Текст книги "Шванцкант"

Там было всё: ягоды, картофан, веники, капустка, морква, зелень. И уже почти в самом конце, поезд стоял всего минут шесть или восемь, она выглянула в окно и увидела, как кто-то продавал рыбу.

– О! Хочу рыбу! – воскликнула она, зашевелилась, схватила кошелёк и побежала за очередной хотелкой.

Я примерно догадывался, чем это всё закончится, и уже прикидывал в голове возможный ответ на её просьбу помочь ей вынести сумки из поезда. Вариант получился весьма символичным, учитывая её последнюю покупку.

Репетиция:

– Молодой человек, а вы мне не поможете вынести сумки из вагона? – спрашивает она кокетливо, собрав в мимике на лице остатки своей привлекательности.

– А в рот тебе не поссать, чтобы морем пахло? – говорю я ей и… И что дальше?

А дальше я вышел с ней на одной станции, и, конечно же, я нёс её огромные сумищи к выходу, потому что сама она их хуй подняла. Да и я вообще-то тоже, но не мог же я ей отказать… Я надеялся, что мне с ней перепадёт.

пожалуй, даже моя мёртвая бабушка не смогла бы поднять те сумки… ладно, хватит баловаться воскрешением, а то ещё опиздюлюсь ненароком от своей мёртвой бабули, так-то ведь и с ней перепасть может.

Что тут ещё сказать… Могу только добавить, что, когда я хуй сосал, селёдкой пахло.

Обратный поезд уже уехал, как и продавцы рынка, на котором почти никого не осталось.

– Действительно, всё так, как ты и сказал, – удивилась мама.

– Действительно, – удивился я в ответ, – я всегда прав, но все это признают только тогда, когда уже не надо.

– Лучше не ворчи, а съешь конфетку.

– Не, фу, – поморщился я.

Не хочу выёбываться, но я очень часто оказываюсь прав во многих ситуациях, сам не знаю, почему так происходит. Но прикол в том, что заинтересованные лица конкретного эпизода признают это слишком поздно. Они не хотят меня слушать. Может, потому что их злит, что я априори прав, может, потому что они всегда всё хотят сделать по-своему, а может, потому что все вокруг считают меня неопытным мудаком, который ни хуя не знает, ни хуя не умеет и ни хуя ни в чём не дуплит.

И я каждый раз, когда оказываюсь прав, начинаю пиздеть с понтом типа: «Ну чё, соснули, петухи? Надо было делать, как я говорил, лохи́, блядь!»

В такие моменты я смакую и чувствую себя футбольным вратарём, который только что совершил неебический сэйв. Все игроки его команды подходят к нему, хлопают по плечу, дают краба и говорят, наверное, что-то типа: «Ты охуительный воротчик, Валера! Круто ты парировал этот хитровыебанный пушечный удар». А Валера делает грозное ебло и орёт на свою оборону типа: «Вы чё, охуели, что ли, пидоры? Какого хуя вы дали пробить этому уёбку? Мне, блядь, снова пришлось делать свою работу, суки!»

На перроне мирно спала собака. Возле неё стояла ворона и громко каркала, мотая клювом по сторонам. У меня есть подозрение, что домашние животные очень одиноки. Да, они, возможно, чувствуют любовь своих хозяев, но если мы говорим о том, что у животных тоже может быть своя собачья, кошачья или ещё какая-то любовь, семья и так далее, то они этого лишены напрочь, живя под замком. Собака подняла голову, будто услышав мои мысли, и посмотрела в мою сторону. От этого мне стало не по себе.

Мы поехали дальше. Моё состояние подходило к критической отметке, я не мог думать ни о чём другом, только об унитазе и головной боли. Ну… может быть, ещё о конском члене, но это так, шалость. С трудом встав, я выпил ещё одну таблетку.

– Ты чего такой грустный? – спросила меня мама.

Я открыл рот и чуть было не ответил «Хуй сосал невкусный», но потом вовремя опомнился, закрыл рот и промолчал.

– Что с тобой случилось? Ты стал каким-то нервным, не улыбаешься совсем, – забеспокоилась о моём здоровье маман.

– Я скажу тебе, что со мной случилось, мама. Я стал взрослым, и мне это не нравится.

– Да ну тебя, – мама снова уткнулась в свою книгу.

И как с ней разговаривать на серьёзные темы, если для моей мамы серьёзность тем ограничивается только разговорами об уплате за квартиру и советами, как вылечить какую-нибудь болячку?

Да я даже не могу с ней поговорить о своих личностных расстройствах. У неё всё лечится хуй пойми чем. Болит голова? Надо сделать точечный массаж пальцами ног. Болит горло? Сейчас я сделаю полоскание из сушёного собачьего говна. Рак кожи? У меня тут есть одно средство от запора, только его надо не пить, а растирать. Что, слышишь голоса и они говорят тебе всех убить? Так, у меня есть таблетка от давления, сейчас найду…

Я хмыкнул и отвернулся к стенке, продолжив бессмысленный бесконечный разговор с самим собой:

– Проблема кривого воспитания не в том, что оно плохое, а в том, что в само воспитание в принципе вложен пункт – объяснить ребёнку, что он должен гордиться своим воспитанием. И когда вырастает ханжа, с этим уже практически ничего не поделать. Что ему ни говори, сколько ни показывай лучшие пути развития, он всё равно не послушает, потому что в голове мысль – родители так не делают.

– Так точно, вас понял, Вениамин Аркадьич, будем заставлять родителей ебаться в жопу, чтобы их дети-ханжи уже во время воспитания понимали, каким путём в жизни в том числе можно добиваться успеха, и не воротили нос, когда им предлагали продвижение по службе через постель.

– Ага, смейся сколько влезет, я не реагирую на твои провокации.

– Я предлагаю сменить тему, надоело уже слушать про снобов, мещанок и ханжей.

– Меняй.

– Давай про депрессию.

– Легко!

– Как ты относишься к депрессии и к людям, которые специально себя в неё загоняют? Ну и вообще, как сам с ней борешься и как борешься со своими страхами, если они возникают в такие моменты?

– Кто-то сказал: «Не бойся, если ты один, бойся, если ты ноль». Другой умный хрен сказал: «Страх сменяется шоком, шок – усталостью, усталость – злостью» или что-то в этом роде. А я скажу так: «В мире столько сраных умников, все их суперцитаты не запомнишь!» Пока я сейчас выёбывался, стараясь быть похожим на бывалого персонажа из фильма про нелёгкую жизнь, забыл, что хотел сказать, а потом мне пришла в голову мысль, что каждый одинокий и несчастный человек всегда кому-то жалуется. Лично мне смешно слушать разные истории о нелёгкой судьбе. А уж если мне смешно, какому-нибудь инвалиду без руки или ноги должно быть тем более. Так что я никак не отношусь к депрессии и ебу её в череп.

Вот, например, сидит внешне нормальный человек и ноет, что ему очень плохо, ушла девушка, потому что он бухает, денег нет, потому что он бухает, и он продолжает бухать или даже колется, занимается саморазрушением, потому что не хватает смелости сразу себя ёбнуть. И ведь его проблемы решаемы, у него есть всё: поддержка родителей, друзей, перспективы, потенциал. А он просто дурак по жизни, его посадят.

И сидит человек, который родился слепым или без ноги, от которого отказались родители, потому что зассали воспитывать хуй пойми что. Этому человеку гораздо хуже. Интересно, что он думает?

– А что он думает?

– Я не знаю, я и говорю: интересно. У меня есть подружка, она инвалид с рождения – не ходит, даже сама колёса на коляске крутить не может, потому что у неё очень худые руки. Она училась на психолога, но вроде не доучилась. Ещё она очень хорошо пела. Да и сейчас наверняка поёт не хуже, не суть. У неё ещё было партийное прозвище Девочка Велосипед. Не важно. Я ещё хотел ей сунуть в руки член, чтобы она мне подрочила…

Эх, колесо-два-уха… С кем ты сейчас?

В общем, я помню, как она рассказывала, что ей много полноценных людей жаловались на свою жизнь. Она таким образом пыталась практиковать психологию. Я ей как-то сказал: «Из тебя вполне мог бы получиться хороший психолог. Приходит к тебе какой-нибудь апездал и начинает ныть, что он всё проебал, потому что вместо мозга – жопа, а ты, кивая на свою коляску, отвечаешь ему: „Слышь, ты, ебанько, посмотри на меня, блядь! Смотри, ебать тебя в рот! Я не хожу с рождения, я вообще должна была умереть в три года, я даже сама посрать не могу, приходится просить о помощи, и я не ною, я не жалуюсь. А у тебя всё на месте, но ты просто жалкий кусок говна, который даже не может осознать, что у него всё заебись. Возьми себя в руки, ебантяй, бросай пить, и не будет проблем, ебло!“»

Я до хуя чего боюсь, потому что сыкло по натуре, но стараюсь об этом не думать – всё же взаимосвязано. Ведь в депру можно уйти от мысли, что я сыкло, потом на этой почве нассать в штаны, ещё больше загрузиться и зассать уже другой хуйни, от чего окончательно придёт пизда. Я устал от депрессии и съел её. Так и борюсь – ем её, блядь. Ха-ха-ха.

– В детстве ты был общительным ребёнком?

– Не знаю. Наверное, нет. Я и сейчас очень стеснительный, хотя никто не верит. Мне кажется, я такой же апездал, про которых рассказывал только что, которые всё время ноют, а на деле проблем нет. Только мне некому жаловаться, потому что друзей нет. И не особо хочется ныть из-за хуйни.

– Как же твоя подружка-инвалид?

– Не, на хуй! Я ни с кем не хочу про это разговаривать. Я выдумал себе подругу, её зовут Баба Люба. Вот я ей на всех и на всё жалуюсь. Она не советует мне захуячить кого-то, не критикует меня, она вообще молчит как рыба об лёд и не пиздит. Она только слушает. А я ей пою: «Где живёт Баба Люба? Что жуёт Баба Люба?» Я не придумал ей внешний вид, рост, вес, цвет волос, мне похуй. Зато она всегда со мной. Как сама, Баба Люба? Когда хуй сосала, сельдью падла? Хе-хе, заебись, заебись. Раз в год мы с ней выступаем на фестивале авторской песни как ансамбль «Тумба-тумба», разумеется, прикрываясь псевдонимами.

– И какими же?

– Толя Баррэ и Миша Перебор.

– Кто из вас Толя Баррэ?

– Я.

– Стало быть, Баба Люба – Миша Перебор?

– Нет. Миша Перебор – тоже я.

– Удивительно. Что же тогда делает Баба Люба?

– Чувак, я же говорил, что она выдумана, она даже свитер с названием нашей группы надеть не может. Она для массовки.

– И как всё происходит на сцене?

– Сначала я пою от имени Толи Баррэ, потом изменяю голос и пою за Мишу Перебора.

– Занятно. Ну с какими-то людьми ты же всё равно общаешься, разве их нельзя назвать друзьями?

– Вряд ли. Это больше знакомые. У меня же не было задорного детства, подростковый период тоже прошёл сухо. Даже в детском садике не было подружки.

Я всегда хотел, чтобы у меня было как в добром кино: подружка во дворе, в детском саду, в анальных классах, в смысле – в начальных, в старших, первый поцелуй и всё такое. Или ещё круче – целая компашка, блядь, друзей, которые всегда вместе тусуются. А с возрастом же друзей находить всё сложнее, и в какой-то момент я понял, что остался один, так толком ни с кем и не сблизившись. Короче, ни хуя у меня ничего не было.

У меня не было подружки в колледже, и первый поцелуй совсем не запомнился. И вроде как хер с ним, а иногда обидно. И наверняка я сам всегда держался ото всех подальше, сейчас уже плохо помню. Это тонкий момент: со мной никто не хотел дружить или я не хотел ни с кем дружить? Или сперва со мной не хотели дружить, а только потом я ни с кем… Может, я первый начал, а уже потом никто не захотел со мной дружить?

Но и в то же время про меня и какую-нибудь мокрощелочку никогда не шутили другие дети «жених и невеста – тили-тили тесто». И тёлки меня чаще обидно дразнили, чем общались со мной.

Я и сейчас не заставляю тёлок мокнуть своим внешним видом. И, кстати, я и в колледже никогда не учился, но всё равно там, где я учился после школы, у меня тоже тёлки не было. В общем, во всём, что произошло, я виню только всех.

– Ты имеешь в виду девушку для секса или девушку-друга?

– Ну такую, чтобы попиздеть можно было, чтобы поддерживала. Хотя всё-таки да, для ебли. На хуй мне с ней пиздеть? Баба Люба же есть.

Я даже придумал сценарий к своему порнофильму, который снял в своей голове…

– Извини, что перебиваю. Я помню, ты раньше говорил, что для тебя источником вдохновения является порно, особенно извращённое.

– Не, я выёбывался.

– Ха-ха, я так и думал. Пиздобол! А ещё я помню, тебе как-то приснилось, что ты трахал молодую Сильвию Кристель с каким-то азиатом, и когда вы оба кончили ей на лицо, у тебя была белая конча, а у азиата жёлтая, и ты задавался вопросом – можно ли тебя за это считать расистом?

– Сам пиздобол! Ты это только что выдумал. Такого не было.

– Хе-хе-хе, ладно, как скажешь. Ну и что там со сценарием к твоей порнушке, которую ты снял в своей голове?

– А… Да там чувак такой ходил, в смысле – я ходил, мечтал встретить девушку своей мечты, а ему попадались только всякие шлюхи, которые его всё время чем-то не устраивали или он их. И вот весь фильм он ебётся с разными тёлками, в смысле – я ебусь с разными тёлками, страдает, всё ему не то, а в конце он встречает ту самую единственную и неповторимую, в смысле – я встречаю. Финальная сцена: они трахаются интенсивно так, как нравится обоим, в смысле – мне и ей, любят друг друга, и конч на ебле – хеппи-энд. Фильм называется «Обосраться и простить».

– Такая псевдоромантика в порно в различных интерпретациях уже была много раз. Представляю, сколько ещё людей сняли и снимут в своих головах и на камеру нечто подобное.

– Ну и ладно. А может, я выделюсь и конч на ебле будет в конце у меня, а не у неё.

– А ещё что-нибудь хотел бы снять? Возможно, не только в своей голове?

– Ты про порно?

– Можно и порно.

– Конечно, хотел бы! Если бы я снимал порно, сто процентов я бы снял царскую трилогию, пока только названия придумал.

– Ну-ка.

– «Царь-жопа», «Царь-хуй», «Царь-сиськи», «Царь-влагалище», «Царь-яйца».

– Это же пять названий.

– Да.

– А трилогия – это ведь когда три.

– И что?

– А пять – пенталогия.

– А трилогия – пёзже звучит.

– Хорошо, оставим цифры. Вот «Царь-хуй» – допустимо. Но жопа и влагалище – царицы, а яйца – цари, видимо?

– Нет, ну что ты доебался, как пьяный до радио? Так же смешнее: царь-сиськи и трилогия.

– Так, и что там будет? Хотя глупый вопрос. Понятно, что будет.

– Ага: огромная хуяга, здоровенные сисяры и всё такое. Но это, как ты понимаешь, без меня в главной роли. Я только реж и прод.

– Полагаю, автор сценария ещё.

– А, точно. Затупил, да-да: реж, прод и автор сценария, спасибо.

– Может, у тебя ещё есть какие-то идеи для порно?

– Есть.

– Озвучивай, любопытно.

– Медицинское порно!

– И?

– Сейчас везде жёсткая цензура. Из любого фильма вырезают сиськи и жопы, даже если они вполне безобидные, чего уж говорить о сценах половых актов. Но и в то же время по утрам идёт передача про врачей и открыто показывают различные операции: внутренности крупным планом, любые гениталии. Это же двойной стандарт! Но даже если и так, похуй. В таком случае надо сделать медицинское порно.

– Ты имеешь в виду обучающее видео?

– Ни хуя! Именно – медицинское порно. В медицинских целях нам и голых детишек показывают, ведь в эти моменты никто не думает о педофилии. Так почему бы нам не замутить медицинское порно?

– Как всё будет происходить? Я не понимаю.

– Да всё то же самое, только в больнице.

– Тематическое видео типа?

– Да нет же! Ну просто врач ебётся с пациентом, медсестра приходит, групповуха. Просто мысль: всё, что показано в больнице, это не под запретом, это можно смотреть. Это передача про врачей. Вот как современный арт: показали пизду крупным планом – искусство, ведь там на заднем фоне градиент размыт.

– Ну а что, если это и правда красиво!

– Ой, жопалуйста, не надо, блядь, называть красиво снятые голые сиськи искусством. Голые сиськи, пизды и жопы – это всегда предмет онанизма, и похуй, как они сняты: в цвете, хуете или в залупете. А те, кто называют голые сиськи, снятые с боке́, искусством, – ёбаные импотенты, блядь!

– Ну так можно любое порно делать из того, что показывают по телевизору. Например, передачи, где показывают пострадавших от аварий или просто раненых.

– Вот, всё правильно, можно сделать и военное порно, и аварийное. Если кто-то без руки, полбашки снесло к хуям или вообще всё тело распидорасило, это показывать можно, а голую грудь – разврат.

– Не всё же показывают, что-то ведь блёрят.

– Ну так и в медицинском порно тоже можно не всё показывать. Например, часть ампутированной ноги в блёр, а хуй в пизде крупным планом – это чтобы лучше рассмотреть строение гениталий.

– Я не знаю, как на это реагировать. Думаю, всё уже придумано и продумано. Извини.

– Ну… Тогда… насрать.

– Извини. Ещё раз.

– Наверное, вот как раз из-за того, что я недоразвитое мудло, у меня и нет своих оригинальных идей. Сто процентов, отсюда и растут ноги моей необщительности, которая начинается с неуверенности в себе, а заканчивается одиночеством, потому что все вокруг мне внушали с самого детства, что главная цель моей жизни – обосраться и обтекать.

И теперь я вырос, стало понятно, что это не жизнь говно, а я говно, и мне стыдно за свою недоразвитость, потому что ничего сверхзаумного нет в тех вещах, которые я не мог понять, а какие-то не могу понять до сих пор.

– Что ты имеешь в виду?

– Кинул палку – что это значит? Не буду же я у мамы с папой спрашивать, а друзей-то нет, которые могут просветить, и тёлок нет. Вот я про что.

– А гугл?..

– Ну какой гугл в мои четырнадцать?

– И кто тебе потом объяснил значение этого выражения?

– А я и сейчас не знаю, что это значит.

– А гугл?

– Ну делать мне больше нечего в мои двадцать четыре! Я только интуитивно могу догадываться. Хуйня какая-то. Ну что это значит? Взял палку да, блядь, кинул её куда подальше, и все дела. Понапридумывают хуйни, сиди потом и втыкай в эту ёбань. Да делать не хуй!..

Или вот про некоторых баб говорят: «Ебётся, как шлюха», а кто-то говорит: «Ищу бабу, чтобы в постели была шлюхой». Как это понимать? Бред ведь. Имеется в виду раскованность? Но ведь в буквальном смысле шлюха – бабень, которая ебётся за бабло. То есть если ты ищешь себе жену, но чтобы она при этом в постели была шлюхой – выходит, ты хочешь, чтобы у тебя была лучшая девушка на свете, но ебля – только за деньги?

– Шлюха – не обязательно второе название проститутки, так ещё называют развратных баб. А некоторые мужики и правда считают, что ты, даря подарки своей любимой, как бы платишь этим за секс, а потому, по этой логике, все бабы – шлюхи.

– Ладно, хорошо. Тогда пойдём от обратного. Что значит «развратная баба»? В понимании быдла – которая всего лишь сосёт? Или которая ещё – о ужас! – любит долбиться в дымоход? Может, любит, чтобы её обоссали? Что тут развратного? Обычное дело же.

– Это для тебя обычное дело.

– Что за ёбаное ханжество? То есть если какая-то девушка любит сосать хуй своего мужа или она отпетая анальщица – она развратная шлюха?

– Нет, тут всё у́же. Но это не про твоё раздроченное очко.

– Хе-хе.

– Если какая-то девушка любит сосать и аналиться, но не с тобой, то вот для тебя она будет шлюхой и шалавой. Но как только перепадёт тебе, ты скажешь: «Да ну, когда это я называл её шлюхой?»

– ХА! Да я вообще – тяжёлый случай. Мне может нравиться девушка, но если я узнаю, что она уже два года живёт с каким-нибудь мужиком, то она для меня становится шлюхой, потому что в голове моментально начинает доминировать мысль, что её мужик – урод, который её не достоин. А я гораздо лучше, чем он. Хули она с ним тратит время? Она должна быть со мной! А ты говоришь – аналиться.

– У-у-у-у… м-да.

– Но мне всё равно кажется, очень странно звучит «ебётся, как шлюха», будто только шлюхи способны на разврат или если любишь разврат – ты шлюха? Представь романтический вечер, скрипач в смокинге, вино, хуё-моё, ресторанная еда, все нарядные. После такого свидания случился секс, скрипачу повезло – он понаблюдал, продолжая пиликать что-то лирическое из Кюи. Девушка постаралась как-то отблагодарить своего ухажёра, села тому на лицо, в рот сквиртанула, полизала ему очко, потом поскакала на его члене, разрешила кончить себе на лицо. И вот в самом конце удовлетворённый парень говорит: «Ничё так ебёшься, как шлюха, блядь». А она, отмахиваясь со смешком в голосе: «Ах, Ванятка, ну право слово, пустяки… Спасибо за вечер!»

– Примерно так это и происходит, да.

– Не понимаю, туповат я для этого. Я, кстати, даже одно время серьёзно подумывал подать объявление в газету: «Красивые девушки, желающие стать героинями моей прозы, звоните мне по телефону, договоримся на поебок, телефон: ха-ха». Иной раз накатывало, очень хотелось попиздеть.

– Как же Баба Люба?

– Это были моменты, когда я понимал, что на Бабе Любе свет клином не сошёлся.

– Что было потом?

– Потом я адекватно оценил своё отражение в зеркале, понял, что шансов у меня – залупа коня, и переключился на новую тему: хотел изменить имя с «серёжа» на «барёжа». Всё же не только я виноват в том, что у меня не было друзей, те, кто не хотели со мной дружить, тоже виноваты. И мне, наверное, не только за себя стыдно, но и за всех. Я не думал об этом, если честно…

– Почему имя-то не изменил? Неактуально стало?

– Не, ни хуя, это всегда актуально. Да хуй знает, ещё успеется… С именем не всё так просто.

– Почему?

– Потому что в моём мире имена используются для описания личности. Нельзя просто так назвать человека Анатолием или Петром.

– А что будет?

– Не знаю. Ну просто… Вот представь, назвал ты сына Петром, он вырос и почему-то впал в депрессию, только в его случае это будет петрессия.

– Пидерсия?

– Петрессия, блядь! Ты глухой, что ли? Я сам с собой, на хуй, разговариваю, а ты не слышишь ни хуя!

– Не въехал.

– Да что непонятного? Если бы функция имени была шире, можно было бы закрепить за отдельно взятым именем похвалу или презрение. Наебал кого-то – санатольничал. Облажался – опростовасилился. Идёт человек с припиздью – весь такой валерный, насерёженный. И фамилии туда же. Вот Иванов, Петров, Сидоров – это же краткие прилагательные, которые что-то могут обозначать.

– Что, например?

– Я не знаю, надо этим заниматься, исследовать, выяснять.

– А с чего ты взял, что эти фамилии – краткие прилагательные?

– Отвечают на вопрос «каков?», каков – иванов. И они не изменяются по падежам, но имеют формы рода и числа, как и «красив», допустим.

– Как это по падежам не изменяются? Нет кого – Иванова.

– Это фамилия, блядь, изменяется, а если мы рассматриваем её как краткое прилагательное, то как? Надо сначала выяснить, что означает краткое прилагательное «сидоров».

– А из какой полной формы произошли эти краткие прилагательные?

– А в русском языке все полные прилагательные произошли от кратких. Так что у этих кратких полных форм пока нет. Я же говорю: надо поработать над этим.

– А для чего это?

– Не знаю. По-твоему, когда изобрели телевизор, сразу знали, что это пропагандонский зомбоящик, по которому будут показывать реалити-шоу и прочий мусор? Конечно, нет. Ты сначала придумал что-то, предложил миру, а потом уже люди сами решат – в каких случаях и для чего этим пользоваться.

– А если не будут пользоваться? Получается, зря придумывал?

– Ничего не зря, пусть будет. Думаешь, человек, давший миру штаны с подушкой на жопе, которые позволяли везде сесть и чтобы было мягко, расстроился, что его труд никто не оценил? Мне кажется, ему было похуй.

– А если бы ты мог выбирать, как бы хотел, чтобы тебя назвали родители?

– Однозначно – Джанфранко Дзолупа.

– Как футболиста?

– Ага.

– Странный выбор. А почему?

– Так сразу же всё понятно – сплошная джанфранко дзолупа коня…

– …

– …У меня ещё иногда бывает, когда я во всю длину своего маленького члена осознаю, что я одинок, всё моё тело охватывает… хуй знает, как это объяснить, такое странное ощущение – вроде мурашки, но как бы изнутри, будто слегка ломит кости или лёгкое онемение кожи, я не знаю, как это описать точнее. И мне нравится это ощущение собственной никчёмности, ощущение, что я бесполезный кусок говна. Оно может длиться несколько секунд или минут, а потом проходит. Будто я с этим мирюсь и готов жить дальше. Это случается несколько раз в месяц… или в день.

– Из выдуманных персонажей ещё с кем-нибудь разговариваешь?

– Каждый вечер, когда засыпаю, я слышу разные голоса, но я не понимаю, о чём они говорят. Если я ночую не дома, а где-нибудь ещё, – голоса уже другие. Это всегда несколько мужских и несколько женских. Я их слышу уже в полудрёме, но иногда от их пиздежа я могу проснуться и переспросить то, что только что услышал, но они мне не отвечают. Они могут как мне что-то сказать, так и между собой попиздеть. И ещё я разговариваю с умершими.

– Хе-хе-хе, ты что, видишь мёртвых людей? Ты долбоёб, что ли?

– Сам ты долбоёб! Нет, если у меня случается какая-нибудь хуйня – споткнулся где-то, ударился, уронил что-то, сказал не то, что нужно, попал в глупую ситуацию, – я знаю, что это подстроили те мои знакомые, которые уже умерли. Наверное, им кажется это забавным – подстроить мне говно и хихикать на том свете.

– Как ты узнал, что это они?

– А больше такой хуйнёй заниматься некому. Иногда мне даже кажется, что у меня ничего не получается, потому что мне кто-то подлит извне, оберегая меня от меня самого.

– Как это?

– Как будто если у меня всё выйдет как надо и я получу то, что хочу, я очень быстро в этом разочаруюсь, потеряю интерес к своему успеху и ко всему вокруг, включая свою жизнь, после чего захуячу себя в депре от безысходности.

– А представь, мёртвые сидят на том свете и думают: «Вот мудак! Сам неудачник, вечно спотыкается, роняет что-то, слова нормально выговорить не может, а пиздит на нас!»

– Гм, да, в этом ракурсе я выгляжу глупо, согласен.

– А если там вообще ничего нет, пустота?

– Совсем-совсем?

– Да. Ты к кому-то обращаешься, а там никого нет, вообще голяк.

– А в таком ракурсе – ещё глупее. Но если исходить из мысли «куда уж хуже», то я бы предпочёл думать, что там всё-таки кто-то есть. А если нет разницы, как выглядеть мудаком, я предпочту выглядеть мудаком, знающим что-то, чего не знают остальные. Какую-то правду о загробном мире, которую больше никто из живых не знает. Разумеется, если она есть, я её тоже не знаю, но буду думать, что знаю. Должно же у меня быть хоть одно преимущество в своём мире перед остальными. Какая-то короночка, какая-то суперспособность, кроме чемпионства по сосанию хуёв.

– Хорошо, уговорил, трупаки над тобой угорают. Но как насчёт остальных мёртвых?

– Каких остальных?

– Что, если вообще вся хуйня, которая случается на земле, – происки умерших.

– Не знаю, может быть.

– Так и что ты им говоришь на эти их действия?

– Кому?

– Мёртвым, которые тебе подлят!

– А! Я желаю им всем сдохнуть снова и снова, чтобы им было ещё гораздо хуёвее в момент смерти. Но это только тогда, когда я споткнусь, ударюсь или попаду в нелепую ситуацию. Иногда ведь они и смешат, тогда я поржу, и всё.

– Смешат – это как?

– Например, я пытаюсь выкинуть использованный пакетик с чаем в урну, но промахиваюсь с четырёх сантиметров, и он предательски шмякается об какую-нибудь нелогичную преграду вроде стола, под которым эта урна находится, и ёбается мимо – тоже их рук дело, но смешно ведь. В такие моменты мне кажется, что юмор изобрели на том свете.

– А.

– И ещё бывает такое, когда я просто вспоминаю разные ситуации из своей жизни, когда налажал и опозорился, тогда я сам не замечаю, как начинаю нести вслух какую-нибудь хуйню, но потом прихожу в себя и тут же затыкаюсь нахуй. Вот это к умершим не относится, это какой-то мой личный затуп.

– А сам ты смерти не боишься?

– Не знаю, вряд ли. Мне-то лучше сдохнуть быстрее и не мучиться, потому что я урод… Я боюсь постареть, а не смерти.

– Почему?

– Когда я смотрю на пожилых людей, которые уже еле живы, но всё не умирают, которые сами и двигаться-то уже толком не могут, которых уже никто не уважает, даже смерть… И я не хочу оказаться на их месте, но очень может быть, что окажусь. Загрёбный мир поговнистее меня будет, от него можно всякой хуйни ожидать.

– Ты с кем разговариваешь?

– Да так, ни с кем.

– Мысли вслух?

– Почти – про себя и зеркала не хватает.

– Мне кажется, ты сходишь с ума, барёжа.

– С чего ты взял?

– Потому что я – барёжа. И сам ты Баба Люба!

Мимо меня прошёл жирный пидор и хлопнул дверью в туалете. О! Толчок открыли! Я отвлёкся от своих рассуждений, скривился от головной боли и попытался осмыслить то, что только что намыслил. Ничего не получилось. Через некоторое время жирный пидор вышел из толчка и снова хлопнул дверью – теперь он был только в коротких пидорских шортиках и на весь вагон светил своей изоляционной прослойкой, держа в руках шмотьё, которое только что было на нём.

«Охуеть, какой сексикотя, – подумал я. – Кто тебя надоумил такое говно купить, ёбик? Твои пидорные друзики? Ладно, если бы тёлка пошла в толчок переодеваться, но ты-то что зассал, уебан? Ещё и вышел без футболки, светя своим комиссарским телом, пузан. И пописал, наверное, сидя, пока переодевал штаны на шорты».

Блядь, только пидоров мне тут не хватало! Мне нельзя с пидорами общаться, быстро спидорюсь. И перед мамой потом будет стыдно. И кончится всё этим: «Привет, мама и папа, это мой дрюк Аристарх. У нас один учебник по математике на двоих, поэтому он будет жить с нами. А ещё мы ковыряемся друг у друга в жопах. А ужин готов?»

При виде пидоров я сразу чувствую себя таким гопником… Известный факт: гопники – это же латентные педрилы. Они пристают к парням и лапают их в грубой форме. А здесь, в скоростном поезде, с кучей полуголых мужиков, либидо буквально лезет из всех неприкрытых щелей. Сейчас поясню: поезд этот скорый, почти как «Ночной экспресс». Ночью ведь он тоже едет.

(на правах рекламы.) А специально по заказу одного известного гомика компания по выпуску самотыков разработала эксклюзивный дилдо для педиков, путешествующих в одиночестве на длинные расстояния, назвав свой хит «очной секс-стресс» – не только помогает скоротать время поездки и аккуратно входит в попу в моменты, когда поезд плавно покачивается на рэльсах, а манящая дорога эротично намекает на тяни-толкай, но и стыкуется в пазы тютля в тютлю так, что удовольствие не заставит себя долго ждать. Все рекламируемые товары и услуги, подлежащие обязательной сертификации и лицензированию, имеют все необходимые фекации и глистензии.

А понятно, что известным гомиком в этой шутке выступаю я? А шутка в том, что… я… хуйня какая-то. Шутить про пидоров, являясь пидором, как будто моветон. Просто так хочется сделать что-нибудь полезное для общества, хотя бы для какой-нибудь узкой аудитории. Хе-хе. Забавно звучит: «Хочу изобрести супердилдо для узкой аудитории».

Гм, наверное, единственное, что я могу сделать для узкой аудитории в частности и для всего общества в целом, – сдохнуть. Но даже смерть не сделает меня популярным. Так что не бывать мне известным гомиком-изобретателем-импотентом.

Решив больше не экспериментировать с мочевым пузырём, я встал и пошёл в туалет, надеясь учуять духи пузанчика среди запахов нечистот.