Текст книги "Тросовый талреп"

Глава 8

Просыпался я медленно, моя голова все еще была набита клочками этого сна. Траулер стоял на своем причале в Лоч-Биэге, пустое грузовое судно удалялось отсюда вниз по течению. Мой «Роллекс» показывал шесть часов. Утро было серенькое, но теплое, пахло соснами, вереском и морем. Я наклонился через борт и увидел в воде какого-то старикашку с серым лицом и черными сальными патлами. Отражение подрагивало от ряби. Такую дрожь я как раз и испытывал. Я отправился в рулевую рубку, вскипятил чайник и заварил густой черный чай. Потом разделся и сиганул через борт в воду, похожую на жидкий зеленоватый лед.

Нырнув на дно, я полежал на спине, пуская пузырьки вверх, где в тридцати футах надо мной они ударялись о темное брюхо «Флоры». Я чувствовал, что моя голова проясняется по мере того, как холод гонит кровь по моему телу. Потом я поднялся по трапу, натянул на себя джинсы и фуфайку и погреб к «Зеленому дельфину». Гектор был уже там.

– Я положил последний слой прошлой ночью, когда мы пришли, – сказал он. – Чтобы все подготовить к вашему появлению.

Мы оттащили в сторону полиэтиленовый навес и смотали электрические кабели. Изгиб борта был великолепен, а поверхность корпуса – безупречна, как яичная скорлупа.

– Превосходно, – сказал я.

Гектор кивнул, и его простоватое лицо сделалось солидным.

– Услуга за услугу. Теперь схожу позавтракать.

А я вытащил ящик с инструментами и добрых пару часов все чистил и налаживал. Часов в десять я услышал на причале напевающий звонкий женский голос. Это была Фиона в просторных джинсах и старенькой твидовой куртке с цветком в петлице. За плечами у нее висел рюкзачок. Ее глаза были такими же ясными, как вода сегодня утром.

– Бог мой, да вы, похоже, еще не закончили, – удивилась она. – Ну а что произошло там, у Салливанов?

– Морэг Салливан не нужен адвокат, – сказал я. – Ей нужна полиция.

– Если полиция доберется до нее, они первым делом опустошат сарай Джимми, – сказала Фиона. – А это все, что он ей оставил. Затем они зададут ей уйму глупых вопросов.

– Лучше бы они поговорили с Дональдом Стюартом, – заметил я. Фиона рассмеялась:

– Дональд провел год в тюрьме Барлинни за то, что чуть не убил одного парня, который искромсал его браконьерские сети. Да он не обратится к легавому даже за ведром воды, если его дом будет гореть.

Я пожал плечами:

– Очень плохо.

Она посмотрела на меня ясными серо-зелеными глазами. И эти глаза сказали: «Все нормально, Фрэзер, ты сам поедешь и повидаешься с Дональдом Стюартом». Но я-то разбирался в таких пристальных взглядах и ответил ей тем же. Она смягчилась.

– Я полагаю, что вы сделаете… все, на что можно рассчитывать.

Подразумевалось, что на многое она и не рассчитывает. И я обнаружил, что мне это не нравится.

– Подождите-ка минутку, – произнес я не очень уверенно.

– Зачем? – спросила она. Ее лицо стало холодным и презрительным. – Вы сделали достаточно. Так тому и быть. Все.

Я не смог стерпеть эту холодность.

– Хорошо, я повидаюсь со Стюартом.

Серо-зеленые глаза сделались теплыми и ласковыми.

– В самом деле? – спросила она с волнением в голосе. «Болван ты, Фрэзер», – подумал я. Но было слишком поздно.

– Я скажу ему, что, если он не объяснит, из-за чего он не поладил с Джимми Салливаном, я выдвину против него от имени Эвана обвинение в нападении.

– Эвана? – переспросила она, нахмурившись. – О чем вы говорите?

А я как раз и не собирался об этом говорить.

– Где можно найти Стюарта?

– Сейчас суббота, – сказала она. – Он должен быть там, у цистерн. – Она снова нахмурилась. – Но вы уверены, что это нужно? Он ведь в самом деле опасный тип.

– Посмотрим, – сказал я.

Я своими глазами видел тот короткий, жестокий и внезапный удар кулака, сбросивший Эвана в рыбий садок. Она улыбнулась очень доброй улыбкой и слегка коснулась моей руки кончиками пальцев. Я позволил себе ответить на вызов, прежде чем обдумать его. Она вертела мной как хотела, я позволил ей это делать. Хотя Проспер меня предупреждал: «Ты можешь растерять свои преимущества».

Но это было только одно из объяснений случившегося. Другое заключалось в моей уверенности, что, прожив здесь много лет, она оставалась одинокой.

И последнее объяснение нравилось мне куда больше.

* * *

Легкий ветерок налетел на залив со стороны материка, силы в нем было два-три балла, и он лишь чуть-чуть пускал рябь по плоскому зеркалу воды. Я поставил на фок-мачте все три стакселя. Ветерок с мягким хлопком наполнил их. «Дельфин» скользил от причала с радующим меня ускорением. Великолепное судно ничуть не утратило своих качеств.

– Как быстро! – сказала Фиона.

Ветерок трепал ее темные волосы. Она выглядела задумчивой и взволнованной. Я передал ей штурвал, переместился вдоль борта и стал поднимать главный парус. «Дельфин» накренился, пузырьки в кильватере тоненько зашипели. Фиона засмеялась с искренним удовольствием.

– Что это за посудина? – спросила она.

– СППК, – ответил я. – Сверхлегкий перемещающийся парусный катер. Может идти на парусах над водой, а не только по ней.

– Замечательно, – сказала Фиона.

Выступающие над морем утесы стремительно приближались к нам. Восемь узлов скорости показывали приборы и еще четыре добавляло течение. Мы вылетели из теснин и увидели «Флору». Траулер медленно двигался в направлении виднеющегося вдали Хорнгэйта. Из-под бушприта «Флоры» расходились тонкие белые усики. Мы проскочили мимо нее в один миг, словно она стояла на месте. Фиона повернула нос «Дельфина» на северо-запад, и ветер задул нам в бок. Я выровнял судно, поигрывая мощными тросами лебедок, пока паруса не потеряли силу и кильватер не заструился белой водой из-под транцев с мощным шипением, характерным для высокой скорости.

Далеко не каждый может заставить «Дельфина» идти таким вот образом.

– Вы это делали и раньше, – сказал я.

Фиона перевесилась через штурвал, вглядываясь в какую-то точку в северной оконечности бухты. Потом повернулась ко мне и одарила яркой улыбкой.

– В бухте Сан-Франциско, – сказала она. – У папы было судно водоизмещением в тонну.

У меня совсем не было времени ее расспрашивать, даже если бы я отел этим заняться. Под неожиданным ударом ветра «Дельфин» накренился набок. Впереди я увидел этакий таран из раскрошенной скалы, взбивающий сахарно-белую пену. Фиона обошла этот таран в паре сотен ярдов от правого борта, а эхолот показал глубину в шестьдесят метров.

По правому борту лежала группа низких островов, рассеянных по морю, то и дело менявшему цвет от глубокого голубого до типичной для Карибского моря бирюзы. Вдоль линии ближнего берега я успел заметить проблеск серебристо-белого песка, сверкающего на солнце.

– Отлично прошли между скалами, – сказала она. – Это все ваш катер. Ваше управление.

Внезапно эхолот показал всего семь метров глубины. Мы шли по сильному ветру. «Дельфин» круто накренился. Щеки Фионы покраснели от ударов ветра.

– Разве это не прекрасно? – спросила она.

– Сейчас бы завернуться в какой-нибудь парус, – сказал я. Я занят по горло, наблюдая за ориентиром, который она мне указывала на ходу, за эхолотом и за скалами, которые темнели в воде по левому и по правому борту. «Прекрасно» – было не тем определением, которое преобладало в моем сознании. Но мы продолжали идти, не сбавляя скорости. И наконец проскользнули между двумя островками в этакую подковку сверкающего белого песка.

Легким движением штурвала я положил яхту носом к ветру, и главный парус обмяк. Якорь полетел в воду. Какая-то рыбачья плоскодонка была причалена по линии прилива. Следы ног вели вверх по песку к серому бетонному сараю, стоявшему в скалах, как раз над отметкой наивысшего уровня подъема воды. У сарая был припаркован здоровенный грузовик с надписью на борту: «Транспортные перевозки. Дренек – Сент-Мало». Стайка чаек сидела на его брезентовой крыше.

– Дональд дома, – сообщила Фиона.

– Оставайтесь здесь, – попросил я.

Я перекинул через перила надувную лодку «Зодиак» и погреб к берегу. Песок под моими ногами был мягким. Грузовик стоял на дороге, на узкой ленте усеянного выбоинами гудрона. Из сарая слышались голоса. Я заглянул в дверь. В цементном полу сарая были устроены три больших резервуара. Внутри этих резервуаров ворочались черно-голубые омары с резиновыми лентами на клешнях. Они были отсортированы по размерам. Дональд наблюдал за водителем грузовика в голубом рабочем комбинезоне, подписывавшим какую-то бумагу.

– Отлично, – сказал водитель грузовика. – До свидания.

Проходя мимо меня, он кивком пожелал доброго утра и забрался в кабину грузовика. Двигатель запыхтел, потом заревел, выбрасывая черные выхлопы. Дональд вышел следом.

– Доброе утро, – сказал я.

На меня глянули темно-коричневые глаза с желтоватыми белками. Нос у Дональда был слишком длинным и острым, а рот – слишком маленьким, почти лишенным губ, а брови слишком густыми.

– Едет в Британию? – спросил я по-свойски.

– Это написано на грузовике, – буркнул он.

– Я полагаю, они поступают как хотят, – сказал я.

– Возможно, – согласился Стюарт. – А вы чего хотите?

– У вас была встреча с Джимми Салливаном накануне того дня, когда он исчез, – сказал я. Стюарт, набычившись, смотрел на меня из-под густых бровей, словно боксер. Во рту у меня пересохло. От него так и несло духом насилия. – У вас была ссора с Джимми. По какому поводу?

– А вы кто такой? – медленно спросил он.

– Я адвокат, действующий от имени друзей Джимми. Я хочу знать, о чем вы спорили с ним неделю назад, в прошлый понедельник.

Он промолчал. Гвоздики в подошвах его сапог проскрежетали по скале. Он захлопнул двери сарая и задвинул засов с навесным замком. Горы поднимались высоко к небу, и волны с тихим, но неистовым шумом накатывали на побережье. У меня было тяжелое ощущение оттого, что в этих местах очень много природы и очень мало людей. В первый раз за долгие годы закон показался ничтожным и несущественным.

Я сказал:

– Если вы поговорите со мной насчет Джимми, я обещаю убедить Эвана Бучэна, чтобы он не возбуждал против вас иска за то, что вы сшибли его в воду. Помните, в Дэнмерри?

Он нахмурился, сощурил на меня глаза, словно был близоруким.

– Вот где я вас видел! Вы тот тип, который был с Бучэном.

Его глаза пропутешествовали вниз по моим ногам. На мне были палубные туфли «Тимберленд», легкие, удобные и очень дорогие. А на нем – большие черные армейские сапоги.

– Можете передать своему приятелю Бучэну, что здесь остались еще кое-какие люди, которые хотят зарабатывать себе на жизнь. И им плевать, как на это смотрит его проклятое величество. А ему лучше держаться в сторонке от их дел. Не то он попадет в какой-нибудь механизм. Ступайте своей дорогой.

И тут он со всей силой придавил армейским сапогом мою ногу. Для меня это было слишком неожиданно. А его кованый каблук давил все сильнее, ввинчивался в носок моей правой туфли. Побережье и небо закружились передо мой.

– И больше никогда не пробуйте лезть ко мне, – заявил он.

Потом сапог убрался прочь. Я сидел на песке, а Дональд удалялся на своей плоскодонке к устью бухты. Прошло еще добрых две минута, прежде чем я смог подняться. Я кое-как дохромал до моей надувной лодки, догреб до судна и взобрался на корму.

– Что случилось? – спросила Фиона.

Я снял свою туфлю, опустил ступню в воду и прислушался к посвисту ловушек для устриц. Боль из расплавленной добела превратилась в раскаленную докрасна. Только тогда я смог говорить с Фионой.

– Этот сарай принадлежит ему? – спросил я.

– Ни под каким видом, – ответила она.

– А кому же тогда?

– Джерри Файну, он заведует рыбными фермами Лундгрена и всеми операциями по оптовой торговле. А Дональд работает на любого, кто ему заплатит, но главным образом – на Лундгрена. Помогает ему добиться великой мечты.

– Какой мечты?

– Я приехала сюда из Штатов семь лет назад, – сказала Фиона, – потому что имела несчастье влюбиться в Эвана, когда он гостил у моих знакомых в Орегоне. Края эти и сейчас дикие, как вы видите. Я собрала группу женщин, которые умели вязать, дала им несколько моделей, и все они стали зарабатывать себе на жизнь. Никому при этом не было причинено вреда, и ничего не было израсходовано, кроме шерсти. А потом появился Лундгрен. И у него была великая мечта. На каждой маленькой ферме должен был быть холодильник и большие ткацкие станки для нейлоновой пряжи от стены и до стены, и все должны быть искренне благодарны ему. Он устроил рыбную ферму в каждом заливчике, и в итоге все вокруг оказалось покрыто рыбьим дерьмом и вредными химикалиями. Он принялся разрабатывать каменоломни, и все говорили: ура, появилась работенка! Но большинство из этих ребят приехали со стороны, ну а здешние были вроде Дональда. Я полагаю, что для Лундгрена это какая-то игра. Вот все и играют по его правилам. Кроме Эвана. Эван дразнит его. А Лундгрену не нравится, когда его дразнят.

– Ну и что же делает Лундгрен в ответ?

Она пожала плечами.

– Некоторое время назад здесь имелась кое-какая земля на продажу. Эван хотел организовать сбор морских водорослей, и ему нужно было построить приемный пункт на берегу. Лундгрен дознался и купил эту землю. Никаких сараев, никаких водорослей. Лундгрен, полагаю, доволен. Для Эвана здесь настоящая жизнь, а для Лундгрена – игра. Есть еще десять – пятнадцать подобных примеров.

– А мог он заплатить Дональду Стюарту, чтобы тот отколотил Эвана?

– Он сделает все, чтобы напакостить Эвану. Если сочтет, что сможет выйти сухим из воды, черт его побери, – сказала она. – Давайте поныряем.

В кубрике она достала свой рюкзачок и вытащила оттуда пару масок для подводного плавания.

– Я видела, как вы утром ныряли с «Флоры», – сказала она. – Вы оставались под водой целых три минуты.

Я почувствовал, как напряглись мои плечи.

– Пошли, пошли, – распорядилась она.

Я посмотрел на эти маски так, словно они были ядовитыми змеями.

– С вами все в порядке? – спросила Фиона.

Я кивнул. Она ухватилась за край своей фуфайки и стянула ее через голову. Под фуфайкой оказался цельный купальный костюм из какого-то сверкающего материала. У нее было великолепное тело: прямая спина, длинные ноги, хорошие, глубокие изгибы. Одежда, которую она носила, скрывала ее фигуру. Одетой она была привлекательной. Раздевшись, оказалась прекрасной.

Она бросила мне маску. Я и не пытался поймать. Маска стукнулась о пол кокпита и укатилась в угол. Какое-то мгновение Фиона смотрела на меня. Потом пожали своими шелковистыми коричневыми плечами, плюнула на стекло своей маски, протерла, надела маску и отправилась нырять.

Я наблюдал за ней с палубы. Очертания ее тела колебались, преломляясь в воде, черные и светло-коричневые. Вода была настолько прозрачной, что я мог бы прочитать буквы, отчеканенные на якоре. Я почувствовал себя испачканным грязью шестилетней давности. «Чепуха, – сказал я себе. – Дела у тебя идут отлично. Ты жив. Ты уже забыл об этом…»

Но я не забыл об этом.

Я перебрался вниз по спасательным тросам и пристроил свою распухшую ступню на мелководье. Вода облегчила боль в ступне, но она не смывала грязи. Когда я вернулся на «Зеленый дельфин», Фиона расчесывала волосы в кубрике, склонив голову набок и сведя колени вместе. Кожа ее от морской воды натянулась.

– Вы все-таки ныряли, – сказала она.

– Это не было нырянием, – сказал я. – Это было плавание.

На обратном пути мы почти не разговаривали. Я сначала держал направление к Эггу, а потом повернул к Кинлочбиэгу, сделав серию коротких переходов на другие галсы.

– Завтра будет регата, – сказала она. – Могу я пойти с вами?

Я вежливо ей улыбнулся:

– Разумеется.

К тому времени, когда мы добрались до узких мест залива, я разделался со своим стыдом – похоронил его заживо, но все-таки похоронил. Врачи называют это вытеснением. Банкроты глушат себя кофе, чтобы только не звонить в банк. А Гарри Фрэзер работает, чтобы не думать. Поэтому я отправился в дом и уселся в мастерской Фионы, откуда и позвонил в свою контору.

Клерк Сирил сообщил список тех, кто меня разыскивает. Спиро Калликратидес просил передать мне, что я всегда был его единственным другом, если не считать его агента по продаже кокса. Давина Лейланд сообщала о вечеринке у Анабеллы, упомянув мимоходом, что ее дружок-парикмахер Джулио проиграл у Аспиналли сотню тысяч фунтов из денежек ее бывшего супруга. Были и другие звонки: от инвалидов, от банкротов, по разным прочим делам… Я для всех надиктовал Сирилу, что надо делать: хитрый, надежный Фрэзер держал дела под контролем. Потом я позвонил по последнему номеру из этого списка. Сирил всегда оставлял его напоследок, потому что это был номер Ви.

– Дорогой мой… – сказала она с напористым придыханием.

Она, должно быть, сидела в гостиной своего коттеджа неподалеку от Причальной улицы в Пултни, где стены сплошь увешаны ее фотографиями – длинные ноги и макияж, а снято Дэвидом Бэйли и Ричардом Эйвдоном. Воздух в гостиной густой, застоявшийся и все время включены нагреватели. Я внимательно прислушивался к модуляциям ее голоса.

Но в это утро в нем не слышалось никакого раздражения, она говорила легко и моложаво.

– Я получила роль!

Я сказал, что это очень хорошо.

– Только послушай! – В ее голосе возникла нервозность, но это звучало скорее как тревога ожидания, нежели как мания преследования. – Есть одна проблема с Морисом. – Морис был ее агентом, этакий пожилой искатель общества известных особ, с тоненькими усиками и влажными, нарочито проницательными глазками. – Это на телевидении, небольшая коммерческая штучка, но тем не менее. Там есть две подходящие женские роли, мать и дочь, а он не хочет сотрудничать.

Раздражение снова вернулось к ней. Я сделал глубокий вдох и спросил:

– Так в чем трудность?

– Ну, естественно, роль дочери в точности подходит мне. Но этот глупый ублюдок Морис говорит, что они, мол, хотят, чтобы я играла мать. Ты можешь себе вообразить? Ты не мог бы сказать ему?

Я лег лбом на руку. Ви не выглядела как чья-либо дочь. Тридцать бурных лет закрепили это достаточно прочно. Но она поняла мое молчание неверно.

– Только разок, а? – сказала она льстиво.

Только разок уже был, когда я вернулся с Карибского моря и отправился нырять в холодное Северное море для того, чтобы она смогла выкупить закладную после первого лечения барбитуратами. Только разок был, когда я выбрался из сумасшедшего дома и определился в эту выгребную яму работы по разводам для того, чтобы поддерживать такой образ жизни Ви, к которому она привыкла.

– Ради мамочки Ви, – сказала она.

Так тому и быть. Гарри Фрэзер, тот самый, который ходил в серых фланелевых шортах в «Лампедузу» на Кингс-роуд, расплачивается с мамочкой Ви за то, что она его вырастила.

– И между прочим, – сказала она, – я опять буду работать с Томом Финном.

– С кем?

– Ты должен знать. Он поставил «Бегущего Чарли»!

– Превосходно.

– Будет очень мило снова поработать вместе.

Я буркнул что-то одобрительное. Во время моего третьего, и последнего, года в Карибском море Ви снималась в каком-то «Бегущее Чарли» и было это на Тортоле, на Виргинских островах. Она заставила Проспера и меня сниматься в качестве статистов. У меня не было ни малейшего представления, что потом произошло с этим фильмом, но что касается Ви, она считала ту свою роль вершиной карьеры.

– Я позвоню Морису, – сказал я. – Не оставляй своих надежд.

И я позвонил Морису, который проводил свои дни, пропивая остатки наличности своих клиентов в пивнушке на Джеррард-стрит Я высказал ему предположение, что мать, возможно, вышла замуж в ранней юности, и он ухватился за эту идею, как я ухватился за Гектора тогда, в тумане. А потом я оборвал связь с цивилизованным миром, положив телефонную трубку, и возвратился к причалу, к свежему воздуху и к своему катеру.

Глава 9

«Флора» прибыла на свою стоянку, когда я лазил вокруг палубы «Зеленого дельфина», укрепляя такелаж. Мошкара так и кишела вокруг. А в заливе прогуливался какой-то лосось, расплескивая воду своим хвостом.

Ветер стих. Поверхность воды походила на полированный щит и единственными звуками были отдаленное бормотание течения у Хорнгэйта да плеск ручья, вливающегося в залив. Но вот со стороны моря послышалось мурлыканье дизеля. Я поднял глаза. Спустя мгновение какая-то стремительная красная яхта лихо прокатила сквозь теснины залива. В ней было футов пятьдесят длины. Угольного цвета фибергласовые мачты. Ненатянутые паруса были свернуты на дужках укосин, словно у большого парусного судна. Под носом яхты, в углублении, находился втягивающийся вовнутрь бушприт. На корме позолоченными буквами было выведено: «Бонфиш»[2]2
  Бонфиш – небольшая, серебристого цвета рыбка, водящаяся в теплых морях. – Гар-р-р-ри-и-и! – заревел он.


[Закрыть]. Якорь яхты гремя цепью, плюхнулся в воду. Мужчина в кабинке поднял обе руки в приветствии. Он был невысоким и коренастым, в ярко-красной куртке от Генри Ллойда и в шерстяной шапочке зеленого, оранжевого и золотистого цветов – национальных цветов Растафариана. У мужчины были карие глаза миндалевидной формы и традиционные для уроженцев Мартиники белые зубы. В этой непритязательной кельтской среде Лоч-Биэга он выглядел столь же экзотично, как золотистого цвета иволга в стайке скворцов.

Прибыл Проспер Дюплесси.

Я захватил с собой собственную бутылку и направился к яхте. Проспер бросил какие-то листки бумаги в шкафчик каюты и хлопнул меня по плечу.

– Добро пожаловать в Шотландию. Встречай экипаж. – Он опустил голову вниз, к крышке люка над сходным трапом, и позвал:

– Лизбет!

Снизу появилась женщина. Брюки-фартук на подтяжках из непромокаемого клеенчатого материала, небесно-голубая тенниска под цвет ее глаз, ну и еще широкая белозубая улыбка.

– Гарри Фрэзер, Лизбет Вандекаа, – представил нас Проспер.

– Мы уже встречались, – любезно сказал я. – Вы были с Дэвидом Лундгреном.

– Да, верно, – сказала она.

Ее улыбка не дрогнула. Короткие и мощные пальцы Проспера уже были на пробке бутылки с «Крэгом».

– Дашь нам рюмки, красавица? – попросил он.

Лизбет принесла снизу три рюмки. Пробка хлопнула, и эхо отразилось от стен Лоч-Биэга.

– Я вернулся с морских испытаний прошлой ночью, – сказал Проспер. – Бросил якорь в Лоч-Биэге, на мысу. Там уже стоял «Астероид». Дэвид пригласил меня на борт отобедать. Лизбет была там. И вернулась назад со мной.

– Я поднималась на вершину Бен-Мор, – сказала Лизбет. – Дэвид очень любезен. Но некоторые из его приятелей…

Она пожала плечами и покраснела.

– Отъявленные волосатые фашисты, – заявил Проспер. – Дэвид кормит их сырым мясом перед регатой «Три Бена». Парочка этих ребят пыталась откусить кусочек от Лизбет.

Румянец на щеках Лизбет стал ярче.

– А она моя соседка, – продолжал Проспер. – Вот я ее и спас.

– Проспер очень ко мне внимателен, – сказала она. – А Дэвид, возможно, очень жесткий человек.

– Очень маленький, – сказал Проспер. – Но это его проблема.

Лизбет засмеялась, застенчиво прикрыв рот рукой. Проспер похлопал ее по коленке. Судя по этому, у него были на нее собственные планы, в которые, вероятно, не входило лазание по скалам.

– А как тебе Эван и очаровательная Фиона? – спросил он меня.

– Оба очень милы, – сказал я.

– Да, – согласился Проспер. – Старина Эван вовсю досаждает Дэвиду. Ты об этом знаешь?

– А тебе кто рассказал?

– Они. Эти ребята, питающиеся сырым мясом. Они готовы затравить Эвана до смерти. Наиболее милым способом из всех возможных.

– В таком случае, – неожиданно вмешалась Лизбет, – я пью за здоровье Эвана.

– Надеюсь, что это означает и за всех нас тоже, – сказал Проспер.

Остаток вечера прошел так, будто мы отмечали какой-то праздник.

Было уже темно, когда я вернулся на «Зеленый дельфин». Прибыли новые суда, и в центре прозрачных облачков мошкары горели якорные огни. Все это выглядело очень уютно. Но я по-прежнему думал о Морэг Салливан и ее четверых детишках, которые были где-то там, у темного моря. И я чувствовал себя обманщиком, потому что до сих не поговорил по-настоящему с Дональдом Стюартом.

На следующее утро меня разбудил грохот какого-то якоря. Я поднялся на палубу вовремя, чтобы увидеть, как «Астероид» пятится задом к своей якорной цепи посередине залива. Шестеро мужчин самого сурового вида стягивали вниз его главный парус.

Я приготовил чай и уселся на верхушку рубки, наслаждаясь утренней прохладой. В течение следующих двух часов, по мере того как день становился теплее и тучи уплывали вверх от холмов, примерно дюжина яхт добавилась к флотилии, уже стоявшей в бухте. Большинство тут принадлежало к тяжеловесным прогулочным судам устаревшего типа или же к океанским гоночным яхтам с добавленными к ним удобствами для круизов. До регаты «Три Бена» оставалось еще три недели, и настоящие гонщики все еще находились южнее, работая на своих спонсоров.

На «Зеленого дельфина» уставилось множество глаз. По сравнению с остальными судами три его стакселя на роликах и высокая изогнутая мачта выглядели тонкими и, может, не очень надежными. А народ все прибывал. Это не были обычные закоренелые гонщики. Это были краснолицые приветливые люди, привыкшие к круизам. Они заглянули сюда, чтобы провести денек на воде, ну а потом немножко насладиться шотландским гостеприимством.

К половине одиннадцатого на причале уже было полно людей, распивающих виски. Я сошел на берег. Фиона пробилась ко мне через толпу и сказала:

– Я хочу вас познакомить с Джерри Файном.

Она взяла меня под локоть, сопроводив это свойским пожатием, и подвела к мужчине в голубой шерстяной фуфайке, надетой под старый черный непромокаемый костюм, с сальными черными космами волос и с тревожными глазами.

– А это Алиса, – сказала Фиона.

У Алисы Файн было красное лицо и острый нос. Если ее муж напоминал собаку-ищейку, то Алиса скорее походила на маленького терьерчика со скверным характером.

– Вы, кажется, управляете рыбными фермами? – спросил я после того, как нас представили друг другу.

– Это мне за мои грехи, – вздохнул Файн.

Вид у него в самом деле был как у кающегося грешника.

– Прекрасный бизнес, – успокаивающе сказал я.

– На мой вкус, лучше работать под землей, в канализации. – Он засмеялся, но без достаточной иронии, чтобы это выглядело убедительным.

– Я пытаюсь добраться до одного парня по имени Дональд Стюарт, – сказал я. – Насколько я понимаю, он работает на вас?

– Вам не повезло, – ответил Файн, впервые выказывая признаки истинного наслаждения. – Он уехал в Блэкпул на неделю. Дэвид Лундгрен дал ему выходной, что-то вроде этого. Вообще-то сейчас самое напряженное время года. Турниры в Хэнли, в Уимблдоне… Всем требуется майонез из лосося.

– Да уж, не повезло, – согласился я. – Как досадно. И как удобно.

Глаза его жены излучали колоссальную энергию.

– А для чего вам нужен Дональд? – спросила она. – Кстати, он не работает на Джерри. Он работает на Дэвида.

– Мы все работаем на Дэвида, – сказал Файн. И опять с недостаточной иронией.

– Работаем чертовски напряженно, – с горячностью подхватила Алиса. – Только он этого не ценит.

– Алиса, ну пожалуйста, – попросил Файн, болезненно морщась.

– Нет, – сказала Алиса. В ее руке был стакан виски, и он был уже не первым. – Притом, как этот ублюдок, ведет себя, тебе бы следовало подумать о…

И тут в другом конце причала Эван взобрался на тумбу для швартовки и прокричал:

– Хор-р-р-рошо!

Алиса умолкла.

– Правила такие, – объявил Эван. В его руке была рюмка, и он скалил зубы, как возбужденная собака. – Это гонка с преследованием. Мы стартуем согласно гандикапу. Финишируем вместе. Ваше стартовое время вот здесь, в этих конвертах. Я их сейчас раздам. Стартуем от якорной стоянки, как в дни большой регаты. Маршрут – вокруг бакена в Саус-Феррис и обратно. Линия финиша – в теснине залива. Курс – любой, какой вам нравится. Никаких таранов, никакой орудийной пальбы.

Он спрыгнул с тумбы и двинулся через толпу, раздавая конверты.

– Джерри, – сказал Эван и вручил ему конверт. Следующий конверт он, дыша парами виски, всунул мне в руку. – Я рассчитываю на тебя, – прошипел он достаточно громко, чтобы его слышал Файн. – Разорви в клочья этого ублюдка Лундгрена.

Раздав все конверты, Эван ушел на «Флору». Файны на байдарке поплыли к внушительной яхте типа «Уэстерли» с треугольным вымпелом круизного клуба Клайда и начали поднимать паруса. На моем кусочке бумаги значилось время – 13.35. Проспер должен был стартовать на двадцать минут раньше.

– Я последний, – сказал чей-то голос за моей спиной. Это был Дэвид Лундгрен. – Чертовски долго придется ждать. Ну, зато это доставит удовольствие Эвану. – Его улыбка была халтурной подделкой под доброжелательность. – Как вам нравится Шотландия, мистер Фрэзер?

– Очаровательное место, – сказал я.

– Я слышал, вы проявляете интерес к местному обществу? – Он воткнул в зубы очередную русскую сигарету.

– Не понял?

– Задаете массу вопросов.

Его глаза были серыми и твердыми, как галька. Но я заметил в них сильное беспокойство.

– Это моя профессия, – пояснил я. – Мне поручено представлять интересы Морэг Салливан.

– Ах да! – сказал Лундгрен. – От нее ушел муж, я что-то об этом слышал. А вы ведь модный адвокат по разводам.

– Я и другой работой тоже занимаюсь.

Губы с сигаретой сложились в улыбку.

– Жаль, что Дональд Стюарт уехал отдыхать, – сказал я. – Мне кое о чем хотелось бы его спросить.

Он запрокинул свое круглое загорелое лицо к небу и разразился высоким, тоненьким смехом.

– Ему очень надо было отдохнуть.

Я понял, что в утреннем раунде игры, которую ведет со мной Лундгрен, это было все, что я мог получить.

Проспер уже стоял рядом.

– А чего ради мы ввязываемся в эту гонку? – спросил он.

– Только чтобы ею насладиться, – ответил я.

Глаза Проспера были хитроватыми, и ухмылка гуляла по его лицу от уха до уха, Я знал, что это означало.

– Скучно, – произнес он. – Как насчет небольшого пари?

– О! – сказал Лундгрен. – Теперь вы предлагаете.

Я ничего не говорил. У меня было множество пари с Проспером. Если вы играете в азартную игру с одним и тем же партнером и если вы действуете благоразумно, то по истечении года вы более или менее сводите концы с концами. Однако Лундгрен имел в виду иные вещи.

– Создаем общий фонд, – предложил он. – Победитель получает все. Сколько в банке?

– Пять тысяч, – сказал Проспер.

– От каждою, – сказал Лундгрен.

Я открыл было рот, чтобы сказать им, что на мое участие тут рассчитывать не стоит. Лундгрен взглянул на меня и лукаво ухмыльнулся.

– Если меня побьет эта ваша посудина, – сказал он, – то вам с Чарли Эгаттером может повезти с выпуском вашей продукции.

«Брось ты это», – сказал я себе. Пять тысяч фунтов – это три месяца для Ви, а Лундгрен, по всей вероятности, тратит столько на сигареты. Однако у причала стоял гладенький и беспощадный «Зеленый дельфин». «Не стоит думать о здравом смысле, – услышал я чей-то голос. – Просто доверься».

– Отлично, – сказал я. – Давайте попробуем.