Текст книги "Дойти и рассказать"

Счёт два

Пить в автобусе начали почти сразу, как только выехали из Горькой Балки, и ворвавшийся в окна ветер вытолкнул из автобуса застоявшуюся жару. Усам достал из щели между сиденьями ещё пару пластиковых канистр и пакет с одноразовыми стаканчиками, и вскоре их, наполненных до половины дешёвым местным коньяком, начали передавать по цепочке в конец автобуса. Одновременно он с энтузиазмом рассказывал о Кабардино-Балкарии, о том, какой там живёт замечательный народ и как ему там здорово жить. В качестве закуски имелся оставшийся невыгруженным ящик помидор и полпакета крупной соли.

Пить Николаю не хотелось, но дорога предстояла тяжкая, часов пять тряски, поэтому он все же выпил, закусив половинкой помидора. Гадость. Коньяк, подпрыгивающий вместе с автобусом, сразу запросился из желудка наружу, но усилия воли в сочетании с глубоким дыханием открытым ртом хватило, чтобы удержать его на рабочем месте.

– Как? – с любопытством поинтересовался Усам, улыбающийся со стаканом в руке, как будто увидел что-то по-настоящему радостное.

Николай мог только молча помотать головой, потому что боялся, что вместе со словом из него выскочит и что-то лишнее.

– Хороший коньяк! Я же говорил! Бренди!

Он отвернулся, и продолжил рассказывать заинтересованным, о том, как делают коньяк, какие для этого нужны особенные бочки и, главное, такой виноград, который больше нигде не растёт. Через пол часа автобус свернул с неплохой двухрядной дороги пятигорского направления на однорядную, с синим указателем «Прохладный».

– Вот сейчас Новопавловская тут же будет, – рассказывал Усам тем, кто его слушал, – Потом Солдатская, потом Прохладный, потом такой изгиб, и Доксукино.

– Как-как? – засмеялся один из бойцов, молодой стоматолог, вообще-то смеющийся по любому поводу.

– Доксукино!

На этот раз засмеялись почти все.

– А что такое? – Усам даже не обиделся. – Хороший посёлок, я там сахар покупал. Большой, домов много, даже поезд ходит из Нальчика. Но нам туда далеко, мы люди деревенские. У нас очень просто всё, а вот Нальчик, или Орджоникидзе, скажем, это го-о-род…

Слово послужило сигналом, и в середине автобуса начали с увлечением исполнять песню об одном мальчике, «который ездил побираться в город Нальчик». После неё плавно перешли вообще к географическим песням, включая песни «про город Светогорск» и село Глинки, куда «Первый Мед» исторически ездил в колхоз, «на морковку». Впрочем, для всех, кроме самого Николая, это уже было просто абстрактной легендой.

Петь в отрядах любили и умели. Не петь было чем-то странным, как в своё время было странным, например, не уметь кататься на коньках. Многие сочиняли песни, обычно «на злобу дня» – про злого прораба, про ленивого коменданта и тому подобное. Такие песни жили недели три от силы. Изредка же в среде дилетантов рождались бессмертные шедевры, выплёскивающиеся иногда на страну с телеэкранов КВНовских состязаний или со сцен Грушинских фестивалей. Дорога тянулась и тянулась, и ребята пели всё подряд, заставляя Усама всхлипывать в восторге от особенно залихватских припевок. Постепенно все утомились, и песни стали потише и попротяжнее. Когда ребята дошли до киплинговского цикла^[2], Николай уже уснул.

Проснулся он от того, что ужасно затекли плечи, изогнутые так, чтобы из пары ладоней создать под щекой какое-то подобие подушки. Спина ныла, и ныли согнутые в течение последних часов в коленях ноги. Автобус мерно подвывал мотором, чуть рыская при каждом нарастании звука. За окном было уже темно, и в полумраке было чуть заметно, как ветер колыхал занавески из прикрытых форточек. Вот мотор взвыл особенно густо, с позвякиванием, и шофёр, вполголоса выругавшись, переключил передачу. Автобус, перейдя на басовые ноты, с урчанием тащил себя куда-то в гору, раскачиваясь и фыркая каждые несколько секунд.

Стараясь проснуться, Николай, растирая щёки, разглядывал окружающее. Судя по всему, спали все, кроме всё так же чертыхающегося себе под нос водителя. Сзади на спинку сиденья навалились, почти соприкасаясь головами, Шалва с приятелем-стоматологом, через пару сидений через проход спали в обнимку Руслан со своей подругой. Усам что-то пробормотал во сне на непонятном языке, и, всхлипнув из-под усов, начал похрапывать. Пустая канистра бессильно ползала по проходу взад и вперёд, крышки на ней не было. И похоже, это была уже вторая…

Поудобнее устроившись вплотную к окну, Николай попытался задремать снова, но сон, видимо, уже пропал. Осталось только спокойное и тихое настроение, которое часто приходит в дороге. Под такое хорошо сидится или лежится без мыслей о чём-либо, под шуршание камешков под колёсами или перестук рельсов. Закрыв глаза, он улыбнулся и начал думать о доме, о том, как беззвучно вспыхивают в темноте искры, срывающиеся с дуг трамваев, со скрежетом заворачивающих в депо июньской ночью, когда окна открыты настежь. На столе башня учебников и методичек, и остаётся один, самый последний экзамен в страшной, длящейся целый месяц сессии. А потом – новая нашивка на плече, и дорога, и песни, и дорога…

Проснувшись, Николай удивлённо приподнялся. Задремал всё-таки, надо же! «Больной, проснитесь! Примите снотворное!».

– Э, Шалва, сколько времени?

Он обернулся назад, в автобусе уже всё равно почти никто не спал, позади бубнили тихие голоса.

– Пол… одиннадцатого. Даже больше уже.

– Чёрт… – Николай помял ладонями щёки. – Надо же, как я заплющил… А выехали мы во сколько?

– Часов в шесть с копейками.

– В шесть… Скоро приехать должны уже. Усам, эй, Усам!

Усам обернулся спереди, почему-то раздражённый.

– Чего?

– Долго ещё ехать?

Вопрос был, конечно, детский, но для него имелись определённые физиологические причины. Конкретно – требовалось сходить до ближайшего места, где без помех можно было отлить.

– Долго, не долго! Долго!

– Так до ветру сходить надо бы. Сидим уже порядочно, организм требует!

– Потерпишь!

Николай несколько обалдев от такого тона, фыркнул.

– Эй, серьёзно ведь говорю. Отлить надо! Девочки налево, мальчики направо, устроит такое?

– А, чёрт…

Усам, злобно мотнув головой, посунулся к водительскому закутку, и хлопнул Семёна по плечу.

– Стой давай! Ищи место, им отлить не терпится, блин…

– Усам, ты чего такой злой? – Николай спросил это уже другим, серьёзным голосом. – Случилось что?

Тот обернулся и кивнул, вроде бы успокаиваясь.

– Заблудились, бы-лин. Семён, дурр-ак какой, а? Третий год здесь ездит, никак дорогу не запомнит! Если бы к вам не опоздали, то глядишь, ещё до темноты успели бы, а так… Полчаса уже крутимся, не понимаем, куда едем. Вроде бы и места знакомые, а в темноте не видно, ничего не разберёшь…

Семён, наконец, нашёл какой-то съезд, автобус со скрипом сбавил ход, зашуршал гравием и, качнувшись вперёд, остановился. Зашипела открываемая дверь. Усам выскочил первым, затем за ним один за другим попрыгали вахтовики, потягиваясь и приседая. Вокруг была темнота, чуть разгоняемая лишь пригашенными фарами автобуса. Николай отошёл метров на пять, за границу освещаемого круга, пытаясь найти хоть какой-то отблеск в поднимающихся вокруг тенях. Судя по всему, это и были предгорья Кабардино-Балкарии – место, как теперь стало ясно, не особо плотно заселённое. Метрах в пятнадцати он углядел на обочине что-то непонятное, и в надежде, что это дорожный указатель, пошёл к нему.

– Эй! Куда? – крикнул сзади южанин, но Николай, обернувшись, только махнул ему рукой, недалеко, мол. Усам, видимо, решил, что он идёт за тем самым, за чем вышел из автобуса, и замолчал.

Это, впрочем, оказался не указатель. Да и откуда ему было здесь взяться? Просто четырёхгранная пирамидка из жести, увенчанная заострённым штырём; на обращённых к дороге боках нанесены белой краской какие-то обозначения.

– Усам! – теперь пришлось орать самому. – Усам, позови Семёна! Здесь знак какой-то!

Усам подошёл быстрым шагом, нахмуренный.

– Вот.

Николай показал. Буквы «БВ» на одной грани и дробный номер на другой, видимо, ничего не сказали и Усаму, тот отрицательно покачал головой.

– Ничего не значит. Геологи, может быть. Или землемеры…

Николаю ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Бегая по лесам и перелескам Карелии с картой и компасом, он тоже встречал самые разные метки и знаки, про которые часто нельзя было сказать даже, к какому ведомству они относятся. В их положении, во всяком случае, никакой пользы от найденного репера получить было нельзя.

Сделав свои дела, они снова расселись по местам и автобус, включив фары, полез дальше по подъёмам и спускам. Где-то через полчаса Усам, стоявший рядом с шофёром и напряжённо всматривающийся в дорогу, вдруг радостно вскрикнул и указал вперёд рукой. Бетонка, по которой они ехали, пересекала железнодорожную колею. Никаких указателей, тем не менее, рядом не обнаружилось, и переезд никем не охранялся – не было даже шлагбаума. Однако оба местных жителя заметно повеселели, начиная, видимо, понимать, где находятся. В течение следующих десяти минут Николай несколько раз видел открывающиеся в просветах между холмами некрупные гроздья электрических огоньков. Люди были уже где-то рядом.

– Вон он, справа! – вдруг сказал Семён, от которого они до сих пор не слышали почти ни одного слова. Автобус затормозил и, несколько раз чиркнув крупными камешками по днищу, остановился, не выключая мотора. Вытянув голову, Николай разглядел в свете фар автомобиль, неподвижно стоящий далеко впереди, почти на границе света. Что-то квадратное – то ли «Нива», то ли «газик». Семён, щёлкнув тумблером, открыл переднюю дверь, и Усам, сказав «Сейчас узнаю там…», спрыгнул вниз. Николай сунулся было в проход за ним, но шофёр закрыл дверь почти перед самым его носом. Развернувшись к водительскому месту, он увидел, что Семён отрицательно качает головой.

– Не надо… Мало ли что. Усам сам всё выяснит.

– Так вот именно – мало ли что…

Семён опять покачал головой.

– Он не сказал – значит, сидите здесь.

– А ты что, делаешь только то, что он говорит? – поинтересовался Шалва, тоже уже подошедший к водителю и ухватившийся за вертикальную штангу, отделявшую переднюю площадку от салона автобуса. Семён смолчал и показал рукой вперёд, через стекло. Поглядев туда, Николай ничего не увидел кроме стоящей около машины фигуры Усама, но Семён показал ещё раз, и через полминуты стало видно, как они с каким-то человеком идут к автобусу.

Николай невольно улыбнулся, стараясь отвернуться так, чтобы его не увидели молодой стоматолог и все остальные. Ему показалось, что он сразу всё понял – целиком, за секунду, всю задумку с самого начала. В девяносто-каком-то раннем году, когда Армения ещё официально считалась частью Союза Советских Социалистических Республик, интеротряд Первого Меда «Россия» что-то им такое возводил в сельских районах. Время было уже достаточно напряжённое, Карабах и Тбилиси уже случились, поэтому когда штабисты посреди ночи с перекошенными лицами ворвались в спальные бараки и подняли людей, много лишних вопросов никто не задавал. В ужасе озираясь, командир и остальные старые бойцы поведали молодёжи душераздирающую историю о том, что местные предупредили их о готовящемся каким-то народно-освободительным движением захвате заложников, в которые их и прочат. Таким образом, следует срочно эвакуировать людей, бросив лагерь и вещи, которые некогда собирать. Машины уже ждут. Похватав какую попало одёжку, отряд погрузился в подошедшие грузовики, и трясясь от холода и страха, двинулся куда-то по ночной горной дороге. Сидящие с бойцами штабисты мужественно пытались скрыть панику и рассказывали чудовищные подробности готовящегося злодеяния. В общем, когда через сорок минут грузовики были остановлены группой одетых в чёрное вооруженных людей, разговаривавших по-русски, но с жутким кавказским акцентом, большинство молодых уже были готовы почти к чему угодно, и без сопротивления дали себя связать. К чему они всё же не были готовы, так это к тому, что все действо оказалось «крещением» – тщательно спланированной и виртуозно осуществлённой операцией по посвящению салаг в настоящие бойцы ССО. В каждом новом выезде любого отряда молодых бойцов всегда было раза в три больше, чем старых, уже «крещёных», и попытки решить дело грубой физической силой были обречены на провал. Из-за этого и приходилось каждый раз придумывать что-то новое. В этот раз штаб, видимо, не стал выпендриваться, и решил повторить успех «России», пользуясь сходством антуража. Другое дело, почему не предупредили его…

Посторонившись, Николай и Шалва сели вдвоём на второе сиденье, давая возможность войти в автобус Усаму и русскому мужику в военной форме и кепи. Форма у мужика была полевая, две защитного цвета звёздочки на погончиках обозначали его как подполковника.

– Ребят, нас подполковник проводит, мы здорово заблудились, оказывается!

Усам снова улыбался, разрешив ситуацию. Вахтовики радостно загомонили, езда в раздолбанном автобусе по раздолбанным дорогам здорово всех утомила, не говоря о том, что наконец-то рассосалось висевшее в воздухе напряжение.

Они тронулись, и даже ещё не севший подполковник, согнувшись, помахал рукой паре человек в форме, стоящих у приткнувшегося к обочине военного «газика», мимо которого они проезжали. Потом они с Усамом тоже сели и о чём-то тихо начали говорить между собой.

Николай, расслабившись и закрыв глаза, чтобы стоматологу не пришло в голову начинать трепаться, попытался додумать показавшуюся сначала такой чёткой мысль. Почему не предупредили его – не только бригадира, но и старого, дважды крещёного бойца? Может быть, в этом что-то и есть… Даже первое крещение не считалось, если оно проводилось в «ближнем выезде», в том же Сестрорецке – как у нескольких ребят из бригады, или ещё в Глинках, как у него. Тогда помнится его, как и многих других, сделали просто как котят. Ранним утром, часов в пять, в койку к «Колюньке», как его там называли, залезла горячая женщина, лет на шесть старше его. Понятно, что студент второго курса медучилища, уже знающий, что попал в коллектив, превосходящий раскованностью всё, что он видел до того, был скоро услаждён, расслаблен, и на последовавшее предложение сходить в баню ответил утвердительным мяуканьем. В бане его ждал яркий свет, полукруг ржущих «стариков», и занесённая наволочка, которая была последним, что Николай увидел на ближайшие полтора часа.

Тем не менее, когда он поехал в «строяк» уже четвёртый раз, на Байкале его покрестили снова. Возникает вопрос: если считается, что в дальних выездах пригородные крещения «не считаются», то есть ли разделение на «дальние восточные» и, скажем, «южные» выезды? Если да, то надо быть готовым к тому, что сейчас ему снова наденут на голову наволочку, водрузят поверх неё каску, засунут голову в бетономешалку, и будут бить по её стенке лопатой. Нет, это хамство. И потом, этот подполковник…

Прислонившись плечом к Шалве, Николай взглянул на подполковника. Тот молча сидел, спокойно глядя перед собой и покачивая головой в такт движению автобуса. Почувствовав взгляд, подполковник повернулся к нему, скользнул глазами по его лицу, ряду значков на обшлаге, и равнодушно отвернулся, даже не кивнув. Николай только плечами пожал. Подполковник мог быть и случайным лицом во всей этой комедии. Скорее всего, они просто ездили кругами вокруг Горькой Балки – или, поскольку рядом горы, то, скажем, до того же Доксукино и обратно, и могли действительно заблудиться. Тогда логичным становилось и нежелание Семёна дать им с Шалвой услышать разговор Усама и военных. Я, мол, подвожу вас от сломавшейся машины, а вы показываете дорогу и не портите людям развлечение.

Успокоившись, они ехали ещё почти час. Несколько человек снова уснуло, к Николаю же сон не шёл, и он от нечего делать смотрел в тёмные окна. Постепенно происходящее стало казаться ему странным. Они не только не возвращались обратно, но, казалось, всё глубже забирались в горы. Луны не было, и сказать точно, в какую сторону они едут, было невозможно, но почти всё время автобус шёл вверх, и это было, как говорила Алиса, всё страньше и страньше. Ненормально вёл себя и подполковник. Хотя Усам сказал, что он их «проводит», подпол так и сидел молча, и с совершенным равнодушием смотрел в пространство перед собой. Если бы дорога была одна, то в этом не было бы ничего необычного, но один раз в боковое окно он увидел отходящую вбок асфальтовую полосу, пересечение с которой автобус проскочил, даже не притормозив. На развилке подполковник точно так же не произнёс ни слова.

– Шалва, сколько времени? – тихонько спросил Николай соседа. Его собственные часы были обычной механической «Ракетой», и в темноте узнать по ним время было проблематично. Его нехорошо кольнуло, что этот вопрос он задаёт Шалве уже второй раз за поездку, причём прошлый раз был уже довольно давно.

– Без… без пятнадцати час.

Что-то тут было ненормально. Даже если они заблудились так здорово, и сейчас возвращаются… И на это не похоже… Или петлю делают – если, скажем, легче объехать этот район, чем возвращаться той же дорогой…

Николай был ориентатором, то есть выбрал на первом курсе института секцию спортивного ориентирования, которой и посвящал с тех пор большую часть выходных. Но ориентироваться в темноте, без карты, в масштабах дорожной сети автономного края… На это разве что альбатрос способен. Или баклан. Который прилетает поздно. Сколько же они уже едут?

Автобус выскочил из узкого прохода между скалами прямо на мост, и Семён сразу же дал по тормозам. Мост был освещён, причём в обе стороны освещена была и ведущая к нему дорога. Приподнявшись на сиденье, и закрываясь ладонью от бьющего в лицо света, Николай увидел, что затормозить пришлось из-за перегородивших дорогу бетонных блоков, лежащих в шахматном порядке. Семён, однако, даже не пытался их объехать, а стоял смирно.

Подполковник что-то негромко произнес, и они вместе с Усамом стали вылезать со своих мест. В ярком свете было видно, как к автобусу медленно приблизились трое человек с оружием, и только тогда, повинуясь жесту подполковника, водитель открыл дверь. Двое военных в тёмном пятнистом камуфляже подошли с правой стороны автобуса, один остановился перед дверью, а второй встал метрах в пяти, опёршись на бетонную плиту. Ещё один, расставив ноги, встал со стороны окна водителя и наставил на Семёна автоматный ствол. На «крещение» это не походило совсем.

Подполковник вышел из автобуса первым, держа руки на поясе. За ним вышел Усам, на ходу доставая торчащие из кармана куртки бумаги. Николай ожидал, что стоящий перед дверью военный отдаст честь подполковнику, но тот не только не убрал руки с автомата, но даже не поставил ноги вместе. Подпол что-то негромко сказал – внутри автобуса не было слышно, что именно, – и протянул на вытянутой руке открытое удостоверение. Проверяющий сделал полшага в сторону, и подполковнику пришлось повернуться за ним, подставляя книжечку под луч света. Автоматчик кивнул и снова что-то сказал, после чего подстраховывающий его боец вроде бы слегка расслабился и чуть опустил ствол своего оружия. Николай заметил, что по крайней мере те двое, которые стояли с его стороны, вооружены АКСУ, приклады которых были откинуты. Подпол протянул ещё какую-то бумагу, после чего Усам по одной подал свои.

– Сколько человек?..

На этот раз вопрос автоматчика Николай услышал, и понял, что бумаги того вроде бы устроили. Они все втроём забрались в автобус – военный первым – и на передней площадке стало чуточку тесно. Вошедший был высокого роста лейтенантом, он переводил взгляд с одного пассажира на другого, и вслед за взглядом каждый раз чуть-чуть двигался кончик ствола зажатого у него под мышкой автомата. С полминуты офицер молча разглядывал вахтовиков, потом на секунду задержался на лице Шалвы, сидевшего прямо рядом с ним.

– Свет! – негромко приказал он. Семён, державший до этого обе ладони на баранке руля, одним движением перекинул пару тумблеров, чуть лучше осветив салон автобуса.

Лейтенант слегка согнулся, и Николай понял, что он читает мелкий шрифт на нагрудной нашивке строевки Шалвы: «СПбГМУ им. акад. И.П. Павлова».

– Путёвку…

Он снова обернулся к шофёру – и тот, быстро достав из дверного пенала желтоватую бумажку, протянул её лейтенанту.

– Совхоз «Чернореченский»? – переспросил тот, проглядев бумагу с двух сторон.

– Да…

– Давно там работаете?

– Да всю жизнь почти.

Лейтенант кивнул – видимо, всё был в порядке. Отдав бумагу Семёну, он неторопливо двинулся вглубь салона, по дороге толкнув носком сапога валявшуюся в проходе пластиковую канистру. Бойцы бригады один за другим поворачивали за ним головы. Перед самым последним занятым сиденьем он остановился. Руслан с Ирочкой, вцепившись друг другу в руки, молча смотрели на него.

– Платок снимите, пожалуйста, – вежливо сказал лейтенант.

– Что?

Ира не поняла, и Руслан показал ей пальцем на закрывающий волосы платок.

– Да, конечно…

Ирочка быстро развязала узел, выпустив на волю копну густых тёмных волос, спускающихся чуть ниже плеч. Лейтенант снова кивнул и повернулся к сваленным в задней части автобуса рюкзакам и инструментам. Вяло ковырнув ногой лямку ближайшего рюкзака, он перехватил автомат поудобнее и вскинул другой рюкзак на свободное сиденье. Затем передвинул еще один. Из-под груды вещей показались громыхнувшие носилки, забитые мелким строительным барахлом. Лейтенант приподнял их за ручку, отпустил. Вытащив из кучи первый попавшийся рюкзак, он с размаху выпустил его на пол – то ли проверял, послышится ли звяканье, то ли просто прикидывал на вес.

– Чей это рюкзак?

– Мой!

Один из бойцов, вытянув шеи, наблюдавших за его действиями, поднял руку – но лейтенант лишь мельком взглянул на него и, так и не спросив разрешения, отстегнул клапан и запустил руку вовнутрь. Некоторое время он шарил в рюкзаке, отвернув лицо к окну, потом достал круглую и толстую металлическую банку, посмотрел на неё – тушенка – и засунул обратно.

– Здесь всё! – коротко сказал он и прошёл к выходу. Перед ним из автобуса снова вышли подполковник и Усам.

– Да я говорил же вам, лейтенант… – конца фразы снова не было слышно, но лейтенант что-то ответил со спокойной интонацией.

Они разговаривали минуты две, за время которых подпол пару раз пожал плечами, а Усам, в чём-то убеждая проверяющего, всё время показывал руками в сторону автобуса.

– Колян, что здесь вообще происходит? – спросили сзади.

Обернувшись, Николай понял, что вопрос прозвучал актуально практически для всех.

– Ч-чёрт его знает… Здесь края такие. Но вроде пока всё нормально…

Его сейчас больше интересовал БТР, стоящий в тени нависающей скалы у самого въездом на мост – сначала Николай его не заметил. В следующий момент он увидел ещё один такой же – на противоположной стороне моста.

– …А строить тогда кто будет? – послышалось снаружи. Вся троица уже шла обратно к автобусу. Говорил Усам:

– У них работа такая – строить. Мы платим деньги – они строят. Строителей не хватает, сами знаете, да? А тут бригада бетонщиков работать готова, только плати. Как можно не пускать?

Лейтенант пожал плечами.

– Да ладно, проверить-то надо было…

– Да я понимаю! – Усам прижал руки к сердцу, показывая, как горячо он согласен с лейтенантом.

Тот махнул рукой.

– Езжайте, в общем. Счастливо строить. Осторожней там на дороге.

– Спасибо, лейтенант.

Подполковник пожал проверявшему руку и запрыгнул в дверь. Семён завёл двигатель, и автобус начал осторожно пробираться среди бетонных заграждений, поворачивая то вправо, то влево. Миновав обложенный мешками БТР, они наконец-то выбрались на прямой участок дороги и начали постепенно набирать ход. Усам, устроившийся вместе с подполковником на своём переднем сиденье, шумно выдохнул воздух, и покачал головой. Подполковник посмотрел на него и, ничего не сказав, в который раз пожал плечами.

Николай уже вошёл в ритм дороги – езда, потом остановка, и что-нибудь происходит. На этот раз пауза была почти короткой, всего минут с сорок. Автобус остановился на развилке с поднимающейся куда-то выше грунтовкой, Семён с Усамом с полминуты разглядывали отходящую от какой-никакой, но все же асфальтовой дороги убогую «тропу Кулика»^[3], но Усам не очень уверенно сказал: «Нет, не тут, наверное» – и они тронулись дальше.

Семён поглядел назад в салон и спокойно заметил: «Скоро уже ребята, скоро» – хотя сейчас его никто ни о чём не спрашивал. Следующая развилка была метров через пятьсот, и на этот раз, точно так же постояв, они все-таки свернули. Надрывая мотор, старый «Львович» вытащил себя на косогор, дальше было чуть полегче. Крупные листья обступавших вокруг деревьев стегали по стёклам, в форточки иногда даже залетали мелкие веточки. Дорога явно не была предназначена для автобусного движения, старую машину отчаянно трясло и раскачивало. Впрочем, через пару поворотов дорога стала чуть лучше, тряска уменьшилась, а стук камней в днище стал реже.

– Ага! – вдруг сказал Усам почти с удовольствием. – А вот кто-то поломался!

На обочине дороги действительно стоял раздолбанный «Жигуль» грязно-бордового цвета, рядом с которым покуривали трое бородатых мужиков. В подобных ситуациях Харатьян надрывным голосом закричал бы: «Лёшка! Засада!», но Усам ничего кричать не стал, а когда Семён, даже не дожидаясь команды, остановился метрах в десяти от «Жигуля», просто вылез автобуса вместе с подполковником.

Всё это уже начинало приедаться. На этот раз, однако, подполковник остался снаружи, а в автобус вместе с Усамом зашли двое мужиков. Цепко оглядев молодёжь, они, более ни на что не отвлекаясь, уселись на сиденье за спиной шофёра и уткнулись подбородками себе в грудь.

– Долго кукуют, – объяснил Усам. – Устали. Ну, ничего уже…

Он снова вышел и минуты две говорил с подполковником, потом хлопнул его по руке и, бросив под ноги окурок, направился к автобусу. Со скользнувшим в глубине груди холодком Николай понял, что подпол остаётся у «жигуля» вместе с третьим мужиком. А вот это выглядело уже совсем нехорошо… То, что они свернули с асфальта, было само по себе ненормально – но то, что старший офицер вдруг оставался среди ночи в каком-то явно незнакомом для себя месте с каким-то встреченным на дороге мужиком, уже просто не поддавалось никакому объяснению. Да и с предыдущей версией о том, что он будет показывать дорогу, это тоже никоим боком не стыковалось. Возникал вопрос – что делать? Извечный русский вопрос, вот только стоящий теперь таким ребром, что трудно стало дышать.

– Ая-я… А-я… – пропел себе под нос Усам. Он явно успокоился и даже подмигнул Шалве и Николаю, снова на секунду став похожим на того человека, который вчерашним днём выскочил из автобуса на площадку перед штабным домиком «Спарты».

Они снова ехали, и Николай про себя молился, чтобы ни салага-стоматолог, ни кто другой его ни о чём не спросили. Что ответить ребятам на явно витающие в воздухе вопросы, он не знал. Тихонько отодвинуть Шалву в сторону, потом рвануться вперёд с сиденья, начать бить?.. Кое-что он умел, но именно умение бить было развито у него не слишком сильно. На открытом пространстве Колян мог бы за себя постоять, но в раскачивающемся автобусе его шансы справиться даже с одним более физически сильным мужиком резко понижались. А их было трое, даже если не считать напряжённо вцепившегося в баранку водилу. Он, кстати говоря, был единственным славянином из этой четвёрки. Двое дремлющих, заросшие буйным волосом, были, в общем, похожи на Усама, – однако жителей пусть даже провинциального, но граничащего со Ставропольем края они не очень-то напоминали. Конечно, такие лица можно встретить и на Невском, однако в отличие от гуляющих по Невскому проспекту крепких ребят с печатью деревенской жизни на лице, эти двое, похоже, давно не мылись. Николай сидел от них наискосок через проход, и явственно ощущал запах старого, застоявшегося пота, лука, чеснока, нечищеных зубов. И ещё несколько острых, грубых запахов, осознать которые он не мог.

– Эй, куда мы едем вообще? Бригадир, Усам, что за дела? Куда это мы заехали?

В проходе, держась руками за поручни сидений, стоял вылезший со своего места Игорь – парень со второго курса факультета спортивной медицины. Кажется, штангист.

– Заткнись, сопляк, – очень спокойно ответил Усам и улыбнулся одними губами. Один из сидевших слева от него чужаков приподнял голову и тоже чуть усмехнулся.

Именно в этот момент Николай понял, что надо бить – прорываясь вперёд, к баранке и передней двери, потому что задняя завалена рюкзаками. Оттянув к плечу рукав строевки, он начал молча прижимать озирающегося Шалву назад, ввинчиваясь между ним и спинкой переднего сиденья, но именно в эту секунду, когда только-только стало ясно, что они попались, и попались плотно, второй чужак поднялся со своего места.