Текст книги "Властелин молний"

VIII. Исчезнувшая антенна

Собираясь к Грохотову, я обдумывала случившееся. Если из своей походной лаборатории Грохотов с Симоном выпускали огненные шары, то эти шары ведь повиновались мне, вернее, железному стержню, который я заземляла в трех местах: огненные шары каждый раз неукоснительно меняли свое направление. На почему шары не притягивались другими железными предметами? Следует ли прямо рассказать Грохотову о моих наблюдениях и о том, что произошло сегодня ночью в степи?

Я приняла более осторожное решение. Постараюсь, чтобы мне подробнее рассказали об аппаратах, с которыми работал Симон. Может быть, все станет яснее.

Я перешла речку. Сейчас за поворотом, как обычно, будет видна игла антенны. Но теперь я не увидела ее. Антенны не было.

Я пробежала через рощу. Вот знакомый холм. Он пуст. Грузовиков с домиками не было на месте. Они исчезли!

Я стояла ошеломленная. Глубокие колеи взбороздили вершину холма. И больше ничего,– никаких следов пребывания людей. Даже столбики для тросов, которые поддерживали антенну, пропали. Трава кругом вытоптана, но нигде ни клочка бумаги, ни одной консервной банки. Лишь на склоне холма в яме увидела я выжженную траву, как будто здесь недавно разводили костер.

Все это было уже больше, чем просто интересно.

Мне показалось, что я стою перед какой-то большой тайной. И захотелось ее раскрыть. Что здесь крылась тайна – в этом не было ни малейшего сомнения.

Я посмотрела, куда вели колеи обоих грузовиков. Да, не позднее сегодняшнего раннего утра Грохотов и Симон покинули место стоянки.

Направление – прямо на запад.

А там, примерно в ста километрах отсюда, проходил большой шоссейный тракт, связывавший центр республики на севере с пустынным плоскогорьем на пограничном юге.

Погруженная в размышления, шла я по степи прямо к тому месту, где в последний раз заземлила стержень.

Вот и бугорок, где качается высокий золотистый ковыль. Желто-серый степной суслик-песчаник сидел на задних лапках и что-то жевал. Он удивленно повернул ко мне свою крысиную мордочку. Песчаники здесь не очень пугливы.

За бугорком должен быть стержень. Но я знала, что не найду его.

Вероятно, я громко рассмеялась, довольная, что вышло по-моему. За бугорком ковыль лежал безжалостно растоптанный, как будто по нему много и долго ходили люди в тяжелых сапогах. Вот вырванная с корнем трава. Вот и место, куда я загнала в землю стержень.

А самого стержня не было.

– Любопытно, – сказала я себе. И вдруг в ответ услышала позади себя тонкий свист. Вздрогнула. Быстро обернулась. Посвистывал суслик. – Вот напугал! – обозлилась я. Подняла ком сухой земли и кинула в зверька. Суслик испуганно бросился в свою норку.

Следы ног в сапогах вели налево, к речке. Я не пошла туда. Для меня было вполне достаточно и обнаруженного.

Ясно, что я перехитрила Грохотова. А может быть, лишь навела его на мысль, что кто-то третий знает про его фокусы с огненными шарами. И тогда он счел необходимым, по ему одному известным соображениям, убраться отсюда со своими таинственными грузовиками.

Помнится, где-то я читала, что нет такой тайны, которую нельзя было бы в конце концов раскрыть. Надо только продумать все обстоятельства в строгой последовательности и сопоставить их.

Домой я возвращалась с самым беспечным видом. Поселковые ребятишки с удивлением смотрели на огромный букет пышного ковыля, который, я насобирала на обратном пути. Этот букет в красной глиняной крынке украсил мою скромную комнату.

В этот день, к вечеру, находясь в сенях, я случайно выглянула в оконце. То, что увидала на пустыре, заставило меня застыть на месте.

По тем местам, где я дважды зарывала железный стержень, сейчас проходил неизвестный мне человек и пытливо смотрел себе под ноги, как будто искал потерянное.

Проще всего было выйти из сеней и окликнуть этого человека. Но я не сделала этого. Я наблюдала за ним. А он прошел, и вот повернулся уже ко мне спиной. Я не видела его лица. Заметила лишь широкую спину, сумку через плечо и высокие сапоги на упористых медвежьих ногах. Это не Грохотов, не Симон. Человек медленно удалялся от поселка в степь, не оглядываясь. Он смотрел вниз, в землю. Большая круглая его голова в кепке была наклонена вперед, как у быка. Он не пошел к роще. Роща осталась влево от него. Он словно описывал вокруг памятной мне рощи огромный полукруг. Вот он и совсем исчез вдали.

В памяти моей встали, как живые, стройные дубки рощи, песчаный берег мелководной речки и тропинка на взгорье. И почему-то глубоко и непривычно взгрустнулось.

«А вдруг кто-нибудь еще подстерегает сейчас у крыльца?» – подумалось мне. Ясно, что я видела того самого человека, который вытоптал заросли ковыля в степи. Стержень покоился в его сумке, – я была в этом уверена. Конечно, сейчас этот человек проверял местность вокруг рощи: не было ли там еще стержней.

Я вышла в сад. Меня тянуло посмотреть вслед исчезавшему вдали человеку. И вдруг ко мне, виляя хвостом, откуда-то приползла Омега. У нее был очень жалкий и странно-испуганный вид. Она тихо и жалобно скулила.

– Кто тебя обидел, собаченька?– поласкала я Омегу.

Омега – умная собака. Она залаяла в ответ, как бы жалуясь, и бросилась по тропке между деревьев. Останавливалась, поворачивала ко мне морду и лаяла, звала за собой. Я спешила за Омегой. Скоро ее лай сменился протяжным печальным воем. И я увидела, над чем выла Омега.

Около поломанной изгороди на пустыре лежала мертвая Альфа. Признаться, я немножко даже всплакнула.

Первой моей мыслью было, что собаку убили, и я подумала: кто сделал это? Да, убил человек с медвежьими ногами. Но я видела, что он проходил спокойно и не трогал собак. Да и не слыхала я их тревожного лая.

Опустившись на колени, я погладила труп животного. Альфа не успела еще остыть. На ее теле не было ни одной царапины. Почему она умерла? Опять загадка…

Надо зарыть бедную Альфу.

Я вернулась с заступом. Но трупа Альфы не нашла на прежнем месте. Труп исчез. Я растерянно оглядывалась по сторонам. И вдруг услышала отчаянный лай. В радостном возбуждении ко мне бежали обе собаки – и Альфа и Омегa.

Ах, если бы собаки могли рассказать, что же такое произошло с ними на пустыре!

Помнится, я спросила себя вслух:

– Татьяна, не кажется ли тебе, что ничего не было?

Эта назойливая мысль не оставляла меня все то время, пока я у порога хаты кормила объедками воскресшую собаку.

* * *

А неожиданности, отпущенные в тот день на мою долю судьбой, не кончились.

Смеркалось. В полумраке комнаты я нашла коробку спичек. Пора было зажечь лампу. Обе собаки крутились около моих ног. Они знали, что подоспело время ужина. Я вынула спичку и чиркнула ею о коробок. Спичка вспыхнула. И при свете ее я увидела, как Альфа и Омега в диком ужасе выкатили глаза и тотчас же с визгом выскочили из хаты.

А ведь никогда раньше зажженная спичка не производила на моих собак ни малейшего впечатления.

Много раз подолгу мучительно раздумывала я над тем, что сейчас изложила вам в этих строчках, мой друг… И бывало вдруг ярко вспомнятся сияющий жаркий день в городе, на берегу Зеленого озера, и пышные букеты пунцовых роз, и потрескавшиеся бетонные ступени крыльца таинственного дома, и странная встреча с незнакомцем.

Была ли связь между этими событиями?

Снова и снова припоминала я все детали таинственных происшествий, случившихся со мной в последнее время, и из отдельных штрихов составлялась картина, которая казалась все фантастичнее и невероятнее…

Вспомнилось, как сидела я на палубе Парома, как мимо прошел человек в кепке. У него тяжелая, неуклюжая походка. А если здесь был он, человек с медвежьими ногами? Нет, не, может быть… А если человек с медвежьими ногами рыскал по следам Грохотова? Надо бы известить Грохотова. Но Грохотов исчез… Где он? Я ждала от него хотя бы открытки. Не дождалась… Пришлось сознаться, что у этого человека не хватило простого товарищеского чувства. Он уехал, даже не попрощавшись. Я не могла проследить за ним. В то время я готовилась к экзаменам в театральную школу и собиралась ехать в большой город.

Телеграмма-молния пришла неожиданно:

«Срочно выезжайте Саялы важное дело деньги переводятся Грохотов».

В ту ночь я не ложилась спать. По карте в большом сельскохозяйственном календаре нашла, местечко Саялы. Это далеко на юге среди гор. Послать отказ? Или, распрощаться с мечтами о театре? Что ждет меня впереди? Трудности? Испытания? Я не боюсь их.

Утром с почтой мне принесли деньги. Такую сумму, которой я никогда раньше не имела а своем распоряжении.

На переводе – точным маршрут. Решила ехать: добраться до столицы республики, а там сесть в поезд.

И вот я в экспрессе, который мчится на юг.

ЧАСТЬ 2
ОХОТНИКИ ЗА МОЛНИЯМИ

IX. Среди снеговых гор

Утром на горизонте показались далекие горные вершины. Только тот, кто подолгу жил среди гор, сможет понять чувство трепетной радости, которое овладело мною, когда ближе увидела их очертания. Я родилась среди иных гор, и мне было теперь вдвойне интересно познакомиться с нашей солнечной союзной республикой, о которой я слышала так много хорошего.

Степь кончилась. Становилось все теплее. Я думала о том, что наш дальний поселок сейчас заливают дожди и люди там ходят в непромокаемых плащах, а здесь на станциях все в легких одеждах.

На платформе черноглазая горянка продавала цветы.

Я купила пучок нежных фиалок. Раскрыла сумочку, чтобы достать деньги. Однако монетка завалилась за подкладку сумочки. Я запустила туда палец. И нащупала… кольцо.

Кажется, я тут же вскочила обратно в вагон, растеряв цветы. Ни о чем я не могла думать, кроме кольца. В смятении я забилась в угол двухместного купе. Моя спутница, почтенная женщина, ехавшая лечиться на курорт, тихо лежала на верхней полке, погруженная в свои думы.

Я смотрела на кольцо. Надела его на указательный палец правой руки – оно мне было свободно. Старинный мужской перстень, судя по весу – золотой, но без пробы. Сложнейший рисунок шел вокруг центральной плоской печатки – тонкие завитушки и листики. На печатке монограмма: две причудливо сплетенные буквы – «М» и «Л».

И тут я отчетливо вспомнила, что в тот момент, когда увидела мертвые глаза незнакомца, я раскрыла сумочку и запихнула туда кольцо. А затем в моей памяти получился какой-то странный провал. В поселке сумочка мне не была нужна. Я забыла о ней и вспомнила только перед отъездом.

Чем больше я смотрела на кольцо, тем интереснее становилось припоминать события, которыми одарила меня судьба. А что, если и правда существует связь между кольцом и всем тем, что случилось со мною в поселке? Я сняла с полки чемодан и спрятала в него перстень.

Предстояла последняя пересадка. Пересаживаться пришлось на узкоколейку. Крохотный паровоз, пыхтя и отдуваясь, тянул три открытых вагончика вверх по извилистой колее. На каждом повороте открывались виды, один очаровательнее другого. То и дело нависали огромные серые скалы, готовые, кажется, обрушиться и раздавить наш игрушечный поезд. Но паровозик храбро проскакивал под ними. Временами мы двигались по краю ущелья, на дне которого бурлила и пенилась горная река. Смотришь вниз – и кружится голова… Становилось холоднее. Я жалела, что не купила бараний тулуп и шапку-ушанку.

Наконец поезд уперся в тупик у скромной станции Саялы. Беспомощно озиралась я вокруг, раздумывая, куда теперь деваться. Дошла ли телеграмма, предупреждавшая Грохотова о выезде?

– Товарищ Таня! – услыхала я рядом. – С приездом…

Передо мною стоял Симон, улыбающийся, совсем не похожий на угрюмого, неразговорчивого человека, каким он был там, в степях.

Он рассказал, что, получив телеграмму, каждый день честно выходил встречать поезд, что Грохотов с нетерпением ждет меня, что сейчас мне надо отдохнуть с дороги… Обычные фразы, которыми встречают гостя.

Саялы – небольшое горное селение, расположенное в одном из юго-западных отрогов главного хребта. Уютная долина, защищенная со всех сторон высокими горами, примечательна минеральными источниками. Они бьют здесь из скал, как фонтаны, и каждый из них своеобразен по химическому составу и температуре. Словно нарочно, щедрая природа собрала в этой долине все оттенки лечебных вод – от горько-соленых до приятно освежающих углекислых, от холодных до горячих. Эти подробности я узнала позднее, но пишу сейчас, чтобы вы знали, мой друг, куда забросила меня судьба.

Симон сказал:

– Переночуете тут, в Саялах, отдохнете. Вам готова комната, а завтра мы должны выехать ровно в пять утра. Умеете ездить верхом? Отлично. Мы должны проехать далеко в горы, к профессору, не позднее одиннадцати. Позже нельзя.

– Почему?

– Опасно.

– Что вы говорите! Опасно?

Улыбнувшись, Симон отрывисто ответил:

– За час до полудня начинаются грозы. Путь в горы свободен только по утрам.

Мне оставалось только улыбнуться. Я не хотела, чтобы меня считали трусихой. Симон одобрительно взглянул на меня.

Вдруг он сказал:

– На работе я предпочитаю говорить коротко. Но это не значит, что вообще я – угрюмый…

– Что вы, что вы, товарищ Симон, – насколько только могла, любезно отозвалась я.

Вот мы у цели. Двухэтажный дом с плоской крышей прислонился к уступу горы. Рядом громоздился большой огороженный двор, похожий на склад. Тут возвышались кучи ящиков и бочек, строительные материалы, гусеничные тягачи и еще что-то очень тяжелое и сложное, похожее на отдельные части металлических конструкций. Приветливая женщина встретила нас. Симон внес мой чемодан в комнату и ушел. Женщина предложила мне искупаться в сарае под душем. Это было замечательно. Из скалы на дворе бил ключ горячей воды. Вода была приятная, очень мягкая, и я с наслаждением промыла мои густые кудри.

В горной Долине быстро и рано темнеет. После ужина я легла в свежую постель, размышляя о том, что судьба устраивает мне интересные встречи. И первое, что решила, – это не быть излишне любопытной и назойливой.

Когда женщина разбудила меня, за окнами было еще темно. Сон меня освежил, и я вскочила в прекрасном, бодром настроении.

Долина лежала в предутренних сумерках. Верхом на поджарых, тонконогих лошадях я и Симон стала подниматься в горы. Давно я не ездила верхом. И теперь казалось, что еду с отцом, как, бывало, в дни его объездов по лесничеству. Ни с чем несравнимое чувство ожидания охватило меня. Скорее бы подняться на перевал, увидеть оттуда горные просторы!

Дорога привела в лес. Дубы и буки стояли почти сплошной стеной. Стало как будто еще темнее. Напряженно всматривалась я вперед. Передо мной неторопливо двигался Симон. На нем была бурка. Такая же бурка была на мне. Как под ней тепло и удобно!

И вдруг лес кончился. Его опушка ровной, словно по нитке срезанной, линией тянулась в обе стороны. Перед моими глазами расстилался подымающийся вверх луг, по которому вилась узкая каменистая тропа. Слева из-за далекого снегового хребта готовилось подняться утреннее солнце.

Я натянула поводья и приостановила лошадь. Нельзя было не залюбоваться открывшейся картиной. Удивительное безмолвие гор очаровало меня. Полной грудью вдохнула я в себя живительный воздух. Какая тишина!..

Мы поднялись выше по тропинке. Симон, ехавший впереди, вырисовывался темным силуэтом на фоне прозрачно-синего неба. Солнце как раз встало и я увидела необычайное зрелище, на которое указал мне Симон широким взмахом руки.

X. Странное сооружение

Много раз потом пришлось мне путешествовать и видеть изумительные ландшафты. Сколько прочитала я восторженных описаний красот природы Индии, островов Тихого океана и Южной Америки! Но до сих пор помню тот миг, когда впервые увидела место, ставшее родиной величайшего из открытий.

Небольшая полотая долина, покрытая зеленым бархатом густых трав, отделяла меня от горы. Вокруг нее красовались четыре другие совершенно одинаковые вершины. А вдали, во все стороны от этого пятигорья, виднелись снеговые скалистые громады, как мощные стражи, охраняющие очарование открывшегося видения.

Снега искрились на дальних вершинах, будто щедро рассыпанные алмазы. Контуры гор вырисовывались со строгой четкостью. А зелень лугов между ними ласкала мягким, умиротворяющим теплом.

– Вот наша станция, – указал Симон.

На куполообразной центральной вершине увидела я строения, показавшиеся мне знакомыми. Две высокие мачты, будто иглы, вонзались в небо. Такие же мачты возвышались на каждой из четырех гор, расположенных вокруг центральной вершины.

– Что это за мачты? – спросила я.

– Степан Кузьмич, вероятно, подробно познакомит вас со всеми деталями, – уклончиво ответил Симон.

Этот ответ показался мне лучшим, чем ожидаемое «ага», но все же мало объяснил. Следовало, видимо, смягчить этого суховатого человека, который умел быть по-настоящему отзывчивым. Искренне вздохнув, я вымолвила:

– Но как красиво здесь!.. Милые горы…

И тогда Симон посмотрел на меня тем теплым, доверчивым взглядом, которого я ожидала, и отозвался:

– Родные горы. Мало любить и наслаждаться ими… Их надо чувствовать и понимать…

Это было сказано от сердца. И я решила, что буду здесь работать, какие бы опасности и тайны меня ни ожидали. Долину и бурный ручей, намывавший белую пену на серые отполированные камни, наши лошади пересекли привычной ровной иноходью. Четыре горы на минуту скрылись снова.

Когда мы стали подниматься к станции, я увидела, что от каждой мачты на горах тянутся тросы к двум мачтам на станцию.

И вот мы на вершине горы. Между двух мачт стояли три дома. Один из них представлял довольно странное сооружение: окна узкие, прикрытые деревянными козырьками, а на крыше стеклянный купол. Он напоминал те стеклянные колпаки, которыми в лабораториях прикрывают микроскопы. Основанием ему служила площадка. Из нее во все сторона смотрели круглые окошки, как по бортам морского корабля.

Я не успела рассмотреть ничего больше. Навстречу шел человек, обросший густой черной бородой, в больших дымчатых очках.

Симон ловко спрыгнул с лошади и помог мне сойти на землю.

Кто-то, видимо, сторож, взял лошадей под уздцы и отвел в сторону за дом.

– Добрались? – спросил человек, протягивая руку.

Я попятилась от незнакомца. А он засмеялся.

– Меня трудно узнать? Некогда побриться. Здравствуйте, Таня!

И снял очки.

– Степан Кузьмич! – обрадовалась я.

Позднее, примерно через час, Грохотов разговаривал со мною в одном из домов.

– Рад, что приехали. Рассчитываю на вас, – сказал он. И неожиданно спросил: – А знаете, что заключалось в пакете, который вы дали мне?

– Нет, – пробормотала я.

– Тогда сейчас же читайте.

Грохотов вынул из стола две тетрадки, которые я сразу узнала. В эти тетрадки отец по вечерам что-то подолгу записывал.

Сейчас у меня нет этих тетрадей под руками. Они хранятся в рукописном отделе академической библиотеки.

Но я приведу здесь для вас, мой друг, несколько выписок.

С трепетом читала я страницы, исписанные старательным почерком моего дорогого отца.

XI. Засвидетельствованные факты

«Полагаю любопытственным для многих изложить факты и засвидетельствовать их собственноручно.

Еще когда я был мальчишкой, случилось такое происшествие летним днем в деревне у моего дядьки. Сидел я у окна за столом, делал рогатку. А дядька у двери чистил ружье, собирался завтра с утра за дупелями. Вдруг в окно влетел огненный шар. Дядька кричит: «Не шевелись!», а шар повертелся по комнате и выскочил через другое окно на двор. Мы выглянули наружу. Небо чистое, безоблачное. А когда посмотрели, что в комнате, – только ахнули. Все в ней перевернуто вверх дном. Охотничьи сапоги дядькины очутились на шкафу. Стенные часы лежали на диване, но целые и невредимые. Большое теткино зеркало оказалось простым чистым стеклом, вся ртутная амальгама с него исчезла, но недалеко: ртуть высеребрила старую берданку, висевшую на стене рядом с зеркалом.

Тетенька к вечеру хватилась кошелька с деньгами. Пропал. А утром нашелся в курятнике на дворе. Серебряные и золотые монеты сплавлены, а вместо бумажных денег пепел. Дядька сказал:

– Это нас посетила круглая молния».

«Очень интересуюсь атмосферным электричеством. Оказывается, огромное количество его содержится не только в грозовых тучах, но и постоянно в воздухе. Думают ли наши ученые, как добыть его оттуда?»

«Был у меня разговор в учительской семинарии с таким же парнишкой молодым, как я, насчет электричества. Он мне:

– Докажи, – говорит, – сперва, что в небе электричество, тогда и мудрствуй».

«На всю жизнь запомнилось, как учитель показал на электрической машине подобие молнии. Долго вертел он стеклянный диск. Увидали мы сначала голубую искру. Ничтожный момент она дрожала между металлическими шарами машины и разорвалась с оглушительным треском».

«Где мне, молодому учителю, дерзать, чтобы обладать молнией! И место наше глухое, и средств мало. Но хоть пускай и убьет меня, а попробую, нельзя ли заставить молнию работать…»

С трепетом читала я, как отец мой в молодости, будучи учителем в селе неподалеку от крепости Иван-город, увлекся мыслью об использовании атмосферного электричества. Он думал построить машину, которая приводилась бы в движение электрическим током, получаемым из атмосферы. И тут шли страницы, которые было очень трудно читать. Многие строки были тщательно зачеркнуты. Изредка попадались какие-то отрывочные цифры. Я не могла в зачеркнутом разобрать ни слова. Перелистывая тетрадку, я заметила, что такие зачеркнутые места имелись на многих страницах.

Но можно было понять из оставшихся строк, что отец запускал змея с каким-то «молниеловителем». Он писал, что совсем не надо запускать змея обязательно в грозовые тучи. Отец утверждал, что атмосфера всегда содержит электричество, хотя количество его и колеблется в зависимости от разнообразных условий, от времени суток, сезона, температуры. Он также утверждал, что в атмосфере существуют, подобно воздушным, также и электрические токи. Он мечтал изучать их посредством сети воздушных зондов, от которых по проводам вниз должны идти сигналы для научных приборов.

Машины отец не построил. Но он, молодой учитель, смастерил небольшую самодельную модель «молниемотoра». Был даже пристроен счетчик оборотов какого-то вала…

Очень красочно описывал отец первые испытания своей модели.

Вечером после жаркого июльского дня, больше пятидесяти лет назад, заметьте, мой друг, – вблизи старинной русской крепости отец запустил к безоблачному небу огромного змея.

В записках здесь было будто нарочно залито чернилами больше полустраницы. Мне удалось только разобрать три слова:

«…должен был вращаться…»

Я представила себе отца, как живого, в тот вечер. Еще, вероятно, сияло закатное солнце. С просторов окружавшей Иван-город степи несло ароматом трав. Отец решил проверить модель один, без свидетелей. Повернул рычаг. И вал в моделей машины завертелся.

«У меня от счастья произошло такое потрясение, – записал отец, – что я потерял всякое соображение и даже онемели руки. Только через несколько минут я начал наблюдения, как раньше наметил. Счетчик показал семьдесят оборотов в минуту. Мало! Тут вдруг я вспомнил, что забыл смазать шестеренки. Остановил модель. Смазал. Модель стала давать двести пять оборотов – значит, почти втрое больше».

Торжествующий отец решил пригласить на следующее испытание свидетелей. Я не помню записанных подробностей, но, кажется, присутствовали учитель прогимназии, фельдшер из больницы и сельский дьякон.

Снова при подходящей погоде был запущен змей, сперва показанный свидетелям, причем отец сообщил им результаты первого опыта. Я представила себе всю картину – отца, свидетелей, которые с нетерпением ожидали, что получится.

«…Мы будем иметь бесплатный источник энергии, писал, отец. – Смешно жечь уголь и нефть для приведения в действие машин, когда достаточно поднять в воздух мощный «уловитель», и люди смогут располагать энергией в таком количестве, сколько понадобится».

Змей гудел в воздухе. Отец включил модель.

Но произошел величайший конфуз. Вал не имел ни малейшего желания двинуться.

Когда я читала про это, мне было очень жалко моего бедного отца.

Он готов был поклясться, что его модель при первом испытании работала. Но у него не было доказательств. Почему же она не работает теперь?

И вдруг отчаянье овладело отцом. Он выхватил нож и одним взмахом перерезал веревку с проводом. Змей исчез в далекой степи. В тот же момент огромная голубая искра вылетела на конца провода и разорвалась с ужасным треском над головами людей.

Свидетели опыта в страхе разбежались. Мой отец упал. Когда очнулся, никого не было. Модели тоже не было. Подавленный случившимся, отец вернулся домой.

«…Напился я в тот вечер так, как никогда в жизни ни до, ни после не приходилось. В голове крутились цифры, провода и модели. Подумал: не схожу ли с ума? Полез на крышу, сел верхом на нее и сижу. Обдуло меня ветерком, протрезвел. Как не свалился и как ребра не переломал, удивительное чудо.

Подошел к дому фельдшер. Кричит снизу:

– Илья! Брось дурить. Слезай! Я тебе гостинец дам.

Принес он модель, вручил, сказал:

– Не горюй, Илья. Без труда не выловишь и карася из пруда. А ты экую искрищу выудил из небесного океана. Значит, двигай дальше…» Но отцу не пришлось больше заниматься опытами с моделью. Местному начальству показались подозрительными его занятия. Дьякон написал донос о якобы запойном пьянстве молодого учителя с «лазанием по крышам в безумном виде». Пришлось просить о переводе. Отец уехал из Иван-города за Урал, принимал участие в революционных событиях, служил в Красной Армии, потом устроился в горном лесничестве.

«…Женился. Лесничим хорошо быть. Дочь Танюшка растет. Вот бы ее пустить по ученой части, занялась бы изучением того, что мне не удалось изучить в молодости…» В другой тетрадке было что-то вроде дневника. У меня сохранились копии этих страниц.