Текст книги "Вариант «Бис»"

Встали. Открыли люки. Очень легко все получилось, даже нехорошее чувство осталось где-то в глубине груди. Сколько экипаж в «стюарте»? Хотя глупо думать, что раз ты остался жив, то, значит, все легко обошлось. В первой батарее погиб водила, которому крупный кусок стали, отколовшийся с внутренней стороны брони при попадании, воткнулся в глаз и достал, видимо, кончиком до мозга. Четверо были ранены, все легко, у трех машин разбило катки, хотя ремонту они подлежали – если удастся эвакуировать.

Майор связался с ремротой, обещали прислать «Силу» – старый танк без башни, служивший в полку тягачом. На него ссылали потерявшие машины экипажи, пока не получали пополнение техникой – новой или восстановленной, без разницы. Так что опять почти ополовинило полк, за минуты, как это и бывает обычно. Выгружается такая часть из эшелона, довольные, что на фронт попали, теперь кормить будут, и тут рев, крики, все взрывается... Поднимаешь лицо из лужи – половины полка как не бывало. Знаем, проходили. Но смелые ребята все же. И дурные... Жалко. Пообрывать бы ноги тому дураку, который все это затеял. А отдуваются за него фронтовики. Дядя в высоком цилиндре или в кое-какой другой форме, которую на всякий случай даже представлять себе не хочется, сидит где-то далеко и умно рассуждает над политическими тонкостями. И ему не приходит в голову понюхать, как пахнет самоходка, в которой заживо сгорели четыре человека... Из которых один был твоим одноклассником по училищу. А второй земляком.

Борису было немного неловко перед собой. Когда поднялась бешеная стрельба и вокруг заныло летящим железом, первым его движением было закрыть Леньку. Закрыть собой, броней своей машины, чтобы парень уцелел. И только через секунду вспомнилось, что в его собственной самоходке сидят еще три человека, у каждого из которых есть ждущая его семья, которой плевать, за кого их собственный брат или сын погиб. Хотя у заряжающего семьи уже, кажется, нет – все погибли...

Вот так и прошел для полка первый день того сражения, которое, как считали несколько маршалов с погонами разного фасона, должно было решить судьбу Европы на ближайшие десятилетия. Маленький, частный кусочек войны. Свои страхи, свои порывы, терзания, у каждого собственные. Буря цыганских страстей, смерть Тибальда, душение Дездемоны... Кого это все будет волновать через десять-пятнадцать лет? Или через шестьдесят? Какое дело будет отдельно взятому человеку, живущему в мирной стране, струсил какой-то лейтенант или капитан в бою под давно отстроенным заново задрипанным городишком – или не струсил и умер героем. Умер, и черт с ним, хотя вечная слава, конечно. Других забот хватает.

Разница часовых поясов с театрами военных действий не особо влияла на московские привычки облеченных властью. Заседания Ставки затягивались до трех-четырех часов утра почти каждый день. Несмотря на то что фронт измерялся тысячами километров – от тихого сейчас Заполярья, где советские войска двигались по кромке норвежских шхер, до венгерских и югославских городков, где под благожелательным присмотром командиров неуклонно продвигающихся на запад фронтов увлеченно резали друг друга представители горячих южных народов. Однако восемьдесят процентов всего времени самого генералиссимуса и остальных военных членов Ставки занимали лишь два района боевых действий. Оснабрюкская операция и судьба советской Эскадры Открытого океана, пытающейся вырваться из Атлантики.

– Я считаю, что товарищу Левченко очень повезло, и мы должны воспользоваться удачным моментом, – заявил нарком ВМФ на вечернем заседании. – Он сумел дозаправиться и частично восполнить израсходованные боеприпасы в тот момент, когда возникла пауза в операциях британского и американского флотов, на что имелись как объективные, так и субъективные причины.

Цвет кожи на лице Кузнецова был уже не просто серым, а приобрел землистый оттенок, какой бывает у людей с больной печенью. В течение последних полутора-двух недель адмирал спал по четыре часа в сутки.

– К объективным относится полный разгром американского оперативного соединения, предназначенного для перехвата нашей эскадры, а также неудачная для поисковых операций погода в Атлантике, которая ухудшается на глазах. К субъективным – растерянность и даже шок, которые американцы и англичане, безусловно, испытывают от произошедшего в последние дни.

– Но нашим кораблям все же не удалось найти и уничтожить ни одного крупного конвоя, что оправдало бы риск, на который мы пошли. Так, товарищ Кузнецов? Разве вы не говорили три недели назад, да и до этого много раз, что хотели бы избежать морских боев?

– Хотел, согласен.

– Почему же не избежали?

– Я избежал. Я остался в Москве. Но адмирал Левченко принял решение, продиктованное сложившейся обстановкой, и оно оказалось верным. Ему требовалось нейтрализовать авианосец, который рано или поздно сумел бы нанести серьезные повреждения хотя бы одному из кораблей эскадры, после чего ее пришлось бы разделить. А если бы и не сумел, то, я полагаю, удержал бы с ней контакт и навел другие силы. А так, воспользовавшись ночью и использовав совершенно нестандартную тактику, Левченко это соединение разгромил, причем почти «всухую». Самым важным для нас стало то, что почти сразу после боя он встретился с танкером и кораблем снабжения, – и это, судя по всему, осталось незамеченным для противника. Британские и американские силы, находящиеся в районе действия наших кораблей, сейчас слабы и дезорганизованы, но я все же настаиваю на том, что судьбу мы испытывали достаточно. Из океана пора уходить.

Сталин молчал, задумавшись. С военной точки зрения он признавал правоту Кузнецова – корабли уже превысили необходимый уровень риска, на который он соглашался. Да и в оперативном искусстве войны на море Верховный Главнокомандующий честно считал себя не слишком разбирающимся – то ли дело армия. Так что оставалось согласиться с наркомом, разрешить кораблям, уже окупившим свою постройку, уходить на север, пока союзнички не стянули силы, чтобы заняться ими по-крупному. С другой стороны, из местной ситуации можно было извлечь некоторую выгоду, чтобы адмирал флота не думал о себе и своих моряках в очень уж розовых тонах. Контроля над ними сейчас почти нет, кто знает, что им в голову взбредет, за тысячи километров от Москвы... Или нет. Все же нет. Подумав, он решил не поднимать лишний шум и не стравливать Кузнецова с маршалами, которым на флот наплевать – лишь бы еще одна-две дивизии не добрались до Эмса. Успеется еще.

– Согласен, – наконец сказал он. Все это время остальные в молчании прождали его решения, которое некоторых волновало, а некоторых и нет.

Николай Герасимович Кузнецов благодарно кивнул. Он все же не ожидал, что Сталин даст ему столько воли – с самого начала операции и сейчас тоже. Прекрасно понимая подавляющее превосходство Королевского флота, даже в его усеченном состоянии, над ударной группой Левченко, адмирал надеялся, что набор нестандартных финтов и телодвижений, предпринимаемый эскадрой, собьет британцев с толку, даст им время вывернуться. Хорошо, что топливо приняли, закончить должны были буквально часы назад. И снаряды. После всех погонь и стрельб находящиеся на шестую часть земного радиуса от ближайшего дружественного порта корабли должны были чувствовать себя очень неуютно. А все хорошее имеет обыкновение заканчиваться внезапно, и «вата» наступает, «когда ее совсем не ждешь». Сумели же американцы утром вчерашнего дня атаковать эскадру неожиданно, только благодаря радару их перехватили вовремя...

Так, опять уплыл мыслями. Усталость, все из-за нее. Ставка уже обсуждала совсем другое, звучали номера армий, корпусов и дивизий, наших, американских и немецких, фамилии генералов, трехзначные цифры, отражавшие суточные успехи и потери в самолетах и танках. Два фронта, на которые пришелся удар, удерживали прогибающуюся, рвущуюся линию обороны за счет введенных в бой вторых эшелонов, изматывая наступающие армии и не жалея ни боеприпасов, ни техники. Говоров перешел в контрнаступление на ограниченном участке, сконцентрировав не слишком значительные подвижные силы в коротком, без размаха, ударе, нанесенном по перерастянутым коммуникациям наступающих американских войск. Концентрация брони и артиллерии была там не столь высока, как на добивающем войска Еременко острие удара, а концентрация авиации, противотанковых средств и средств ПВО не так значительна, как на оставшихся за Эссеном рубежах.

Генералу Старикову удалось, судя по его докладу, поймать со спущенными штанами почти полную бронетанковую дивизию противника, которую за сутки привели в состояние, несовместимое с боевой деятельностью. Цифрам, указанным в сводке по полосе 8-й армии, не очень-то поверили, но член Военного Совета утверждал, что подобная танковая мясорубка, причем исполненная собственными силами фронта, еще не встречалась в его опыте в таких впечатляющих масштабах.

Наступление основной ударной силы, запланированной к предстоящей операции – пяти армий 3-го Прибалтийского фронта, наносивших вспомогательный удар по всей ширине изогнутого западного фланга врага, и девяти армий 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов, подчиненных общему руководству Жукова, накачанных танками и артиллерией до максимально возможных пределов, – намечалась на утро следующего дня. Именно поэтому первый отвлекающий удар и был нанесен в середине дня – чтобы захватить ночь, когда действия 8-й армии с приданными частями, перемещение ее в тылу наступающей группировки, ночные стычки и рев танковых моторов привлекут к себе настолько большое внимание, что заставят врага разворачиваться, жечь горючее, тратить время и темп на переходы и разведку этой новой, явно незначительной, но требующей ответных действий угрозы. Пока же начиналась ночь, в которую должны были спать очень немногие люди из имеющих отношение к происходящему.

Узел 7.2
20 ноября 1944 г.

Из всех военно-морских баз Британской Империи, расположенных на побережьях нескольких государств, одна за другой выходили группы кораблей – уже последние. То, что происходило в течение трех дней с 17 по 20 ноября, превосходило всякие представления о норме. Ранее такое случалось только один раз, когда происходила высадка в Нормандии и артиллерийские корабли выстроились вдоль французского берега, перепахав его на десятки километров вглубь. Со стороны тех, кто не был знаком с подоплекой событий, происходящее сейчас тоже оценивалось как нечто подобное. Отдельные крейсера и дивизионы эсминцев веером расходились от берегов Шотландии, Исландии и Канады, перекрывая рубежи между Фарерскими островами и Исландией, Исландией и Гренландией, мысом Фарвелл и северо-западной оконечностью Ирландии, а также все другие направления, считающиеся в Адмиралтействе стратегическими.

Две мощные эскадры были направлены в Атлантику с перерывом в одни сутки: первая состояла из трех новых линейных кораблей и двух ударных авианосцев, на нее и возлагались самые большие надежды. Вторая включала в себя линейные корабли «Рамиллиес», «Малайя» и «Уорспайт» с четырьмя эскортными авианосцами, она должна была надежно защитить важнейший узел судоходных путей у юго-западной оконечности Ирландии. Десятки адмиралтейских танкеров и судов снабжения, отправленные вдогонку в составе нескольких конвоев, должны были обеспечить эскадрам возможность находиться в море в течение всего времени охоты за русскими рейдерами.

Подводная лодка Кригсмарине U-262 вторые сутки двигалась строго на юг от берегов Исландии вопреки распоряжению командования подводными силами. Относительно большой боевой опыт командира и сплаванный экипаж до сих пор давали ей возможность оперировать преимущественно самостоятельно, что позволило лодке уцелеть при избиении «волчьих стай» в сорок третьем году, а как свободный охотник ее командир имел почти полную независимость в выборе цели и тактики. За две недели боевого похода, до того как пришел приказ о прекращении военных действий, субмарина произвела три торпедные атаки, причем в первом случае была атакована группа из трех небольших транспортов, шедших под охраной корвета и шлюпа вдоль исландского берега. Четыре электрические торпеды были выпущены веером в расчете поразить сразу несколько целей – но только одна из них попала в небольшой транспорт, который почти мгновенно затонул. Остальные торпеды прошли мимо и взорвались, ударившись о берег. На следующий день одной торпедой был потоплен одиночный сухогруз, оцененный в три с половиной тысячи тонн водоизмещения, а почти через неделю была сделана попытка атаковать крупный конвой, направляющийся на восток. После трехторпедного залпа с большой дистанции (оказавшегося неудачным) на лодку набросились эсминцы и загнали ее на глубину.

Теперь большую часть ночного времени суток лодка шла в надводном положении. Она стремилась на юг, к дружественным Германии странам Южной Америки, до которых было еще долго. Будучи слишком далеко от берегов, можно было почти не опасаться противолодочных самолетов берегового базирования – за исключением разве что патрульных «либерейторов». Но не слишком пока плотная сеть их пролетов и усовершенствованный «Бискайский крест» в качестве эфемерной гарантии технического превосходства давали некоторые шансы зарядить аккумуляторные батареи, не слишком часто прерываясь на аварийное погружение. Именно при таких обстоятельствах в 3.50 двадцатого ноября пассивным обнаружителем радиолокационного излучения типа «Палау» был засечен работающий радар в левом кормовом секторе. Через пятнадцать минут операторы антирадара совместно со старшим офицером подводного крейсера решили, что мощность получаемого сигнала повысилась, хотя он еще не был настолько сильным, чтобы вызвать отраженный сигнал от корпуса их лодки. Была сыграна боевая тревога, вызвавшая даже приступ некоторого энтузиазма у команды, – это был первый контакт за шесть дней.

– Погружение на перископную глубину. Курс прежний, ход снизить до малого. Сделать запись в вахтенном журнале. Акустической вахте – особое внимание кормовым секторам.

Обер-лейтеиант, закутанный в прорезиненный плащ, в надвинутой до бровей шапке с опущенными ушами, неторопливо спустился в рубку по скобтрапу, за ним последовали вахтенный офицер и впередсмотрящие. Рубочный люк был задраен, и через несколько минут лодка мягко скользнула вниз. Рано повзрослевший на войне юноша, давно переставший мечтать о Рыцарском Кресте, совершенно реально оценивал ситуацию как бессмысленную. Шансы произвести торпедную атаку были минимальны, корабль мог пройти в пяти километрах от него, и они его даже не заметят. Ему хотелось лишь одного: чтобы его с людьми оставили в покое...

Однако, через полчаса акустик услышал очень слабые шумы винтов в том же самом секторе. Фактически это означало, что что-то двигается прямым курсом на лодку. Командир сменил шапочку на форменную белую «морскую» фуражку с измятым верхом, как всегда делал перед боем, при этом все остальные в рубке подобрались и разошлись по своим местам. Акустик начал докладывать, и с каждой минутой ситуация становилась все более многообещающей. Боевой корабль с числом винтов более двух на скорости 18—19 узлов шел юго-юго-западным курсом, не применяя противолодочный зигзаг и не используя активное гидроакустическое оборудование.

– Руль лево тридцать, ход средний. Мы поставим его на лунную дорожку – если повезет, то он пройдет достаточно близко от нас для торпедного залпа. Дистанция по акустическим данным?

Динамик захрипел и высказал предположение о том, что она составляет восемь-девять километров, пеленг прежний.

– Еще лево двадцать, полный ход. Мы опаздываем. Носовые и кормовой аппараты приготовить, торпеды парогазовые. Поднять ночной перископ, боцмана на горизонтальные рули.

Офицеры лодки коротко обсудили свои шансы и вообще вопрос необходимости этой атаки. Сошлись, впрочем, на том, что стоит попробовать – если уж так идет карта и если не будет риска.

Ночной широколинзовый перископ был поднят из воды и на считанные секунды лег в ложбинку между волнами – за это время командир успел внимательно осмотреть кормовые сектора.

– Ничего. Акустик?

– Акустический пеленг смещается на левый борт! Это крупный боевой корабль! Дистанция уменьшается.

Еще несколько минут прошли в абсолютной тишине. На панели вычислителя торпедной стрельбы одна за другой зажглись зеленые лампочки заряженных торпедных аппаратов – четыре на носовую и одна на кормовую группу. Торпеды для носовой были последние.

– Поднять перископ, – согнувшись в три погибели, обер-лейтенант провернулся на вращающейся перископной площадке, и речь его приобрела скорость и четкость автомата. – Так держать! Ход малый! Дистанция четыре тысячи триста метров! Курс цели двести десять, скорость восемнадцать узлов, три наклонные, близко расположенные трубы, две мачты, ракурс две четверти, форштевень прямой. Опустить перископ! Данные ввести в автомат стрельбы, торпедный треугольник рассчитать! Первый, второй, третий и четвертый торпедные аппараты – товсь! Двигателям – стоп! Руль лево на борт! Он наш!

– Хельмут, это «графство»[127]127
  Один из британских тяжелых крейсеров, названных по графствам Метрополии.


[Закрыть] !

– Берем его! С нами Бог!

– Торпедный треугольник рассчитай! Данные к торпедам поданы!

– Стреляем носовыми аппаратами, угол растворения два градуса, интервал между выпуском торпед шесть секунд, последовательность: первый, третий, второй, четвертый, глубина хода торпед полтора метра. Коррекция! Перископ поднять! Он на дорожке, дистанция тысяча триста метров! Перископ опустить! До залпа?

– Десять секунд! Восемь, семь, шесть, пять! Ручной контроль выпуска торпед! Две, одна, первая торпеда пошла! – Все почувствовали благословенный мягкий толчок, сопровождавший пуск торпеды, матрос на секундомере пустил отсчет, и через шесть секунд, после пуска второй, в носовые дифферентировочные цистерны начали принимать воду, чтобы компенсировать вес торпед.

– Торпеда из второго аппарата вышла! – Пауза, все застыли в напряженных позах. – Торпеда из четвертого аппарата вышла! Двадцать секунд от пуска первой!

– Мы не можем промахнуться, до попадания сорок секунд. Тишина в отсеках! – Снова пауза, только сердце у каждого колотится в ребра так, что могут услышать на поверхности.

– Сорок пять секунд, первая торпеда мимо... Пятьдесят... Пятьдесят пять, вторая торпеда мимо...

– Дерьмо!

– Молчать всем! Слу... Попали!!! – Лодку тряхнуло, из-под воды донесся тяжелый глухой рокот, словно по корпусу ритмично били мягкой кувалдой.

– Минута ровно! Минута, две, четыре, шесть, есть вторая!!! – На этот раз субмарину качнуло так, что люди с трудом удержались на ногах, а карандаши, подпрыгнув на столе, отлетели на пол. – Перископ!.. Мой Бог, вы только поглядите!

Первая торпеда попала крейсеру прямо под среднюю трубу, вторая угодила между кормовыми артиллерийскими башнями, и боеприпасы в их погребах сдетонировали, вышвырнув к небу переливающийся оттенками оранжевого и черного, заворачивающийся внутрь себя огненный столб. В течение следующих секунд произошло еще несколько взрывов в кормовой части корабля, расшвыривающих в сторону изорванные в клочья детали стальных конструкций, и крейсер начал буквально проваливаться в воду, задирая форштевень к небу.

– Всплываем. Автоматчиков на мостик. Пойдемте, господа, поближе рассмотрим мою несостоявшуюся висюльку. Хенке, будьте любезны, захватите с собой фотокамеру.

В балластные цистерны подали сжатый воздух, и подводная лодка всплыла в километре с небольшим от ярко освещенного пожарами и пылающей на воде нефтью гибнущего корабля. Офицеры поднялись на мостик и устроили овацию своему командиру – даже эта, уже ненужная по политическим причинам атака была проведена безукоризненно.

– Будем подбирать кого-нибудь?

– Зачем?

– Ну, узнаем название корабля... и вообще...

– Попробуем сами догадаться. Ну-с, это явно не «Лондон», надстройка маленькая, это также не «Норфолк» и не «Девоншир», у тех третья башня снята. Кто остается?

– «Бервик», «Камберленд», «Кент»...

– «Саффолк» и «Сассекс». Ну что ж, один из них стал пятым тяжелым крейсером, потопленным в этой войне, и первым на счету Кригсмарине. Хотя и слишком поздно. Поздравляю, господа, мы все отлично поработали.

Лодка совершила полную циркуляцию вокруг погружающегося в воду горящего крейсера, засняв его последние минуты со всех сторон, и продолжила свое движение на юг. Позади еще четверть часа стояло зарево, а затем темнота снова стала непроницаемой. В только что сформированной цепи британских крейсеров, перекрывающих Атлантику к северу от Ньюфаундленда, образовалась брешь, но об этом еще никто не знал – условия радиосвязи были плохими, и еще в течение следующих восьми часов после несостоявшегося утреннего сеанса невыход «Сассекса» на связь расценивали как следствие надвигающегося с севера урагана.

Много позже выяснилось, что именно в эти часы в образовавшийся девяностомильный промежуток между «Белфастом» и канадской «Угандой» прошли три корабля русской эскадры. Развернутая веером завеса из крупных крейсеров – все, кого успели стянуть сюда из разных баз или из охранения развернутых, а то и брошенных на произвол судьбы конвоев, – должна была засечь русских, определить направление их движения и повиснуть у них на хвосте, не давая уклониться от боя со спешащим к юго-западу Флотом Метрополии под командованием адмирала Мура. Три линкора типа «Кинг Джордж V» с флагом командующего флотом на «Дьюк оф Йорке» составляли сильнейшую с начала войны эскадру: британское командование было полно решимости покончить с зарвавшимися русским линкорами, подтвердив свое трехсотлетнее право на владение Атлантикой.

Линейные корабли прикрывались тяжелым авианосцем «Индефатигейбл» и только что присоединившимся к ним «Формидэблом», перешедшим из Гибралтара, тремя крейсерами, включая тяжелый «Норфолк», и девятью эсминцами. Еще два крейсера ПВО покинули соединение после выхода из района максимальной активности субмарин – они были более нужны для срочной проводки конвоев в британские порты. Линейные корабли, на которых каждый матрос знал, что им предстоит насмерть драться с двумя линкорами типа «Советский Союз», пытающимися изолировать их родину от западного союзника, дозаправились у Фарер, чтобы иметь полный запас топлива к началу охоты. Но никакой информации от спускающихся к югу крейсеров не было, и это заставляло Мура нервничать.

Он надеялся обнаружить русских до того, как погода испортится окончательно, что позволило бы ему атаковать их с большой дистанции силами двух ударных авианосцев. После полного исчерпания их возможностей Флот Метрополии должен был бросить себя на чашу весов, сделав ставку на выучку британских артиллеристов и бесспорное преимущество своих артиллерийских радаров. Зная, какими потерями закончилась бесплодная атака «Беннингтона», про себя адмирал приготовился к тому, что экипажи большей части «эвенджеров» можно заранее списать со счетов. Но ужас этого решения, от которого хотелось выть, был неизбежен – ему требовалось хотя бы несколько торпедных попаданий, чтобы снизить скорость русских.

В эти два дня на всей громадной эскадре не было ни одного атеиста. Когда пятнадцать тысяч человек в той или иной форме одновременно думают о смерти, это создает потрясающее ощущение – напряжение чувствовалось кожей, а имя «Худ» повторялось сотни раз в день в каждом помещении каждого корабля. Гибель этого бронированного гиганта, любимца нации, была наибольшим потрясением для Британии за всю войну, и каждый думал, не будет ли он следующим.

Линейные корабли шли строем кильватера за завесой эсминцев и крейсеров, на обоих флангах соединения находились авианосцы, осуществляющие силами своих авиагрупп непрерывный круговой поиск на триста миль и противолодочное патрулирование. «Файерфлаи» и вооруженные бомбами «барракуды» взлетали и садились каждые десять минут, прочесывая океан. Для «Индефатигейбла» это был первый настоящий боевой поход, и нервозность, царившая на нем, усиливалась многочисленными проблемами, с которыми сталкивался экипаж. Молодой летчик истребительного патруля на «сифайре» неточно рассчитал скорость своего самолета при посадке, проскочил посадочные тросы в кормовой части авианосца и ударился о полетную палубу с такой силой, что одна из стоек шасси переломилась, швырнув закрутившийся волчком трехтонный истребитель за борт. Оптимизма экипажу это явно не прибавило. Адмиралу доложили о произошедшем инциденте, но он даже не изъявил своего неудовольствия командиру авианосца по поводу гибели летчика и машины – это не имело сейчас никакого значения.

Больше всего его занимал вопрос, равны ли по силам три «Кинг Джорджа» двум «Советским Союзам». По поводу этого у него были очень большие сомнения. Его линейные корабли, в отличие от русских, имели опыт артиллерийских боев, и на них имелись артиллерийские радары новейших модификаций хорошо себя зарекомендовавших типов «281» и «279». Про себя Мур вознес благодарственную молитву Господу за то, что «союзникам» так и не были поставлены современные радарные системы. Гидроакустику русские получили в обмен на золото, немедленно ушедшее в США, и эта глупость теперь могла стоить жизни сотням подводников Королевского флота. Он вспомнил, как погиб «Эдинбург» с партией проклятого золота в артиллерийских погребах, которого русские эсминцы оставили прямо перед атакой германских кораблей, и решил, что за это они ему заплатят отдельно.

Каждые шесть часов в адмиральском салоне «Дьюк оф Йорк» собирался полный состав оперативного штаба флота, формируя цельную картину происходящей на просторах Атлантики драмы. Десятки поисковых групп прочесывали океан, перекликаясь между собой, и их частый гребень неминуемо должен был захватить русскую эскадру. Несколько входивших в состав разных конвоев эскортных авианосцев были оттянуты с возможного пути движения рейдеров. Их маленькие авиагруппы сейчас ничего не значили для кораблей противника, прикрытых набитым истребителями легким авианосцем, а шестнадцатиузловая скорость делала эскортники желанной добычей – еще более легкой, чем «Беннингтон», название которого произносили с ужасом. Второй после «Глориеса» в 1940 году случай потопления авианосца артогнем надводного корабля вызвал широкий резонанс в обоих Адмиралтействах и здорово напугал авианосных адмиралов, уже взявших в привычку свысока смотреть на старую линкорную школу, которую они называли «черными сапогами». Говорят, что что-то нехорошее было у американцев в ходе только что блистательно завершившейся титанической битвы за обладание Филиппинами, но никакой достоверной информации по этому поводу не имелось.

Британское Адмиралтейство в резкой форме потребовало у американцев задействовать находящиеся в Атлантике два линейных крейсера типа «Аляска». Те ответили категорическим отказом и согласились выслать в море лишь несколько оперативных групп, состоящих из немногочисленных легких крейсеров и эсминцев, взяв на себя зону патрулирования западнее сорокового меридиана. Совокупность их официальных сообщений и информация от собственных разведывательных источников английской короны в США не могла составить цельную картину происходящего сейчас на другой стороне планеты – но было ясно, что лопнувший почти вплотную к Японии гигантский нарыв эскалации военно-морских сил прорвался, судя по объему задействованных средств, страшной мясорубкой. Конечно, исход ее был практически предопределен заранее, но он неожиданно оказался весьма тяжел для обеих сторон.

Пауза после последнего сообщения о контакте с русскими затянулась, и каждый час район их возможного местонахождения все более расширялся, обесценивая полученную ранее информацию. Пилоты «файерфлаев» авианосцев выматывались, сводя перерывы между полетами к минимуму, но русские пропали и теоретически уже могли быть где угодно – от Гудзонова пролива до Гибралтара. Фактически же они несомненно продвигались к северу, осознав, что зашли в своем проявлении храбрости слишком далеко. Для них оставалось два пути – через Датский пролив, вплотную к паковым льдам, и через Фарерский. Первый вариант имел то преимущество, что позволял максимально отдалиться от британских баз, игнорируя возможность боя с силами, базирующимися на порты Канады и самой Исландии. Пролив, однако, был узок, и пройти его, оставшись необнаруженным, к сорок четвертому году стало почти невозможно – занятая американскими войсками Исландия была напичкана радиолокационными станциями. Фарерский пролив был шире, но находился ближе к Британским островам и гораздо плотнее прикрывался авиацией. Попытавшись поставить себя на место русского адмирала, Мур так и не сумел прийти к какому-либо решению. Последний контакт, по данным радиопеленгации, находился на одинаковом расстоянии от обоих проливов, но были сомнения даже в его достоверности.

Еще одной отправной точкой стал перехват крейсером «Орион» русского вспомогательного крейсера к югу от Азорских островов вечером 19 ноября. Сухогруз вместимостью в шесть тысяч тонн водоизмещением шел под голландским флагом и в балласте, но у командира «Ориона» наличие одиночного судна воюющей державы в опасном районе вызвало смутные подозрения. В ответ на предупредительный выстрел и требование лечь в дрейф «голландцы» немедленно подчинились. Матросы в экзотической форме с широкими воротниками махали руками от установленных на баке и юте спаренных зенитных пулеметов – большинство голландских торговцев имели легкое вооружение с расчетами из личного состава Голландского Королевского флота. Именно эти матросы в упор расстреляли шлюпки с досмотровой партией, подошедшие к их борту. Сухогруз дал полный ход и пошел на таран, нацеливаясь прямо в центр корпуса «Ориона». Одновременно были сброшены фальшивые щиты на носовой надстройке, освободив скрывающиеся за ними две пятидюймовки, немедленно открывшие беглый огонь по идущему малым ходом всего в четырех кабельтовых крейсеру. На место торгового флага Голландии взлетел сияющий белый флаг с синей полосой по нижней кромке и алыми пятнами русских эмблем, вызвав припадок бешенства у англичан. Давший полный ход легкий крейсер уклонился от тарана, открыв огонь главным калибром всего на пару минут позже русского. Расчеты «Бофорсов» хлестнули по надстройкам пушечными очередями, посыпались стекла. На таком расстоянии промахнуться было невозможно, и корпус сухогруза уже после второго залпа окутался пламенем разрастающихся пожаров.

Сопротивление капера было подавлено быстро и с максимальной жестокостью. Один за другим рвущиеся в его надстройках шестидюймовые фугасные снаряды «Ориона» выбивали из бушующего пламени куски металла, проламывая борт как бьющий без перерыва громадный молот Тора, а расчеты многоствольных зенитных автоматов не выпускали свою цель из прицелов ни на секунду, выкашивая тех, кто пытался вырваться из этого ада, – нарушивший правила войны на море ставил себя вне закона. Пылающее судно остановилось, кренясь на правый борт, и англичане прекратили огонь. Снова снизив ход до малого, британский крейсер развернулся кормой к ветру, что позволило аварийным партиям протянуть рукава максимально близко к очагам пожаров на верхней палубе. Вельбот и катер были изрешечены осколками нескольких разорвавшихся в надстройках на миделе снарядов, а спущенный разъездной ял с морскими пехотинцами опоздал – пленных не было. Сухогруз затонул очень быстро, оставив на поверхности большое рваное пятно солярового масла, переливающееся по краям радужными бликами. Из плавающих в солярке грязных обломков много информации извлечь не удалось, несколько разодранных пробковых кругов имели надписи на голландском языке с названием реально существующего торгового судна, а на всплывших металлических бочках из-под масла не было ни одной славянской литеры. В принципе, если бы не поднятый корсаром в бою военно-морской флаг, определить его национальность было бы невозможно. Он мог быть немцем и даже японцем! Еще уцелевшие вспомогательные крейсера этих стран давно уже не рисковали подходить так близко к берегам, хотя чем черт не шутит, – но русский... В общем, срочная радиограмма с «Ориона» была воспринята со всей возможной серьезностью: до сих пор все действия русского флота были четкими и безошибочными, и их профессионализм не мог не вызвать уважения. Хотя, конечно, это не имело никакого значения по сравнению с оскорблением, нанесенным британской короне предавшим ее союзником.