Текст книги "Следопыт Бероев"

– Тогда я сам его скраду! – Моревой, истомившийся без дела, метнулся в кубрик, выскочил с карабином и бросился спускать «Казанку». В азарте не подумал, что в одиночку бычка можно убить, но «подвести» тушу к катеру без помощника крайне трудно.

Фёдоровна оказалась посметливей. Схватила багор с пожарного щита и прыгнула следом в лодку. Мотор взревел. «Казанка» полетела наперерез зверю. Но вместо того чтоб потихоньку снижать скорость, Гена, то ли в чрезмерном азарте, то ли по неумению, продолжал давить на газ, будто задался целью не застрелить оленя, а переехать.

Бероев, почуяв недоброе, прилип к биноклю.

Лодка и впрямь на полном ходу подлетела к быку и заложила вираж. Настолько крутой, что ручка газа выскочила из руки Моревого. От рывка оба добытчика попадали на дно, карабин отлетел в сторону. Лодку закрутило, развернув боком к подплывающему быку. Ошалевший от грома и копоти олень не шарахнулся в сторону. Наоборот, надбавил ходу и «пошёл на таран». Ещё десяток метров – он врежется в борт и распорет тонкий корпус «Казанки», словно консервную банку. Оба добытчика окажутся в стылой воде посреди широченной протоки. Шансов добраться до лодки прежде, чем она пойдёт ко дну, у Бероева не было никаких. Жить или не жить, решали секунды. И секунд этих у пассажиров «Казанки», кажется, не было.

– Глуши-и! – разнёсся по водной глади голос Вершининой. Громкий и неожиданно зычный.

Командный окрик смирной посудомойки вывел Моревого из ступора. Двигатель заглох. В следующее мгновение Вершинина, рискуя свалиться за борт, вскочила с карабином в руке. Передёрнула затвор и тут же выстрелила. Олень задёргался и затих. Следующая пуля попала уже в недвижное тело. До столкновения оставалось каких-то два-три метра. Бероев, сам отличный стрелок, озадаченно отёр пот – в экстремальной ситуации, на волосок от гибели, посудомойка положила зверя с первого же выстрела.

Когда поднимали бычка на катер, Фёдоровна перехватила изумлённый взгляд Бероева.

– Случайно вышло, – обронила она с неловкой улыбкой. – Мужик у меня был охотник. Изредка брал с собой. Показал как-то, куда жать.

Больше разговора об этом не было. Но при осмотре туши Олег обнаружил, что смертельная пуля угодила точнёхонько в мозговую область. Вторая, контрольная, вошла едва ли не след в след.

На подходе к посёлку Быковскому Бероев зашёл в рубку подменить на короткое время капитана.

Моревой, глубоко задумавшись, лежал на штурвале.

– Свободны, капитан. Рулевой Бероев вахту принял! – шутливо отрапортовал Олег. Осторожно потрепал за рукав.

– Самородок этот – малого одного, – глухо произнёс вдруг Моревой. Бероев, не раз пытавшийся вызвать Гену на откровенность, обмер, боясь, как бы желание выговориться не исчезло, как и прежде.

– С прииска возвращался. – Моревой закурил. – На Быковом мысу упросил, чтоб до Тикси добросить. Выпили, конечно!

– Как обычно, – подсказал Бероев.

Гена перебросил папиросину в угол рта.

– Не! Это я с тех пор загудел. А тогда так – вира помалу. Да ещё штормяга приличный накрыл. Следить приходилось за курсом. А парнишка – да! Ужрался. Деньгами по кубрику сорить принялся. После и вовсе укачало. Чего с него взять? Пацанёнок совсем. Ну, у Кучума с говнюком, понятно, глаза, что половники. До денег оба жадны.

– А сам?

– Выходит, и я, – согласился Гена. – Блевать его Вишняк повёл.

– Ну и?.. – поторопил Бероев.

Гена натужно, со свистом выпустил воздух, будто из продырявленных мехов.

– Смыло его, – коротко закончил он. – С концами, конечно. Штормяга в тот день на все «Лапти» разгулялся!

– Чего ж не сообщили?

– Затихарили. Прикинули: найти – не найдут. В Арктике мертвецы не всплывают. А вони бы пошло… И как я во всё это дался!

Моревой только что не простонал.

К пристани на Быковском мысу зачалились под вечер. Утром предстоял последний перегон – до Тикси.

Через десяток минут Гена вышел из капитанского кубрика – в кителе, в иссиня-чёрных, полощущихся по палубе клешах, фуражке, лихо заломленной козырьком назад. Чересчур лихо.

– Пошёл в посёлок. Пришвартуюсь к кому-никому, – объявил он.

Бероев и Вершинина, помнившие, как начиналось путешествие, беспокойно переглянулись.

– Во сколько с утра отчаливаем? – тонко подступился Олег.

– А вам, сволочам, не всё одно, когда тонуть? – Гена хохотнул. – Ништяк! Корешей грешных помяну. Сам гульну напоследок!

Он лихо скатился по трапу.

Догадливая Фёдоровна шмыгнула в кубрик. Вышла с пустой чекушкой:

– Заначил всё-таки. Теперь нажрётся!

– Нехитрое пророчество, – уныло согласился Бероев.

– Эва! Глянь-ка! – Фёдоровна подтолкнула Олега пухлым локтем.

По пристани приплясывающей лёгкой походкой, с рюкзаком, оттягивающим плечо, шла статная девушка – в оранжевой курточке на синтепоне.

– Ребята! Я снова с вами! – счастливо закричала Виталина. Взбежала по трапу, чмокнула с разгону Вершинину, втиснула рюкзак Бероеву. – Держи! Отвык, хамло, за дамкой ухаживать?!

Она скинула куртку, оставшись в тонком, обтягивающем джемперке, расшитом оленями. Олени мчались через полные груди вниз, к голому пупку. – А я, понимаете, сбежала! – сообщила Виталина. – Ждала-ждала своего горе-мужа. Аж спарилась в зимовье. А потом и вовсе радиограмма, что опять задерживаются. И тут как раз пароход до Быкова мыса подвернулся. А про вас из рыбсовхоза сообщили, что назад пошли. Ну я и!.. Ноги мои, ноги.

Вид у неё был совершенно безмятежный. Будто у школьницы, плохо выучившей урок, со страхом ждавшей строгого учителя. А он вдруг – бац! – и не явился.

– В общем, есть повод!

Она выудила из рюкзака бутылку портвейна «Три семёрки».

– Зимовщики на дорожку поднесли, – сообщила она.

– Не обматерили, что сбежала? – засомневался Бероев.

– Не-к-ка! Наоборот! Чего ты, говорят, вообще сюда припёрлась? Катись. Только коллектив разлагаешь!.. А то не разложила! Им метеозамеры всякие проводить, а они за мной ухлёстывают. Чуть не все мне в любви пообъяснялись! Главное, знают, что муж вот-вот… А всё равно чёрта лысого!

Она заново покатилась со смеха.

На лице Вершининой изобразилось что-то похожее на улыбку.

– Предупреждала я тебя, Олег! От судьбы не уйдешь.

– Как это? О чём? – Виталина зарделась.

Фёдоровна натужно распрямилась. Потёрла поясницу.

– А так что пошла я! Тоже своих делов на мысу вдосталь скопилось. Адресочек дали – кое-что уточнить. На берегу, должно, и заночую, – сообщила она. – Всё одно раньше восьми не стартуем. Так что – катер на вас!

– А как же?.. – Голос Виталины сделался придушенным.

– За хозяйку остаёшься. Где что взять – поди, помнишь.

Фёдоровна, уходя, ткнула рукой в сторону камбуза.

Бойкая Виталина притихла. Потерянно глянула на Бероева.

– Всё думала-думала. Аж все мозги издумала, – сообщила она. – Ну какая из меня геологиня! Может, на филфак ещё не поздно! Ведь даже названия если сравнить. Здесь – Чай-Тумыс, Сис-Кумах, Ыстыннах-Хочо тот же. Язык сломаешь. А там – Кузнецкий Мост, Полянка, Волхонка. В Третьяковке лет пять не была. Первым делом побегу. А после в «Прагу». Не в ресторан, а кафе внизу, с Арбата. Знаешь?

Олег кивнул.

– Солянка вкуснейшая. Вся Москва ломится. Правда, очередь на час-полтора. Ну и пусть себе!.. Даже если под дождём!

Она мечтательно прищурилась.

– Да и замуж! Думала, вот оно, выпало! А вот нет его, и оказалось – слава богу!.. Тебя всё вспоминала, – без перехода сообщила Виталина. Хихикнула. – Главное, было б чего вспоминать! А вот ведь кружится, кружится… Может, наколдовал кто.

Она через силу подняла глаза.

– Опять думаешь, что стерва?

Думать Олег уже не мог. Нетерпеливыми руками смял её лицо и потянул к себе пухлые, задрожавшие губы.

Фёдоровна вернулась на катер к семи. К девяти утра Бероев всерьёз забеспокоился. Самолёт на Москву ждали назавтра к вечеру, и до отлёта предстояло успеть многое.

Гена объявился ближе к десяти, без плаща и фуражки. По пристани шёл «противолодочным зигзагом», путаясь в заляпанных грязью клёшах. Дойдя до трапа, покачался, прицеливаясь.

Бероев бросился навстречу, но не успел – пришлось вытаскивать моремана из воды.

На себе взволок на судно, прислонил к борту.

– О! И шалава опять здесь! – лучезарно ощерился Гена. – Полный состав суда. Тут тебе и приговор, и палач. Как, ребята, если покаюсь? – Он вдруг опустился на колени.

Виталина, вскрикнув, отскочила, Вершинина, будто не слыша, стояла неподвижно, с бесстрастным лицом глядела куда-то поверх Моревого.

– Ишь какие сивиллы! – тяжко хмыкнул Гена. – Что ж, рубите без суда!

Он попробовал ударить себя ребром ладони по шее. Но едва отпустил поручень, рухнул на палубу. Разнеслись рулады – капитан Гена глубоко заснул.

– Господи! Всё по кругу! – вскрикнула Виталина. Беспомощно оглядела остальных. – Чего ж делать-то?

Фёдоровна требовательно оглядела Бероева:

– Сумеешь, что ль?

Этот вопрос Олег задал сам себе прямо с утра, когда капитан Гена исчез с локатора. И вроде получалось, что сумеет. Навык вождения кой-какой приобрёл.

Прогноз до вечера благоприятный. Небо ясное, так что красные буи видны издалека. Осклизкие льдины плавали в стылой спокойной воде, будто клёцки в холодном бульоне.

Связываться с капитаном порта, просить помощи – всё это могло затянуться на сутки. А значит, и мимо самолета можно пролететь. Да и подставлять Гену, хоть и полный охламон, не хотелось. Ясно же, что после такого ЧП с капитанства его спишут.

– Что, штурман? Господи, благослови? – решился Бероев. – Тогда даю команду по судну: всем стоять по местам!

– Есть, капитан! – Счастливая Виталина приложила руку к растрёпанным волосам, незаметно помассировала тени под глазами. Дала прощальный гудок.

Итак, экипаж расставлен по местам. Кинооператор – у штурвала, геолог за штурмана – в рубке, пьяный в стельку капитан – на корме. Лишь посудомойка расположилась в точном соответствии со штатным расписанием – при камбузе.

Шли споро – от одного буя судового хода к следующему, будто от светофора к светофору. Беспечная Виталина резвилась, задиралась. Даже принялась склонять капитана к арктическому соитию. И склонила б, если б не Фёдоровна, сновавшая с кофе и бутербродами.

Но спустя пару часов погода начала меняться. Бульон, поначалу прозрачный, закипел. Облака помутнели, расплылись, затянули небо грязным наваром. В спину подул пронизывающий западный ветер, раскачавший морскую волну, так что катер уже не бежал с прежней бойкостью, а то и дело проваливался, будто спотыкался. Виталина, только что весёлая и беззаботная, сбледнела с лица. Да и Бероев ощутил тошнотные позывы и тревожно поглядывал вокруг.

Впрочем, шторма как будто бояться не приходилось.

Беда подкралась с другой стороны. Где-то за час до Тикси начал подавать сигналы тревоги тахометр. Принялась стремительно падать температура двигателя. Когда стрелка сползла с восьмидесяти до сорока градусов, в рубку заглянула Фёдоровна.

– Что?! – нервно спросил Бероев.

– Так движок навроде как чихает, – поделилась она тревогой.

Катер и впрямь ощутимо замедлял ход. Стало понятно, что двигатель тянет из последних сил и вот-вот заглохнет. Но почему это происходит, Бероев понять был не в состоянии. Он заметался.

– Надежда Фёдоровна, – окликнул он Вершинину. – Хватайте ведро. Как угодно, хоть тряпкой, хоть шваброй, протрезвляйте нашего моремана, пока ко дну не пошли. Ну?

– Так некого протрезвлять, – отозвалась та.

– Как это?! – не сговариваясь, вскрикнули Олег и Вита-лина.

– Да так, что нет его на судне! – Фёдоровна отчего-то рассердилась.

– Но куда же?… – Голос Бероева сделался придушенным. – Он же у борта дрых. Вы ж там взад-вперёд сновали!

– Был и нету! – ожесточённо рубанула Вершинина. – Должно, блевать потянуло с перепою – и вертанулся за борт. Я ему нянькой не приставлена.

– Моряк – блевать? Что ты нам пургу гонишь?! – выкрикнул Олег в истерике. – Виталина, к штурвалу!

– Так я ж никогда прежде!.. – Виталина перетрусила.

– Вцепись в палку, как ночью хватала! – Грубо оттолкнув безучастную Вершинину, Бероев выскочил на палубу.

Умом он уже понял, что несчастного Моревого на судне нет. Тем не менее бросился к корме, где оставили спящего Гену. Тщательно, с фонариком, осмотрел борта и палубу. После, для очистки совести, перерыл все судовые помещения. Последним заглянул в машинное отделение. С нехорошим чувством услышал бульканье. Посветил. Горло перехватило от страха: в машинном отсеке стояла вода.

В рубку Олег вернулся с перекошенным лицом. Метнулся к радио.

– Чёрт! Позывного не знаю, – пробормотал он. – Внимание порту Тикси! Внимание! Вас вызывает катер «Ястребок» райпотребсоюза! – как заклинание, повторял он, боясь, что ему не ответят. Обе женщины с каменными лицами смотрели на своего капитана.

– Порт Тикси слушает! – раздалось наконец в ответ. Узнав бас капитана порта бородача Боденко, Олег чуть не заплакал от радости.

– У нас ЧП! – закричал он. – Капитан судна утонул!

– Чего-о?! – ответил ошеломлённый Боденко. – Доложите чётко! И – кто это говорит?

– Это Бероев, кинооператор! – Олег, торопясь, сглатывал звуки. – Моревой выпал за борт. Когда – не знаю. Я вёл корабль.

– То есть как это вёл?.. Этот… Пьяный, что ли?

– Да, был, – признался Олег.

– Дела! – Боденко выдохнул. – Довести хоть сможешь?

– Да смог бы. Но тут… В общем, ход упал, на тахометре давление 40. И ещё, – Олег скосился на женщин, – в машинном отсеке вода!

Виталина ойкнула.

Радио замолкло.

– Алло! – Бероев испугался, что связь пропала.

– Значит, так, кинокапитан, – ответили ему. – Тяни на самом малом по буям. Чтоб только носом к волне. И не ссы в компот. Уже выходим к тебе навстречу.

Боденко разъединился.

– И что за пруха! – хихикнула Виталина. – Вправду девчонки на курсе говорят: умею вляпаться.

Через час портовый катер взял злополучный «Ветерок» на буксир. Женщин – после короткого разговора с капитаном порта – перевели на спасательное судно.

На «Ветерке» остались Бероев и Боденко.

Боденко на правах органа дознания осмотрел катер, перетряхнул вещи пассажиров и пропавшего Моревого. Лишь после этого перебрался в рулевую рубку, отобрал штурвал. Неспешно принялся раскуривать трубку. Кончик короткой трубки едва выглядывал из-под густой бороды. Вблизи плечистый Боденко из-за коротких ног оказался неожиданно низкоросл и оттого сильно смахивал на сказочного Черномора.

– Ну и?.. – не утерпел Олег.

– Забортный патрубок у вас прогорел. Ещё немного – и на дно. Так что, считай, в рубашке родились.

Бероев вспомнил бэушный патрубок, что подсунули на рыбзаводе Кучуму. Чертыхнулся.

– А насчёт?.. – Он мотнул шеей в сторону борта.

Боденко задумчиво огладил бороду.

– Диковинная история. Чтоб морской капитан, пусть хоть какой пьяный, на малой волне – и за борт выпал? На тебя б подумал, – чистосердечно признался он. – Да ты – обе свидетельницы подтверждают – весь рейс из рубки не выходил. Может, и впрямь жить Генке в муку стало.

Он попыхтел трубкой. Поколебался.

– Э! Один чёрт вас уж потрошили после смерти Кучума. Да и по возвращении к прокурору потянут… Мутная история. Эта троица сами, считай, её и сотворила. С год назад началось. Будто на Быковом мысу пассажира до Тикси взяли. А в Тикси не довезли. Огласка произошла после драки меж Моревым и Вишняком в тиксинском ресторане. Их трое в кабаке было – всей командой гуляли. Моревой первым на Вишняка наскочил. А тот в пьяном запале орал: «Одного за борт, мол, выкинул. И тебя, если что, следом». Кучум, тот похитрей, замял драку. Но слушок с тех пор пополз. До Москвы почему-то дошло. Из «Главсевморпути» поступила команда разобраться – что за левый пассажир.

Хейдер, управляющий флотом, перепоручил мне.

Для начала на Быковом мысу порасспрошал. И впрямь видели как раз накануне пацана-кудряша. Хлестался, что с прииска. Пьяный, развесёлый. В кабаке всё музычку заказывал, пачкой, дурачок, тряс. На другой день до Тикси собирался, а оттуда – самолётом в Москву.

А вот экипаж, когда к ним подступился, все трое в отказ. Никого-де не везли. Это при всех вариантах понятно. Левый пассажир, да ещё не довезли. Куда ни кинь, все трое под увольнение. И доказательств, чтоб поприжать их, не было.

Могли, в самом деле, и на мысу за такие деньги завалить. Народ-то кругом бедовый. Судимый на судимом. Чужой человек – кто отследит? Был – и нет. Тем более ни фамилии, ни адреса, ни с какого прииска – нет следов. Так в «Севморпуть» и отписал.

– Мне Моревой сам признался, что пассажир, выпавший в море, действительно был, – сказал Бероев. – Да и другие – намёками, правда.

Боденко согласно кивнул.

– Тоже всё больше думаю, что их рук дело. Эти двое – стрёмные – что Вишняк, что Кучум. До денег злые. Очень могли убить. А Генка, получается, смолчал! Капитан-то он крепкий, а вот духовитостью слаб. И этого сам себе не простил. Понимаешь, есть люди, кому тайную вину тащить тяжелее кандалов. Тогда сходится, что замочил Генка этих нетопырей, одного за другим. А после и себя приговорил. Попробуй спроси теперь. С Арктики, как с Дона, выдачи нет. Нынче все трое Богу рапорт отдают.

Боденко выдохнул очередной клуб дыма.

– Ну вот и прибыли!

Из темноты проступили огни порта Тикси.

Прямо с катера всех троих вместе с Боденко отвезли в прокуратуру. Допрашивали тщательно. Экипаж, за неделю погибший один за другим, – это серьёзное ЧП. Сопоставляли с материалами дела по гибели Вишняка и Кучумова. В конце концов остановились на прежней версии. Кучумов застрелил Вишняка на почве личной неприязни, после чего сам был убит неустановленным лицом эвенкийской национальности – при массовом нападении на судно. Что касается капитана Моревого, то собранными материалами подтвердились факты регулярного пьянства, под влиянием которого Моревой впадал в депрессивное состояние. Оставалось согласиться, что, будучи сильно пьян, он или случайно выпал за борт, или покончил с собой, бросившись в море. И в том и в другом случае речь идёт о ненасильственной смерти и, следовательно, дело подлежит прекращению. Что же касается версии о таинственном пассажире катера, якобы выпавшем ранее в шторм за борт, что проверял за год до того капитан порта Боденко, её сочли неподтверждённой. Тем более что делали запросы, но никаких сведений о неизвестном получить не удалось.

Допросы затянулись надолго. Лишь к вечеру закончили и на милицейском уазике всех троих подвезли до гостиницы.

Гостиница опустела. Экспедиции разъехались, самолётов на аэродроме не было. Так что женщинам без споров предоставили двухместный номер, а московскому киношнику щедро выделили полулюкс. Виталина, впрочем, прямо у стойки всучила свой рюкзак Бероеву, оставив Вершинину в одиночестве.

Ближе к ночи Бероев и Виталина уселись перед сном сгонять «гусарик» – преферанс на двоих. Виталина лихачила. Взяла очередной стрёмный мизер и – надо же – прикупила единственно спасительные карты. Везло ей неимоверно.

– Ещё и в любви везёт! – Она расхохоталась.

В дверь постучали. Вошла Фёдоровна. С цепочкой, сорванной с Кучума, на шее.

– Думаю, погляжу, куда пропали совсем! – произнесла она в протяжной своей манере. Глянула вскользь на разложенные карты.

– Так присоединяйтесь к нам, Надежда Фёдоровна! – радушно предложила Виталина. Кивнула на портвейн и яблоки. – Отметим, что живые остались!

Вершинина выжидательно посмотрела на Бероева. Но тот отвёл смурной взгляд.

– Да нет уж, пойду к себе, отосплюсь, – отказалась гостья. – Молитву сотворю. Душа требует…

Приволакивая ногу, шагнула к двери.

– Знать, накопилось грехов, – не удержался Бероев.

Вершинина резко обернулась. Единственный глаз вдруг озорно блеснул.

– Третья дама ловится, – бросила она, уже из коридора. Оставив ошеломлённых преферансистов с открытыми ртами.

Рано утром в дверь постучали. Испуганная Виталина натянула одеяло.

Бероев, накинув халат, выглянул. Возле номера стояла дежурная по этажу. С непривычной приветливостью на заспанном лице.

– Только что позвонили из Управления флотом морпорта, – сообщила она. Сглотнула от волнения. – Передали: товарищ Хейдер очень просил вас зайти к нему до отлёта. Сказали, как только найдёте время.

И хоть поручение было выполнено, она застыла в ожидании. Человек, которого сам всесильный начальник градообразующего тиксинского предприятия просит зайти, когда найдётся время, в глазах её поднялся недосягаемо.

По дороге в морской порт Бероев проходил мимо крохотной деревянной церковки – построенной и содержащейся на деньги прихожан. Возле входа мелькнула знакомая фигура.

Олег зашёл следом. В скупо освещённом помещении ставила свечи единственная прихожанка.

– За упокой? – насмешливо произнёс Бероев.

Женщина резко обернулась. Бероев опешил.

Это в самом деле была Вершинина. Но никакая не Фёдоровна. То есть одежда была почти та же – смены, похоже, не привезла. Разве что старящий скатанный пуховик исчез. На промытые, собранные в аккуратный пучок волосы был накинут лёгкий шарфик. Но на месте малограмотной прибитой посудомойки стояла совсем другая женщина с узенькими тонированными очочками, прикрывающими бельмо, пахнущая дорогими духами. С лёгким макияжем. Огрубевшие от черновой работы руки намазаны кремом. Придавленные привычно плечи развернулись, добавив ей роста. Единственный глаз из-под затемнённого стекла смотрел с дерзким вызовом.

Олег сглотнул слюну.

– Свечки, говорю, за упокой погибших мореманов?

– Ещё чего? Пусть черти на сковородке шкварки из них выпаривают, – отозвалась она. Не прежним, распевным, а совсем другим, жёстким, насмешливым голосом. – По сыночку моему невинно убиенному ставлю. Теперь ему на небесах полегче будет. Бог покарал убийц.

– Сам покарал или Богу помогли?

– А Бог всегда людскими руками карает!

Разговор сделался громок. Тихонькая продавщица церковной атрибутики осуждающе подняла голову.

Они вышли из церкви.

– Вашими руками? – рубанул Олег.

– Но-но-но. Только давайте без фантазий, – предложила Вершинина. – Прокуратура все дела закрыла. Убийцы перебили друг друга. Говорю ж – Бог покарал.

Бероев видел, что над ним откровенно насмешничают.

– Положим, убийц Бог покарал, – согласился он. – А с Моревым как же?

– А что с Моревым? Совесть замучила. Вот и покончил с собой.

– Так-таки взял и покончил?

Вершинина тревожно зыркнула.

– Конечно. При нас вчера и печати поставили. Да и катер перед тем Боденко обыскал. Если б что заподозрил, разве бы дело прекратили? Или я что-то путаю?

– Обыскал, – подтвердил Бероев. И хоть рядом никого не было, подманил Вершинину поближе. – Только до него катер обыскал я.

Вершинина отодвинулась.

– И – что? – поторопила она.

Олег сел на скамеечку у церковной двери. Пригласил сесть подле Вершинину. Вытащил из запасного кармана штормовки свёрнутый газетный лист, положил меж ними, садистски медленно принялся разворачивать. Вершинина не отводила заворожённого взгляда. При очередном развороте газета сделалась розоватой, при следующем покраснела. Наконец Бероев развернул её полностью. Внутри лежал спёкшийся от крови обрывок тельняшки.

– Нашёл снаружи борта, – объяснился Олег. – Похоже, зацепился, когда тело сталкивали в воду.

Вершинина сглотнула.

– Что ж с того? Падал и зацепился до крови. Бывает же.

– Всё бывает. И на «е» бывает, и на «ё» бывает, – с усмешечкой согласился Олег. – Только когда мы отплывали с Быкова мыса, в камбузе, как и всегда, были три ножа. После гибели Моревого их осталось два.

С той же неспешностью он принялся заново заворачивать газету.

– Так зачем всё-таки было убивать Моревого? Ведь знали, что он-то непричастен.

– Как то есть непричастен? – Лицо Вершининой сделалось неприязненным, тонкие подкрашенные губы сложились в злую кровавую полоску. – Если б не смалодушничал, эти нетопыри не посмели бы. А он не просто смолчал, а корыстно. Долю-то свою после взял. А вам известно, что в Дантовом «Аду» насильники кипят в раскалённой крови в седьмом круге, а предатели в самом страшном – девятом?! В лёд их по шею вмораживают, чтоб мучились вечным холодом. Вот я его в девятый и отправила…

Она выдохнула с каким-то облегчением – отпираться дальше необходимости не было. Кивнула на свёрток.

– Что ж сразу в прокуратуре не отдали?

– Вам не прокурор, вам Бог судья. – Бероев придвинул ей свёрток. – Положите дома рядом с иконкой – для памяти. Моревой своё отмучился, теперь ваш черёд.

Олег ждал, что Вершинина тут же цепко ухватит улику. Но та глядела куда-то в сторону.

– Вот что, юноша! Чтоб вы не заблуждались, – холодно произнесла она. – Никаких раскаяний над кровавой тряпицей не будет. Я лишь уравняла счёт добру и злу. В Арктике трупы не всплывают. А значит, никакая прокуратура ничего бы не доказала. И если б не я, злодейство осталось бы безнаказанным. Они мою жизнь порушили. Я – их. Баш на баш!

Из церковки выскочила продавщица атрибутики. Закрутила головой. С обрадованным лицом припустила к скамейке.

– Там это… Батюшка перед иконой обнаружил! – невнятно забормотала она. – Вот! Кроме вас, некому.

Дрожащей рукой достала из кармана самородок.

– Велел догнать. Дороговущая всё-таки.

Вершинина отодвинула руку.

– Скажите батюшке, – на нужды храма.

– За кого ж Богу молитву возносить?

– За Андрюшу Вершинина, двадцати лет. За упокой.

Женщина, кланяясь, принялась отступать.

Вершинина тяжко склонила голову.

– Наверняка спёр, стервец, – перед матерью похвастать. – По лицу её скользнуло подобие улыбки. – Всё пыжился нам с отцом доказать, что сам с усам.

На морщинистой шее колыхнулся кулончик.

– Сына вещь? – догадался Олег.

– Оберег. – Вершинина кивнула. – Повесила на шею перед отъездом, когда уж совсем не смогла удержать… Только вот не уберёг.

Она показала на кровавый свёрток.

– В общем, пока не поздно, тащите…

Бероев поднялся. Коротко кивнул.

– Ну, как угодно. – Вершинина подняла свёрток, скатала и на глазах Бероева, метров с трёх, точнёхонько запустила в проржавелую урну.

В Управлении флота Тиксинского порта Бероева ждали. Сразу провели в кабинет руководителя.

Как Олег и предполагал, никаких срочных дел у Михаила Дмитриевича Хейдера к нему не было. Захотелось познакомиться да посудачить насчёт общих московских знакомых.

Уже прощаясь, Бероев по наитию поинтересовался, приходилось ли Хейдеру в «Севморпути» встречать такую Вершинину, должно быть, буфетчицу.

Хейдер огорчённо развел руки. С буфетчицами в командировках не общался.

– У неё ещё один глаз с бельмом! – припомнил Бероев.

– Может, Надежда Фёдоровна?!

Бероев кивнул, озадаченный.

– Ну ты сказанул – буфетчица! – Хейдер поразился. – Вершинина – начальник планового управления! Вот уж кто моей кровушки вволю попил. Жёсткая, что сказать. Про таких говорят – бой-баба. Все флоты в страхе держала. Хотя надо признать, ума палата! Многие направления на себе тянула. Её на замначальника «Севморпути» даже выдвинули. Но с полгода как уволилась. Какая-то драма семейная случилась. Сын где-то в наших краях без вести пропал, мужа после этого инсульт разбил. Да и сама, говорят, подвинулась. Несчастная судьба! А ведь какой кремень. Вся в орденах. Войну, между прочим, снайпером прошла.

Когда Бероев возвращался в гостиницу, на аэродроме стоял одинокий вертолёт Ми-2. Что-то в Олеге ёкнуло.

Оказалось, небеспричинно.

В фойе этажа в глубокое кресло забилась Виталина. Перед ней, прижавшись к девичьим ногам, на коленях стоял плечистый залысый мужчина лет сорока. Сжав её ладошки, он страстно и настойчиво в чём-то убеждал её.

При виде Бероева Виталина побледнела, освободилась нервно и побежала следом.

– Это мой муж… Ну, то есть… – сообщила она с порога. Потерянная. – Знаешь, он специально прилетел. Он почему вовремя не приехал? Они, оказывается, и впрямь месторождение открыли. Хочет меня в заявку включить. Представляешь, что это?.. Да всё! Диплом без проблем, распределение куда захочешь. Чего отмалчиваешься? Олежка, он плачет. Сильный мужик, один по тайге ходит. И – плачет. Говорит, что не сможет без меня. Я ему про нас с тобой честно рассказала. И всё равно руки целует. Наверное, и впрямь любит. Вертолёт специально ждёт! Вот скажи, тебя самого если на моё место?! Ты не отмалчивайся, скажи. Вот как скажешь, так и сделаю!

В полупустом самолёте место Бероева оказалось недалеко от Вершининой. Она поглядывала выжидательно. Но ни один из них к другому так и не подошёл.

Бероев сдал привезённый материал.

– Задание не выполнил, – коротко прокомментировал он.

Такое у него случилось впервые.

Москва по-прежнему оставалась полупустой. Зато Бероеву посчастливилось перехватить во ВГИКе профессора, которому задолжал несданный экзамен.

– Ладно уж. Через неделю приезжайте. Приму, – смилостивился тот.

Олег засел за подготовку.

А через три дня перезвонил Шнейдеров.

– Просмотрел, – коротко сообщил он. Бероев с тяжёлым сердцем ждал.

– Насчёт школы – профанация? – догадался мэтр.

– Ещё какая!

– Так и полагал. Ничего, Олег. Всё равно отличный материал получился. И даже лучше, что без вранья. Просто смонтируем иначе. Без вранья всегда лучше.

Владимир Адольфович смущённо прервался.

– Тут такое дело, Олег. Понимаю – только прилетел. Свои дела. Но – Игорь Тимашев из экспедиции позвонил. Готовят материал по ореховым лесам. И – нарвались на браконьеров. Массовая вырубка – под прикрытием властей. Напрямую не жалуется. Но, похоже, непросто там. Спрашивал, не вернулся ли ты в Москву.

На следующий день «вечный бродяга» Олег Бероев вылетел в Южную Киргизию.

* * *

Вершинина оказалась провидицей. В 70-х годах самый северный промысловый посёлок Ыстаннах-Хочо был признан нерентабельным и из реестра исключён. Куда переселили оставшихся жителей, Бероев так и не узнал.

24.05.2020