Текст книги "Хранитель понятий"

А вскоре наметился и сам. Вензель перенес ноги за порог, прошаркал до плетенки, скрипя коленями, осел в нее, очень довольный произведенным шухером. Гнида.

Первым опомнился Палец.

– Товарищ генерал, – подскочив, он даже пристукнул каблуками, – разрешите продолжать?!

Ах вот оно как, фыркнул жмурящийся от самодовольства Вензель, козлики и дальше канают под мусоров, разрубают клиента на «помощи следствию». Это кто ж из них такой умный, что дотумкал? Ведь и вправду, эрмитажник, чахлый и сырой, как фиалка, начни жилы рвать – скопытится без толку от ишемичного приступа.

– Продолжайте, – распорядился «генерал» Вензель.

Ледогостер в открывшуюся для вноса кресла-качалки дверь разглядел длинный больнично-белый коридор и туго набитый мешок, прислоненный к стене. Ясности, куда он попал, увиденное не внесло. Объявился генерал, похожий на известную скульптуру Вольтера. У Ивана Кирилловича малость отлегло. Старый человек, почти из его поколения, не бандит, по крайней мере. Что-то дряхленький для действующего генерала, так ведь, может, новых толковых не хватает. Или связи у него такие червонные, что не спихнешь на пенсию раньше смерти.

– А почему мы здесь? – осмелел Иван Кириллович. В чем-чем, а в том, что перед ним генерал, Ледогостер не сомневался. Даже по властному взгляду определяется.

– Где здесь? – стал вдруг грубым славянин, хотя обращался Ледогостер к старшему по званию.

– Ну как, – растерялся работник музейного архива, – Вот… Среди советских экспонатов… Что это за место?

– Вопросы будем задавать мы, – отрезал «генерал». Вензель. – В свое время все узнаете. Рассказывайте, или вы хотите, чтобы вас отвезли на Литейный? После этого, уверяю, на работе вам уже будет не восстановиться.

– Я расскажу, – торопливо заверил Иван Кириллович, покорный, как пони. – Зачем мне скрывать? Тот человек… Кстати, я наконец нашел нужный образ – очень похож на персонажей Гойи, вы меня понимаете? Так вот тот человек интересовался «Журналами учета движения музейных ценностей» с шестидесятого по восемьдесят пятый год…

* * *

Все произошло нестерпимо быстро. Пять секунд назад Шатл по указке Сергея заслал двух пацанов изъять из музейных архивов учетную книгу с длинным названием, и вот он уже вне квартиры.

Кнопка лифта пылала красной занятостью, гудела уползающая кабинка. Шатл засадил кулаком в створку, отправив вниз и вверх по шахте гневное содрогание металла, и помчал по ступеням.

Язычок кроссовки, в которую торопливо, не глядя, пихнули босую ступню, загнулся и пугал пальцы мозолью. Шатлу было нассать на язычок. Вот на что не нассать, так это на проникающие даже в подъезд сволочные гудки, на прерывистые, муторные завывания, чередующиеся с протяжным, вытягивающим жилы воем. Система «Алабама» с охрененными наворотами. Вытянула на четыреста баксовых. И чего? А то, что положили на «Алабаму» с прибором посередь белого дня.

Шатл сигал через пять ступеней, перепрыгивал с середины одного лестничного марша на другой.

Мозг продолжал развивать картинку, срисованную глазами с балкона, куда Шатл выскочил, едва взвыло: какое-то угребище в куртке, начхав на запилы сигнализации, ковыряло его, Шатла, любимую тачку. Но шустрику еще предстояло перекусить цепи на педалях, свинтить противоугон с руля, разобраться с проводкой. Успею!

Откуда взялся урод, что не знает его «бээмвуху»? Наширявшийся долбаный гастролер из какого-нибудь Тихвина? Может, цыган или хохол? На втором этаже Шатл перестал фиксировать электронные вопли. Значит, гнида отрубил сирену. И Шатл припустил еще сильнее, рискуя переломаться в хлам на вонючей лестнице.

У кодового замка, как всегда, заело задвижку. Провозюкаешься лишние секунды. Шатл нагнулся ниже, потом присел на корточки и все для одного – чтобы разглядеть, в чем там дело. Гадюшный замок совсем накрылся, не поддается. Куплю им, на фиг, новую навороченную дверь, посажу рядом ветерана, чтоб заставлял закрывать за собой мягко, ласково, нежно! И если хоть кто-то… урою!

Шатл обернулся, но поздно. Осадили его по кумполу крепко, от души, с удалого размаху. Развел Волчок проштампованного в Шрамовой кодле номером ноль-ноль-два Шатла, как пацана. Не стал курочить наружную антенну, чтоб телек заглох. Не стал устраивать по гастрономам беконовый кризис. Но таки надыбал беспроигрышный ход, как выманить из наглухо запертой квартиры.

* * *

Вензель, не прощаясь, погреб по коридору. Трость он ставил с такой подлой грацией, что пялящимся в старческую спину Харчо и Пальцу было предельно ясно – старый хрыч издевается по полной схеме. Только никак нельзя было нафаршировать дряхлое туловище маслинами, потому что тогда наступят верные кранты Пальцу и Харчо.

И два далеко не последних в Питере братана кинулись за старцем наперегонки, будто адъютанты его превосходительства.

– А нам-то теперь что делать?

– Вензель, почему последние слова не говоришь?

– А на кой? – наслаждаясь раскладом, продолжал коцать тростью коридор старикашка. – Вы втихаря от остальной братвы рискнули сыграть в лотерею. Теперь только сход может решить, правильно вы по жизни рулили или в липовую рощу забурились?

Палец прикинул, какое наслаждение он отгреб бы, если б придушил гада собственными руками. И аж голова от предвкушения закружилась, будто от первого косяка. Но последний мост взрывать нельзя ни в коем разе, пока есть заноза надежды,

– А может, не надо сход созывать, э? – робко блеял Харчо, держась на полкорпуса сзади. Его глаза мигали тусклым желтым светом, будто семафоры на самом чадном, угарном и пыльном перекрестке.

– Посторонись! – весело гавкнул, типа под вокзального грузчика, волокущий на горбу знаменитое кресло Пятак. Он из всех сил гордился своим боссом.

– Минуточку, – притормозил двумя пальцами за рукав Пятака Вензель. – Ты сейчас куда?

– В машину, – бодро отрапортовал Пятак.

– Ответ неправильный! – И старец звезданул тростью по голени Пятака.

Когда тот, охнув, сначала бережно опустил кресло, а только потом схватился за ушибленную кость, Вензель потрепал его по щеке.

– Ты сейчас не в машину двигаешь, а принимаешь подарок. Очень ты, чисто по жизни, понравился Пальцу. И за это он решил премировать тебя этой пельменной фабрикой. Ведь верно я толкую? – Вензель перекинул зенки на проглотившего челюсть Пальца.

Палец всеми фибрами души не возражал.

– Ваше счастье, соколики, – заскрипел дальше голос старика, – что музейная тля искренним ответом порадовала дедушку. Теперь и ваш черед рассказать, что я опоздал услышать? Что за ксивами вы его шугали?

– Мы только начали его колоть, да? – показал халявную «корку» хачик.

– Всей и подсказки от этой тли, что Шрам почему-то запал на буквари по семьдесят девятому – восьмидесятому годам, – достал свою паленку славянин.

– Правильно, – покривил душой Вензель. – Выходит, именно после Олимпиады прекратили чинуши ныкать наше культурное достояние. – Вензель не стал просвещать молодежь, что хоть и похожа искомая дата, но малость другая, ведь эти оба – Палец с Харчо – пока были выгодны ему живыми. То есть слепыми кутенками. А сам-то он сразу прозвонил, что вопрос упирается не в хухры-мухры и Олимпиаду-80, а в свадьбу дочери Григория Романова. И спрятал между делом собранные фальшаковые ксивы в карман.

– Так что нам дальше делать? – ждал приговора Харчо.

– А дальше… – Вензель решил не гнуть крепче палку, вдруг коллеги сдуру и от безысходности психанут. – Вместе в проблемке поковыряемся. Мне надо, чтобы вы, соколики, прикинули на карандаш всех козырных людей по городу. Не тех, кто ленточки на открытиях Ледовых дворцов пилит, а тех, кто в тени РЕШАЕТ. А потом мы вместе над списком в «Угадай мелодию» поиграем и по календарям даты сопоставим.

– Бу сделано! – в один голос кивнули братаны.

На то, что его перебили, Вензель отреагировал взглядом с отеческой укоризной:

– Ведь что в этих списках сильное? Не конкретный убойный компромат на конкретных визирей. Списки в авторитете, пока их никто не щупал мослами, До тех пор списков все боятся. Один ссыт – вдруг тесть замазан, а я женился на этой мымре, и случись аврал, мне не отмыться. Другой подозревает, что его давно почивший дедушка руки испачкал, а фамилия-то одна…

– А сход? – Харчо не стал таить, чего дрейфит пуще всего.

– Я решил, что покеда нам не с чем перед обществом выступать. Понятно, списки должны быть общими. – Здесь Вензель хмыкнул как-то уж чересчур ехидно. – Но сперва мы тему всерьез прокачаем, чтоб случайно порожняки перед сходом не прогнать. Так что «Прогноз погоды на завтра удоштетворительный».

И Палец с Харчо сразу повеселели, будто негры на баскетбольной площадке. И ведь в натуре искренне возлюбили ближнего Вензеля. Того доброго дедушку Вензеля, который зла не держит и даже намекает, что не прочь с хлопцами в доле ершей попотрошить. И каждому зазудело сделать для старика что-нибудь приятное.

– Тебе этот дуст музейный еще нужен? – заискивающе улыбнулся Палец. На конфискованную фабрику предпочел наплевать и забыть.

– Конечно нужен. У нас теперь пельменная фабрика, – напомнил патриарх. – И я должен заботиться о прибыли. Будешь передавать дела, шепни Пятаку, чтоб он этого селезня на пельмешки с «бараниной» пустил. Без костей в нем пятьдесят кило мяса – пятьсот кило пельменей – пятнадцать тысяч рубликов по отпускной цене, – проявил старик недюжинные математические способности. Тем более что арифметику слепил мимоходом. На самом деле его мозги мозолило то, что гаврики никак не ойкнули на Шрамов пароль «Прогноз погоды на завтра…».

Али это не их хвост за Шрамовым полковником ноль-ноль-три волочился? Или только наружно хочувсезнайки начальника СИЗО провожали, и «жучками», как елку, не обвешивали?

– Шутишь, да? – осклабился Харчо.

– Увы, Харчо, чем старше, тем шучу все реже. Что-то с юмором моим стало, бьют проблемы по щекам впалым. Кстати, хорошо, что о себе напомнил. Там в каптерке мой пацан Факир твоих бедуинов на прицеле держит. Пойди и скажи ему, что за добрую службу ты от чистого сердца отрываешь ему казиношку «Пьер». Парню будет приятно.

А Харчо наивный думал, что за так отмажется. Все-таки большая гнида этот Вензель.

– Кстати, кто из вас пасет начальника СИЗО «Углы»?

Палец с Харчо так искренно и невинно переглянулись, что Вензель не поверил им еще шибче.

– Вы, герои, не слишком на Шрама налегайте. Пусть и сам роет тему. Не надо мешать. Приструнить его мы всегда успеем, – учил Вензель.

Тот самый Вензель, в закромах которого уже прел командир Шрамового отряда быстрого реагирования Шатл; тот самый Вензель, который только свалит с глаз Пальца и Харчо, отрядит верных пацанов в Эрмитаж перерыть архивы. Этот самый Вензель, кроме перечисленных, заготовил для Шрама еще столько сюрпризов, что Макиавелли бы позавидовал.

Глава восьмая
ВОЛШЕБНИК ИЗ УЮТНОГО ГОРОДА

 
Сколько, слухов наши уши поражает.
Сколько сплетен разъедает, словно моль.
Вот ходят слухи, будто все подорожает,
Абсолютно. А особенно штаны и алкоголь.
 

Зал небольшого кафе «Омнибус» сотрясала лихая разбойничья песня:

 
«Горько!» – кричал бесстыжий рыжий кот.
«Горько!» – орал подвыпивший народ.
«Горько!» – гудела улица вокруг.
 

И нестройный хор мужских голосов, подхватив, помог певцу заложить уши гостей последней строчкой припева:

 
А у меня под боком гибнет лучший друг!
 

В затихающее гудение гитарной струны, в звон бокалов и надсадные вопли «Горько!» вошло новое лицо. В комплекте с нереально огромным букетом роз цвета невинности и волнующе большой коробкой, перехваченной ленточкой с бантиком. Первой лицо засекла одноклассница невесты Валентина.

– Глянь, Люся! – Валентина пихнула локтем свою незамужнюю соседку и подругу по жизни, канающую под Кристину Орбакайте. – Вот тебе на закусь. Один и без кольца. Костюмчик, я тебе скажу, неслабый. И ботинки размером в мою зарплату. И сам ничего, не кривой и не малахольный. Работай, Люся! – Валькин муж сейчас запихивал в утробу оливье, и многого себе на свадьбе одноклассница невесты позволить не могла. К сожалению.

– А вот и опоздавший! – хищно обрадовался круглый невысокий гражданин. По беззаветной трезвости, преувеличенной веселости при равнодушных глазах и концертной «бабочке» в нем нетрудно было угадать тамаду. – Так, бокал ему, бокал! Не садимся, не садимся! Тост, милейший, тост!

У стаптывающего снег с ботинок новичка отняли коробку и всучили взамен с горкой наполненный водкой бокал. Новичок был похож на английского лорда, заблудившегося в Гарлеме.

– Кто это? – шепотом спросил невестин папаша у благоверной. – Никак племяш Цибуленко из Кривого Рога?

– Не он, тот в Австралию на заработки подался. Ихний кто-то. Наверняка не звали, а приперся. – Супруге выбор дочери категорически не нравился, а значит, автоматом не мог понравиться никто из новых, навязанных родственничков.

– Ихний кто-то. Наши не опаздывают, – в этот же самый момент отвечал батя жениха своей половине.

– Дорогие молодожены! Уважаемые гости! – приподнято начал опоздавший. – Нет ничего важнее семьи. Она – опора, она – подмога. Когда в семье лад, то и остальное складывается. Но все ли понимают такую простую, веками проверенную истину? К несчастью, не придают этому должного внимания люди, от которых зависит наше с вами благополучие. Я говорю о людях, облеченных властью. Ведь без заботы государства о семье, нелегко приходится молодым в созидании семейного благополучия, особенно на первых порах. Меня зовут Сергей Владимирович Шрамов. Я пришел поздравить вас не только как кандидат в депутаты по муниципальному округу, но и как человек, которого натурально волнуют проблемы семьи и брака. Позвольте от всего сердца вручить вам скромный депутатский подарок!

Чуть не проблевавшись от собственной речи, Шрам поставил на стол приговоренный в один прием бокал и пошел вдоль завистливых, заинтересованных, а также ненавидящих взглядов (донесся злой пенсионерский шепот: «Расплодилось вас, тараканья, на нашу голову»). Все в русле времени и политтехнологий. Добыча голосов. Правда, кандидат Шрамов позабыл сказать, к какому конкретно округу он приписан. Вот бы все удивились.

Шрам вручил цветы, еще раз поздравил, набрал побольше воздуха и на весь зал гаркнул:

– Горько!

Пьяные гости, как исправные роботы, поддержали клич. Жениха, начавшего бормотать заплетающимся языком слова благодарности, перебили. Невеста, румяная и довольная, всосалась в законные мужнины губы.

– Садитесь, товарищ депутат, – отодвинула стул рядышком с собой «Кристина Орбакайте».

– Меня Люся зовут, – сообщила она, когда Сергей к ней присоседился.

«На Орбакайте похожа. Или все сделала, чтобы стать похожей. А когда я еще до настоящей Кристины доберусь». За кандидатом Шрамовым принялись ухаживать с двух сторон. Люся «Орбакайте» и мадам в возрасте. В глазах последней Шрам разглядел подготовленную к выстрелу просьбу – конечно, чего-нибудь по жилью или по трудоустройству. Миг – и выданная ему тарелка опасно переполнилась студнями, бутербродами и салатами. Подсунули на выбор рюмку водки и фужер с шампанским.

И Сергей почувствовал, что попал в собственную юность и можно расслабить плечи и перестать ожидать коварного нападения из-за угла. Очень ему глянулись бухающие простые сердечные опухшие лица. Из предложенного Сергей патриотично предпочел водку.

Пока головы кивали над тарелками, тамада делал праздник. Шутил безумно искрометно, типа:

– Только что пришла телеграмма-молния из Москвы. Читаю. «Дорогие, Марина и Кирилл! Доложили, одобряю, мысленно с вами. Приехать не могу, дела держат. Буду на золотой. Подпись – Вова Путин».

А потом устроил зажигательный аукцион. Предлагал купить сувенир – якобы трусы жениха, семейные, в крупный горошек. Цена с полтинника перевалила за рублевый стольник, и по публике делалось ясно, что потолок – сто пятьдесят. «Купить, что ли? – умиленно подумал Шрам. – Вензелю подарю». Но не стал выеживаться. Ведь не ради нескольких задрипанных бюллетеней он сюда приперся.

– Трудная у вас работа? – участливо спрашивала слева Люся «Орбакайте».

– Без базара! Все для народа, да для народа, – отвечал ей Шрам, сидящий за столом гордо, как ковбой на лошади. Он натурально балдел от происходящего вокруг. И натурально завидовал черной завистью. Ведь хоть на перо ставь, он не смог бы чистосердечно хохотать над шутками тамады, а эти простые люди – могли.

– О личной жизни, наверное, подумать некогда? – вздыхала Люся.

– А скажите, у вас есть избирательный штаб? Я слышала, для работы на выборах набирают людей, – напирала с другой стороны мадам в возрасте.

– Мне еще только предстоит стать депутатом, – отвечал Сергей, честно глядя в глаза Люси. – Но если народ, так сказать, доверит, то я собираюсь в своей работе первоочередное внимание уделять именно вопросам семьи, материнства и жилищным проблемам молодых супружеских пар.

Тамада под прибаутки продал последнюю из вещей – пластмассового ежа, якобы любимого ежа невестиного детства, и вновь заиграла музыка.

– Можно вас на танец, товарищ слуга народа? – на Шрама выжидательно смотрела – как мог подумать человек с испорченным зрением – Кристина Орбакайте.

– Можно, – щедро улыбнулся кандидат по неближнему округу. – Но попозже. Дела. Считайте, танец за мной, девушка.

Очень вольготно чувствовав себя в «Омнибусе» Сергей, будто вернулись годы, когда всех вещей у Шрама было: брюкй-клеш, электробритва «Харьков» да финка на кармане. Теперь он понял, что потерял, когда перестал ездить в трамваях. Шрам подвалил к лабуху, похожему на солиста смутно-ностальгической группы «Земляне». Так и тянуло заказать «И снится нам не рокот факодрома, не эта ледяная сирота…» Но Сергей затребовал, вложив служаке муз в рубашечный карман зеленые бумажки, несколько другое:

– Играй подряд три мелодии. Два энергичных танца и один лирический.

И переместился к тамаде, пережидающему поцелуйный всплеск в торце стола.

– Хотелось бы вас на пару слов. Они пока потанцуют.

– Только на одну минуточку. – Распорядитель стола важно кивнул. Он был весь такой занятой-занятой.

И с выпадающей из образа готовностью направился за Сергеем. Шрам довел тамаду до стойки бара и облокотился на полированное локтями дерево. Бар на сегодняшний вечер был освобожден от бутылок, стаканов и бармена,

– Внимательно вас слушаю, – почтительно произнес распорядитель праздника. И стал в позу бегуна перед стартом. Только музон заглохнет, весельчак уже будет на боевом посту.

– Как ваше имя-отчество? – Ясен блин, Сергей знал позывные тамады, но человек от власти не должен снисходить до того, чтобы заранее выучивать погоняло какой-то мелкой сошки – снижает фасон.

– Валентин Ростиславович Твердышев.

– Да, да, мне говорили о вас. – Сергей решил всю беседу сиропить в горле добродушную барскую снисходительность. – А знаете, рано вы свалили из большого спорта. Сейчас можно найти себя не только на свадебных банкетах.

Сергей отметил, что затейник неплохо сохранился для своих «под семьдесят». Упитанный, бодренький живчик. Видимо, без больших нервов складывалось его гулялово по жизни. Вот они – простые прелести честной жизни, а Шраму такие радости не по карману.

– Я… э-э… Сергей Владимирович, правильно? На пенсию вышел. А работать продолжаю, потому как от призвания спасу нет. – Тамада высказался осторожно, чтобы нечаянно не вспугнуть синюю птицу, если это синяя птица. – Ведь я настолько опытен, что через упаковку по запаху угадываю, кто какой подарок принес.

Подружки стали подбивать невесту метнуть букет через спину. Кто поймает – следующей замуж угодит. Тамада отлучился убедить невесту не делать рисковых глупостей. Еще кому-нибудь шипом розы в глаз засандалит.

– Ну, ну, ну, не прибедняйтесь! – Шрам по-генеральски похлопал по плечу как бы невзначай вернувшегося Твердышева. – Люди в вашем возрасте страной верховодят. А вы зарываете себя. Молодежь-то прет сплошь недоученная, школы-то нет. Я слышал, у вас послужной список прямо високосный? Как-никак на самой романовской свадьбе распоряжались. Отсев тогда, наверное, был – ого-го?!

Глаза тамады заволокла сладкая поволока ностальгии, всплыли изнутри картинки хрущевско-брежневского рая. Если до этого массовик корчил махровую занятость и для набивания цены даже готов был взбрыкнуть, типа, для меня кандидаты – не указ, я – художник, я с Богом напрямую общаюсь, то тут купился с концами.

– Не то слово! – прорвало тамаду. – Удостоиться мог специалист только высочайшего профессионализма. Вы ж должны понимать, что Романов тогда в преемниках у самого Леонида Ильича ходил! Выдавать замуж дочь он мог доверить только лучшему из лучших!

«Правда, половину конкурентов отшили сразу, – подумалось Шраму. – Романов был чуть повыше лилипута. Так что лишний раз раздражать Хозяина верзилой-тамадой никто бы не борзанул».

– Например, я, – бахвалился живчик, – в те годы считался спецом номер один. И даже женить чрезвычайного посла…

Сергей вовремя убрал ногу, иначе бы но ней проплясал отвязавшийся тип в заляпанной вином рубашке. Тип вбивал каблуки в паркет под заказанную Шрамом музыку, как костыли в шпалу вгонял. Типа, товарищ жениха по работе. Эх, а когда Сергей в последний раз так одухотворенно плясал? Не меньше, чем десяток апрелей назад.

– Давай посмотрим, чего приволок депутат, Марши, а, Мариш? – ныла за столом свидетельница, специально из-за этого не пошедшая плясать.

– Смотри, – сдалась невеста, которой и самой было страсть как любопытно.

Свидетельница присела возле шрамовской коробки; оторвала к чертям ленточный бантик и вспорола ногтем цветастую обертку. Показалась картонная тара с разъяснительными картинками и иностранными надписями.

– Пылесос! «Сони»! Просто так отвалил! – поразилась свидетельница. – Во жируют, гады, распендрить через кучу всю эту депутатскую сволочь!

Сквозь гам Сергей услышал писк свидетельницы и чуть не залился простым искренним смехом. Он почти любил и свидетельницу, и надутую тещу, и всех, всех, всех вокруг.

– Много народа было? – Сергей отхлебнул сока, оказавшегося яблочным. Некая заботливая милашка поднесла Сергею и тамаде по стакану от чистого сердца. А разве в нынешнем мире Шрама такое могло бы произойти? Понятно, ему бы поднесли хоть цистерну сока, только моргни глазом. Но ведь сделали бы это без души, по обязанности. И пить поднесенный в другом мире сок он еще бы трижды подумал, мало ли что могли сыпануть в бокальчик?

– У Романова? Четыреста человек одних гостей. И, наверное, столько же охраны. Плюс обслуга. Поваров взяли из «Астории», в то время их кухня считалась самой лучшей. При выносе с кухни блюда пробовали специально обученные люди из КГБ. Можно посчитать и артистов, которых отобрали на свадьбу. Артисты были сплошь ленинградские, чтобы показать московским делегатам, мол, и сами с усами без ваших выскочек. Программу', конечно, составили по канонам тех времен: сначала оперы с балетами, потом хохмачи и эстрадные певцы с ансамблями. Но я вам признаюсь, программу до конца не доработали. Знаете, как бывает: выпили-добавили, слушать неинтересно, самим шевелиться охота. Григорий Васильевич подозвал меня. «Хватит, – говорит, – муры, не в театрах, и чтоб тосты не длиннее, чем ссышь». А люди-то сплошь большие. Говорю, к примеру, сейчас вы выступаете, товарищ генерал, но дядя Гриша покороче просил. А генерал наклюкался уже так, что впору санитаров звать. Да я, говорит, тебя с Гришей твоим…

А теще кусок в горло не лез. Во-первых, тетя Рая подарила набор вилок и ножей, чего на свадьбу ни в коем случае дарить нельзя! Во-вторых, первым на ковер в загсе наступил жених, то есть выходит, что в семье главенствовать станет он. И в третьих, НУ НЕ НРАВИЛСЯ ей Кирилл!

– …Да, то была Свадьба, молодой человек. – Тамада проводил глазами ударника танцевального фронта. – Видно, на таких уж не бывать мне до конца дней. Хотя я, например, выдавал замуж трех дочек прежнего директора Кировского завода, женил президента аукциона «Заготпушнина» и чрезвычайного посла республики Зимбабве…

– А посуда, верняк, была из Эрмитажа? – Наведя на цель, Шрам корректировал полет, чтобы не бросало в стороны. – Не врут народные предания?

– Да-а-а! Это я вам скажу – производит, – почмокал губами тамада, – да-а-а… Казалось бы, посуда, что посуда?! А вот же и нет! Серебряные чаши с фруктами, вилки с длинными зубцами, хрустальные салатницы в затейливых узорах… Что еще? Рюмки с царским орлом, фарфоровые тарелки со сценками из пастушечьей жизни. Графины в золотой оплетке, соусники в виде журавлей. Знаете, среди стен дворца… Будто попал на ассамблею петровских времен.

«Только хари над скатертями советские, чмошные», – смолчал, широ лыбясь, Шрам.

– В петровские времена обряды совсем другие были. Зря мы похерили венчание. Надумаете жениться, я вам такое венчание устрою, пальчики оближете.

Сергей понимал, что тамада Твердышев сейчас начнет расползаться мыслью по памятным фрагментам: как тот-то, нажравшись, расхерачил антикварный кувшин, а этот смешную штуку отчебучил… Любопытно, конечно, но Шрам все-таки вор, а не историк. Ему от тамады чисто конкретная фишка нужна.

– А как выглядел банкет? Я себе представлю Таврический дворец. Как столы стояли? Где сидел сам Романов?

– От советских шаблонов нигде не отходили. Народ в зале, руководство в президиуме. Длинный, отдаленный от прочих стол для молодоженов и избранных гостей. Перпендикулярами к нему расставлены столы для сошек помельче, то есть для основной массы. А вот на свадьбе чрезвычайного посла республики Зимбабве вожди племен собирались принести ритуальную жертву…

– Избранных много набралось?

– У Романова? Сорок шесть человек.

– Точность – как в аптеке?

– Ну так я же – свадебный ас. – Валентин Ростиславович понизил голос до ступени заговорщицкого шепота: – Я, например, научился предугадывать, как долго продержится та или иная пара. – Тамада посмотрел на молодоженов, словно до того не имел возможности познакомиться. – Через год он начнет пить, и брак пойдет наперекосяк. Но с изменами и скандалами протянут семь – десять лет. – Тамада прервался вместе с замолчавшей музыкой, кашлем прочистил горло, поправил «бабочку». – Вы уж извините, Сергей Владимирович, надо поработать.

Шрам великодушно кивнул, мол, дозволяю. Массовик куда-то укатился, а Сергей направился к столу. Он не собирался глупо торчать сбоку припека, как неродной. Он собирался черпать кайф большой ложкой.

В это время отяжелевшая головой теща допрашивала какую-то седьмую воду на киселе, через сколько дней молодые разженятся, если не помыть полы в квартире после проводов в загс[12]12
  Реальная народная свадебная примета.


[Закрыть]?

– А вы Невзорова близко видели? – жарко дышала с одного бока Люся «Орбакайте».

– А правда каждому депутату выделяется миллион рублей, которые он может тратить на что посчитает нужным для города? – напирала дама сбоку.

– Невзоров? Это который на конюшне служит?

И тут у Шрама сработала внутренняя сигналка. Так-перетак, недобрым повеяло от трех кучкующихся в углу мужиков. Такие вещи Сергей просекал в момент. Против кого собралась дружить чудо-тройка, пока было не ясно.

Снова Сергей и тамада Твердышев сошлись у стойки бара. Массовик сразу зашептал на ухо Шраму:

– Я вижу, вы здесь надумали задержаться. – Тамада кивнул на «Кристину»-Люсю. – Позволю дать вам совет. У каждой свадьбы есть своя логика. Я ее чувствую с момента рассадки. Например, скажу вам точно, что сегодня будет драка. Согласно договору, я работаю до девяти, до этого времени я уж как-нибудь их удержу. А вам не советую засиживаться дольше.

– Очень интересно, – зевнул Шрам. – Значит, вы помните, сколько тузов бухало за столом дяди Гриши? Кто конкретно терся рядом с дядей Гришей?

Как Шрам и ожидал, в этом месте тамада Твердышев заерзал. Сработала чекистская накачка.

– Вы чересчур интересуетесь этой свадьбой… Зачем вам это, Сергей Владимирович, если не секрет? Дело-то давнее…

– У меня к вам деловое предложение, Валентин Ростиславович. Наша партия, – «партию» Шрам приплел для весомости, – снимает фильм. Сейчас приходится изобретать новые формы. Лобовые агитки уже не фурычат. С фильмом расчет на ностальгию по советским временам. Знаете, без зюгановщины, без надрыва про демократов, которые продали Россию. В духе «Старых песен о главном». Короче, фильм про Ленинград времен Романова. Свадьба – ключевой момент фильма. Вот вы не правы, дело-то не такое уж давнее, поэтому я хочу знать, кто был, кто не был. Чтобы, – Шрам торжественно понизил голос, – вы же должны врубаться, чтобы никого из нынешних не задеть. Если какой-нибудь, например, э-э… скажем Сидоров и не гудел на той свадьбе, то мог быть его родственник. А пред… претензии выкатит сам Сидоров из Кремля. Вас мне порекомендовали в консультанты. Конечно, работа оплачивается. И неплохо. – Шрам знал, что необходимо кое-что добавить, чтоб тамада думал быстрее. – А дальше, глядишь, и по другим проектам засотрудничаем. – Пока двигал тему, Сергей продолжал украдкой пасти троих кавалеров в углу. Вот они нехорошо перемигиваются, вот распыляются по залу…

– Еще бы мне не помнить, кто рядом с дядей Гришей сидел! – зло воскликнул тамада. – Целый месяц с кагэбэшным инструктором – полковника отрядили, чувствуете, да?! – целый месяц разучивал и свои реплики, и кто где сидеть будет. Ну, из важных людей, понятно. Как кого из них зовут, заставляли вбивать в башку. На всю жизнь запомнил! Ха! – Он криво усмехнулся. – Даже подписку с меня взяли, что не использую полученных сведений нигде и никогда, что эти свадебные секреты приравнены к государственным. Кстати, из-за этой свадьбы до конца Советской власти меня за границу не выпускали.

Сергей так и думал, что тамада, воспитанный на почитании власти и страхе перед нею, отзовется на доверительность депутата, нехай будущего, солдатским поеданием начальнических глаз и слепой надеждой на барскую милость.

– Вот, вот, – поддакнул Шрам и напористо продолжил: – Я человек деловой, занятой, так что затягивать не будем. Начнем прямо сегодня. До девяти, говорите, работаете? – Взгляд на часы. – То есть полтора часа осталось. Подожду. Вместе поедем, – пока говорил, Шрам в душе ржал, как конь Ильи Муромца. Оказывется, его подкачал жизненный опыт. Трое из угла, теперь не оставалось вопросов, всего-навсего задумали слямзить невесту. Все, завтра обязательно хоть раз надо прокатиться на трамвае, чтоб от народа окончательно не оторваться…

Ай как удивился после Валентин Ростиславович, что кандидата совсем не колыхало, с какой такой важной шишкой подрался Романов на этой пресловутой свадьбе. А ведь именно после этой завязки вся карьера дяди Гриши свалила под откос. И в итоге окончательно закатилась звезда первого секретаря горкома с царской фамилией.

Гораздо пристальней Шрам запал на вопросы, кто и где конкретно за столами был рассажен. Выпытывал, допрашивал тамаду Шрам и не ведал, какие тучи снова вокруг сгущаются, какие западловые вещи снова затеял Вензель.