Текст книги "Советский кишлак. Между колониализмом и модернизацией"

Мы продолжали бой. Наши красноармейцы показывали чудеса храбрости: захватить очередной дом – значило вести настоящее сражение. Наконец, в результате беспрерывных трехдневных боев нам удалось очистить кишлак от басмачей. С большими потерями басмачи отступили в горы и направились в Баба-Яб219219
  Бойоб-бува – самая верхняя точка Кураминского хребта (см. Очерк 8). В тексте имеется в виду, что повстанцы ушли далеко в горы.


[Закрыть].

Как только бой прекратился, мы с почетным караулом отправили полуобожженное тело Синицына в Коканд. Он был похоронен в городском сквере.

В этом рассказе речь шла тоже о бое в Ошобе, как и у Мадаминова220220
  Впрочем, в книге Ш. Шамагдиева два эпизода, рассказанные Арутюновым и Мадаминовым, упомянуты как разные события (Шамагдиев Ш.А. Очерки истории Гражданской войны. С. 239, 240).


[Закрыть], но при этом некоторые существенные детали совпадали с «воспоминаниями» Калмыкова. Прежде всего, говорилось именно о Синицыне и двенадцати красноармейцах (у Калмыкова их четырнадцать), о том, что они забаррикадировались в кишлаке и отстреливались от нападавших на них со всех сторон басмачей, о том, что последние пытались поджечь дом, и о том, что именно в этом бою Синицын погиб, после чего был торжественно похоронен в Коканде. Впрочем, кроме места, где все это происходило, имелось и другое расхождение с версией Калмыкова – погибшим оказался только комбриг, а двенадцать его красноармейцев были спасены. В отличие же от Мадаминова, Арутюнов в своей памяти держал действия «наших красноармейцев», и его не очень волновали Рахманкул и вообще басмаческая сторона, хотя в его сухом изложении не было и каких-то уничижительных характеристик в их адрес, как у Калмыкова.

Рассказ Арутюнова по жанру очень напоминал донесение полковника Пичугина, который в ноябре 1875 года точно так же брал штурмом Ошобу221221
  См. Очерк 1.


[Закрыть]. Сходство этих двух текстов просто поразительное, хотя события 1921 года по масштабу и длительности были, безусловно, трагичнее событий полувековой давности. Мы читаем те же слова о каждом доме, который приходилось брать штурмом, о яростном сопротивлении противника и храбрости идущих в наступление222222
  Как утверждает Иркаев, этот штурм состоялся тоже в ноябре – 21—23 числа (Иркаев М. История Гражданской войны в Таджикистане. С. 117).


[Закрыть]. Арутюнов видел произошедшее в 1921 году теми же глазами, что и Пичугин или имперский историк Терентьев, для которых жестокость победителей без всякого сомнения оправдывалась высокой целью и жертвами со стороны штурмующих. Словно под копирку имперского нарратива, Арутюнов прочитывал трагическую гибель советского командира как мученичество, служащее оправданием права наказать виновных. Торжественное захоронение большевика-мученика – очень популярный в раннесоветское время ритуал – символически закрепляло эту новую легитимность223223
  В 1875 году, когда российские войска вторглись в Кокандское ханство, в такой же роли мученика выступил простой солдат Фома Данилов, жестоко казненный кокандцами. См.: Терентьев М.А. История завоевания Средней Азии. СПб.: [б.и.], 1906. Т. 2. С. 389; Серебренников А. К истории коканского похода (статья четвертая) // Военный сборник. 1901. № 9. С. 54—55; Достоевский Ф. Фома Данилов, замученный русский герой // Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений: В 15 т. М.: Наука, 1995. Т. 14. С. 14—19.


[Закрыть].

Три истории, получившие в советское время официальный статус воспоминаний и прошедшие формальную цензуру, демонстрируют, таким образом, три вида памяти и три разных способа прочтения гибели Синицына от рук повстанцев, возглавляемых Рахманкулом. Все три версии противоречат друг другу, путают факты или явно их фальсифицируют, акцентируют разные детали и символы. Каждая версия отражает особенности личной биографии ее автора, особенности его мировосприятия, жизненного опыта, интересов и тактики вспоминания. Каждая история имеет свою логику, свой политический, исторический и культурный контекст – свою аудиторию, чаще предполагаемую, нежели реальную, к которой осознанно или неосознанно обращается тот или иной бывший участник борьбы за установление советской власти в Средней Азии. Рассказ Калмыкова эксплуатирует романтику большевистского мужества, у Мадаминова читатель может почувствовать восхищение силой противника, что увеличивает цену победы над ним, рассказ Арутюнова воспроизводит клише имперского завоевания. При этом все они остаются в рамках легитимного советского нарратива.

В самóм процессе вспоминания я вижу две тенденции. Первая – это стремление через память, через конструирование прошлого создать пространство общих значимых символов, поместить время в определенные координаты, которые диктовали бы разделяемые всеми смыслы, ценности, способы легитимации. 1917 год и Гражданская война, в нашем случае – борьба со среднеазиатским басмачеством, маркировались как важный временной разрыв, конец одной истории и начало другой. Обращение к личным воспоминаниям наполняло эти идеологические схемы живыми голосами и тем самым еще больше усиливало эффект сопричастности и сопереживания.

Вторая тенденция, которая особенно интересна для меня, – это желание самих людей встроить в пространство общих символов свои собственные представления, интересы, жизненный опыт и сделать их значимыми или по крайней мере принятыми обществом. Это происходило потому, что высшая власть, которая вроде бы имела безусловную возможность диктовать какую-то одну позицию, во-первых, сама не имела такой единственной позиции и постоянно пересматривала свои идеологемы, а во-вторых, была не в состоянии контролировать идеологические рамки исключительно с помощью репрессий и оказывалась вынуждена допускать или пропускать разные точки зрения в создаваемом дискурсивном пространстве, требуя взамен лишь выражения лояльности. Три рассказа, упомянутые выше, демонстрируют как раз такие разные попытки высказаться об одном из эпизодов Гражданской войны в Средней Азии в начале 1920-х годов.

Рассматривая версию событий со стороны тех, кто боролся с басмачами, и тех, кто приходил в Ошобу, чтобы установить свою правду о прошлом, закономерно задаешь себе вопрос: а что думают сами ошобинцы о тех событиях, как они помнят их? В первом очерке я уже писал о том, как разные нарративы конкурируют и сосуществуют, предлагая свое описание и свою интерпретацию событий 1875 года, когда Ошоба была взята штурмом и сожжена войсками царского генерал-губернатора. И тогда я обратил внимание читателей на то, что помимо имперского и национального нарративов, которые стремятся к доминированию, живет локальный нарратив – «подчиненная» история прошлого, рассказанная самими ошобинцами с местной точки зрения на окружающий мир. В данном очерке я собираюсь прислушаться к тому, как жители Ошобы говорят о периоде 1916—1922 годов, когда в кишлаке правил курбаши Рахманкул. Мне интересно, кем себя видел сам Рахманкул и каким его видели современники. Мне интересен также вопрос, как отсылка к Рахманкулу и принадлежности к его басмаческому войску служила инструментом местной политики после Рахманкула и как такая отсылка влияла на социальные позиции в Ошобе. Интересен, наконец, вопрос, как формируется в ошобинском сообществе собственное воспоминание о прошлом и как это воспоминание ищет способы своей легитимации. Данные, которые я собрал по этому поводу, заведомо неполны и противоречивы – но они позволяют, как мне кажется, проанализировать некоторые важные черты местной жизни.

Как стать курбаши?

В одном из документов 1922 года говорилось: «Рахманкул по происхождению – таджик [!!], совершенно неграмотный человек, бывший конный караульщик Ашабинской волости [!!], а затем помощник арычного аксакала. Очень хитрый и вероломный человек, ненавидит русских»224224
  Цит. по: Туркестан в начале XX века: к истории истоков национальной независимости. Ташкент: Шарк, 2000. С. 180, 181.


[Закрыть]. В другой книге, написанной гораздо позже, Рахманкул превратился в «бывшего полицейского», что, конечно, выглядело гораздо более зловеще и красноречиво, чем караульщик225225
  За Советский Туркестан. С. 566.


[Закрыть]. В первом случае ошибки в определении национальности и в названии волости дополняли непривлекательные черты, какими они виделись тогдашнему советскому чиновнику, во втором случае социальная характеристика становилась главным обвинением и объяснением чуждости. Эти оценки вытекали из официально-негативного отношения советской власти к басмачеству и его лидерам.

Теперь посмотрим, как ошобинцы помнили биографию Рахманкула и оценивали его деятельность. В их глазах курбаши не являлся ни человеком, одержимым исключительно идеями борьбы с русскими или большевиками, ни чужаком в национальном или каком-то ином, социальном смысле. Будущий курбаши происходил из семьи Махмарозыка (Мухаммад-Розыка), или Абдурозыка, из Катта-Урта-махалли, который был, по одним воспоминаниям, обычным крестьянином, по другим – муллой. До 1917 года, по разным сведениям, Рахманкул работал охранником (қоровул) при ошобинском аксакале, выполнял обязанности почтальона, работал извозчиком в Намангане. Вспоминали также, что он хорошо играл в козлодрание-улак (улоқ), популярное состязание, которое демонстрировало физические качества молодого человека, делало его известным в селении и позволяло организовать команду – пока еще спортивную – сторонников226226
  Конно-спортивное состязание, во время которого всадники, разбившись на команды, пытаются доскакать до финиша, удержав тушу козла (см.: Юлдашев С. Узбекские обычаи: улак (купкари) // Этнический атлас Узбекистана / А. Ильхамов (отв. ред.). Стамбул; Ташкент: ИООФС-Узбекистан; ЛИА «Р. Элинина», 2002. С. 339—351). Козлодрание обычно проводилось вместе с пиршествами, его организовывали на площади в верхней части кишлака – там же, где происходили все общие мероприятия ошобинцев и где потом была построена школа им. М. Горького.


[Закрыть]. К моменту, когда его имя стало известно, Рахманкулу было около 30 лет (Илл. 5).

Возвышение Рахманкула в различных воспоминаниях интерпретировалось по-разному. По словам ошобинцев, еще до революции на кишлак часто делал набеги некий басмач Умаркул из Коканда, поэтому однажды Рахманкул собрал людей в местечке Чинар-бува227227
  См. Очерк 8.


[Закрыть] и предложил им организоваться для защиты Ошобы – это произошло где-то в 1914 году; постепенно он со своим войском разгромил все конкурирующие группировки басмачей в Бабадарханской и Аштской волостях и стал самым сильным военным лидером (Илл. IV). В этом рассказе популярность Рахманкула объяснялась интересами местного сообщества, необходимостью защиты последнего от чужаков и задачей борьбы с конкурентами. В историях о Рахманкуле упоминались, в частности, соперники из Пангаза (курбаши Аширмат), то есть из сообщества, выступающего, как мы помним228228
  См. Очерк 1.


[Закрыть], в качестве локального «иного», отношения с которым становятся способом объяснения событий прошлого229229
  Аширмат-курбаши (или Ашурмат), видимо, оставался независимым от Рахманкула лидером (см.: Ахунов И. Отряд партийной дружины // В боях за Советскую власть. С. 104—106).


[Закрыть]. Я слышал в одном интервью, что отряд Рахманкула первоначально состоял из сорока человек – в данном случае это число было способом мифологического прочтения и легитимации событий. Один ошобинский житель, который считал себя коммунистом, в своем рассказе подчеркивал, что Рахманкул был из бедной семьи – он возглавил группу молодых людей, чтобы бороться с бандитами и защищать Ошобу, брал деньги у богатых и отдавал их бедным. Здесь мы видим уже идеологическую советскую риторику, с ее помощью Рахманкул, с которым советская власть боролась, неожиданно трансформируется чуть ли не в идейного сторонника большевиков.

Илл. 5. Рахманкул-курбаши, 1922 г., после ареста

Во всех этих трактовках Рахманкул вовсе не был изначальным противником колониальной власти. Последняя не могла в полной мере осуществлять полицейские функции, поэтому вынуждена была создавать в помощь «туземной» администрации постоянные или временные отряды из местного населения, которым поручала следить за порядком. В городах и крупных селениях именно с подачи этой самой колониальной власти были назначены курбаши (қўрбоши), начальники таких отрядов, получавшие официальное жалованье и подотчетные уездным начальникам230230
  Отчет ревизующего, по Высочайшему повелению, Туркестанский край, тайного советника Гирса. СПб.: [б.и.], 1884. С. 79. В Кокандском ханстве курбаши – полицейский чиновник, который следил за порядком в ночное время суток.


[Закрыть]. Можно предположить, что молодой Рахманкул, происходивший из семьи, которая не имела много земли и скота, служил в таких отрядах, стараясь заработать на жизнь, и, возможно, поддерживал какую-то из ошобинских группировок, выполнял поручения сельского старосты и местных пятидесятников231231
  См. Очерк 3.


[Закрыть]. У него была, иначе говоря, довольно обычная для Ошобы биография.

Указ Николая II о наборе на фронт жителей Средней Азии (которые до этого были освобождены Александром II от обязанности военного призыва) от 25 июня 1916 года вызвал цепную реакцию восстаний и бунтов. Уже 4 июля произошли беспорядки в Ходженте. 17 июля, как свидетельствуют архивные данные, в селении Ашт толпа местных жителей напала на дом волостного управителя Мухаммад-Садыка Алимбаева, полностью разгромила и разграбила его, сожгла все списки о сборах налогов и другие документы. При этом были убиты брат и дядя управителя. Был убит также старшина сельского общества Верхний Ашт. В тот же день в соседнем селении Пунук жители напали на своего старшину и его писаря, избили их и сожгли дом старшины, был убит пятидесятник, который пытался уговорить толпу разойтись. Погромы произошли также в Джар-булаке, где был сожжен дом волостного управителя. Российская власть быстро отреагировала – были введены военные силы и арестованы десятки активных участников погромов232232
  ЦГА РУз, ф. 276, оп. 1, д. 902. Л. 41, 42. См. также: Доклад Ферганского военного губернатора Иванова. Декабрь. 1916 г. // Восстание 1916 года в Средней Азии. Сборник документов. Ташкент: Госиздат УзССР, 1932. С. 62.


[Закрыть]. Это позволило прекратить погромы и убийства, но не успокоило страсти – люди продолжали выражать недовольство233233
  ЦГА РУз, ф. 19, оп. 1, д. 21380. Л. 1—2.


[Закрыть].

Хотя погромы, прокатившиеся по всему региону, затронули переселенческое русское население (особенно в Семиречье) и провели четкую границу между колониальной властью и местными мусульманами, главными пострадавшими в Ферганской области и Аштской волости были, как мы видим, вовсе не колонизаторы, а представители низового («туземного») чиновничьего звена и их родственники. Именно в руках последних оказались мощные инструменты давления – право составлять списки призывников и реквизировать имущество. Сложившийся баланс интересов и сил в разных общинах был нарушен, что вызвало насильственное сопротивление со стороны тех, кто чувствовал себя ущемленным. Указ царя спровоцировал, таким образом, серьезный раскол внутри общества – обострились старые противоречия между различными конкурирующими группировками и появились новые линии разлома и недовольства. Насилие вернулось в повседневную практику как способ решения проблем и накопления социального и материального капитала.

Я не видел документов, рассказывающих о каких-то столкновениях в Ошобе в 1916 году. По устным рассказам, Одина-аксакал, который, возможно, был сельским старшиной, спрятался во время волнений и остался жив. Но в сводках о происшествиях за апрель 1917 года я нашел такую запись234234
  ЦГА РУз, ф. 19, оп. 1, д. 10070. Л. 141 об., 142.


[Закрыть]:

В доме жителя сел. Ашаба Аштской волости Мумынбая Абдувахиббаева произошел пожар, убытку пожаром причислено приблизительно на 2000 рублей. Заподозренные в поджоге жители сел. Ашаба Тешабай Курбан-Назаров и Каюмбай Ашур-Мухамедов сданы на поруки.

Эта вроде бы обычная уголовная заметка несет в себе важную информацию. Дело в том, что упомянутый в ней Мумынбай Абдувахиббаев – это Муминбай-аксакал Абдувахидов, бывший пятидесятник и затем сельский старшина Ошобы. Вполне возможно, что поджог его имущества тоже имел характер нападения на представителя власти или был местью за какие-то его поступки.

Есть все основания утверждать, что в 1916—1917 годах в Ошобе разгорелась ожесточенная борьба за власть и лидерство. Ошобинцы вспоминают, что отец упомянутого Муминбая – Абдувахид-хаджи, самый зажиточный ошобинский скотовладелец, будто бы ненавидел Рахманкула и что именно он подговорил кокандского Умаркула убить его, из-за чего Рахманкул вынужден был в течение полугода скрываться в горах. Правда, когда последний собрал отряд для защиты, то не тронул Абдувахида и его сыновей, потому что они были богатыми и помогали содержать воинов. Более того, дочь Муминбая вышла замуж за Каримкула, брата Рахманкула. По всем воспоминаниям, Муминбай-аксакал оставался достаточно самостоятельной фигурой – и Рахманкул, и советские начальники пытались привлечь его на свою сторону, пока шли боевые действия. В некоторых семейных историях упоминалось, что Муминбай мог отстаивать перед Рахманкулом какие-то свои интересы, ограждать своих родственников от участия в военных действиях.

Были у Рахманкула и другие соперники. Местные истории гласили, что еще в самом начале деятельности Рахманкула, когда отряд самообороны только организовывался, на роль ошобинского лидера претендовал Джангир-ходжа (Джахангир), представитель местной знатной фамилии и влиятельной семьи, сын известного Ишанхана235235
  См. Очерки 3 и 8.


[Закрыть]. Рахманкул, как утверждают, убил Джангира и его брата Турсун-ходжу, якобы из опасения, что народ пойдет за ходжами, а не за ним236236
  От потомков ходжей я услышал версию, что Турсун-ходжа заболел и сам передал лидерство Рахманкулу, который якобы был его доверенным человеком. Возможно, такая интерпретация появилась позднее – как средство избежать нарративного конфликта между ходжами и популярным ошобинским героем.


[Закрыть]. В Ошобе вспоминали также, что представитель еще одной известной семьи – Муллабек, сын Мирхолдор-аксакала237237
  См. Очерк 3.


[Закрыть], – «устанавливал советскую власть».

К числу противников курбаши относился Дадамат Турсунов – начальник аштской милиции – отряда, который был организован в 1919—1920 годах из числа местных жителей для борьбы с басмачами238238
  Отряд был немногочисленный, но хорошо вооруженный. Он базировался в селении Пап, и осенью 1922 года в нем состояло 140 бойцов (ГАФО РУз, ф. 435, оп. 4, д. 12. Л. 164 об.).


[Закрыть] (Илл. 6). Сам Турсунов был примерно того же возраста, что и Рахманкул. По отцу он был родом из соседнего кишлака Гудас. Сестра Турсунова была женой Махсуда, сына Гозыбая, представителя другой могущественной ошобинской семьи239239
  См. Очерк 3.


[Закрыть]. Конечно, само по себе родство не говорит о каких-то тесных контактах, поддержке или, напротив, нейтралитете – в Ошобе все друг другу приходятся родственниками в той или иной степени, но, как я думаю, избирательное упоминание о родстве в устных историях, услышанных мной в кишлаке, указывает на то, что в памяти отложились связи, которые сыграли какую-то важную роль в прошлом. Какую именно роль – этого, видимо, мы не узнаем достоверно никогда. После поражения Рахманкула Дадамат Турсунов поселился в Ошобе, взял себе на правах победителя вторую жену – бывшую жену Каримкула (и дочь Муминбай-аксакала), брата курбаши240240
  Позднее Турсунов занимал милицейские должности и был руководителем предприятий в Таджикской ССР. Несколько его сыновей, родившихся в Ошобе, также занимали высокие посты. См. Очерк 4.


[Закрыть].

Илл. 6. Дадамат Турсунов с родственниками

Однако у Рахманкула были не только влиятельные оппоненты и соперники, но и не менее влиятельные союзники. Среди его военачальников был, например, Джаркин, сын бывшего волостного управителя Эшмат-мингбаши Ирназарова241241
  См. Очерк 3. Джаркина тоже называли «мингбаши» (начальник тысячи, тысяцкий), он наследовал титул своего отца в виде семейного прозвища.


[Закрыть]. Сестра Рахманкула вышла замуж за Одина-аксакала (1870 г.р.), который, как и его отец Давранбай Исламбаев, представлял еще одну сильную ошобинскую семью242242
  См. Очерк 3.


[Закрыть]. Правда, как вспоминал сын Одина-аксакала, последний жил в Аксинджате и старался не вмешиваться в дела Рахманкула. Значительным фактором возвышения Рахманкула была поддержка со стороны его братьев. Всего их было у него восемь: пять от его родной матери, три – от другой жены отца. Последние (Абдуджаббар, Абдусаттар, Абдусамат) в басмаческом войске не состояли. Два старших родных брата Рахманкула – Маманозыр и Мамасодык-хальпа – тоже не участвовали в боевых действиях, а Мамасодык даже будто бы советовал брату прекратить войну. Но три оставшихся брата – Омонбой, Турсунбой и Каримкул – были командирами в войске Рахманкула. Особенно запомнился ошобинцам Каримкул – как самый жестокий командир, которого все боялись.

Все приведенные свидетельства, конечно, не дают полной и ясной картины того, что происходило в ошобинском сообществе в 1916—1922 годах, однако они позволяют утверждать, что Рахманкул не был единоличным диктатором в кишлаке. Его власть опиралась на поддержку влиятельных семей, и она имела, как и любая власть, свои пределы – своих оппонентов и недовольных, которые могли бросить вызов курбаши.

Экспансия за пределы Ошобы

По мере того как военная мощь Рахманкула усиливалась, его власть и влияние распространялись на соседние кишлаки и затем на более отдаленные регионы. Ошобинский лидер вступал в контакты со многими людьми и с целыми сообществами.

Ничего не известно о том, как Рахманкул относился к учрежденному в Коканде в начале 1918 года правительству Туркестанской автономии, как он воспринял ее разгром большевиками. Однако уже, видимо, в том же 1918 году бывший ошобинский охранник, возглавивший отряд самообороны, стал рассматривать свою деятельность как участие в общеферганском движении против советской власти. Рахманкул активно контактировал с главой ферганских повстанцев Мадаминбеком, признавал его первенство, приезжал на совместные совещания и координировал с другими басмаческими лидерами свои военные планы243243
  Туркестан в начале XX века. С. 215, 216, 226.


[Закрыть]. Весной 1919 года он участвовал в совместном нападении повстанцев на старую часть Намангана. Войско Рахманкула действовало на большой территории, которая кроме Кураминских гор и предгорных кишлаков включала в себя многочисленные селения вплоть до города Чуста – западную часть Наманганского уезда244244
  Восточную часть того же уезда контролировал другой известный курбаши – Аман-палван, который был пойман и расстрелян большевиками в 1923 году.


[Закрыть], а также долину Ахангарана.

Со временем войско Рахманкула стало включать в себя не только ошобинцев, но и жителей других селений. В его подчинение входили другие курбаши со своими отрядами. Например, один из документов 1922 года перечисляет некоторых из них245245
  ГАФО РУз, ф. 435, оп. 1, д. 145. Л. 76.


[Закрыть]:

Чустский Райревком 2-го марта донес, что из Рахманкульских курбашей: 1. Абдусаттар, 2. Баба-ходжа пансат246246
  О термине «пансад» см. Очерк 1.


[Закрыть] [Бува-ходжа-пансад], 3. Аман-аксакал247247
  В одном из документов 1923 года Аман-аксакал Мадкаримходжаев упоминается как член аштского революционного комитета, правда, арестованный за должностные злоупотребления (ГАФО РУз, ф. 435, оп. 1, д. 115. Л. 10).


[Закрыть], 4. Ирмухамед пансат, 5. Абдумутталиб юзбаши248248
  Юзбаши (юзбоши) – начальник сотни, сотник.


[Закрыть], 6. Кичкина Иргаш.

Информации о том, кто они и откуда, у меня немного, так как жители Ошобы, с которыми я разговаривал, не очень ориентируются в карте социальных связей за пределами своего кишлака249249
  По сообщению информаторов Б. Бабаджанова, Кичкина Эргаш (Иргаш), то есть Маленький Эргаш, жил в Чусте, в окрестностях которого располагался его отряд, был в подчинении у Рахманкула, но потом «продал» его – очевидно, сдался советской власти.


[Закрыть]. Из перечисленных фигур больше всех запомнился ошобинцам Бува-ходжа250250
  В рассказе Калмыкова он фигурировал как Баба-ходжа-пансад (Калмыков С.В. Комбриг Синицин. С. 170, 171). Н. Ахмедов называл его по фамилии (точнее, по имени или прозвищу отца) – Саидходжаев (Ахмедов Н. Коротко из воспоминаний // За власть Советов в Таджикистане. Воспоминания участников революции и борьбы с басмачеством. Сталинабад: Таджикский Госиздат, 1958. С. 66).


[Закрыть], один из ближайших соратников Рахманкула. Откуда он был родом – мои собеседники не могли прийти к согласию, но все говорили, что он, во-первых, женился на дочери уже упоминавшегося мной Одина-аксакала и стал, следовательно, родственником Рахманкула, а во-вторых, убил Абдусаттара-юзбаши, одного из местных жителей – сподвижников курбаши (видимо, его имя названо первым в списке). Бува-ходжу помнят еще и потому, что он скрывался в горах вплоть до конца 1930-х, и убить его удалось только, согласно местным преданиям, из-за предательства жены-ошобинки. Труп Бува-ходжи привезли в Шайдан, как вспоминают очевидцы, и выставили на всеобщее обозрение, а солдаты стреляли в него.

Не все курбаши шли в подчинение к Рахманкулу добровольно, о чем свидетельствует продолжение того же документа:

…приблизительно 150 верховыми разбойниками прибыли в местности Кукташ и пробыли где 2 дня и задержали Шадман курбашия и отбирали с него 17 лошадей и 17 винтовок, а самого Шадмана и некоего Курбаши Туйчибая Каримбаева забрали с собой и направились в сторону сел. Ашаба. Последний курбаши Туйчибай по дороге из сел. Чакисаре [Чоркесар] убежал с трехлинейной винтовкой и к ней 60 шт. патронов и присоединился к нам.

Рахманкул использовал родственные и брачные стратегии для укрепления отношений с другими сообществами. Известно, например, что у него было две жены – ошобинка и жительница Ашта (говорят еще о жене из Алмаса). Рахманкул имел свой дом в Аште и, значит, пользовался там поддержкой населения.

В опубликованных воспоминаниях о борьбе с басмачеством мне попалась на глаза также следующая история251251
  Бойматов Ю. Эпизоды из героических боев советских войск // В боях за Советскую власть. С. 49.


[Закрыть]:

В 1922 г. Абду-Малик был застрелен своим джигитом Хакимом, который занял его место. Этот новый курбаши назначил своего друга Кучкара курбашой кишлака Алмаc. Они имели тесную связь с Рахманкулом. Последний приказал Кучкару курбаши подобрать 40 самых красивых девушек в возрасте от 10 до 15 лет с тем, чтобы выдать их замуж за 40 лучших джигитов Рахманкула. Кучкар приступил к выполнению воли своего хозяина. Было отобрано 40 молоденьких девушек, после чего назначили день свадьбы. Жители Алмаcа сообщили об этом мне. В день свадьбы наш отряд внезапно напал на этих «женихов» из банды Рахманкула. Растерявшиеся басмачи не смогли оказать сопротивления. Было убито много басмачей-женихов, ожидавших своих невест. Басмачи потеряли в этой операции 75 лошадей, 31 винтовку и еле успели скрыться. Все девушки были возвращены родителям.

Рассказ, конечно, оброс мифологическими деталями (все то же число сорок), но он вполне соответствует представлениям населения, видевшего в браке инструмент распространения и поддержания власти.

Имея такие отрывочные письменные свидетельства и крайне выборочные воспоминания, можно, разумеется, только догадываться о том, каким образом Рахманкул ежедневно боролся за распространение и сохранение своего влияния, какие меры был вынужден для этого принимать. Борьба с большевиками была в этой повседневной деятельности далеко не единственной его целью, а скорее способом получения ресурсов и легитимности.

В войске Рахманкула было много пришлых людей. Особист Калмыков, с обращения к воспоминаниям которого я начал настоящий очерк, упоминает некоего русского офицера Войцеховского, также в его рассказе говорится об «английском шпионе», турецком советнике Сабир-эфенди, который будто бы исполнял обязанности начальника штаба у Рахманкула252252
  Калмыков С.В. Комбриг Синицин. С. 167.


[Закрыть]. Впрочем, как я уже говорил, Калмыков легко смешивает реальные факты с вымыслом. Один из активных участников борьбы с басмачеством, Нуритдин Ахмедов (родом из Пангаза), называл имя другого эфенди – Камол253253
  Ахмедов Н. Коротко из воспоминаний. С. 66.


[Закрыть].

Гораздо более достоверна информация о том, что в войске Рахманкула была группа «афганцев». О них говорилось в донесениях непосредственно во время событий. Их вспоминает тот же Ахмедов, который даже называет два имени – Зариф-шах Афгани и Бобо-афгани Хонсоев254254
  Там же. С. 66.


[Закрыть]. Память об афганцах живет у ошобинцев – в местных апокрифах упоминался, в частности, некий Огаджан-афган, правда, это не имя, а прозвище255255
  Ога, ага – титул, которым в Персии и Афганистане называли людей аристократического происхождения.


[Закрыть]. Кто они были на самом деле – не вполне ясно: возможно, это были действительно выходцы из Афганистана, которые служили в армии бухарского эмира, потом попали в советский плен и бежали из него, а возможно, речь шла о каратегинцах или других горцах, получивших из-за своей одежды или каких-то необычных привычек прозвище афганцев. В местной памяти афганцы остались как некоторая экзотика, гораздо же крепче в ней удерживались факты, что местный житель Эшмат Азизов, который служил еще в армии Худоярхана, обучал солдат Рахманкула военному делу, а, например, другой ошобинец – Кашамшам – наладил ремонт вооружения. За этими людьми стояли знакомые и понятные всем биографии, семейные и родственные связи.

Любопытно, что в памяти жителей Ошобы совершенно не сохранилась другая фигура – Садриддинхан Шарифходжаев, который какое-то время находился среди повстанцев256256
  Sartori P. When a Mufti Turned Islamism into Political Pragmatism: Sadreddin-Khan and the Struggle for an Independent Turkestan // Cahiers d’Asie centrale. 2007. № 15—16. P. 118—139.


[Закрыть]. Между тем для большевиков и, видимо, для самого Рахманкула присутствие этого человека было очень знаменательным фактом. Садриддинхан родился в 1878 году в Ташкенте и принадлежал к богатой и религиозной семье, получил образование и был муфтием, в 1917 году он состоял в консервативной партии «Улама Джамияти» (Общество богословов), из которой в августе вышел и возглавил небольшую организацию «Фукаха Джамияти» (Общество мусульманских правоведов). По словам итальянского исследователя Паоло Сартори, Садриддинхан использовал идеи мусульманской нации, патриотизма и исламских реформ, был сторонником объединения мусульман Туркестана. Он был членом народной ассамблеи Туркестана, которая возникла в Коканде в 1918 году, после ее разгрома, в отличие от многих своих соратников, не пошел служить в советские учреждения, а пытался участвовать в разного рода нелегальных организациях и одобрял сотрудничество с басмачами. Именуя себя «президентом центрального комитета национального союза Туркестана», в марте 1921 года Садриддинхан написал два письма в консульства Британии и Японии в Кульдже, говоря о существовании союза туркестанских, бухарских и хивинских повстанцев и прося у англичан военной и финансовой помощи для борьбы против «тирании» большевиков. Эти письма, в которых также критиковалось царское прошлое и говорилось о будущем независимом Туркестане, попали в руки советских спецслужб, после чего Садриддинхан и его сторонник Абдулладжан Зия-Мухаммедов, который был инструктором в советском комиссариате образования, бежали к ферганским повстанцам и нашли убежище у Рахманкула. Именно их называет «двумя ташкентскими узбеками» один из советских документов, в котором сказано, что они отговорили Рахманкула вести переговоры с советской властью (см. ниже). После разгрома Рахманкула Садриддинхан бежал и перебрался в Афганистан.

Приезжий гость, или, точнее, беглец, был в глазах Рахманкула уважаемой и важной персоной, представляющей одновременно традиционную среднеазиатскую257257
  Садриддинхан принадлежал к семейству ходжей и ишанов (см. Очерк 8).


[Закрыть] и современную политическую элиты. Садриддинхан мог четко и изощренно сформулировать идеологическую программу сопротивления и дать в руки бывшего ошобинского охранника инструменты легитимации его власти258258
  См.: Туркестан в начале XX века. С. 185.


[Закрыть]. Выходец из Ташкента мог также благодаря своим связям помочь с оружием и финансами. Другими словами, контакты с ним были для Рахманкула очень важны, и это подтверждается тем, что и большевики, и лидеры антибольшевистского сопротивления знали о таком союзе и следили за ним259259
  Заки Валиди Тоган. Воспоминания. Борьба мусульман Туркестана и других восточных тюрок за национальное существование и культуру. М.: [б.и.], 1997. С. 288.


[Закрыть]. Но все подобные соображения и взаимоотношения – и в этом особенность и даже парадокс локального сознания – были мало понятны ошобинцам. Последние не были в курсе, какие переговоры ведет Рахманкул с приезжими, каковы ставки в этих переговорах и в каких процессах замешан их вождь, а следовательно, в местной памяти эти факты не оставили никаких следов.

Чего хотел Рахманкул?

Спустя сорок—пятьдесят лет после описываемых событий советские историки утверждали: «…крупный басмаческий курбаши Рахманкул создал в Ходжентской волости некое подобие ханства с характерными признаками восточной феодальной деспотии <…> Тирания Рахманкула в Ашаве явилась как бы образчиком той формы правления, которую хотели создать басмаческие курбаши в случае победы над Советской властью. Местные трудящиеся презирали и ненавидели этих новоявленных “ханов”. Когда жители Ашавы узнали о приговоре, вынесенном Рахманкулу, они устроили в кишлаке большой праздник (сайил)»260260
  Шамагдиев Ш.А. Очерки истории Гражданской войны. С. 239. См. также: История Гражданской войны в Узбекистане. Т. 2 / Х.Ш. Иноятов (отв. ред.). Ташкент: Фан, 1970. С. 286.


[Закрыть]. Однако такая трактовка имела позднее происхождение. Более ранние оценки звучат несколько иначе. Приведу еще одну цитату. В 1923 году, выступая в Москве на пленуме ЦК ВКП(б), туркестанский функционер Хидыралиев произнес речь перед партийным руководством страны, и в том числе перед Сталиным и Троцким, объясняя поражение басмачей. В его речи были следующие слова261261
  Тайны национальной политики ЦК РКП. Стенографический отчет секретного IV совещания ЦК РКП, 1923 г. М., 1992. С. 125.


[Закрыть]:

Басмачи фактически в глазах населения потеряли всякую политическую физиономию. Населению они надоели до невозможности. Население везде готово идти в бой и воюет в лице добровольной милиции. Главное же басмачество убивается экономическими мероприятиями, которые советское государство предпринимает. Так, например, в прошлом году [1922 г.] осенью, когда мы в районе, до того занимавшемся шайкой Рахманкула, наиболее боеспособного из всех басмачей, имевшего свой кожевенный завод, обмундировывавшего джигитов и проч., – когда мы в этом районе обсеменили поля, кормили голодающих, поддерживая население, то это население и джигиты заставили такого сильного курбаша сдаться в плен, после чего мы его расстреляли.

Обращают на себя внимание некоторые любопытные детали этого эпизода. Во-первых, интересен уже тот факт, что ситуацию в регионе описывал не российский администратор, а представитель местного населения, который являлся теперь одним из высших руководителей в Средней Азии. При этом сведения из региона, даже такие подробности, как действия одного из руководителей повстанческого движения, докладывались напрямую высшей власти страны, заинтересованной в знании таких подробностей и настроений. Во-вторых, мы слышим в речи Хидыралиева характеристику Рахманкула как сильного лидера, оказавшегося способным организовать военное и экономическое обеспечение своей власти. В-третьих, туркестанский представитель говорил о том, что действиям Рахманкула советская власть противопоставила еще более масштабную интервенцию в экономическую жизнь региона и смогла тем самым изменить настроения «населения и джигитов», добившись их лояльности и поражения противника.

Попробую теперь чуть более подробно рассмотреть, чтó представляла собой власть Рахманкула в глазах ошобинцев, с одной стороны, и большевистских чиновников – с другой.

20 сентября 1922 года на объединенном заседании Наманганского угорревкома (уездно-городского революционного комитета) сообщалось262262
  Протокол объединенного заседания Наманганского угорревкома, 20 сентября 1922 г. // ГАФО РУз, ф. 435, оп. 4, д. 139. Л. 39, 39 об.


[Закрыть]: