Текст книги "Дерибасовская угол Монмартра"

Моя жизнь с искусством
^{Подражание мемуарам}

Наша сегодняшняя собеседница – заслуженный работник андеграунда Муза Вамп-Кислухина. Она широко известна как нашумевший автор мемуаров «Пастернак в одних носках», «Дали вблизи» и других откровенных бестселлеров. Знаменитая писательница любезно согласилась дать интервью корреспонденту журнала «Эксклюзив-Sterva».

– Дорогая Муза Федоровна…

– Называйте меня просто Муся, как покойный Пласидо Доминго.

– Покойный?!

– После того, как Плася имел наглость вернуть нераспечатанным мое «Двадцать пятое прощальное письмо», он для меня умер навсегда.

– Злые языки, в частности вы сами, называют вас «Второй Анной Ахматовой»…

– Чушь! Первая – это я! Именно с меня начался самый волнующий период в современной литературе: «Силиконовый век»! Не спорю, у Ани тоже бывали милые строчки. Да кто бы их сегодня помнил, если бы я не переосмыслила ее каракули своим дискурсом?! Мои враги утверждают, что в те годы я еще пешком под стол ходила. Да, ходила. Время такое было. Но под столом у Ахматовой я провидчески собирала порванные черновики, квитанции, старые трамвайные билеты… Не зря же Мариша Цветаева так образно написала обо мне: мол, когда б вы знали, из какого типа мусора растут стихи, не ведая стыда. И мемуары тоже. Время теперь такое.

– Ну-ка, ну-ка…

– Охотно. Во время творческих вечеров читатели часто спрашивают меня: «Было?» Я честно отвечаю: «Еще как!» Именно с моей легкой руки в литературоведение вошел термин «постельный модернизм», или попросту постмодернизм.

– Что, и нобелевские лауреаты?..

– Если вы о Сане Солженицыне, то это тема для отдельного романа. Мною пока написано только его название – «Одна ночь Александра Исаевича». Будущую книгу уже хотят перевести на пятьсот языков. Плюс подарочное кошерное издание на маце.

– А как насчет Бродского?

– С ним судьба свела нас в незабываемом то ли 56-м, то ли в 65-м году. Но что значат даты, когда речь идет о Вечности! В тот год весна началась сразу же после зимы – знак Провидения. Я приехала в один литературный салон ровно через минуту после ухода Иосифа. В пепельнице еще дымилась его сигарета, а тарелка с винегретом хранила следы его харизмы.

Этот Окурок я теперь трепетно ношу в своем медальоне. Оригинал Винегрета экспонируется в моем музее-алькове вместе с другими раритетами. Вот авторская копия па-де-труа, подпрыгнутого специально для меня Мишкой Барышниковым. Это прядь волос, вырванная мною у Пола Маккартни на память о его визите в Москву. Здесь куст белены, названной в мою честь «Муза скороспелая» селекционером… Не буду упоминать его фамилию Чугунков, чтобы не вызвать очередной приступ ревности его благоверной. Посещение музея – сто долларов, группам – скидка.

– Почему вы положили глаз на Бродского?

– В нашу первую невстречу с ним я сразу поняла: так гениально недокурить сигарету мог лишь большой поэт! Мысленно я тут же воссоздала его облик: курносый, раскосый, страстно болеющий за судьбы русской литературы и за «Спартак». И даже когда впоследствии я увидела Осю вблизи, по телевизору, он навсегда остался для меня тем, прежним. Сердце-вещун подсказало: Бродский внезапно покинул вечеринку лишь потому, что опасался не совладать со своим возможным чувством ко мне.

Дело не только в моей редкостной красоте и обаянии. В ту пору я была верховной жрицей тотемного анклава, где бурлили эзотеристы от искусства. Не проходило и недели, чтобы какой-нибудь юный гений не дрался из-за меня на дуэли с более удачливым соперником, а то и со мной самой. Та же судьба, несомненно, ждала и Осика, тогда еще далеко не лауреата.

Кстати, из его речи на вручении Нобелевки в последний момент исчезли все упоминания обо мне. И это после всего, что между нами было и не было! Это было сделано явно в отместку за тот скандальный любовный многоугольник: Роман Виктюк, я и ансамбль «Березка». А Ося, я уверена, ревновал меня ко всем, включая маятник Фуко. Но это отдельная история…

Несмотря на нобелевскую вендетту, внимательный читатель все равно найдет мой образ среди его строчек. Ложная гордость долго не позволяла мне открыть свою истинную роль в творчестве Бродского. Но теперь, когда между нами все кончено, я могу откровенно признаться: все его сюжеты, сонеты, запятые и кавычки были навеяны мною! Я как последняя идиотка рассказывала Иосифу разные случаи из своей жизни, а он все это рифмовал! Да я же сама могла передать все тончайшие оттенки моей лорелейной натуры и отхватить Нобелевку! Ведь Оська тогда был всего-навсего литературным подпаском, тяжело толкавшим повозку вдохновения в сторону афористичности. И если бы я, к тому времени уже ставшая зампредом областного бомонда, не направила его судьбу в нужное русло…

– Эксклюзивно расскажите – как?

– Интимно-творческие детали наших отношений можно найти в моем автобиографическом эпосе «Муся + Ося + Плася + Вася +…» (100 000 рублей в твердом переплете плюс 1000 за авторский воздушный поцелуй). Звезда российского мемуаритета, то есть я, в этой сногсшибательной книге превзошла самое себя! Приведу лишь один сенсационный эпизод, проливающий свет на мое место в Искусстве.

В ту пору за мной ухаживал начинающий бомондовец Игорь Г. Пощипывая от волнения тонкие, едва пробивавшиеся погоны, он с жаром говорил о своей страсти к русской словесности и, в частности, ко мне. Стоило же мне упомянуть о заочном романе с Бродским, как новый знакомец сразу выразил готовность протежировать ему в престижном столичном издательстве «Самиздат», где его тетя занимала пост буфетчицы. Взамен Игорь просил добыть рукопись новой книги Бродского «Осенний крик ястреба» и помочь в постижении ее смысла.

Разумеется, я могла убедить его в том, что это всего-навсего невинная лирика. Но интуиция сказала мне: «Муся, не будь дурой! С твоими связями и с его способностями Бродский далеко пойдет». – «Ну и что?» – возразила я ей. Но она не унималась: «Дача в Переделкино, поездка на декаду марийско-кенийской дружбы, заказные стансы ко Дню шахтера – а дальше-то что?» Тут меня и озарило: для полноты биографии поэту мирового класса нужен терновый венец! Когда-нибудь мой Оська выйдет на свободу – с чистой совестью и всемирной славой! Кстати, по жизни он был такой неусидчивый… Напишет пару-тройку стишат, и айда кутить с приятелями. А здесь хочешь не хочешь – сиди и твори. От звонка до звонка.

– Ну, Муся, вы крутая!

– Да! После поездок в Крым и Рим, покупки норкового манто и других актов отчаяния я, наконец, решилась – ради Искусства. По секрету я намекнула Игорю: «ястреб» – это Брежнев, а метафора «осенний крик» подразумевает его скорый конец. Вскоре за Осей пришли книголюбы в штатском. Так я, превозмогая страсть к Бродскому, помогла ему сделать большую карьеру. И никогда, ни-ког-да я даже словом не намекнула Оське об этом, чтобы не стать заложницей его благодарности! Лишь один-единственный раз я коснулась этой темы в балладе, ставшей уже хрестоматийной, – «Пленилась я НКВД со страстью томной и печальной».

– На кого вы переключились после ухода Бродского?

– Не он ушел, а я! Я всегда бросала мужчин первой! Даже до знакомства с ними! Но тогда мне захотелось, чтобы рядом был человек, напоминавший Бродского хотя бы именем. Сталин уже умер, оставался только Иосиф Кобзон. Кстати, в моем жизненном сюжете всегда превалировал лексический элемент. Например, иногда у меня неделями подряд шли только Роберты. А то, бывало, Сергеи, Сергеи, кругом одни Сергеи…

– А как насчет Довлатова?

– Он был от меня без ума! В последний раз мы виделись то ли в Цюрихе, то ли в Нижневартовске. Я выступала с ошеломительным докладом «Фрейдистские мотивы в сказке «Конек-Горбунок». Когда под рукоплескания всего симпозиума я сошла с трибуны, Довлатов положил свою огромную лапу мне на плечо и сказал: «Дай десятку до получки!» Я поняла: это всего лишь эпатажный повод для возобновления наших все еще не начавшихся отношений. Моя рука уже потянулась к платиновой кредит-карте, но замерла на полпути. А вдруг Сержику и впрямь нужна эта десятка? Тогда, ссудив его деньгами, я окажу дурную услугу литературе. Ибо нет для писателя ничего опаснее, чем сытое, безбедное существование, лишающее его стимула к вечному поиску! Так стоит ли расхолаживать небесталанного парня? Я протянула Сергею двадцать копеек. Он круто повернулся и ушел со словами… Эти и другие афористичные сокровища вы найдете в моем сборнике «Червонец для Сережки Довлатова». В той же серии выходят и другие мои шедевры – «Мне скучно без Эдички Лимонова», «Мне скучно без Вовчика Спивакова»…

– Ну, а с женщинами у вас как?

– Они все от меня без ума – Мадонна, Ксюша, Машка Арбатова, Мишелька Обама… Кстати, недавно я вернулась из Гондураса, где получала литературную премию «Золотой серебреник». Там я купила Машке вечерний сарафан из шкуры амазонского дикобраза. И намекнула: будешь в нем выступать – упомяни, мол, что это подарок моей близкой подруги, автора таких-то книжек, даже списочек ей дала… А Машка возьми и напяль этот сарафан на свое огородное пугало. Здрасьте! Ведь мы, таланты, должны держаться вместе!

– Кстати, расскажите о вашей диете.

– Когда я пишу белые стихи, то предпочитаю красное вино. А потом – наоборот. Люблю острые ощущения. Непременный атрибут моего литературного волхвования – заварные пирожные с хлорофосом. Иностранцы, которые приходят на мою творческую кухню, просто балдеют от этого! Ну, где им понять наши духовные запросы…

– А что там за рукопись на вашей письменной кровати?

– Восьмилогия «Корифеи-корефаны». В ней отражены мои трепетные отношения со всей когортой нашей суперэлиты. В частности, с Ростроповичем (или Шендеровичем?). Однажды утром я сказала ему: «Или я, или твоя пиликалка!» Он положил одну руку на мое обнаженное плечо (вот копия синяка), а в другую взял смычок. Так родилось его неповторимое «Адажио Спи-минор».

А чего стоил мой бурный роман с Борисом Березовским, который тогда еще не публиковался под псевдонимом «Б. Акунин»! Я предложила ему гениальный проект: издавать мои книги на долларах. Это сразу привлекло бы миллионы читателей и подняло пошатнувшийся престиж нашей литературы. Но если мужчина не умеет мыслить масштабно – пусть прозябает в своем Лондоне!

– Кстати, о Лондоне: как ваша семейная жизнь?

– А вот об этом давайте не будем.

– Что, такой облом?

– Наоборот, я счастлива, как никогда! Вернее, как всегда. Наконец-то встретила простого нормального мужика, далекого от литературных маргиналий. Но фамилию его до сих пор не знаю: он работает в сверхсекретном «почтовом ящике». Новый муж просил называть его просто «Кирилл-89». Дело в том, что он отчим нового российского супероружия – сероводородной бомбы. Говорят, при взрыве она выделяет такой запах, что не спасают ни противогазы, ни веера. Я все просила его рассказать подробнее, но он только смеется: «Мусенька, особая секретность моей работы не позволяет мне знать, чем именно я занимаюсь…»

Что ж, у меня тоже есть свои маленькие тайны. Хочешь узнать одну из них, а?

– Конечно, дорогая Му…му…о-о…му-ууу!

– Какой поцелуй!!! Я сразу заметила, как ты смотришь на меня! Нет, подожди, я возьму видеокамеру. Мы должны сохранить это для истории… О, и это тоже! Черт, телефон… Говори быстрей, я занята по горло. Кто приезжает? Записываю: Габриэль… Гарсия… Маркес. Ничего, справлюсь со всеми троими. Стоп, у меня же сегодня съемки! «Рэкет и разборки», швейцарско-башкирский сериал по Достоевскому. Сценарий, конечно, мой, безумно новаторский. Я же и режиссер, и исполнительница главной роли. Это процентщица Старухина, юная бизнес-вумен. В финале я отдаюсь Раскольникову под пять процентов годовых. Его играет Мел Гибсон. Хороший актер, хотя и еврей. Вчера мы с ним сняли кучу постельных дублей, но ему все мало. О – слышишь, уже приехал: гудит под окном! Бегу, Мельчонок, бегу! Привет читателям!

Их знали только в пальто
^{Что скрывает досье Овоща?}

Имя генерала Федюкова мало что говорит широкой публике. Еще меньше ей говорит его агентурная кличка Овощ. Хотя именно он зачастую стоял, сидел или лежал за ключевыми событиями эпохи. Генерала и его коллег из Шестого Главного Управления по Недопущению уважительно называли «шестерками».

Эти люди в штатском, под которым всегда были надеты тщательно выглаженные мундиры, а сверху – одинаковые серые пальто, хранят немало тайн. Говорят, в досье Овоща есть сведения о том, что лишь пять любовниц Брежнева были официально утверждены на заседаниях Политбюро, а остальные триста так и оставались в должности и.о. зазнобы. Стань этот вопиющий факт известен в НАТО, враг, несомненно, гораздо раньше понял бы неустойчивость советского режима.

Подлинный факт или сенсация? Чекисты редко допускают утечку такой суперважной информации. Нам повезло: после долгих просьб и ходатайств мы, наконец, получили «добро» на встречу с легендарным генералом Федюковым, в прошлом начальником сверхсекретного Отдела Внутренних Органов Питания.

Но Овощ и сегодня в строю. Когда Джордж Буш-младший у себя в кабинете подавился соленым бубличком, к нему срочно вызвали именно Федюкова. По слухам, он нанес американскому президенту спасительный удар, вышибив у того бублик и пять зубов. Мировая пресса шумела тогда об историческом «апперкоте доброй воли». Буш подарил Овощу гектар своего ранчо за полцены. Но генерал наотрез отказался: «У меня одной картошки пять соток, а еще крыжовник, малина…» Охочие до сенсаций западные газетчики решили, что «малина» – это воровской притон, вроде конспиративной квартиры. Вот смеху-то было! В действительности же генерал живет на скромной служебной даче, вместе со служебными собаками и женой. Туда-то нам сегодня и предстоит попасть.

…Ранним утром люди в камуфляже и лыжных масках сажают нас в электричку без опознавательных знаков. Перед отправлением нам и машинисту плотно завязывают глаза. Ехать приходится довольно долго – в наше купе дважды заходит проводник с чаем и вопросом: «Постель брать будете?»

Наконец нас высаживают на подмосковном полустанке. Рельсы тут же разбирают, электричку поджигают, а машиниста пускают под откос. Даже удалившись от дел, генерал Федюков вынужден соблюдать режим строжайшей секретности. Ведь тайны, некогда доверенные ему, срока давности не имеют…

Потаенная бетонированная тропка приводит нас к скромному трехэтажному домику. Его наличники изукрашены радарами ручной работы: на отдыхе генерал балуется домашними поделками. Звоним в колокольчик правительственной связи. Дверь открывается, из нее выглядывает человек неприметной наружности. (Отсутствие особых примет было главным принципом при подборе «шестерок». Рассказывают, однажды сам генерал вышел на крыльцо по оперативной надобности, и потом его не могли найти трое суток.)

Охранник долго сверяет наши редакционные удостоверения со своим, с телефонным справочником, с картой мира и, наконец, строго кивает:

– Проходите.

Когда мы попадаем в следующее помещение, навстречу поднимается тот же мужчина. Двойник?

– Нет, – улыбается он. – Генерал Федюков, собственной персоной. Мне положен охранник, но, понимаете, хочется сберечь стране деньги, вот я и решил охранять самого себя.

Мы тщательно сверяем его документы с большим словесным портретом маслом на стене. Внизу подпись: «Награда за голову советского шпиона Овощ – миллион дойчемарок!» Мысленно пересчитываем по нынешнему курсу, минус комиссионные, налоги… Да-а, ценный человечище… Начинаем дружескую беседу. Вернее, говорим мы, а Федюков молчит. Но в этом молчании столько сопричастности, дружеского тепла!

Взгляд генерала постепенно становится открытым, расправляются морщинки, шрамы, синяки, ссадины. Мы уже знаем: каждое утро он проводит тренировочный бой с воображаемым противником. Если тот почему-либо не является, Федюков сражается сам с собой. И уж тут пощады не жди!

Во всем чувствуется старая чекистская закваска – в ежеминутном уханье совы за окном (хотя, казалось бы, откуда днем сова?), в еле слышном попискивании «жучков», которыми нашпигован кабинет генерала, да и он сам, в содержании его домашней библиотеки. Среди томов с протоколами допросов, добротно переплетенных в кожу допрашиваемых, есть и уникальные раритеты. Вот, например, собственноручное письмо Татьяны с показаниями на помещика-мироеда Онегина (копия – Его Превосходительству И. Х. Бенкендорфу). Рядом – вторая книга «Мертвых душ», спасенная из горящего камина Гоголя попечительством флигель-истопника фон Клюге. Далее – рукописи советских писателей, своевременно изъятые вместе с авторами, чтобы сохранить их для Истории.

На Овоще пижамные брюки с лампасами, скромные носки в тон галстукам. Один табельный, повседневный, другой яркий, шелковый, с вышивкой «Завязывай!». История его такова. Однажды нашим разведчикам стало известно: в Москву с тайным визитом готовится нагрянуть новый президент США. Перед «шестерками» поставили задачу: достойно встретить незваного гостя и выяснить его имя-отчество, место предыдущей работы, прописку и т. д.

– Трое суток пили мы с американскими охранниками, – вспоминает генерал (тогда еще майор) Федюков (тогда еще Пиндюрин). – Наконец, цэрэушники раскололись: мол, ихнего президента звать Рональд Рейган, по профессии он киноактер, вроде Армена Джигарханяна, проживает в каком-то белом доме. Отчество Рейгана уточнить так и не удалось: водка кончилась. Но товарищ Андропов остался доволен и наградил меня этим почетным галстуком. Долго я гадал, к чему там надпись «Завязывай!», пока Даша не скумекала: хватит, мол, пить. Поначалу мне обидно стало: я ж бухал не для своего удовольствия – в интересах державы! Потом осознал ошибку и завязал навсегда. Но если Родина прикажет…

Рука генерала невольно тянется к кобуре с походным стаканом. Супруга мягко кладет мужу ладонь на плечо и ласково выворачивает его за спину. Они понимают друг друга с полукрика: как-никак, вместе уже почти полвека (с учетом выслуги лет).

Познакомились, когда Гоша был еще курсантом спецучилища, а Даша – подавальщицей в столовой. Федюкову поручили оперативную разработку Даши на предмет ее связи с секонд-хендской разведкой. Много дней и ночей потратил он, чтобы завоевать доверие девушки. Даша, в свою очередь, тоже присматривалась к симпатичному курсанту, которого подозревали в контактах с ниагарской сигуранцей. Это неподдельное внимание друг к другу супруги пронесли через годы и расстояния.

– Что есть в печи – на стол мечи! – шутит генерал. Дарья Петровна споро вынимает из микроволновой печки, сложенной руками мужа, стопку поджаристых блинов и один за другим кидает их на стол. Генерал простреливает блины на лету – точно в десятку! Супруга замазывает пробоины черной икрой и с поклоном подает гостям.

Генерал немножко ревнует жену, но виду не подает. Только поигрывает желваками да норовит шутливо пырнуть свою ненаглядную финкой. Вот она, любовь на всю жизнь! У них двое, а то и четверо детей – еще не пришло время открыть эти цифры. Ребята идут по родительским стопам. Во время прогулок те порой замечают шаловливый лучик лазерного прицела. Ах, молодость, молодость…

Наш разговор тянется далеко за полночь. Понемногу открываются сверхсекретные страницы истории, которые так важны нам, журналистам. Оказывается, после выхода на пенсию Ельцин снова ушел в запой. Несколько недель подряд он запоем читал Гейне. Врачи, которых приводил Федюков, испробовали множество средств, но вывести Бориса Николаевича из этого состояния так и не удалось. Более того, теперь Овощ и сам иногда ловит себя на том, что тихонько напевает: «Горные вершины спят во тьме ночной…» Придется, видимо, сходить к невропатологу.

– Кто же из чекистов был лучше всех? – пытаем мы генерала. Он задумывается на минуту, час, день… И, наконец, произносит:

– Все они хороши!

Но мы не отстаем:

– Товарищ генерал, давайте начистоту!

Это для чекиста самое трудное. Мышцы Овоща напрягаются до предела, пот заливает глаза. Но вот он дает знак, и мы вынимаем из его рта кляп, заботливо сшитый Дарьей Петровной:

– Пишите: Берия! Вот говорят «палач, убийца»! А кто из нас без недостатков?! Зато как при нем народу жилось! Лаврентий Палыч опасался, что его отравят, поэтому каждое блюдо заставлял пробовать трех наших сотрудников и еще человек тридцать прохожих. Наедались – во! А сам Берия подберет, что у кого в тарелке осталось, быстренько съест и побежит по делам. Знали бы, что Хрущев пустит его в расход, такого бы сала подложили Никитке – дня бы не прожил! Кстати, Даша, у нас еще осталось то сало? Угостила бы хлопцев, а то видишь, какие они усталые. Аргентинцам скормили? Видите, что делается: исторические реликвии уплывают за границу. Так всю Россию по кусочкам и продадут!

Наконец мы подходим к главному вопросу нашей беседы:

– Товарищ генерал, а как вам Путин?

Овощ надолго задумывается и наконец отвечает:

– Слышал эту фамилию, но где – не помню, хоть убейте!

Хочется, конечно, поймать Федюкова на слове. Но старина Овощ еще пригодится нашей стране.

На прощанье генерал показывает нам свою гордость: пять соток картошки, крыжовник, малину. При приближении хозяина огородное пугало, одетое в старое серое пальто, четко берет под козырек.

– Смена растет… – растроганно произносит Овощ, незаметно смахивая твердую мужскую слезу. У нас в видеокамере что-то заело, и мы просим его повторить эпизод.

– Смена растет… смена растет… смена растет… – бубнит генерал, пока Даша легонько не ударяет его по боковой стенке. Потом они стоят, обнявшись, и долго-долго машут нам вслед. А мы машем им в ответ. И, намахавшись до седьмого пота, идем к знакомому полустанку.

Парни в камуфляже споро укладывают рельсы для нашей спецэлектрички. Мы объясняем им, что доберемся домой на своих двоих. И действительно, в соседнем пруду уже всплыли две подводные лодки. Это новые быстроходные суда для залпового слива компромата. Сегодня они получат боевое крещение.

По старинной примете, бросаем за борт ручную гранату. Хорошо бы когда-нибудь вернуться сюда еще раз – с ротой спецназа и танками, чтобы узнать все секреты старого Овоща… А пока в памяти навсегда останется этот морозный день, стальная улыбка бывалого чекиста и его верной половины.