Текст книги "Что скрывает атмосфера, или Как возник воздух…"

Габер знал, что хлор не настолько ядовит, чтобы уничтожить значительную часть вражеской армии. Функция газовой атаки, по его мнению, заключалась в запугивании врага: при виде зеленого облака хлора солдаты в панике покинут окопы, освобождая дорогу немецким войскам. Он считал, что одна своевременная газовая атака может обеспечить победу во всей войне. Таким образом, создавая химическое оружие, он, возможно, спасал людей. По крайней мере, это была его позиция.

Преследуя эту достойную в долгосрочном плане цель, Габер был вынужден пережить временные потери. В декабре 1914 г. один из его сотрудников потерял руку, а другой погиб при взрыве в лаборатории. На похоронах Габер громогласно обвинял во всем себя, но отказался прекратить исследования. Позже, во время полевых испытаний, он сам чуть было не погиб, направив свою лошадь в зараженную зону. Несмотря на этот личный опыт – или, возможно, благодаря ему, – он с нетерпением ждал случая, чтобы выпустить хлор на врага. Такая возможность подвернулась весной 1915 г. в районе Ипра (современная Бельгия) в ходе операции, названной «Операцией дезинфекции».

Как и Бош при проектировании завода по производству аммиака, Габер планировал газовую атаку в немыслимом ранее масштабе: он подготовил 5730 канистр с 168 т хлора. Каждую канистру вкопали в землю, так что над поверхностью выступал только рукав. Из-за неблагоприятного ветра атаки пришлось ждать несколько недель, но 22 апреля, когда немецкие генералы уже начали терять терпение, Германия получила свой шанс. В пять часов вечера специально обученная команда выдвинулась вперед и открыла клапаны на канистрах. Вшшшш. На линию французских и канадских войск начало надвигаться зеленое облако шириной 6 км и высотой 15 м.

Когда хлор попадает в нос, человек рефлекторно задерживает дыхание, но потом все-таки начинает дышать, и проникающий в организм газ вступает в реакцию с водой во рту, горле и легких с образованием соляной (HCl) и хлорноватистой (HClO) кислоты. Эти кислоты разъедают капилляры в легких и уничтожают эпителий альвеол – крошечных пузырьков, осуществляющих газообмен. В легких существует множество мест для атаки (общая поверхность человеческого легкого эквивалентна поверхности теннисного корта), а жидкость из поврежденных капилляров и альвеол начинает собираться в складках легкого. Эта жидкость препятствует поступлению кислорода, и с каждой секундой дышать становится все труднее и труднее. Жертвы как подкошенные падают на землю.

Первое успешное применение газового оружия в ходе Первой мировой войны: Ипр, 22 апреля 1915 г. (вид с воздуха)

В тот день первой реакцией французских и канадских солдат было удивление – они никогда раньше не видели зеленого тумана. Но после первого дуновения удивление сменилось ужасом. Лошади рванули в тыл, изрыгая изо рта пену. Вслед за ними, спотыкаясь, побежали пехотинцы, побросав винтовки и даже одежду. Вскоре была сметена вся передовая линия, и, как и предсказывал Габер, окопы опустели. К несчастью для Германии, мнение Габера о тупости высшего немецкого руководства тоже оказалось справедливым. Не веря, что газовая атака удастся, немецкие генералы не подготовили войско, способное завершить атаку. Количество погибших в тот день людей оценивается по-разному, но, по-видимому, оно составляло несколько тысяч. И все это было напрасно, поскольку Германия не отвоевала ни клочка земли.

Тем не менее немецким генералам понравилось то, что они увидели, и они заказали следующую газовую атаку. Она тоже не принесла большой победы, но способствовала укреплению авторитета Габера и позволила ему осуществить аналогичную газовую атаку на Восточном фронте – на этот раз против русских.

При переезде с французского на русский фронт капитан Габер на несколько дней заехал домой. Лучше бы он этого не делал. Клара потребовала, чтобы он прекратил работать с газами. Габер отказался. Напротив, он собрал гостей, чтобы отпраздновать свои достижения, как после продажи технологии производства аммиака.

Поначалу Клара была вместе со всеми, но когда гости разошлись, она осталась одна. Габер принял снотворное и провалился в пьяную дремоту. И тогда Клара приняла решение. Она написала несколько писем и привела в порядок бумаги. Затем вытащила армейский пистолет мужа и вышла в сад. Прежде чем выстрелить себе в грудь, она сделала один пробный выстрел. Их с Габером тринадцатилетний сын Герман выбежал на звук выстрела и успел только сказать ей прощальное слово (несколькими годами позже Герман тоже покончит с собой).

На следующее утро вырвалась наружу сентиментальная часть души Габера. Он рыдал над телом Клары и утверждал, что полностью разбит. Он не был хорошим мужем, но на самом деле никогда не забывал девушку, в которую влюбился в 18 лет. Однако чувства патриота победили, и Габер отправился на Восточный фронт, даже не дождавшись похорон. В 1917 г. Габер женился на молодой женщине и обзавелся новой семьей. Во время свадебной церемонии на нем был тропический шлем.

Учитывая постоянную угрозу газовых атак, противогазы вскоре стали стандартным элементом снаряжения у обеих сторон (солдаты также поняли, что в качестве защиты можно помочиться в носовой платок и прижать его ко рту, поскольку химические вещества в составе мочи нейтрализуют ядовитые газы).

Как и предполагалось, вскоре Франция и Англия произвели свое химическое оружие. А в ответ на этот ответ группа Габера (которая к концу войны состояла уже из полутора тысяч сотрудников) создала еще более ядовитые вещества, такие как горчичный газ и фосген (запах хлора ассоциируется у нас с запахом бассейна, горчичный газ пахнет хреном, а фосген – скошенным сеном). Противогазы, однако, не спасали от страха. Для тех, кто находился в окопах, каждый новый запах, даже запах весенних цветов, мог предвещать новый и еще более страшный способ умереть. Таким образом, газы Габера никак не способствовали окончанию войны, а напротив, завели дело в тупик*.

Несмотря на серьезные научные достижения, Германская империя, исчерпав все свои силы, рухнула. Одной из серьезных проблем стала нехватка продовольствия и удобрений, поскольку бо́льшая часть производимого аммиака направлялась на удовлетворение военных нужд. Кризис продолжился и после прекращения кровопролития. В качестве репараций Германия должна была выплатить 132 млрд золотых марок – огромную, если не сказать – неподъемную, сумму; к тому же она лишалась ряда важных в экономическом отношении территорий площадью свыше 70 тыс. км² и всех своих колоний.

В научном обществе также сводились счеты. Ученые других стран назвали Габера военным преступником из-за его работ с отравляющими газами. Габер считал обвинение абсурдным, и у него было для этого основание. Жертвами газовых атак стали 1,25 млн человек, но погибло не более 1 % – 91 999 из 8,5 млн (по другим данным, из 10 млн) солдат, павших на полях сражений. Так почему осуждали его, но не тех, кто производил пушки и ружья? Однако негодование росло, и Габер подумывал о том, чтобы покинуть Германию. Но он никуда не уехал и до 1933 года возглавлял Институт физической химии и электрохимии в Берлине. Но, правда, отрастил бородку, чтобы его не узнавали, хотя это было глупо. Ни одна страна не предъявила ему официальных обвинений, но пятно осталось до конца жизни, как запах хлора в воздухе. Впрочем, все запахи довольно быстро испаряются.

Как оценивать деятельность Габера, историки спорят до сих пор. Его метод получения аммиака фактически спас от голода миллионы людей еще при жизни ученого, да и сегодня продолжает кормить миллиарды. Это делает Габера героем от науки, ставит в один ряд с теми, кто изобрел вакцины от смертельных болезней. Но Габер также придумал один из, пожалуй, самых страшных видов оружия и спокойно применил его для убийства людей. Как оценить это в моральном плане? Все усложнилось еще больше, когда в 1918 г. Габеру была присуждена Нобелевская премия по химии. Это укрепило его статус научного гения, но из-за протестов общественности он не получил медаль в ходе официальной церемонии. Вручения награды ему пришлось ждать почти целый год, и получил он ее не из рук короля Швеции.

Однако такое пренебрежение не беспокоило самого Габера. По его мнению, то, что он сделал, он сделал для своей страны, и это все оправдывало. Он продолжал служить Германии и после войны. Например, чтобы ослабить бремя контрибуций, пытался выделить золото из морской воды, организуя на круизных судах секретные лаборатории. Идея может показаться смешной, но ведь он получил удобрение из воздуха!

Также он продолжал втайне работать над созданием химического оружия. Чтобы отвести от себя подозрения, он заявлял, что ищет способы уничтожения существующих запасов отравляющих газов или их превращения в инсектициды. Но если кто-то сомневался в его преданности химическому оружию (или рассчитывал обнаружить у него угрызения совести), тому стоило бы посетить его лабораторию, где он хранил в рамочке статью из газеты (по слухам, с автографом кайзера) о первом в мире успешном применении газового оружия под Ипром.

После войны Карл Бош тоже оказался в затруднительном положении. После капитуляции Германии в 1919 г. французы потребовали предоставить им возможность «проинспектировать» аммиачные заводы BASF – якобы чтобы удостовериться в прекращении производства взрывчатых веществ, но на самом деле чтобы украсть технологию. Однако каждый раз, когда инспекторы стучали в дверь, рабочие Боша останавливали машины и бросали инструменты, так процесс никак не удавалось отследить. Кроме того, во время инспектирования рабочим «чертовски не везло»: важнейшие клапаны и аппараты обязательно отказывали, и куда-то пропадали лестницы, с помощью которых можно было добраться до того или иного узла. В какой-то момент исчезли абсолютно все лестницы. Бош ни разу не отказал посетителям, но каждый их приход превращался в фарс.

Недовольные и рассерженные инспекторы вызвали Боша (который к тому времени находился в верхнем эшелоне руководства BASF) на переговоры в Версаль, чтобы обсудить технологию производства аммиака. По прибытии Бош и несколько его коллег оказались запертыми в отеле, окруженном колючей проволокой. Через несколько дней «переговоров» Бош осознал, что так или иначе ему придется выдать все секреты. Выбирая меньшее из зол, однажды ночью, рискуя быть арестованным, он перелез через колючую проволоку и отправился на тайную встречу с французскими промышленниками. Там он подписал договор, в соответствии с которым обязался помочь построить завод по производству аммиака во Франции. За это французы должны были оставить BAFS в покое.

Но этого не произошло. Выплата контрибуций полностью убила немецкую экономику: в какой-то момент буханка хлеба стоила миллиард (!!!) немецких марок. Немецкое правительство перестало выплачивать долг и попросило об отсрочке. Большинство стран согласились на это, но французы решили вместо оплаты оккупировать заводы BASF в Германии. Когда Бош вновь подговорил рабочих остановить производственный процесс, французское правосудие признало его виновным и заочно приговорило к восьми годам тюремного заключения. Таким образом, из двух авторов технологии Габера – Боша только Бош был официально признан военным преступником.

Отчасти международная репутация Боша была восстановлена в 1931 г., когда он тоже был награжден Нобелевской премией по химии (совместно с Ф. Бергиусом). Это событие многих удивило, ведь Габер уже получил награду за синтез аммиака, однако Нобелевский комитет наградил Боша в большей степени за достижения в области химии высоких давлений, а не только за аммиак. И в значительной степени это было оправдано, поскольку к тому времени Бош практически прекратил работу с аммиаком. Заводы BASF (теперь они принадлежали компании I. G. Farben) продолжали производить аммиак, но доходность производства упала, поскольку технология была куплена (или украдена) другими странами. Поэтому Бош применял свои знания в области химии высоких давлений в новой сфере – в производстве нефтепродуктов и заменителей нефти.[17]17
  В 1923–1935 гг. К. Бош был председателем правления концерна «И. Г. Фарбениндустри», а с 1937 г. – председателем совета директоров. – Примеч. ред.


[Закрыть]

Тогда, в середине 1920-х гг., казалось, что мировые запасы нефти подходят к концу (ха!). Первые скважины опустели, и такие компании, как BASF/Farben, стремились найти искусственные заменители нефти. Бош был убежден, что лучшим вариантом было сжижение угля и его перегонка. Но работа оказалась труднее, чем он ожидал. Ученые относят газы и жидкости к текучим веществам, поскольку при высоком давлении они текут. Однако жидкости оказывают при этом гораздо более сильное сопротивление, чем газы: попробуйте помахать рукой в воздухе и под водой! Сжиженный уголь оказался чрезвычайно вязким – он забивал все трубы и клапаны.

В довершение всех неприятностей в 1920-х гг. буровики в Оклахоме и Техасе организовали самые мощные забастовки в истории нефтяной промышленности. Но когда в следующем десятилетии цены на нефть стали падать, Бош понял, что никогда не сможет соответствующим образом снизить стоимость сжиженного угля. К сожалению, Бош – на тот момент председатель совета директор Farben – уже связал будущее компании с производством синтетического бензина. Предвидя крах, он стал искать возможность получить государственный контракт. Это привело его к Адольфу Гитлеру.

«Если евреи так важны в физике и химии, – ответил Гитлер, – то мы проживем сотню лет без физики и без химии».

Справедливости ради нужно сказать, что Бош был в ужасе от идеологии нацистов. Особенно его возмущал Закон о профессиональном чиновничестве, в соответствии с которым в апреле 1933 г. государственный аппарат страны был очищен от евреев. Являясь частной компанией, Farben имела право оставить и оставила на службе всех служащих еврейской национальности, и Бош помог многим евреям найти работу за границей. Но в то же время он лично встречался с Гитлером и внимательнейшим образом слушал, когда фюрер рассуждал об автомобилях и о своем желании получить хороший «арийский» источник синтетического бензина. Кроме того, Гитлеру нужно было топливо для реализации военных планов, но он был достаточно осторожен и не рассказывал об этом Бошу. Во время встречи Бош попросил Гитлера оставить в покое нескольких ученых-евреев, но этот призыв к благородству диктатора, как вы понимаете, не принес никаких плодов. Бош отступил и, чтобы исправить положение, стал открыто восхвалять нацистский режим и посещать нацистские митинги, где было полно флагов со свастикой и многоголосо звучало нацистское приветствие Sieg Heil. В итоге Farben получила контракты на создание искусственного топлива. Приближалась война.

Ко времени окончания Второй мировой войны созданные Бошем заводы производили четверть всего немецкого бензина. Гитлер считал их настолько важными для Рейха, что окружил лучшими в Европе противоракетными установками; так не охраняли даже Берлин. В прямом смысле слова Бош сделал возможным немецкий блицкриг – как за счет создания технологии получения сжиженного угля, так и за счет того, что обеспечил в этом первенство Германии.

Честно говоря, Бош был ничем не хуже ученых и инженеров из других отраслей промышленности, снабжавших нацистов оружием, моторами и резиной. Однако многие ученые, такие как Эйнштейн, Макс Планк, Нернст и другие нобелевские лауреаты (большинство из которых полностью поддерживали Германию в период Первой мировой войны), отказались кланяться Гитлеру. Даже Габер, жаждавший нового подъема Германии, видел всю подлость национал-социализма. Хотя за Габером закрепилась репутация безнравственного человека, его нежелание потворствовать Гитлеру отчасти оправдало его в глазах многих людей.

В качестве директора государственного института в апреле 1933 г. Габер был обязан уволить всех служащих еврейской национальности. Это была колоссальная потеря: евреи составляли лишь 1 % населения Германии, но 20 % ученых. Хотя сам Габер был евреем, он сохранил свой пост (закон не распространялся на ветеранов Первой мировой войны) и на протяжении нескольких недель искал оправдание для того, чтобы остаться, говоря самому себе, что болезнь нацизма, очевидно, пройдет. Однако 30 апреля он перестал себе лгать и написал письмо с просьбой об отставке. «На протяжении сорока с лишним лет я подбирал своих сотрудников в зависимости от их способностей и характера, а не в зависимости от того, кем была их бабушка», – писал он. Заявление Габера было напечатано во всех немецких газетах и в значительной степени задело Гитлера: Габера, в отличие, скажем, от Эйнштейна, никто не мог назвать слезливым пацифистом.

Однако сообщения в газетах мало утешили Габера. Он отдал Германии все свои силы, а она его отшвырнула. С разбитым сердцем в 1933 г. он эмигрировал в Великобританию, но получил нож в спину: нацисты конфисковали все его состояние, заработанное на производстве аммиака. Габер искал работу в разных странах, но не получил ни одного предложения. Несмотря на Нобелевскую премию, несмотря на сопротивление Гитлеру, ему не могли простить создание химического оружия. В конечном счете он получил неоплачиваемую позицию в Кембридже, но, когда прибыл туда, патриарх английской науки Эрнест Резерфорд отказался пожать ему руку.

В этом тяжелом положении Габер обратился за помощью к бывшему коллеге – Карлу Бошу. Эти двое никогда не были друзьями, однако Бош часто выражал Габеру благодарность и однажды обещал помочь, если возникнет нужда. «Я воспринял ваши слова буквально, – писал Габер Бошу в 1933 г. – Не могли бы вы помочь мне прожить оставшиеся годы в мире и достоинстве?» Ответа он не дождался. Не имея других возможностей, Габер уехал из Англии в Швейцарию, а оттуда хотел добраться до Палестины, но в январе 1934 г. у него отказало сердце в Базеле. Его последним сентиментальным желанием было упокоиться рядом с Кларой.

Весть о смерти Габера* облетела всю Европу, и в первую годовщину смерти старый друг Макс Планк решил устроить церемонию в его память. Власти посоветовали Планку этого не делать, но он снял аудиторию на 500 посадочных мест. Поначалу Планка привела в отчаяние пассивность собравшихся – главным образом здесь были жены ученых. Люди не общались между собой. Но когда вошли бывшие военные коллеги Габера, присутствующие оживились. А потом, как когда-то ручеек аммиака превратился в поток, в зал повалила толпа, возглавляемая Карлом Бошем. Бош, без сомнения, чувствовал себя виноватым и привел с собой служащих BASF. Они заняли все оставшиеся места, и многие вынуждены были стоять.

Было это совпадением или нет, но после церемонии в память Габера Бош начал выступать против нацистов, хотя и с осторожностью. К сожалению, одновременно с этим он также начал прикладываться к бутылке и, возможно, злоупотреблял обезболивающими средствами. Однажды на открытии музея он выступил с неразборчивой пьяной речью о свободе мысли, доставив себе массу неприятностей. В конце 1930-х гг. компания Farben его уволила и продолжала наращивать производство бензина для Гитлера. Бош умер в 1940 г., когда мощь Германии еще росла, но у него самого не было иллюзий относительно будущего. «Предвидение будущего – ужасный дар, – заявил он незадолго до смерти. – Дело всей моей жизни будет разрушено».

Будущее оказалось более благосклонным к Бошу, чем он мог ожидать, хотя и не в краткосрочном плане. Его великолепные заводы, день и ночь пыхтевшие ради нужд вермахта, сильно пострадали в годы Второй мировой войны, став одной из главных мишеней для бомбардировок союзников. А созданная им компания после войны была обвинена в сотрудничестве с нацистами. Но в долгосрочном плане дело Боша не пропало. Оно продолжается и теперь, даже процветает – и будет процветать до конца человеческой цивилизации.

Какими бы ни были персональные судьбы Габера и Боша, эти двое понимали, как превратить воздух в хлеб, и не будет преувеличением сказать, что человечество за всю свою историю не придумало и не осуществило более важной химической реакции.

Небольшое отступление

АВТОГЕН – ОПАСНЫЙ ИНСТРУМЕНТ

Метан (CH₄) присутствует в воздухе в концентрации 2 ppm; при каждом вдохе мы поглощаем 25 квадриллионов молекул этого газа

Следующим важным газом, накопившимся в нашей атмосфере, был кислород (O₂). Процесс его накопления начался примерно 2 млрд лет назад. Но, прежде чем мы об этом поговорим, давайте разберемся, почему же кислород столь важен для нас. Если говорить коротко, кислород является зачинщиком множества химических реакций, которые без него не происходят. Одна из этих реакций – горение. Чистый кислород может заставить гореть даже металлы; эту химическую реакцию в конце XIX в. в Германии использовал один предприимчивый жулик.

Этот человек был в равной степени мошенником, грабителем и предприимчивым исследователем. За несколько дней до Рождества 1890 г. в отеле, расположенном над Банком Нижней Саксонии в Ганновере, остановился постоялец, назвавшийся Смитом. Он попросил портье поселить его в конкретный номер (вероятно, с определенным видом из окна), а также выдать ключи от номеров на другой стороне коридора – для его сестры и отца, которые должны были прибыть следом. Затем он поднялся по лестнице, стараясь не греметь багажом.

Выждав несколько дней, ранним рождественским утром Смит извлек из чемодана зонт и пилу и выпилил кусочек пола. В банке этажом ниже никого не было, так что он просунул в отверстие зонт, чтобы не рассыпать стружки, и прорезал дыру большего размера. Затем он достал веревочную лестницу и спустился вниз с мешком на плече.

Дальше в дело вступил Смит-грабитель. Вместо того чтобы нанимать охрану для защиты сейфа, где хранилось семь миллионов немецких марок, банк предусмотрел хитроумную электронную систему защиты. Сейф находился в подвале, и попасть в него можно было только по винтовой лестнице, которую подключили к системе сигнализации: при малейшем давлении на ступени начинала реветь сирена. Однако Смит знал, что для отключения сигнализации достаточно разъединить лишь несколько проводков, ведущих к ступеням. Он сделал это и радостно спустился вниз.

Теперь пришла очередь исследователя. В подвале Смит достал из мешка несколько позвякивающих канистр с кислородом, а также длинный тонкий инструмент, состоящий из двух металлических цилиндров длиной около 15 см и диаметром 1,5 см. На конце каждого цилиндра болталась резиновая трубка. Одну трубку он присоединил к вентилю газового освещения, который пропускал обогащенную метаном (CH₄) газовую смесь, а другую – к канистре с кислородом. Он начал потихоньку выпускать оба газа и достал из мешка последний элемент экипировки – коробок спичек. А дальше направил наконечник готового газового резака на железный сейф.

Химики предыдущего столетия (непреднамеренно) обеспечили научную базу этого преступления, объяснив суть процесса горения. В частности, они обнаружили три необходимых условия горения, коими являются топливо, энергия и так называемый окислитель. Окислители отнимают электроны у других соединений, и это важно, поскольку именно электроны осуществляют все химические превращения (предмет химии как раз и заключается в изучении того, каким образом атомы воруют, обменивают и делят между собой электроны). Кислород является отличным окислителем и, отбирая электроны у метана (топлива), делает молекулу метана неустойчивой. Неустойчивый метан и кислород взаимодействуют между собой со взрывом, претерпевая серию быстрых химических превращений, приводящих в конечном счете к образованию так называемых оксидов (таких как диоксид углерода, углекислый газ). Но есть одно условие: кислород не начнет атаковать топливо без инициации тепловой энергией. Для этого нужны спички. Далее реакция протекает с выделением большого количества тепла, так что процесс поддерживает сам себя.

Добиться горения несложно: передайте энергию кислороду, дайте ему возможность прореагировать с топливом и ждите в сторонке.

Однако Смиту нужно было сделать еще один шаг. Пламя он получил, но его задача заключалась в том, чтобы вскрыть железный сейф.

Чтобы понять механизм следующей стадии, нужно вспомнить о знаменитом французском химике Антуане Лавуазье, который в 1776 г. обнаружил замечательные свойства железа. Все металлы плавятся и горят при характерной для каждого из них температуре (под «горением» здесь подразумевается то же, что и раньше, только в роли топлива выступает металл). Для большинства металлов температура плавления ниже температуры горения, но железо ведет себя противоположным образом. Железо горит при температуре 1000 °C, а плавится при 1500 °C. И здесь кроется неожиданное преимущество. Вспомним, что при горении выделяется тепло. Представьте, что вы получили пламя с температурой 1000 °C. Под действием этого пламени железо загорится с выделением тепла, от которого окружающее железо разогреется и начнет плавиться. Так вы «бесплатно» получите дополнительный нагрев: небольшая часть железа сгорает, расплавляя все остальное.

Лысеющий седобородый инженер по имени Томас Флетчер осознал возможности практического применения этой реакции в конце 1880-х гг. и создал газовый резак на основе кислорода и богатого метаном природного газа. Нельзя сказать, что этот инструмент резал железо, как сабля режет масло, но Флетчеру все же удалось резать железо без ножа, что было серьезным достижением. Флетчер даже надеялся, что ему удастся заработать на этом изобретении. Но когда он демонстрировал свой резак на торговой выставке в 1888 г., его стенд окружили производители сейфов и хранилищ, и один из них заметил, что такой инструмент может применяться только в разбойничьих целях и поэтому должен быть запрещен. От Флетчера потребовали прекратить опыты. Он отказался, а через несколько лет никому не известный, но находчивый Смит каким-то образом раздобыл резак Флетчера.

Процесс вскрытия сейфа занял больше времени, чем предполагал Смит. Отчасти это объяснялось геометрией вырезаемой дыры. Смит вырезал в стенке сейфа прямоугольное отверстие размером 30 × 50 см. Окружность той же площади имела бы меньший периметр, и, следовательно, на нее ушло бы меньше топлива. Однако диагональ прямоугольника больше диаметра круга той же площади, поэтому в дыру легче пролезть. Смит выбрал прямоугольник и рассчитал, что ему хватит трех канистр кислорода. К половине второго он израсходовал две канистры и почти закончил третью.

Наконец кусок железа поддался. Он вынул его и просунул внутрь руки, ожидая нащупать мягкие пачки немецких марок. Но руки наткнулись на что-то холодное и твердое – это был еще один слой железа. Сейф имел двойные стенки! Scheiße.

Смит быстро взбежал по лестнице, потом по веревочной лестнице и втянул ее к себе в комнату. Затем он собрался, переоделся и спустился в холл гостиницы, где объяснил портье, что у него срочные дела и что именно сейчас, в два часа дня в Рождество, он вынужден сесть на поезд и отправиться в Кёльн. Смит уверил портье, что скоро вернется, чтобы забрать багаж и оплатить счет. Да-да-да…

Смита больше никто и никогда не видел, однако история на этом не закончилась. В последующие десятилетия технология газовых режущих инструментов быстро развивалась: инженеры создали новые инструменты, а химики открыли более активные газовые смеси. Кроме того, некоторые химики по-новому взглянули на описанную Лавуазье реакцию и разработали более интересный метод быстрой резки железа.

В этом новом методе, названном кислородной резкой, кислород под высоким давлением направляют на горячую железную поверхность. Как было сказано выше, при определенной температуре горячее железо и кислород начинают гореть, то есть вступают в химическую реакцию с выделением света и тепла. Но этот процесс можно рассматривать и в другом аспекте. В результате реакции между кислородом и железом образуются различные соединения, называемые оксидами железа; некоторые из них называют ржавчиной. Таким образом, горение и ржавление – родственные процессы, между которыми существует очевидное химическое сходство*.

Разница, однако, заключается в скоростях этих процессов: ржавление автомобиля может длиться годами, но при температуре выше 1000 °C оксиды железа образуются очень быстро. Важно заметить, что оксиды железа образуются быстрее, чем железо плавится. Таким образом, если вы хотите разрезать стальную деталь на две части, проще осуществить «химическое ржавление» вдоль линии разреза, чем пытаться расплавить деталь вдоль этой линии. Именно это и делает кислородный резак: он ускоряет ржавление вдоль линии разреза. Этот процесс отличается от процесса, предложенного Флетчером. В методе Флетчера кислород в первую очередь был необходим для поджигания метана. Затем пламя метана сжигало фрагмент железа, который, в свою очередь, расплавлял остальную массу железа. С помощью кислородного резака вы одновременно получаете пламя и нагреваете металл. Но, не ожидая плавления металла под действием тепла, кислородный резак направляет отдельную струю кислорода непосредственно на поверхность металла. Этот дополнительный кислород вызывает быстрое «химическое ржавление». Таким образом, можно сказать, что в роли резака выступает сам газ.

Согласимся, однако, что различие между газовым резаком и кислородным резаком достаточно тонкое, и в начале XX в. многие предприниматели в погоне за прибылью не обращали внимания на эти детали. Технология кислородной резки появилась как раз тогда, когда людям понадобились небоскребы и нефтяные танкеры. И тот, кто владел правами на ту или иную технологию, получал немалый доход. Однако к 1910-м гг. в некоторых странах начали возникать спорные ситуации.

В частности, именно такая ситуация сложилась вокруг резака Флетчера старого типа. Одна заинтересованная сторона утверждала, что резак Флетчера просто расплавлял железо, так что кислородный резак можно патентовать. Другая сторона указывала, что процесс Флетчера одновременно заключался в плавлении и ржавлении, поскольку разделить эти процессы невозможно. И поскольку Флетчер изобрел этот метод в 1880-х гг., запатентовать его уже невозможно. К сожалению, Флетчер умер в 1903 г. и не мог помочь разобраться в этом деле.

В процессе дискуссии кто-то вспомнил о неудавшемся ограблении в Ганновере. Поскольку вырезанный Смитом кусок сейфа оказался в музее – это была первая попытка ограбления банка с помощью автогена, – судебные эксперты занялись его анализом. Представьте десяток юристов в белых париках, исследующих кусок железа с помощью увеличительных стекол в поисках чешуек ржавчины или следов плавления. В конечном счете эксперты пришли к выводу, что резак Флетчера только расплавлял металл, так что кислородный резак может быть запатентован. Таким образом, один из самых бесстрашных и осведомленных в науке преступников XIX в. помог установить истину и создал юридический прецедент в XX в.