Текст книги "Гуслицы Старообрядческие. Сокровищница древлего Православия"

Юрий Карякин, директор Ильинской средней школы, сопредседатель краеведческого объединения «Радуница»
Старообрядцы Гуслицы

Территория древней волости Гуслица в настоящее время охватывает южную половину Орехово-Зуевского района Московской области. Несколько деревень волости отошли к Егорьевскому району.

Гуслицкое письмо певческих книг и их роспись, иконопись, медное литье и многое другое, что можно назвать уникальной самобытной культурой – родилось и сохранилось здесь благодаря старообрядческому населению. Понять, почему здесь сохранились многовековые традиции и обычаи можно, только основываясь на документальных фактах.

Воскресенской церковью села Ильинский Погост (ранее село Гуслицы Богородского уезда Московской губернии – центр бывшей волости) велась летопись, отражающая главные события каждого года. Она велась священниками, заверялась всеми членами причта. Посмотрим, как отражена жизнь старообрядческой местности в этом документе, запечатлевшем взгляд самих участников событий. Летопись велась 30 лет – с 1868 по1898 гг. – всего насчитывает 57 листов.

Численность старообрядцев в Гуслице (по летописи – «раскольников») по свидетельству летописи в три раза превышала численность «православных», да и православные, жалуется летописец, почти все без исключения к церковному богослужению «холодны вовсе». Почти каждый год фиксируется присоединение старообрядцев к новообрядческой церкви. Эта цифра составляет от 2 до 8 человек за год, и это в приходе, имеющем взрослое население 12 тысяч человек.

В 1884 году старообрядцы сделались особенно дерзки и своенравны: «Без всякого стеснения попы с длинноотращенными волосами, в поповских шляпах или высоких шапках, расхаживают как официальные священники; колоколов во всякой деревне навешали с избытком. Хотя и объясняют, что сторожевые, но к службе своим звонят…».

Почти в каждой деревне имеется своя моленная, и во многих из них появляются люди заправляющие «благославлением». Так старообрядцы ближайших к селу Гуслицам деревень Пичурино и Поминово «испросили для себя особого по ремеслу сапожника крестьянина из дальней деревни Ефремовской Трифона» для Поминовской часовни и «этот слепой вождь слепцов в этом приходе никаких безобразий и путаницы не допускает».

В 1883 году старообрядцы обратились с просьбой разрешить им для защиты от захода скота и приезжающих на базар лошадей возобновить вокруг старого кладбища канаву и устроить калитку, что им не было дозволено. В 1885 году калитка с большим в 5 четвертей наверху крестом все-таки появилась. Крест, следуя законам того времени, пришлось снять с «большим ропотом», но летопись утверждает, что сразу после этого случился пожар в доме священника Воскресенской церкви Дмитрия Кудрявцева. В этом же году разбился большой набатный колокол весом 263 пуда. Сами старообрядцы объясняли это «наказаньем Божьим их гонителей». Дмитрий Кудрявцев, не выдержав напряжения отношений, перевелся в Бронницкий уезд.

Крест киотный, восьмиконечный. Село Гуслица, Московская губерния. XIX век

В деревне Игнатовой двое старообрядцев публично поносили святых, прославленных церковью после 1667 года. Дело дошло до суда, но было оставлено без последствий.

Гуслица считается старообрядческой. Но, наверное, точное число старообрядцев в разные периоды назвать никто не сможет, так как записи хранителям древнего благочестия делать запрещали. Те записи, которые делала новообрядческая церковь, скорее всего, занижают их численность. В 1840 году Воскресенская церковь делает запись о количестве прихожан в ведомости…

23 июня 1900 года священник церкви села Гуслицы Александр Глаголевский совершал общественный молебен на улице в приходской деревне Бодоговой перед принесенными из гуслицкого храма иконами. В это время крестьяне старообрядцы с пением Святой Боже несли мимо своего покойника. На имя митрополита Московского и Коломенского ушло письменное обращение с просьбой наказать виновных, защитить приход от «таких дерзких выходок, которые соблазняют многих колеблющихся». Здесь же упоминалось о том, что пение на улицах и площадях старообрядцам воспрещалось.

Крест восьмиконечной формы с добавлением по краям иконок, Гуслицы, XVIII век

Благочинный, священник села Карпова Михаил Розанов, проводил дознание и подтвердил, что при прохождении мимо новообрядческой службы старообрядцы запели «много громче и заглушили чтение и пение», добавляет, что несли этой дорогой покойника специально, ранее носили другой. В зачинщики попадают уставщик Дементий Большаков, Иван Филиппов. На основе этого было направлено письмо Генеральному губернскому прокурору. Через полгода пришел ответ прокурора духовной консистории: «Имею честь уведомить, что ни в уставе, ни в уложении о наказаниях не имеется закона, предусматривающего наказания за деяние раскольников. Не имею возможности возбудить против них уголовного преследования».

Рядом с Воскресенским храмом села Гуслицы внутри церковной ограды находилось старое кладбище, которое «оказывается неудобным для дальнейшего употребления, потому, что при рытье могил редко обходится без того, чтобы не потревожить старые могилы, а иногда с довольно свежими гробами». Нужно было место для нового кладбища. Выделение земли продолжалось долгих 9 лет – с марта 1863 по декабрь 1872 года, которые прошли в ожесточенной борьбе за выделение участка.

Притч церкви через члена Правительственного синода, митрополита Московского и Коломенского Филарета и Московскую духовную консисторию обратился в Московское губернское правление с просьбой о выделении земли для погребения около юго-западной стороны церковной каменно-металлической ограды.

Объяснялся выбор места близостью к церкви, что было удобно для совершения похоронных обрядов и наблюдения за захоронениями. Все было бы так, но земля с западной стороны принадлежала крестьянам-старообрядцам деревень Печурино и Поминово, а они не отдавали её. Доводы крестьян: у церкви своя земля с севера и с востока от ограды, и кладбище должно находиться на удалении от населенного пункта.

Притч церкви доказывал, что их земли сданы в аренду под торговые площади, базары, лавки, амбары. Они производили захоронения на церковной земле более 300 лет, кладбище нужно для прихожан, поэтому крестьяне должны выделить землю. В ход пошли аргументы, что земля крестьянами еще не полностью выкуплена у помещика Норда Егора Егоровича, у самих старообрядцев в Дубровке около деревень Зуевой и Цаплиной кладбища находятся в середине деревни. Удаление от села невозможно из-за того, что с одной стороны река будет весной разливаться и не будет прохода, с другой находится болотистое место Купилей, с третьей – строевой лес и кладбище самих старообрядцев на Богомоловой горе. Но больше всего было обвинений в том, что старообрядцы – крестьяне и мещане – стараются идти против церкви.

В разбор дела вмешивались депутат духовной консистории, священник Покровской села Запонорье церкви Иоанн Глаголев, пристав I стана Богородского уездного Полицейского управления Гроздов, благочинный церквей священник Сергей Стефанов Цветков, епископ Савва Можайский, князь Александр Васильевич Оболенский, надворный чиновник по особым поручениям Богородского уезда «господин Тодтъ». Но заключения почти все были похожи на выводы пристава Гроздова – «этого допустить нельзя, по 914 статье XIV тома свода законов, в котором говорится, что новое кладбище должно быть отведено не ближе, как в полверсте от селений, под которым разумеются три дома купца города Егорьевска Комарова, недалеко стоящие от этого». Гроздева притч обвинил в пособничестве старообрядцам и направил жалобу: «так братья мещане Брицины на собственной земле, примыкающей к церковному базару, открыли трактир и питейный дом, кругловский крестьянин – раскольник Савелий Климов по допущению Печуринских крестьян открыл питейный дом и продажу горячего чаю на самом рубеже церковной земли с крестьянской, предлагаемой для кладбища… к соблазну православных чад церкви».

В результате длительных переговоров компромисс был найден. Место было выделено в том направлении на юго-запад, как просилось, но на окраине села. До настоящего времени оно там, но в результате постройки многоэтажных домов опять находится в центре поселка.

Заслуживает внимания случай, произошедший с гусляком, уроженцем деревни Беззубово, выходцем из «крестьян землепашцев» Федором Карякиным. Вопросом официального перехода его жены в старообрядчество и крещением их сына занимался особый стол губернского правления.

Федор Федосеевич Карякин родился 15 апреля 1887 года в Гуслицкой деревне Беззубово, был крещен в старообрядческой моленной деревни Вантино, по паспорту в дальнейшем значился старообрядцем.

Справка. У Юды Панкратова Карякина (моего прапрадеда) был родной старший брат Иван. После смерти Ивана его дети жили с Юдой. Их звали Никифор, Дорофей и Александр. У Никифора (1831 года рождения) был сын Федосей (приблизительно 1861 года рождения). У Федосея родился сын Федор (1887 год рождения) – вот о нем и идет речь в заметке.

Тарас (мой прадед) и Никифор – двоюродные братья.

Самуил (мой дед) и Федосей – троюродные братья.

Судьба забросила Федора на фабрику при Воскресенской мануфактуре села Нарофоминского Верейского уезда. Он работал там конторщиком. Его жена Бабкина Устинья, рожденная в деревне Медовиково Серединской волости Боровского уезда, была крещена по «православной» вере. Через 13 дней после рождения у них сына Константина были поданы бумаги на оформление и произведение записи в документах всех членов семьи – «старообрядцы». В течение года полицейские надзиратели, исправники Гуслицы и Вереи проверяли биографии Фёдора и Устиньи, проводили с ними разъяснительные беседы. Наконец, Московское Губернское правление разрешило уездному исправнику сделать соответствующие записи в документах Карякиным. Но к этому времени Федор был призван на военную службу по мобилизации, шла Мировая война. Последним сообщением в деле от 5.07.1915 года значится, что при выезде на место Устинья Карякина сообщила: «муж сильно ранен, находится на излечении в военном госпитале, средств для поездки в Москву для перехода в старообрядчество она не имеет».

Вот так, несмотря на все тяготы и лишения, гусляки хранили исконо-старорусскую культуру и веру. Они не только сопротивлялись, но часто вели и наступательную политику, находясь, как сейчас говорят, в правовом поле.

Используемые источники:

Егорьевский краеведческий музей. Ф.4.Оп.1.Д.59.

ЦИАМ. Ф.203.Оп.555.Ед.хр.47

ЦИАМ.Ф.203.Оп.543.Ед.хр.54.

ЦИАМ.Ф.203.Оп.521.Ед.хр.3.

Елена Агеева, научный сотрудник МГУ им. М.В. Ломоносова, декан исторического факультета Университета Российской академии образования
К проблеме гуслицкого миропонимания

Многообразие и уникальность гуслицких традиций широко известны исследователям, но, очевидно, они не достигли бы такого развития, если бы не самобытный склад русского народного миропонимания, свойственный гуслякам, нашедший отражение, как в литературном творчестве, так и в фольклоре. Гусляков знали в России: два брата Кир и Гавриил, торговавшие в селе Поим Пензенской губернии считаются там основателями поповской «московской» веры.

1. Гусляк Александр Леонтьевич Куликов обучал вновь поставленных священников в Кизлярский, Моздокский и Сунженский полки, а в станице Гиагинской много. раз бывали иконописцы и продавцы икон Стефан и сын его Федор Пышкины. 2. Гусляки приезжали на Дон, например, на старообрядческий хутор Доброй, где вели церковную службу. 3. Известные петербургские старообрядцы Громовы внесшие свой заметный вклад в учреждение в будущем белокриницкой иерархии, были тоже выходцами из Гуслиц. 4 Известно влияние гуслицких мастеров на иконописную школу в Невьянске на Урале. 5. За пределами России, в Бесарабии и Буковине, были известны гуслицкие старообрядцы Балзетовы из села Елизарова. Это лишь малая часть свидетельств об участии гусляков в церковной и культурной жизни России.

Именно подобные особенности гуслицкой культуры обеспечили ей долгую и прочную известность. В конце ХIХ в. значение Гуслиц было так велико, что образование многих старообрядческих центров связывали с его влиянием, например, развитие поморского староверия на Средней Волге в с. Самодуровке.

Вопрос об особенностях гуслицкого духовного и практического склада был поставлен ещё в середине ХIХ в. статистиком и краеведом И.И.Ордынским, затем этой проблеме уделили внимание известные бытописатели П.И.Мельников и В.А.Гиляровский, сочинения которых в известной мере внесли вклад в формирование негативного образа гусляка, отчасти затмившего, несомненно положительные и даже уникальные характеристики, прежде всего крепкое сочетание духовного и практического, следование традициям и творческое их развитие.

Вопрос о гуслицком стиле деятельности, о вкладе гусляков в развитие культуры и промышленности России представляется нам весьма важным, поскольку тесно связан с сегодняшним возрождением Гуслиц, с развитием её промышленного и творческого потенциала.

Весьма характерной представляется в связи с этим судьба и деятельность уже упоминаемой семьи старообрядцев, общественных деятелей и иконописцев Балзетовых, архив которых стал доступен благодаря вдове Ефима Семёновича Балзетова – Надежде Ивановне (1904 г.р.). В её старинном, не перестроенном доме, на чердаке долгие годы пролежало собрание разных документов её свёкра Семёна Федотовича и мужа Ефима Федотовича, ставшее уникальной находкой для археографов МГУ, поскольку такие крестьянские, посвященные иконописанию, письменные свидетельства крайне редки, и, как правило, уничтожались владельцами и их потомками, поскольку в советские годы даже воспоминания об иконописном промысле были опасны.

Старожилы рассказывали, что такие архивы собирались во многих домах, но их давным-давно сожгли и за ненадобностью и более всего из-за страха преследования. Важность и исключительность сохранения подобных архивов очевидны. Анализ документов архива послужит убедительным источником для понимания гуслицкого миропонимания.

Жили Балзетовы в с. Елизарове в Запонорской волости или Запонорье – части Гуслицы в широком понимании Богородского уезда. В середине XIX в. Елизарово – деревня 1‐го стана Богородского уезда Удельного ведомства насчитывала крестьян 201 душу мужского пола и 159 женского. Всего было 46 дворов. До железной дороги 73 версты, до уездного города – 41 верста. Близ Коломенского тракта. 6 Казалось небольшая затерянная деревенька, но тем и знамениты Гуслицы, что почти о каждом ее жителе можно было воскликнуть «Ай-да гусляк», а каждый уголок имел богатую историю и непременно чем-то был знаменит. Известно, что местные селения славились своим предпринимательством. Елизаровские жители вносили также свой вклад в эти занятия. Так Елизарово по статистическим сведениям на 1882 г. (судя по документам архива, С.Ф. Балзетов около десяти лет спустя стал старостой этого села) входило в число семи селений Запонорской волости, где развивался иконописный промысел, возникший в 1730‐х гг. Первыми иконописцами считались крестьяне деревни Анциферово – Филипп Евгеев (обучался в Новгороде) и Алексей Афанасьев (учился в Москве). Доски для икон покупали в Егорьевске на ярмарке только липовые, ольховые и кипарисовые. Писали иконы в простой избе, очень чисто убранной, как вспоминали нынешние старейшие жители села.

Икона праздничная «Вознесение Господне». «Пядничная». С ковчегом. Старообрядческая иконописная традиция. Гуслицкая школа

Некоторые старожилы вспоминали, что последний иконописец умер лет 10 назад (т. е. в начале 70‐х гг. – Е.А.). Это дед Михайла из деревни Гора (Запонорье, недалеко от Елизарова). Писал на заказ по дореволюционным ценам «по вершкам». Одна из его последних икон Образ Казанской Богоматери был написан для левого клироса Павлово-Посадского старообрядческого храма [Позднее эта церковь очень сильно пострадала от пожара. – Е.А.].

Одним из таких иконописцев был и С.Ф. Балзетов, возивший свои иконы в Бесарабию, на Украину, в дунайские слободы. Славилось Елизарово и нищенским промыслом вплоть до 30‐х гг. XX в. Один из приемов – выдавали себя за погорельцев, для большей выразительности обжигали оглобли подвод и отправлялись в те места, где по слухам был хороший урожай хлеба. До сих пор в Елизарове все поют известный духовный стих: «Два брата, два Лазаря», который обычно исполняли странники.

Торговля, предпринимательство, разъезды по разным местам побудили жителей Елизарово «сложить свой особый масойский язык от слова «мас» – я – разновидность офенского языка… Можно провести ряд слов, которые удалось записать:

В деревне занимались и размоткой бумаги на дому (2 конторы, которые находились поблизости в селе Давыдове). А также с. Елизарово, наряду селениями Давыдовым, Горой и Смолевым, начиная с 60‐х гг. XIX в., занимались изготовлением смесей лекарственных трав, так называемым декоктом. Наиболее крупное предприятие такого рода (30 человек работающих) принадлежало в деревне Елизарове Григорию Ширину. 9 Травы собирались, корешки сортировались, все это продавалось в Москву, связанным в пачки по 3–5 фунтов. Как отмечает наблюдатель того времени, изготовители «не раскрывают тайн» своих сборов.

Как видим, круг занятий елизаровцев отличался разнообразием, и сохранившийся архив позволяет проникнуть в одно из основных направлений предпринимательской деятельности этого села.

Архив Балзетовых – это 1415 листов, предварительно распределенных в 20 папок [Сборник статистических сведений по Московской губернии. Промыслы Московской губернии. Т. VII. Вып. 1. М., 1881. С. 301–302.]. Листы весьма ветхие, хрупкие, потемневшие. 10 Хронологические рамки документов, судя по проставленным датам – 1841‐ 30.01.1917 г. Ряд документов дат не имеют, но, судя по внешним признакам, также укладываются в эти временные рамки. Этому соответствует и рассказ Надежды Ивановны Балзетовой, что ее муж совсем немного позанимался иконописанием – «просто это стало отпадать…»

Так, что же может поведать этот чудом сохранившийся архив о семье Балзетовых, об их занятиях, повседневной жизни?

Судя по Условиям (Д. 4, л. 1) 1‐го мая 1876 г. [отец – Е.А.] (имя его в условиях не указывается) отдал своего сына Семена Федотова крестьянину деревни Горы Мартинияну Тарасову «изучить иконному писанию вполне как долишнова так и лицам, чтобы вполне что смогут ценою за выучку тридцать рублей серебром. Деньги надо было вносить в 3 срока по десять руб.: первый взнос «к Воздвиженью сего года», второй – «к Пасхи сего года» и «еще 1877 года к Воздвиженью 10 руб.» вносить и подписуюсь Мартиниян Тарасов Каспаров». Подписи как таковой нет, все написано одной рукой.

Можно предположить, что было Семену в ту пору около 15 лет. Десять лет спустя семью постигло какое-то несчастье, подробности которого не ясны из архива, но о нем свидетельствует письмо, написанное в 1886 г. февраля 15‐го дня «любезному моему сыночьку Семену Федотову от родителя вашего Федота Карпова» и отправленное из Московского арестанского отделения. На этом же месте содержится еще одно послание Федота Карпова, обращенное «к любезному зятю Кузьме Яковлевичу и равнолюбимой дочьки Екатерине Федотьевне». Наряду с пожеланиями от бога доброго здравия и всего хорошего содержится настоятельная просьба «непременно прислать расписку урядника Тирехина». С просьбой писать приводится тот же адрес.(№ 2, лл.14–15)

В дальнейшем среди бумаг архива нет никакого продолжения этой истории 1886 г. В архиве сохранилось также краткое письмецо от 7 ноября (год не указан) обращенное к «любезнейшему зятя Семену Федотовичу», из которого мы не только узнаем имя его супруги – Дарьи Анисимовны, но и всей ее родни – родителей Анисима Карповича, ее брата Ивана Анисимовича и его жены Гожени (? – не разборчиво – Е.А.) Андреевны и их наследницы – дочери Опаши (так! – Е.А.) Ивановны.

В письме вместе с традиционными поклонами и пожеланиями здравия и добра сообщаются разные новости – о том, что Тит Яковлевич был в призыве ноября 7 дня «принят служить царю Антон еще призывался Евдоким Левонтив не принит слава Богу у нас хлеб 1 руб. 80 к. снегу нету очень холодно более писать не предвидим ничево». Заключает послание трогательная приписка «любезного братца» Ивана Анисимовича «любезнейшему моему зятю Семену Федотовичу ниско ниско кланяюсь очень скучно мне безвас сходить стало проводить время некуда посмотрел бы вашу личность заочно целую тебя Семен Федотович не смогу дождаться вашего приезду попем и погуляем безвас наш праздник все гости гостят… авас…»(№ 2,л.9)

Таков семейный круг. Итак, Семен Федотович, получивший фамилию Балзетова, отец его, как помним, подписывался только Федотом Карповым, обучавшийся в течение года в одном из самых известных иконописных центров Гуслиц – Горе, стал иконописцем, женился на Дарье Анисимовне и затем, видимо, жил не только в родном Елизарове, писал иконы и возил в разные места, но более всего в юго-западные земли Российской империи. О его деятельности убедительно свидетельствует Дело № 1 архива – это записная книжка Семена Федотовича Балзетова за 1893–1896 гг., содержащая финансовые расчеты и заказы на изготовление икон по разным адресам: л. 115об. – монастырь Чернобыль на реке Припяти (от Киева 120 верст); «в Каменец Подольской губернии», в местечко Занков с передачей в село Петряши Керсану Душкевичу». Л. 117об.: «Ст. Плетеный Ташлык селение Злынка Иван Михайлович Милёхин».

Вот характерные записи книжки: «1893 год Тирасполь Иов Харламович Буруки надворянской улице – 10 вер[шков] с киотом цена 8 руб. на полях Ульянию Потапия в задаток взято 1 руб.» (л.2); «1893 год Плоское Анфиногену Калиновичу образ 10 вер[шков] на 4 клет[ки] вседин Исус благое молчание Казанску всем скорбящим Гурия Самона Авива Илию пророка на полях Евдокию Парасковью… (нрзб.) Цена 6 р. и 50» (л.3); или «Фадею Яковлевичу Стародубцову образ 12 в[вершков] посредине Исус благое молчание, всем скорбыщим радость феодоровску взыскани погибших умягчение злых Михаилу Архан[гелу] Гурия Симона Авива страстные… Наума Нифонта Марфа Харлампия Власия Флора Лавра Фадя апост[ола]… Льва цар. муч. Александру Евдокию, Илию пророка» (л. 15).

В числе заказчиков и деловых партнеров Балзетова, согласно записям, и старообрядческий епископ Григорий Семенов из румынского Формоса (л. 111) и бакалейщик Мейер Бродский из Тирасполя (л. 108об.).

Различные квитанции, почтовые открытки и записки папки № 2 также отражают многочисленные внешние связи, контакты, поездки С.Ф. Балзетова: квитанция от 2.01.1897 г. об отправке посылки из Бендер в Москву (л. 7), записка, адресованная некоему «милостивому государю Григорию» с просьбой дать адрес «куда будити посылать иконы» (л.12), несколько конвертов с сургучными печатями, направленных старшине Запонорской волости Богородского уезда от Д.Х.Никулина из Харькова (л. 5), Тита Никулина из Оренбурга (л. 11), от Волынцева из Екатеринбурга (л. 10). Видимо, в этом конверте наряду с вложением 12 кредитных билетов – находились паспорта на имена Агафьи и Варсанофия Волынцевых от 20.11.1895 г., о чем свидетельствует опись вложения в пакет, адресованный запонорскому старшине (л. 6). Возможно, Балзетов выступал ходатаем или посредником в вопросах получения паспортов для своих односельчан, занимавшихся отхожими промыслами.

К этому его обязывал, очевидно, пост сельского старосты, который он занимал, судя по всему, начиная со второй половины 80‐х годов и до начала XX в. Папка № 16, содержащая разные документы, отражающие его общественную деятельность содержит весьма характерное «заявление», к сожалению, не имеющее точной даты и точного адреса, обращенное к некоему высокому лицу: «Ваше превосходительство! В дер. Елизаровой Запонорской волости Богородского у. Обществом были собраны деньги для ремонта мостов по проселочным дорогам ввиду их ветхости, но оного ремонта они никакого не сделали, а собранные деньги все пропили… а по сему вышесказанному как я очевидец всего происшествия честь имею просить вас Ваше превосходительство сделать Ваше распоряжение Елизаровскому обществу о выполнении такого ремонта на что ожидаю Вашего распоряжения…» (№ 16, л. 2). В данном разделе архива собраны разные материалы, свидетельствующие о круге занятий старосты: это официальные документы «Обязанности сельских старост при призыве запасных нижних чинов от 14.12.1886 г. (л. 5); предписание на елизаровского старосту выбрать учетчиков и произвести учет за 1895 г. (л. 14); предписание от 4 февраля 1897 г. от волостного старшины Черкесова об окладном сборе за 1897 г. (л. 29); значительное место занимают приговоры сельских сходов по разным вопросам: «о разрешении продажи разваленного ветхого дома (л. 10–11), о неточностях в записях недоимок (л. 12), о расходовании денежных сумм по «вопросам касающихся всего общества», например, 1896 г. 14 мая на торжества «святого коронования Его императорского величества Николая Александровича и на наемку пастухов всего 15 руб.» (л. 17); о «разных общественных расходах и для езды к окружному надзирателю для ходатайства об сенокошении односеленному нашему крестьянину Федоту Карпову» (отцу Семена Федотовича? – Е.А.) от 20.07.1896 г., о деньгах на покупку леса от 18 сентября 1896 г. (л. 12); специальный приговор о выборе учетчиков – Иване Королеве и Федуле Тимофееве (л. 20); также отдельный приговор о выделении сумм на прогон скота от 25 мая 1897 г. (л. 26).

Сохранились и документы, касающиеся личных дел старосты, например, постановление уездного суда, подводящее итоги тяжбы Балзетова с Матреной Ивановной Захаровой об участке земли. В папке хранятся документы о лесопользовании (л. 9). Папка № 14 содержит оценочную страховую ведомость деревни Елизарова в двух томах: том 1—1888–1894 гг., том 2—1894–1900 (42 л.)

Папка 15 также отражает деятельность Балзетова на посту старосты и насчитывает 124 места разных документов: 2 листа оброчных реестров, окладные листы 1890‐х гг.; списки недоимков за 1887, 1893, 1895 и 1897 гг.; квитанции удельного ведомства за 1897—98 гг.; расчетные листы деревни Елизарово по оброчным платежам за 1891—92 гг.; сведения о состоянии хлебного запаса на 1896 г.

Но как бы много времени и сил не занимали общественные труды, все же главным делом жизни С.Ф. Балзетова было писание и распространение икон, и шире – снабжение единоверцев всем необходимым для поддержания традиций старой веры, о чем, например, убедительно свидетельствует следующее послание: «Киев. Премногому Доброжелателю Семену Федотовичу от Феодора Диакона, заочное пожелав вам всех благ душевных и телесных, и всякого благополучия навсегда и присем кланиюся в чем, Семен Федот[ович]. Уведомляю я вас насчет ваших медных икон вышлю с их вам, потому что работа слиповата, аквитанцию вышлю вам на сайкиное имение кому прикажете. А насчет книг какия я вас просил лично вышли мне, и еще прошу вышли ева<н>г<е>лие четвертное старое с выходом если есть и вложь простых лестовок десятка три и Вы говорили у вас есть отдельны каноны Кресту и Богородицы, николе и еще какие, а псалмы и каноны за упокой у мине есть. Еще вышли малой устав какой я увас взял за 1 руб. 75 коп. За сим повторяю вас просить Семен Федот[ович] какия я у вас просил псалтырь и часовники и каноники и Евангелия [Без даты – Е.А.] (№ 8, л. 58).

В послании к «вселюбезнейшему приятилю Семен Федотовичу» «супругов Изота Ивановича и Устинья Антоновны» также речь идет о получении икон от Балзетова, их распределении между заказчиками, расчетам и новым заказам [Без даты – Е.А.] (№ 8, л. 59).

Очевидно, Белзетов был достаточно известным и надежным мастером, который мог быстро, хорошо и без каких-либо осложнений выполнить даже весьма ответственный заказ: «Павловский Посад 19 января 1903 г. Милостивый государь! Семен Федотович. Пополучении сего прошу написать поскорей икону 6/у (с половиной – Е.А.) вершков следующую. Крест с предстоящими внизу – [? – Е.А.] вде Богородицы Нерыдай мене мати и Умягчение злех сердец на полях мучен[ика] Трифона и пророка Наума делать кипарисового. Напиши получши это в Москву. Остаюсь с почтением Косма Ширин» (№ 19, л. 18).

Трогательное, нежное послание Семена Федотовича к «многоуважаемой дорогой супруге Дарьи Анисимовне» от 30 [июня] 1917 г. позволяет сделать заключение, что дело Балзетова неуклонно ширилось, и видимо, накануне событий 1917 г., он был владельцем мастерской, поскольку он посылает «и мастерам по нискому поклону». Судя по содержанию этого послания, возможно, что наряду с иконами, у Балзетовых изготовляли пояса, и лестовки: «Многоуважаемая Даша, писал я вам чтобы лестовки послали все бисерные и крупные, и поясов. Если не послали: то с полчения сего письма пошлите и незадержите бисерны все крупных самых больших 50 и крупны парчовы, рытой бархат 50 – и черны разноцветны 50. Еще пальцами [Дневник Е.А. Агеевой и Л.А. Игошева. Подмосковье – 1987. Л. 2.] с блэсткуй 25 – и пальцами без блэстки 25 – и пояса. Плоское Херсонской губ. Тираспольского уез[да] на почтовую контору До востребования… (№ 2, л. 17).

И в соответствии с главным делом семьи Балзетовых основную часть их семейного архива составляют сколки и прориси икон. Источники такого рода, но более древние по времени происхождения, хранятся во многих хранилищах нашей страны, они мало исследовались и последнее время интерес к ним существенно возрос. В Научной библиотеке МГУ таких материалов до начала изучения Подмосковья не было, и полученные памятники отражают этап истории иконописи нового времени, XIX века, который назывался ремесленным, и всерьез искусствоведами и другими исследователями не принимался.

За последние годы и в этих оценках произошли изменения. И наиболее наглядный пример тому, например, труд О.Ю. Тарасова «Икона и благочестие», посвященный иконному делу в императорской России, нацеленный «показать, что художественная структура «массовой» ремесленной иконы смогла отразить глубинные и исторически сложившиеся коллективные ценности, что особенно очевидно при учете судеб русской национальной культуры в целом».11

Вместе с тем, старообрядческая икона, творцом которой был С.Ф.Балзетов, имела и свои особенности, поскольку как писал знаток иконы Павел Мурашов, «старообрядческие любители весьма ценили тонкость письма, качество исполнения, и в этой сфере разбирались они отлично… рядом с религиозным чувством и с почитанием древности существовала своя «эстетика» иконы…» 12 Собрание образцов из архива Балзетовых велико, а потому нуждается в отдельном описании. В данной публикации можно предложить лишь первоначальный обзор коллекции.