Текст книги "Бизнес-класс"

Они спустились с крыльца и с чавканьем ступили в тающий снег: весна все требовательней заявляла свои права.

– Значит, чеченцев не трогали, потому что платили администрации?

– Только сейчас дошло? Я ж тебе говорил – переплетение экономических интересов. А ты, гляжу, простых вещей не понимаешь. Налоги, конечно, налогами. Но – ты канал перекрыл. Левого нала. А этого не прощают. – И сколько чечены отстегивали?

– Понятия не имею! – быстро отреагировал Роговой. Так что Коломнину стало ясно: и знает, и не скажет.

– А как насчет корней? Не пришло время рубануть? – с тайной надеждой поинтересовался Коломнин.

– Увы! – огорчил его Роговой. – Теперь, наоборот, самого бы не рубанули. Поторопился я. Пошел у тебя на поводу. Вот и подставился. Здесь как снайперская игра в Чечне: кто себя первым обнаружил, тот и мишень. Но ты-то рано испугался. Вам пока всего-навсего флажок вывесили.

– К-какой флажок?

– По-другому, – стрелку назначили. Приглашение к разговору.

– В смысле, сколько отстегивать?! И ты, начальник РУБОПа мне советуешь?..

– Само собой. Договорись. Если действительно хочешь, чтоб компания поднялась.

Коломнин покрутил головой: что-то не сходилось в этом лучшем из миров.

– Конечно, можно предложить и другой вариант, – легко угадал его мысли Роговой. – Пометим деньги, подготовим разработку, да и возьмем на взятке! Мне как раз на руку. Сразу крупный сорняк выкорчую. Но только «Нафте» твоей после этого в нашей области не выжить. Понял?

– Чего не понять? Не себе одному берет.

– Вот и умница. Вижу, постигаешь азы рыночной экономики. Мать ее!

И Роговой, снисходительно-насмешливый циник Роговой, остервенело выругался.

– Так к кому – на стрелку?

– Это уж ты сам соображай. Кто у нас в администрации налоговиков курирует? Туда и направляй стопы. Вижу, кстати, что ты так и не внял моему предостережению!

Он кивнул на ожидающий хозяина темный пустой джип.

– Так чего теперь? Ты всех пересажал.

– Во-первых, не всех! А во-вторых, не всех удастся за решеткой оставить! – неприязненно отчеканил он. – Между прочим, насчет покушения на тебя, – личность киллера до сих пор не установили. Не местный – это точно. Его никто не знает. – Смешно бы было.

– Его и чечены не знают!

– То есть?

– А вот как хочешь. Лупим по всем площадям. И на допросах, и внутрикамерные разработки. Не тебе говорить. На таком просеве хоть кто-то да проколется. А тут – ни один. Ни намеком. Ни фактиком. Как будто и впрямь не они.

– Но – Тимур тогда. Теперь – я. Что еще может связать?

– Это ты думай. У меня другие проблемы. Не знаю, кстати, что с Рейнером делать. По оперативной информации, Бари передал на волю убить его. И резонно, – Рейнер теперь главный свидетель. А он уперся, рвется к себе в Крутик вернуться. Полагает дурачок, что если за два года не нашли, так и теперь не найдут.

– Так, может, и впрямь обойдется. Ведь, кроме меня, Резуненко, Шараевой да твоих подчиненных, никто не знает.

– Но мои-то знают, – с тоской процедил Роговой и, протянув Коломнину замерзшую ладонь, вернулся в здание.

Налоговые органы курировал вице-губернатор области Юрий Павлович Баландин[3]3
  Персонаж романа «Мужские игры». М., 2005 г, «ОЛМА-пресс»


[Закрыть], когда-то секретарь ЦК ВЛКСМ, затем – вице-президент банка «Возрождение», где они с Коломниным и познакомились. Именно к нему Коломнин собирался обратиться за помощью в борьбе против чечен, – если бы визит в РУБОП оказался неудачным. По счастью, не обратился.

Прав все-таки знаток ниточных лабиринтов Роговой: если хочешь добиться результата в бизнесе, приходится кропотливо разматывать клубок человеческих хитросплетений и, развязывая перепутавшиеся узелки, выяснять осторожно, куда какая нитка тянется. Ты можешь не знать азов финансового менеджмента, быть вовсе дремучим в юриспруденции, начисто презирать всяческое налогообложение и все равно имеешь шанс выжить. Но, не разобравшись, кто из властей из чьего кошта кормится, – обречен. Наверное, в этом и заключается особенность российского – дикого – капитализма.

Позвонив в приемную вице-губернатора, Коломнин назвал себя секретарю, уверенный, что Баландин, и прежде-то не упускавший случая поставить нижестоящего на место, заставит его пару раз перезвонить. Но, вопреки ожиданиям, через несколько секунд в трубке послышался знакомый благодушный бас:

– Здорово, Коломнин. Снизошел-таки. По моим сведениям, месяца два как на моей территории пиратствуешь, и – даже не вспомнил про старого боевого командира. И это, по-твоему, по-товарищески?

– Виноват, замотался, аки пес, – в тон ему повинился Коломнин. – Да и неловко было без дела: ты ведь у нас теперь большой человек.

– А я и раньше большой был, – отрезал Баландин. – Стало быть, дело, говоришь?

– И притом взаимолюбопытное. Когда могу заехать?

– Опять двадцать пять. Заехать! Да меня в этом кабинете без тебя заездили! – Баландин коротко, от души снецензурничал. – Думал, повидаемся, повспоминаем. Былое, так сказать, и думы.

– Где и когда? – уточнил Коломнин.

– Вот это по-нашему. По рабоче-крестьянски. Четко и без фальши. Давай через пару часов в ресторанчике «Арзу». Уютненький такой подвальчик. Тихонькой.

Подвальчик и впрямь оказался тихоньким: охрана Баландина попросту перекрыла его для посетителей.

Сам Баландин, когда Коломнин вошел, пребывал в тягостном раздумии: с занесенной вилкой колебался меж семгой и осетриной.

– Ждать заставляешь, – незлобливо упрекнул он, пожимая руку вошедшего. Рукопожатие его было по-прежнему крепкое. «Партийное», – почему-то подумалось Коломнину. И тут же Баландин, будто и сам припомнил о прежних ритуалах, притянул его к себе и троекратно облобызал. Вгляделся, придерживая за плечи. – Все такой же.

– Да и ты тоже. Комплимент Коломнина верен был лишь отчасти: Баландин был все так же полнокровен и краснолик. Но если прежде пигментация определялась количеством выпитого, то теперь широкое лицо его запылало непроходящим бурым оттенком.

– Давление скачет, – разгадал его взгляд Баландин, подтолкнул к столу. – Стреножили казака. Так что приходится себя ограничивать.

– Но не так, чтоб вовсе, – Коломнин похлопал опорожненную на четверть бутылку «Абсолюта».

– Мы – штыки! – послышалось в ответ. Но былой удали в любимой Баландинской присказке не ощущалось. – Что о наших прежних знаешь? – он разлил по рюмкам, приподнял приглашающе. – Как там мой лепший друган Забелин поживает? – Мало что знаю. Слышал, институт поднял. Вроде докторскую диссертацию собирается защищать.

– Всегда с дурнинкой был, – Баландин скривился. – Ну, про Второва не спрашиваю. Наслышан. Опять какой-то банчок прикупил. Но в сущности кончился. В солидных кругах не принимают. И скажу тебе – правильно. Люди ведь как судят? Можно ли на тебя положиться? А как на него положишься, если в руках такое богатство держал, да со страху обдристался и бросил? Ответственности испугался. Кому он теперь надломленный нужен? А вот понять этой очевидной вещи не хочет. Все корчит из себя Наполеона, шебуршит чего-то. Звонил тут мне! Мол, прилетаю, встречай в аэропорту. Обсудим планы! А хрена не хочешь? Планов у него громадье, у карлика. Такую кормушку развалил. Паскуда!

Баландин тоскливо выругался. Подмигнул:

– Главное, человек точно должен понять, на что годен, и определиться, кого держаться. И тут уж, если к кому притерся, стой до конца. Не мельтеши, как бы плохо не было. Таких ценят. Вот я человек команды. Комсомол таким воспитал. Таким и останусь. Никогда втихаря копейки в свой карман не притер, чтоб с командой не поделиться. Вот такой я человек!

Хлебнув боржоми, он навалился на семгу, давая возможность собеседнику проникнуться тайным смыслом сказанного. В упреждение предстоящих переговоров вице-губернатор давал понять, что за плечами его сосредоточилась вся административная мощь области.

– Как там, кстати, Дашевский? – Баландин выудил застрявшую меж зубов веточку петрушки. Вот кого уважаю. Хоть и еврей. Это не Второв. Этот что ухватил, уж не бросит. Звонил он тут насчет тебя. Просил помочь, чем могу. Да и как не помочь? Свои все-таки.

– Хоть и бывшие.

– Свои бывшими не бывают. Взять хоть прежних моих корешей из ЦК комсомола. Когда еще разбежались. А друг друга держимся. И меня, едва из «Светоча» ушел, тут же подобрали. Теперь я других подсаживаю. Тем более дело-то привычное. «Единство» по всем районам ставим. Год-другой и – считай, та же КПСС. Недавно в администрации президента был. Новое направление поручили: молодежные ячейки воссоздавать. Одного боюсь: нынешних комсомолок. Такие, доложу, энтузиастки.

Игриво проведя вдоль ширинки, он вновь потянулся к бутылке. Но Коломнин расслышал другое: поимей в виду, не только область за мной, но и Москва. Так что не вздумай брыкаться: не договоримся – размажу.

Что ж, вводная обозначена. Правила игры объявлены. Пришла пора сдавать карты – переходить к делу. Коломнин опрокинул рюмку. – Проблемы у нас в «Нафте». Одноколейку, по которой мы газоконденсат вывозим, до недавнего времени чечены контролировали. На днях, слава Богу, всех повязали.

– Да! Какой фурункул вскрылся, – возмущенно закивал Баландин. – И ведь не месяц, не два. Годами продолжалось! Ни хрена РУБОПовцы не делают. Под носом проморгали. Вчера как раз обсуждали в администрации Рогового: амбиций до хрена. А работу завалил начисто. Придется срочно укреплять руководство.

– Теперь, слава Богу, дорога у нас под контролем, – Коломнин поспешил вернуться к главному. – Наладили поставки конденсата. И все средства планируем на достройку «нитки».

– Все?

– Все, что возможно. Для нас эта нитка как дорога жизни. А для области! Представляешь, на какие объемы выйдем? Одними налогами бюджет зальем.

– Прекрасно! Прекрасно! – сочувственно покивал Баландин. – Благородные мечтания.

– Да не мечтания! У нас расчеты железные. Все можем предъявить. Только время нужно. Потерпеть немножко. А вместо этого, едва первые составы отгрузили, тут же налоговая кислород перекрыла. Для чего, спрашивается?

– Да, есть проблемы. Недавно собирал тут налоговиков. Вздрючил, конечно, чуток. Больно много нареканий. Но их тоже понять можно. Опять сверху такой план по налогам спустили, что с мертвого шкуру драть приходится.

– Так в том-то и дело, что не возьмут ничего. Ты ж понимаешь, нефтепродукты – дело тонкое. Тут без налички не обходится. Попробуют перекрыть кислород, добьются только одного. Всю основную массу в нал уведем. Кому это нужно? И бюджету выгоды никакой. И мы темп потеряем.

– Ну, на левый нал налоговая полиция существует, – Баландин сделал знак, чтоб подавали второе. – Но и компанию вашу губить не хочется. Да и Салман Курбадович в области не последний человек. Можно сказать, национальное достояние. Обидно, если все вдруг порушится.

– Вот и я о том. Интерес у компании и администрации общий. Для вас ее значение очевидно. Но и мы осознаем, на чьей земле существуем. И ваши усилия по улучшению жизни в области для нас не чужды. Масштаб задач такой, что одним официальным бюджетом не обойдешься, – Коломнин сам поразился той штамповщине, что полилась с его языка, едва начал он лицемерить. – Другие, чуть какие проблемы на местах, разом в Москве перерегистрируются, и – налогов как не бывало. А Фархадов патриот. На возрождение Сибири нацелен. Поэтому готовы всемерно поучаствовать.

– То есть?

– Мы тут прикинули размеры финансовых потоков от конденсата. Конечно, каждый рубль на счету. Но кое-что для нужд области выкроить сумеем. Если, конечно, рьяные налоговики мешать не будут. Примерно это выглядит так…

Но прежде, чем Коломнин назвал цифру, Баландин кинул ему салфетку и сам же припечатал ее паркеровским пером. Увиденная цифра расстроила его чрезвычайно.

– Это просто явное недопонимание масштабов задач, стоящих перед администрацией, – упрекнул он Коломнина. Потянулся к ручке. – Как минимум…

Теперь уже голова закружилась у Коломнина.

– Побойся Бога, Юрий Павлович, – стараясь выдержать шутливый тон, взмолился он. – А имя Фархадова чего-то стоит?

– А это как раз с учетом заслуг Салман Курбадовича.

Собеседники склонились над столом, то и дело перехватывая друг у друга ручку.

– А учет политического фактора? А экономическая составляющая? – доносилось до восхищенных официанток, – даже на отдыхе вице-губернатор радел о пользе вверенного его заботам населения.

Через полчаса собеседники распрощались у выхода из подвальчика.

– Не журись, Серега, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, – подтолкнул Коломнина разыгравшийся, изрядно нагрузившийся Баландин, – прежняя крепость незаменимого тамады дала утечку. – С этой минуты считай, что переходите под полное покровительство властей. И тут уж можете на меня положиться, – всегда и во всем! И на меня. И на тех, кого подпираю.

Коломнин сдержанно пожал протянутую руку, – матерый переговорщик Баландин затащил-таки его на запредельную цену.

Усаживаясь в джип, припомнил Коломнин про корни, что не успел дорубить Роговой. «Удачи тебе, милый», – искренне пожелал он.

При виде входящего Коломнина Лариса вскинула сияющие глаза. – Сереженька! У меня новость.

– У меня тоже, – крайне удрученный, он молча положил перед ней заляпанную бумажную салфетку.

– Итак вижу, что из ресторана, – Лариса двумя пальчиками недоуменно приподняла ее.

Коломнин, спохватившись, перевернул салфетку другой стороной, ткнув в выведенную посредине цифру.

– Что это?

– Цена вопроса. Завтра с утра «железка» будет разблокирована.

– То есть это?..

– Причем налом.

– Они что, совсем охренели?! – Лариса подскочила.

– И много больше, чем ты думаешь. Речь идет о ежеквартальных платежах, – он приобнял ее за плечи, пытаясь слегка остудить неизбежный всплеск эмоций. Но всплеска не последовало. Поджав губы, Лариса осела на прежнее место.

– И ты согласился?

– Согласился, – ненавидя себя, подтвердил Коломнин. – И ты согласишься, когда пересчитаешь убытки от войны с налоговиками. Да и некогда нам разборками заниматься. Не забывай – через два месяца срок по кредиту.

– Вот ведь суки, – с некоторого времени, к огорчению Коломнина, Лариса перестала ограничивать себя нормативной лексикой.

– Ничего не поделаешь. Привыкай к извивам российской рыночной экономики. Тебе как будущему генеральному директору крупнейшей нефтяной компании без этого нельзя.

Хотя Коломнин вроде бы пошутил, Лариса зарделась, словно уличенная в потайных мыслях. – Ничего, дай срок! Когда на ноги встанем, со всеми разберемся, – она скрежетнула зубками. Перехватила удивленный взгляд Коломнина. – А ты как думал? Так и будем каждому крохобору кланяться? Черта с два! Это они сюда приползать должны. А мы – решать: кого и на какое место расставить.

Коломнин почувствовал себя озадаченным. Потому что перед ним была не прежняя Лариса. Безмятежная и мятущаяся одновременно. Стесняющаяся необходимости командовать другими и страдающая от неизбежных конфликтов. В голосе ЭТОЙ рассерженной женщины проглядывали интонации человека, осознавшего свою нарастающую мощь. И готового обрушить ее на непокорных.

Казалось, и сама Лариса удивилась внезапному выплеску. Во всяком случае улыбнулась искательно. И просияла, вернувшись к тому, что занимало ее до прихода Коломнина:

– Все это пустое по сравнению с главным: теперь мы можем быть вместе. Все время.

– Что ты хочешь сказать? – после выздоровления Коломнина виделись они, как и прежде, исключительно на работе.

– У меня был разговор с Салман Курбадовичем. Ты знаешь, оказывается, он к тебе очень проникся, – глаза Ларисы сияли.

– Рад слышать. Мне старик тоже симпатичен.

– Он сам заговорил. Молчал, молчал. А потом вдруг рыкнул, долго, мол, с женитьбой тянуть думаете. Сережка, он нас благословил!.. Ты даже не представляешь, что это для него.

– Ларка, милая моя! – растроганный Коломнин подхватил Ларису и закружил. – Уж и надеяться перестал – Потому что дурашка и спешишь о людях плохо подумать. Больше того, настаивает, чтоб жили у него в доме, – Лариса почувствовала невольное его движение отодвинуться. Поспешно обхватила. – Надо согласиться, Сереженька. Ведь для него с внучкой расстаться – и думать не хочет.

– Примаком, что ли?

– Ну, почему примаком?! Что за нелепые сравнения, право? – расслышав звук открывающейся двери, Лариса инстинктивно отпрянула и обернулась раздраженно. – Кто разрешил без стука?!

– Извините, я позже, – появившийся в проеме бледный Богаченков кивнул неловко и закрыл за собой дверь.

– Ну вот, из-за тебя человека ни за что обидела, – посетовала Лариса. – Почему примаком?! Ты совсем Фархадова не ценишь. Чтоб он собственную невестку выдал замуж без состояния!

Она помолчала, интригуя.

– Ладно, скажу, чурбан! Он тебе в качестве свадебного подарка собирается передать несколько процентов акций компании.

Отступила с видом доброй феи, только что укомплектовавшей Золушку для бала. Но Золушка оказалась неблагодарной.

– Я, между прочим, на тебе жениться хочу, а не на акциях. Мне чужого не надо.

– Зато мне надо! Чтоб мы жили, ни в чем себе не отказывая. Что в этом преступного, моралист хренов?

– Ларочка! Я не хотел обидеть, – промямлил Коломнин. – Но чего доброго решат, что вообще из-за денег!

– Пусть только попробуют вякнуть! Живо рты позатыкаем! – от полноты чувств она притопнула каблучком. Чуть смутилась. – Что нам до других, Сережа? Если сами про себя все знаем.

– Не могу. ТАК не могу.

– То есть принять подарок от человека, искренне к нам расположенного, ты не можешь, – губы Ларисы обиженно поджались. – А жениться, не имея средств на содержание семьи, – это мы с нашим удовольствием. В этом твоя логика?

По счастью объясняться Коломнину не пришлось. И это спасло их от ссоры, – в дверь постучались – намеренно громко.

– Да, да, войдите, – на этот раз Лариса обернулась неспешно, демонстративно не выпуская руки Коломнина из маленькой своей ладошки.

На пороге появился Хачатрян в сопровождении Богаченкова.

– Прошу прощения, что помешали, – плохо скрывая удивление, Хачатрян с трудом оторвал взгляд от переплетенных рук. – Но у меня очень срочное. Сергей Викторович, позвонили от Янко. Передали, что компания «Хорнисс холдинг» («Это на которой акции «Руссойла», – пояснил он для Ларисы), – полностью переоформлена на вас. И кипрский адвокат ждет вашего приезда, чтоб вручить сертификат. – Вот теперь и долгами займемся вплотную, – азартно пообешал Коломнин. – Что у нас с иском к «Руссойлу»?

– Увы, – Богаченков удрученно помотал головой. – Как раз вчера уточнял. Иск к «Руссойлу» от имени «Нафты» находится в Мюнхенском суде. Но дата слушания до сих пор не назначена. Юристы боятся, что дело сильно затянется. – И плевать. Главное теперь, что у нас в руках контрольный пакет «Руссойла». Сегодня же отправляем требование о созыве внеочередного собрания. И ручаюсь, двух суток не пройдет, как Бурлюк сам объявится. Потому что если заартачится…

– Уже объявился, – Богаченков протянул телефонограмму. – В Москву на три дня прилетает президент компании «Руссойл» господин Бурлюк. Просит вас о встрече. – Чего ж молчал-то?! – Почему молчал? Заходил с этим, – с некоторой желчностью отреагировал Богаченков.

– Засуетились голубчики! – Коломнин прихлопнул ладони. – Сколько нам не хватает, чтоб быстренько «нитку» дотянуть? Я не я буду, если два-три миллиона не выну из него прямо сейчас.

– Может, не стоит так сразу соглашаться на встречу? – прикинул Хачатрян. – Теперь он на крючке. Пускай побегает за вами, помучится. Легче потом на переговорах ломать будет.

– Не силен я в этих тонкостях, – Коломнин неприязненно припомнил, как запросто поставил его на колени матерый переговорщик Баландин. – Сейчас главное темп. Чтоб деньги пошли! Так что завтра же с утра вылетаю в Москву. Не хочется, конечно. Но интересы дела прежде всего. Так ведь?

Последние слова были обращены к притихшей Ларисе.

– Езжай, конечно. И – жду с удачей, – в тоне ее переплелись огорчение и нетерпеливое предвкушение успеха. Остальные деликатно отвели взгляд. Тайное было объявлено явным: впервые Лариса Шараева прилюдно обратилась к Коломнину на «ты».

Присутствие посторонних помешало Коломнину сообщить Ларисе и другую новость – лететь в Москву ему бы пришлось так и так. Накануне позвонила жена и в своей манере, эдак между прочим, сообщила, что на завтрашний день в народном суде назначен их бракоразводный процесс.

«Хотя это та новость, о которой приятней сообщать как о свершившемся факте».

Утонченные люди

Весна, что в Томильске едва угадывалась по первой слякоти, в Москве бушевала вовсю.

Конец апреля выдался на удивление нежным. И даже пряный воздух был столь густо настоян на ароматах пробуждающейся листвы, что Коломнину казалось: не дышит он, а глотает густой нектар. И – сладко пьянеет. – Да, хороша весна, – произнес вышагивавший рядом Иван Гаврилович Бурлюк. – Еще спасибо скажете, что сюда вытащил. Это вам не в затхлом кабинетишке друг другу нервы трепать.

– Как Островой? Взяли к себе? – полюбопытствовал Коломнин.

– Само собой. Вникает. Связи старые подтягивает. Попробовал, правда, поначалу смахинаторствовать, но у меня не забалуешь. Быстро по лапам загребущим схлопотал.

Беседуя неспешно обо всем на свете и легонько пикируясь, как разминающиеся теннисисты перед матчем, они шли мимо Дома художника по влажным, недавно освободившимся от снега аллеям Парка искусств. Мимо бесчисленных, на все вкусы скульптур.

Возле одной из них Бурлюк озадаченно остановился.

– Чего только не напридумывают, – он неприязненно оглядел пухлую гранитную глыбу, из которой торчали четыре металлических прутика, если приглядеться – ручки-ножки, с пробитыми гвоздями ладошками и ступнями. А сверху на тонкой, будто булавочной шейке, удивленно таращилась на окружающий мир махонькая лупоглазая голова Иисуса Христа. Казалось, его не распяли, а запекли в тесте. – Вот это по-нашему, по – рассейски. Чуть упразднили контроль, и – пошла писать губерния. Кто во что горазд! И ведь сколько материала задарма перевели.

– А мне нравится, – заявил Коломнин. Не потому, что в самом деле так уж понравилась странная скульптура. А потому что гонористый, изливающий вокруг себя желчь Бурлюк за какие-то десять минут, что прошли с момента их встречи, так ухитрился настроить против себя, что поневоле хотелось противоречить во всем. Бурлюк насупился, собираясь ответить язвительной репликой, но тут взгляд его упал в сторону и сделался каким-то восторженно-очумелым.

– Так вот вас куда попрятали, – пробормотал он.

Над спутниками навис высоченный памятник Дзержинскому с полустертой надписью на постаменте. Чуть далее вдоль аллеи разместились трое Лениных. Причем двое как бы ненароком отвернулись от третьего – сумрачного узкоглазого деда с грузной фигурой мордовского крестьянина. Было похоже, что они им заметно тяготятся. Как тяготятся безграмотным родичем из провинции, навязавшимся в компанию. С противоположной стороны аллеи щурился Михал Иванович Калинин, увезенный от Дома Дружбы народов. Но вожди напрасно комплексовали: осторожненькая насмешка всесоюзного старосты была обращена не на них, а на расположившийся в глубине бюст Брежнева. Добротный, белого мрамора пиджак Леонида Ильича был утыкан бесчисленными орденами.

Несколько в отдалении набычился безносый Сталин. Росточком скульптура выдалась помельче соседа – Якова Свердлова с одноименной станции метро. И это травмировало самолюбивого «отца народов».

Задвинутая в запасники старая гвардия выглядела внушительно, в полной готовности вернуться на магистральный путь истории.

Впрочем нельзя было не отдать должного мрачному юмору устроителей экспозиции. Точнехонько за Сталиным расположили чугунную решетку, с притиснутыми изнутри булыжниками – страдающими человеческими лицами: жертвами репрессий.

И над всем этим полыхал притороченный к фонарному столбу массивный герб Союза Советских Социалистических республик – с ВДНХ.

– М-да, полный паноптикум, – оценил Коломнин.

– Какую державу развалили, сволочи, – выдохнул Бурлюк. Как оказалось, оба они глядели на одно и то же. Но каждый увидел свое.

С удивлением заметил Коломнин, что глаза старого аппаратчика увлажнились: человек, обязанный своим нечаянным богатством развалу прежнего государства, искренне о нем скорбел.

Перехватив озадаченный взгляд Коломнина, Бурлюк отчего-то рассердился:

– В глаз попало. Да вот как будто и пришли. Лучшее, говорят, на Москве переговорное место.

Метрах в семидесяти, на аллее, упирающейся в набережную Москвы-реки, располагалась уютненькая «стекляшка» с пристроенной беседкой – в форме теремка. Кафе только открылось, и посетители еще не появились.

Бурлюк прошествовал в беседку, а Коломнин в поисках официанта заглянул в павильончик. У входа, что было совершенно удивительно для обычной пивной, оказался втиснут черный рояль с разложенными на пюпитре нотами.

У барной стойки, спиной к входной двери, беседовали двое: пожилой кавказец наставлял молоденькую сексапильную официантку.

– Ты мой принцип помнишь, да? Вежливость и еще раз что?

– Вежливость. Чего не понять? – нетерпеливо взбрыкнула девушка.

– Ты не дерзи, а проникнись. Это тебе не твоя столовка. Здесь – культура, – он показал на набережную, вдоль которой вплоть до Крымского моста протянулась выставка картин. Плотоядно провел вдоль ее бедра. – А у тебя грубость бывает. Имей в виду, личное личным, но еще замечание и – опять будешь в столовке на тыщу рэ околачиваться. Поняла, нет?

– Да поняла. Там вон посетитель нервничает, – через окошко был виден расположившийся в беседке Бурлюк. С недовольной гримасой водил он пальцем по поверхности дубового стола.

Беседка была почти пуста. Лишь за крайним столом безучастно склонился над бокалом пива сутулый коротковолосый мужчина, углубленный в себя.

Коломнин поспешил присоединиться к Бурлюку.

– Я эту пивнуху в прошлый приезд случайно наколол, – сообщил Бурлюк. – Лучшего места для неспешного разговора не найти. К тому же кормят прилично. И цены, что важно, невысокие.

Коломнин спрятал невольную гримасу: человек, прокручивающий десятки миллионов долларов, экономил на рублевой закуске.

Припорхнула с выражением любезной готовности официанточка:

– Что будем заказывать?

– Что вы будете заказывать, я не знаю, – желчно поставил ее на место Бурлюк. – А мы вот с товарищем хотели бы по кружечке «Старопраменского».

– Извините, у нас сегодня только «Невское».

– Это ваша проблема. В меню вижу «Старопраменское». И мы желаем именно «Старопрамен»! Сходите и найдите где-нибудь.

– Если только у Петруши занять, – усмехнулась она, кивнув через плечо на громоздящийся на стрелке памятник Петру Первому.

– Вы не огрызайтесь, а выполняйте, что велено, – пресек прения Бурлюк.

– Да где ж я в самом деле?!.. – девушка беспомощно посмотрела на Коломнина.

– Несите что есть, – разрешил тот, остановив новый всплеск возмущения соседа. – Ничего, «Невское» хорошее пиво. К тому же в отечестве надо пить отечественное.

Бурлюк смолчал. Но строгим взглядом занес эту уступку официантке в большой минус.

– А есть что будете? – девушка приготовила блокнотик.

– Было бы что есть, – Бурлюк неприязненно отбросил меню. – Значит, так. Мне овощной салатик. Только чтоб без всякого масла, сыру положить немножко. Мацареллы. Да вы записывайте.

– Я запомню.

– Нет, запишите. Все говорят: «Запомню», – а потом жрать невозможно! Значит, перчику красного ломтиками, луку репчатого, крупным кружком. Да, маслин ни в коем случае, только оливки. Теперь насчет рыбы. Передайте повару, как нужно отварить…

Он еще долго, обстоятельно шелушил свой заказ, а официантка, поджав губы, хмуро записывала, умиляясь собственной кротости.

Заказ Коломнина оказался предельно краток: селедка с картошкой и шашлык.

– Набирают кого ни попадя. Лишь бы ляжками дрыгала. Никакого представления о сервисе, – посетовал Бурлюк, даже не дождавшись, пока официантка отойдет от стола.

А Коломнин и без того уже понял, что нынешний разговор выйдет очень непростым.

Буквально через минуту официантка с лицом, сведенным в приветливую улыбку, поставила две кружки пива и порхнула было дальше. Но тут же была остановлена возмущенным Бурлюком:

– Это что?

– Пиво.

Логичный ответ почему-то заново вывел Бурлюка из себя.

– Это – ледяное пиво! – уточнил он, будто в преступлении уличил. – У нас на дворе весна. Еще май не наступил. А вы подаете лед.

– Так что вы хотите? – девушка растерялась.

– Подогрейте. Есть у вас микроволновка?

– Как скажете, – официантка, убрав злые глаза, потянула на себя кружку. – До какой прикажете температуры?

– Да это любая обслуга в Мюнхене знает. До комнатной! Не выше. Подогреть надо чуть-чуть. Слышите?! Лишний градус и все испортите! – крикнул он в спину удаляющейся поспешно девушки.

Пока не принесли пиво, Бурлюк постукивал по столику, непрерывно что-то бурча: кажется, он был всерьез расстроен нерасторопностью обслуги. Коломнин отмалчивался: в Мюнхене бывать ему до сих пор не доводилось. Но официантов за границей повидал всяких. А потому мысленно был на стороне девочки, которой сегодня крепко не повезло с первыми посетителями.

Вскоре подогретое пиво вернулось на стол.

– Надеюсь, на этот раз угодила? Градусника, извините, под рукой не оказалось.

Бурлюк кончиком языка проткнул пену и медленно коснулся напитка.

– Ну, это чуть лучше, – барским движением кисти отпустил обслугу. – Ты чего думаешь, я привередничаю? Почечная кома была, – пожаловался неожиданно он. Очевидно, заметив неприязнь Коломнина. – Так что приходится все дозировать. Врачи говорят, иначе – тут же каюк.

Он шутливо оттопырил нижнюю губу. Но шутка не получилась. Больные, с желтушечными белками глаза против воли хозяина наполнились тоской.

– Так что, за наше зарождающееся сотрудничество? – он потянулся к кружке Коломнина. И хоть тост со стороны человека, с которым они собирались судиться и даже снимать его с должности, показался Коломнину несколько сомнительным, он в свою очередь приподнял кружку.

– Напрасно колеблетесь, – нерешительность его Бурлюк подметил. – Я потому и встречи искал, что хочу договориться об условиях дружбы.

– Так условие простое. Давайте рассчитаемся с долгами и начнем крепко дружить. «Нафта» вот-вот на промышленные объемы выйдет. И свой трейдер за рубежом нам не помешает.

– Вам – это кому? Насколько помню, вы – сотрудник банка «Орбита».

– А интересы банка сегодня тесно переплетены с интересами «Нафты». Между нами договор о сотрудничестве. Или вы не знали?

– Я много чего знаю. А вот времени имею мало. Сегодня, например, после нашей встречи должен еще в Минэнергетики успеть – повидаться с Гиляловым.

– Почему именно в Минэнергетики?

Под ироничным взглядом Бурлюка Коломнин как-то смешался.

– Я что, сморозил какую-то бестактность?

– Нет, просто вижу, что с информацией проблемы как раз у вас. Такие ключевые вещи знать надо, молодой человек. Позавчера Леонард Гилялович Гилялов назначен министром энергетики России!