежать никому. Я нахожу счастье в своем одиночестве.

Вдруг она нахмурила свои атласные брови.

– Должна сказать, что я не люблю вас, так что эта сцена мне неприятна и только. Уже полночь, позвольте мне лечь спать.

Казалось, она уже забыла все его слова и вздохи.

– А вы бы вышли замуж за пэра Франции? – спросил Рафаэль холодно.

– Пожалуй, если бы он был герцогом.

Рафаэль взял шляпу и поклонился.

– Больше я не увижу вас.

– Надеюсь! – сказал она, высокомерно кивнув головой.

Он выразил во взгляде всю свою ненависть.

Рафаэль чувствовал – он должен забыть Феодору, образумиться, вернуться к своему трудовому уединению или умереть. И вот он поставил перед собой тяжелую задачу. Он решил закончить свои произведения.

– Но муза покинула меня. – Он не мог отогнать от себя блестящий насмешливый призрак Феодоры.

Однажды вечером к нему вошла Полина.

– Вы губите себя, – умоляющим голосом сказал она. – Вам нужно гулять, встречаться с друзьями.

– Ах, Полина! Феодора убивает меня, я хочу умереть. Жизнь так невыносима.

– Разве только одна женщина есть на свете? – улыбаясь, спросила Полина. – Зачем вы вечно мучаете себя, ведь жизнь так коротка.

Рафаэль отправился к Растиньяку. Тот нашел, что Рафаэль изменился, осунулся, похудел.

– Эта женщина убивает меня, – сказал Рафаэль. – Я схожу с ума. Я решил покончить с собой. Ничего другого мне не остается.

– Опомнись, друг мой! – воскликнул Растиньяк. – Будем вести безумную жизнь, может быть, и найдем счастье.

Печальный, угнетенный, Рафаэль вернулся в свою мансарду. Перед ним, как воплощенная совесть, стояла Полина.

– Больше уроков уже не будет? – спросила она, указывая на фортепьяно. – Ведь вы уезжаете.

Рафаэль промолчал.

– Вы мне напишите?

– Прощайте, Полина, – с трудом проговорил Рафаэль.

Он привлек ее к себе и запечатлел братский поцелуй на ее милом бледном лбу. Она убежала.

Глава 2
Жажда золота и первые искушения

Рафаэль зашел к Растиньяку, но его не было дома. Он, было, задремал от усталости и тоски, как вдруг Растиньяк ворвался в комнату и крикнул:

– Победа! Теперь можно умирать со вкусом!

Он показал Рафаэлю шляпу, полную золота, поставил ее на стол. И они затанцевали вокруг нее.

– Я играл и вот выиграл, смотри. Двадцать семь тысяч франков! – повторял Растиньяк. – Кому-то хватило бы таких денег на всю жизнь, а нам едва ли хватит на смерть. О, да! Мы испустим дух в золотом царстве!

На следующий день Рафаэль купил мебель у Лесажа. Снял на улице Тебу роскошную квартиру, завел лошадей. Рафаэль кинулся в вихрь наслаждений. Он играл, то выигрывая, то теряя огромные суммы в игорных домах. У него появилось множество друзей. Рафаэль стал прожигателем жизни. В свете его принимали восторженно. Он прослыл блестящим остряком.

Однако деньги постепенно иссякали. Судебные приставы вставали перед Рафаэлем, как палачи. Их писцы царапали его имя на своих бумажонках. Ведь он был должником. Рафаэль чувствовал, что он уже не принадлежит себе.

«Зачем мы так бездумно растратили все эти деньги?» – думал Рафаэль.

Ему мерещился господин в коричневом фраке. В руках у него был его вексель, его долг. Призрак, от которого гаснет всякая радость.

Он имел право сказать: «Господин де Волантен мне должен и не платит – он в моих руках».

Какой позор, какое унижение! Рафаэль продал все, даже остров, где была могила его матери. Он страдал, ведь Феодора заразила его проказой тщеславия. Демон оставил на лбу у него отпечаток своей петушиной шпоры. К вечеру он старался напиться так, чтобы не думать о смерти. Но каждое утро смерть с насмешкой отбрасывала его к жизни. Самоубийство стояло перед ним как единственный выход. В этот ужасный миг в его комнату вошел Растиньяк.

– Эй ты! – воскликнул он, и вытащил талисман, который давно был спрятан в кармане Рафаэля. Борьба за долгий этот день, безнадежность его положения заставили Рафаэля потерять разум. Он как будто обезумел.

– К черту смерть! – воскликнул он, хватая шагреневую кожу и размахивая ею. – Я хочу жить, я богат, ничто не устоит передо мной. Я хочу 200 тысяч дохода, и они у меня будут. Кланяйтесь мне, свиньи, развалившиеся на коврах, точно на навозе. Я всех вас могу купить!

– Успокойся, друг мой, успокойся! – с тревогой воскликнул Растиньяк.

– Я миллионер. Теперь я отомщу за себя всему миру!

В открытую дверь вслед за Растиньяком вошли Акелина и ее подруги.

– Нет, я больше не хочу Феодору – это моя болезнь! Я хочу забыть Феодору.

– Если ты будешь так кричать, я отправлю тебя в дом для душевнобольных, – проговорил Растиньяк.

– Ах, друг мой, эта кожа съеживается, как только у меня появляется хоть какое-нибудь желание. О если бы желание растягивало, удлиняло эту кожу!

– Сам посуди, можно ли мне принимать всерьез твою пьяную болтовню? – сказал Растиньяк.

Рафаэль с обезьяньим проворством отыскал чернильницу и салфетку, при этом он все время повторял: «снимем мерку, снимем мерку».

– Ну что ж, – сказал Ростиньяк, – снимем мерку, а то ты окончательно сойдешь с ума.

Два друга расстелили салфетку и положили на нее шагреневую кожу. У Растиньяка рука была тверже, и он обвел чернилами контуры талисмана. А Рафаэль в это время говорил, не переставая: «Я хочу 200 тысяч франков годового дохода, вот что я хочу! И когда они у меня будут, ты увидишь, что шагрень уменьшится».

– Ну, ну, конечно, уменьшится, – засмеялся Растиньяк, а теперь спи. Хочешь я устрою тебя на этом диванчике, вот так удобно тебе? Закрывай глаза и проспи свое золото, миллионер.

Скоро Растиньяк и Рафаэль присоединили свой храп к музыке, которая раздавалась в гостиной. Тихий концерт. Там, развалившись на бархатных диванах, среди разбросанных бутылок спали Акелина, Ефразия и их подруги. Некоторые уснули, не выпуская из руки золоченого бокала, на дне которого еще оставались капли шампанского.

На другой день, около двенадцати, прекрасная Акелина встала, зевая, не выспавшись. На ее щеке мраморными жилками отпечатался узор бархатной подушки на которой лежала ее головка. Ефразия вскочила с хриплым криком. Ее личико, такое беленькое накануне, теперь было желтое и бледное. Гости с тяжкими стонами начинали шевелиться. Лакеи открыли в гостиной жалюзи и окна.

Женщины разрушили изящные сооружения своих причесок, измяли туалеты. И теперь, при дневном свете, они представляли собой ужасающее зрелище. Волосы висели космами, глаза потускнели, губы сухие, бледные со следами пьянства. Мужчины, видя, как увяли и помертвели их ночные возлюбленные, торопились уйти, хотя сами эти надменные мужчины были еще ужаснее.

То была грязь на фоне роскоши, чудовищная смесь великолепия и человеческого убожества.

Ни веселья, ни желаний, только отвращение и тошнотворные запахи. В это время появился Эмиль, друг Растиньяка, свежий и розовый.

– Вы безобразнее судебных приставов! – со смехом воскликнул он. – Мой совет – завтракать.

Женщины расслабленной походкой двинулись в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок. Потом одна за одной переходили в столовую. Был подан роскошный завтрак. Здесь все носило неизгладимый отпечаток вчерашней оргии. Сохранился лишь отблеск жизни и мысли, как в последних судорогах умирающего.

Неожиданно в дверях показался пожилой нотариус, всем известный господин Кардо. Со спокойной улыбкой он оглядел всех сидящих за столом.

– Не мешайте! Зачем вы пришли? Вы только все портите, – послышались голоса.

– Одну минутку, – сказал, оглушенный хором плоских шуток, Кардо. – Я пришел по важному делу. Я принес одному из вас чек на 6 миллионов.

Мгновенно глубокое молчание воцарилось за шумным столом.

– Милостивый государь, – сказал он, обращаясь к Рафаэлю, – простите, что я отвлек вас от завтрака. Скажите, ваша матушка – урожденная маркиза де О'Флаерти?

– Да, – машинально отвечал Рафаэль. – Варвара-Мария.

– У вас имеются акты о вашем рождении? – продолжал Кардо.

– Конечно.

– Ну так вот, милостивый государь, вы – единственный и полноправный наследник всего богатства маркиза де О'Флаерти, скончавшегося в этом году в Калькутте.

Рафаэль вскочил и сделал такое резкое движение, как будто его ранили. Все присутствующие заговорили, перебивая друг друга. Первым чувством гостей была глухая зависть и все обратили к Рафаэлю горящие взоры. Рафаэль дрожал с ног до головы.

Сразу отрезвев от внезапной услужливости судьбы, Рафаэль быстро разостлал на столе салфетку, на которой он недавно отметил размеры шагреневой кожи. Не слушая голосов, звучащих со всех сторон, он положил на салфетку талисман и вздрогнул, заметив небольшое расстояние между краем кожи и чертежом на салфетке. Ужасная бледность обозначила каждый мускул на помертвевшем лице наследника. Лицо стало свинцово-каменным, взгляд застыл неподвижно.

Он увидел перед собой смерть. Рафаэль трижды взглянул на талисман, свободно лежащий на белой салфетке. Теперь мир принадлежал ему, он мог все – и не хотел уже ничего.

Он начинал верить в шагреневую кожу, и не сводил с нее глаз.

– Ах, Рафаэль, наконец-то мы повеселимся. Что вы мне подарите? – спрашивала Акелина.

– Рафаэль будет теперь пэром Франции. Будет у тебя ложа в итальянском театре? – спросила Ефразия.

Приветствия раздавались в ушах Волантена, но он не мог разобрать ни словечка.

– Что вам подать, чего вы хотите? – спрашивали его, сгрудившиеся вокруг него, лакеи.

– Я ничего не хочу! – громовым голосом крикнул Рафаэль.

– Браво! – воскликнул один из присутствующих. – Вы знаете толк в богатстве! Теперь маркиз не будет подчиняться законам, пусть законы подчиняются ему – для миллионеров нет ни эшафота, ни палачей.

– Да, – глухо отозвался Рафаэль. – Они сами свои палачи.

– Господин де Волантен? – воскликнул высокий господин. – Вы обладаете тайной обогащения?

– Ах, миленький Рафаэль, я хочу жемчужный убор, – вскричала Ефразия.

– А мне отличных быстрых лошадей, – закричала Акелина.

– Мне сто тысяч ливров дохода!

– Кашемировую шаль!

– Заплатите мои долги!

– Милый мой друг, – с важным видом сказал Растиньяк, – я удовольствуюсь двумя тысячами ливров дохода.

– Дорогой мой, – с тоской сказал Рафаэль, – ведь ты же знаешь, какой ценой это дается.

– Вот ты богат, – добавил Растиньяк уже серьезно, – но ты уже поглупел, не понимаешь шуток. Не хватает еще, чтобы ты поверил в свою шагреневую кожу.

Рафаэль, боясь насмешек, хранил молчание. Он выпил сверх меры, чтобы хоть на мгновение забыть о губительном своем могуществе.