Текст книги "Тихая работа вежливых людей"

Глава 16
Август, 2014. Выход

Проснулись по привычке рано, шумно и весело завтракали, подначивая друг друга.

Пух Седому подсунул намазанный горчицей хлеб, тот хватанул и замер, багровея, с распахнутым ртом. Возмездие ждать себя не заставило, и вот уже Пух орёт дурным голосом: Седой подменил чашку уже остывшего чая на кипяток.

Марат сыпанул в кружку Каме соли вместо сахара, но не на того нарвался: братец стоически переносит пытку вкусом, в растяжечку выпивает, закуривает и победно обводит всех взглядом: учитесь, мелочь пузатая, как надо переносить тяготы и лишения. Батый есть Батый, покоритель империй, и наказание должно быть неизбежным: как только неугомонный Марат, привстав, тянется за хлебом, стул незаметно отодвигается и профессор шлёпается на пол, вызывая взрыв хохота.

Забавляются, как дети малые, а всё оттого, что война для нас закончилась. Пока. Я предусмотрительно отодвигаюсь к окну: тыл прикрыт, фронт и фланги под пристальным взором. Я в образе мудрого аксакала, никаких шуточек себе не позволяю, хотя…

Незаметно меняю флешку на новую на ноутбуке Алексея, пока тот пошёл за второй чашкой чая. Возвращается, стряхивает пальцами крошки хлеба из своей русой бороды, с шумом отхлёбывает большой глоток и в недоумении пальцы прыгают по клавиатуре, и он орёт Марату, что всё пропало, всё слетело…

Тот подхватывается, как ужаленный, и едва не ныряет в экран. Мгновение он ошалело пялится на компьютер, потом его осеняет, что без меня не обошлось, и теперь он кричит, тыча в меня пальцем, что это всё я.

– Он заменил флешку! – кричит Алексей.

– Бей его, супостата! – подхватывается Марат и гонится за мною, но я успеваю нырнуть в комнату и захлопнуть дверь.

Наконец всё успокаивается, моется посуда, подметается пол. Потянулись часы в ожидании команды на выход.

Ожидание пуще неволи, а слоняться без дела и того хуже, это с армии известно каждому. Я уж хотел хоть чем-то нагрузить каждого, но Кама великодушно машет рукой:

– Пусть расслабляются, когда ещё придётся…

Заходит Валера, бизнесмен из Москвы. Для него группа Марата – оказия, поэтому просит взять с собою. Вообще-то чужие глаза ни к чему, но Марат готов облагодетельствовать каждого. Только предупреждает, чтобы не опаздывал. Опоздать сложно, потому что когда будем выезжать – не ведомо никому. Ждём, когда откроется окно на «ленте», да не решено ещё, на чём ехать, что с дорогой…

Валера торопится к двери, и уже слышен топот его берц на лестнице. Я давно заметил, что москвичей здесь по плотности на один километр удивительно многовато. Разные: кто не наигрался в страйкбол, кто от забот сбежал, кто себе экзамен устроил. Кто просто авантюрист и искатель приключений, но таких всё-таки меньше. Большинство такие, как Ведун и Алексей – идейные, стержневые, с хребтом не переломанным.

– Никому ты там не нужен, – тоскливо делится по возвращении Валера на мои расспросы. – Там же не друзья – одни интересы: даже пива выпить да потолковать по душам не с кем. А здесь не мои «бабки» и связи нужны, а я сам нужен, понимаешь? Я здесь личность! Нет, не Валерий Павлович, это я там, у себя в офисе Валерий Павлович, а здесь боец второго взвода с позывным «Барс». Здесь другая жизнь, настоящая, мужская…

Месяц назад приехал вальяжным, с солидным животиком, оттопыренной губой а-ля Муссолини и взглядом свысока: я в теме, а вы ва-а-ще кто? В первую же ночь он понял, кто есть кто и кто здесь ва-а-ще. Теперь он поджар, резок в движениях, бескомпромиссен в суждениях. Каково ему будет возвращаться к той, прежней, жизни, если повезёт? Уезжать ему не хочется, но отпуск пролетел в одно касание, словно моргнул. Давай, Валера, езжай, расскажешь там своим, может, с кого окалину и сдерешь.

– Да, братцы, последний денёк, – задумчиво тянет Мишка и сладко жмурится.

– Не последний, а крайний, – веско поправляет Пух и поднимает вверх палец. – Никогда так не говори.

Теперь они все спецназовцы, словечки спецназовские, лихость спецназовская, снаряжение спецназовское. Господи, ну как пацаны, право, в войнушку заигравшиеся. Бородатые дети, шалят, бесятся, а война-то настоящая…

– В спецназе всё иначе, – наставляет Пух. – Тут и девиз, знаешь, какой? «Не спрашивай, сколько врага, спрашивай, где он». У нас, у казаков, тоже так.

Пух втягивает живот, расправляет плечи, выпячивая грудь, но ловит мою улыбку и сдувается. Он всё-таки не утерпел и сунул Седому пару кирпичей в сумку. Вот попыхтит, хоть и невелика тяжесть, а всё же!

Он не знает, что Седой давно обнаружил их и тихонечко переложил их Пуху. Но этому бугаю всё нипочём, даже не почувствует и привезёт их домой, а жена, разгружая сумку, найдёт их и в недоумении распахнёт взгляд:

– Это что?

Пух рассмеётся: вот гад, Седой, обскакал-таки:

– Это для фундамента. Новую жизнь строить будем.

Выехали за час до сумерек и за два до комендантского часа: в ночь Фёдорович не отпустил. Сказал, чтобы переждали у Макса на базе. Стволы берём с собою – так ехать спокойнее, да и сопровождать нас некому: у Фёдоровича каждый боец на учёте, да и так измотаны до предела…

До войны проскакивали от Луганска до перехода в одно касание, теперь же дорога заняла добрые полтора часа – разбита вдрызг. Кто-то замечает, что у нас уборочная закончилась, а тут поля даже нетронуты и зерно осыпалось.

– Ага, словно баба перезрелая, завянет – никто и не заглянет, – с горечью шутит Гоша.

Объясняется всё просто: мины. Понатыкали их щедро, так что после того, как две недели назад два комбайна подорвались – до сих пор ошмётки валяются, уборку остановили.

На «ленте» какой-то сбой и надо ждать утра. Ну, ждать так ждать, не впервой. Солнце уже успело слизать росу, когда появился Макс «сто пятый» и дал отмашку двигаться.

– Это же надо: триста лет прошло, а всё по-прежнему – Пётр окно в Европу рубил, мы в «окно» домой возвращаемся, а когда через двери-то научимся? Или так и будем шмыгать то в окно, то в щёлку? – ворчу я.

Впрочем, какая разница, ведь домой же возвращаемся. Домой!

За «ленту» Макс не идёт – дальше проводят Багира, Олег и Дэн, загрузят гуманитарку и вернутся. Он сосредоточен, говорит отрывисто, крепко жмёт руку и уходит. Через полтора месяца он вновь будет встречать и провожать группы Марата и Камы. В конце января глубокой ночью на пробирающим до костей морозном ветру я передам ему медаль, и он сунет её небрежно в карман, обнимет:

– Лишнее всё это, вот пожить бы ещё не мешало. Ты лучше мне отсрочку привези…

Я тогда заругался на него: дурацкие шутки и сам дурак, а Макс рассмеётся. Неужто предчувствовал? Так он и останется в памяти моей уходящим в ночь с улыбкой на красивом мужественном лице.

Две недели спустя он погибнет при штурме Чернухино. Останутся жена и сын, а отец уйдёт в ополчение. В мае его вместе с подразделением разоружат и отправят домой за ненадобностью.

На прощание фотографировались, обнимались, жали руки, улыбались. Улыбался Дэн, но как-то невесело. Улыбалась Багира, тая в уголках опущенных губ грусть. Улыбался Олег, но тоже протокольно. Они оставались. Для них война продолжалась.

Марат доволен, балагурит, что нет тех вершин, что мы не взяли, и нет тех дел, что мы не завалили. А сколько ещё впереди! Я спрашиваю у него, чего больше: вершин или заваленных дел?

– Заваленных вершин, – находится Марат и смеётся.

Часть вторая
Западня для «Анна Ньюс»

…двадцать девятого сентября в районе населенного пункта Красный Партизан Донецкой области в результате проведенной СБУ и нацгвардией спецоперации была ликвидирована группа российского спецназа, залегендированная под журналистов агентства «АННА НЬЮС…»

Сообщение официального сайта СБУ, размещенное в 1 час 27 минут 30.09.2014

Глава 1
Бабье лето осени 2014

Последние дни сентября выдались, по обычаю, сухими. Лето ещё боролось с подступающей осенью свежими утренниками, но уже всё чаще изморозь серебристой проседью выбеливала землю, хрустальной коркой затягивая лужицу у пластикового бака с водою. Выцветшая поблёклая трава, так и не отряхнувшая придорожную пыль, уныло скукожилась.

Мы возвращались обратно на базу, обходя Донецк с юго-востока. Впереди до самого Луганска две сотни вёрст разбитой вдрызг дороги, местами теснимой былками сухого подсолнечника на неубранных полях. Высушенные до черноты шляпки поникли, словно обречённые на заклание, – прошло лето, а их так и не убрали. И не уберут ни этой осенью, ни зимой, ни даже весной, и поля, густо засеянные минами, так и останутся паровать.

Ближе к Торезу асфальт с щебёночными проплешинами запетлял среди вплотную подступающих лесопосадок – бурелом почище таёжного, а потом и вовсе занырял по пересечёнке, то скатываясь вниз, то карабкаясь вверх.

Пух величает такую езду дельфином, и тут же поясняет для непонятливых, что он имеет в виду – стиль плавания, разновидность баттерфляя. Он с завидным постоянством сначала таранит макушкой крышу бронированного «форд-транзита», а потом резко приземляется на «пятую точку».

Ворчит Ведун, настоятельно советуя снять палец со спускового крючка. Он прав – тряхнёт, даванёт палец и будет нам полный крантец в этом катафалке. Никто не мандражирует, но усталость и напряжение сказываются, поэтому я соглашаюсь с Ведуном и прошу быть с «веслом»[65]65
  «Весло» (сленг) – автомат.


[Закрыть] аккуратнее, а то, не ровен час, нажмёт случайно и всех покрошит в капусту.

Пух обиженно сопит, но палец со спуска всё-таки убирает. Конечно, зря мы со своими советами лезем: Пух волчара, Чечню прошёл, так что со своими пальцами уж как-нибудь сам разберётся.

Мне эта железяка не по нутру, даром что новая: если шандарахнут укры из «граника» и положат нашего Боливара на бок, то придётся героически превращаться в уголёк. А то, что сначала будут бить именно в их машину, а уж потом в сопровождение – факт непреложный: и по габаритам мишень что надо, и по значимости – раз в «бронике», значит начальство. Тьфу-тьфу, не сглазить бы, беду не накликать. А ведь говорил Марату, что на хрен нужен нам этот выпендрёж, тихонечко плелись бы в колонне из трёх машин на заштатном уазике, ни кляты, ни мяты, зато с шансами на возвращение. Так нет же, сразу ухватил этот бронированный гроб, даром что комфортный: сиденья мягкие, даже столик откидной есть, только ставить на него нечего.

Отступление первое. Вежливый человек Ведун

Игорь Орженцов, он же Ведун, москвич новгородского разлива с десятилетним столичным стажем. В начале девяностых он ещё держался в лесхозе, в три шеи гоня подбирающихся к лакомым делянкам барыг, обустраивал кабаньи кормёжки, вырезал из цельных стволов славянских идолов, истово веря, что уж они-то не пустят людскую алчность в лес, копал криницы, накрывая их шатровым тёсом.

Кряжистый, угрюмый, обросший бородой, он больше смахивал на медведя, пугая пришлых заготовителей, появляясь из чащобы. Но лес сытости не давал, одними ягодами да грибами детей не поднять, и, уступив жене, перебрался в столицу. Городская жизнь пришлась ему не по вкусу: так, суета одна, мельчает в ней человек. Метаться не стал, обстоятельно взвесил все «за» и «против», подобрал бригаду мужиков степенных и стал рубить сначала баньки, а потом и дома новым хозяевам жизни. Завелась копеечка, купил квартиру в Медведково, машину, встал на ноги, но в лес тянуло по-прежнему – там душа осталась, в новгородских чащобах.

После Одессы смотреть, как искореняют славянский дух, больше не мог и в конце мая добрался до Луганска, сказав жене, что едет рыбачить на Волгу. В Стаханове прямо с автобуса его и ещё троих таких же мужиков, наивно поверивших в то, что именно здесь вершится история возрождения духа славянского, подхватил какой-то ушлый ополченец, привёл к командиру отряда, но тот, узнав, что у них за душой ни гроша, поскучнел лицом и засунул на окраину степного посёлка держать оборону, выдав по эргэдэшке и благополучно стерев из памяти, как ненужный файл.

На третьи сутки на них случайно наткнулась батальонная разведка Лешего – целёхонькие, в новенькой укровской униформе, с полудюжиной автоматов, РПК и «шайтан-трубой»[66]66
  РПГ – ручной противотанковый гранатомёт.


[Закрыть] с десятком выстрелов, они ни с какого боку не походили на ополченцев, одетых кто во что горазд и зачастую с одним автоматом на троих. Разведчики сначала их едва не положили, но хватило ума не торопиться нажимать на спуск, присмотреться, подумать: эти трое, хоть и одетые в укроповскую форму, на укров не тянули ни зрелыми годами, ни чистым русским говорком, ни готовностью драться до последнего.

В штабе Ведун, насупившись, молча взирал на любопытствующих относительно формы и оружия, потом поскрёб грязным пальцем бороду и пробасил:

– Укры поделились. Ваши только три «лимонки» дали.

Комбат Лёша Павлов, он же Леший-1, смотрел недоверчиво – он давно жил по лагерной заповеди: не верь, не бойся, не проси. Начштаба покрутил пальцем у виска – психи ненормальные, но умные ведь сюда не поедут. Зато замкомбата Леший-2[67]67
  После ноября 2014 г. судьба неизвестна.


[Закрыть] просчитал Ведуна с ходу и забрал к себе.

Как-то вечером в «избушке»[68]68
  Бывшее здание луганского СБУ, место дислокации спецбатальона «Леший».


[Закрыть] Леший-2, невысокий крепкий мужик, на вид лет сорока, хотя временами и весь полтинник, себе на уме, с рентгеновским взглядом и с нестираемой печатью усталости, неулыбчивый, с бесцветным голосом, делился со мною, шумно прихлёбывая обжигающий кофе:

– Попали мы, значит, с Ведуном в переплёт. В июне это было, аккурат на Духов день. Обложили нас в доме, благо стены толстенные, ещё сталинская двухэтажка, долбят остервенело, головы не высунуть, а у Ведуна хоть бы мускул дрогнул. День к закату, патроны кончаются, и жить нам осталось ну совсем крохотульку. На душе паскудно: ведь и повоевать-то толком не успели. Слава Богу, мурманчане, морпехи-отпускники, выручили: поняли, что укры кого-то из ополченцев прищучили, вот и решили выручить. С тех пор брат он мне.

Леший-2 – мужик не сентиментальный, говорят даже, что крутого норова, но смотрит на Ведуна с нескрываемой теплотой. Тот не обращает на нас внимания и молча ставит диск с песнями Высоцкого. Ну а как иначе воевать без Владимира Семёновича? Он здесь, он с нами.

Леший-2, поглядывая на Ведуна, усмехается и говорит, что у того мешанина в голове, в язычество ударился. Пару месяцев назад втемяшилось ему, что памятник в городском сквере хазарский или сатанинский, и давай его кувалдой крушить. Часа три кряду старался, на кусочки развалил, потом собрал их и вывез на свалку, а место веничком подмёл. За это действо новой властью был прилюдно причислен к вандалам со всеми вытекающими последствиями.

Ведун не соглашается. Этот поборник славянских богов басит, что не памятник вовсе сокрушил он, а идол сатанинский, бесами поставленный для поклонения.

Я представляю, как обнаженный по пояс Ведун, играющий мускулами на мощном торсе, с хэканьем опускает кувалду, и куски бетона веером разлетаются вокруг. Эдакий луганский Евпатий Коловрат.

Глава 2
Седьмая база

Ещё сутки назад Олег Бугров[69]69
  В то время министр обороны ЛНР.


[Закрыть] не скрывал своего скепсиса: да отстаньте вы со своими дурацкими фантазиями, нет там никакого аэродрома и самолётов тоже нет, так, цветмет один. В подтверждение он, как заправский карточный шулер, рассыпает по столу рапорты разведчиков. Марат и я бегло просматриваем, переглядываемся и единодушно заявляем:

– Не были они там, максимум вокруг походили. Лажа всё это.

Олегу до фени, были его люди там или нет, у него голова от другого кругом идёт: боеприпасов нет, горючего нет, снабжения нет, гуманитарка мимо идёт – вся у людей Плотницкого оседает, воевать завтра нечем будет, а они про какие-то самолёты. Торчат тут занозой, приедут, волну нагонят и восвояси, а ему хлебать – не нахлебаться… Послать бы их по известному адресу, но надо соблюдать законы гостеприимства даже сквозь зубы, тем более это всё-таки Марат. Чёрт знает, кто сюда послал этого ненормального и зачем?

Олег вздыхает и на всякий случай соглашается:

– Ладно, берите Македона[70]70
  Бывший чемпион СССР среди юниоров, чемпион Европы по фехтованию. Судьба неизвестна.


[Закрыть] и езжайте. Только людей для охраны у меня нет.

– Да нам и не надо, мы в гости со своим караваем ходим, – радуется, как ребёнок, Марат и хлопает себя по висящему на боку «макарову»[71]71
  9-мм пистолет Макарова (ПМ).


[Закрыть] в оперативной кобуре.

В тот день мы сделали всё, что разумный человек на войне не делает – сработал бы инстинкт самосохранения. Во-первых, поехали оравой на бронированном «форде» и с эскортом в виде уазика и иномарки, а это сразу внимание. Во-вторых, в сопровождение взяли людей Орла[72]72
  Командир группы спецназа из добровольцев одного из подразделений.


[Закрыть]: надёжные парни, но «обвешаны» сверх меры – очки противоосколочные, наколенники и налокотники, перчатки тактические, фонарик, нож, рация, магазины, гранаты, автоматы с подствольниками и ещё бог знает что, чем одарил Лёха от щедрот души своей. К тому же слишком уж картинно опекали Марата, что сразу же бросалось в глаза. В-третьих, сунулись на базу Беса[73]73
  Седьмая база в Макеевке, формально подчиненная И.Н. Безлеру.


[Закрыть] и засветились по полной.

«Седьмая база Беса» – наспех огороженная бетонными плитами территория с вросшей в землю одноэтажкой с толстенными кирпичными стенами и осыпающейся от времени штукатуркой. Витые решётки на окнах придавали ей вид какого-то мрачного дореволюционного острога.

– Идиоты, – ворчу я. – На их месте я бы эти решётки выдрал и забрал бы окна изнутри панцирными сетками с коек. От гранат надёжнее, да и выскочить шанс появляется…

– Это же думать надо, – скептически цедит Серёга.

Ему определенно не в кайф этот махновский притон. По двору бесцельно шатаются вооруженные и одетые кто во что горазд мужики разных возрастов: кто в спортивных трико и сандалетах на босу ногу, но с автоматом наперевес, кто в камуфляжной куртке и гражданских штанах, кто, наоборот, в рубашке и армейских брюках, а кто вообще в шортах и футболке, но с автоматом наперевес. Банда пана атамана Грициана Таврического, да и только.

Под навесом трое возятся в моторном отсеке бээмпэшки[74]74
  БМП – боевая машина пехоты.


[Закрыть] с облупившейся краской и местами добела вытертым металлом: один в тельнике, чёрном берете, камуфляжных армейских брюках и сандалиях на босу ногу, второй в затертой местами добела кожаной куртке, пляжных шортах и берцах, третий в танкистском шлеме, разгрузке на голое тело, спортивном трико и кроссовках.

За столом сидит угрюмый пожилой ополченец в камуфляже и отрешённо курит. Судя по наполненной консервной банке окурками с горкой, он давно сидит и давно курит. Лицо ничего не выражает, один глаз прищурен, второй распахнут и взгляд снисходительно-изучающе воткнут в троицу на БМП.

– Слышь, Саныч, что-то не нравится мне это колоритное воинство. Надо бы Марата предупредить, – делится впечатлением Серёга.

Мне тоже они не по нутру, а ещё больше как ножом по сердцу словоохотливость Марата: профессор уже в образе лектора, тон слегка менторский и даже поучающий, над головой сияющий нимб, весь в ореоле бескомпромиссного борца с мировым империализмом, олигархами и врагами президента. Обступили, толкаются, протискиваясь поближе, слушают с любопытством: эдакое чудо, редкое, можно сказать, ископаемое, тот самый Марат Мусин, из Интернета, дай пощупать. Доносятся знакомые фамилии: Ходаковский, Плотницкий, Бородай, компрадоров, олигархов с точечной и конкретной оценкой каждого.

Я подхожу, за рукав оттаскиваю Марата: знает он, конечно, много-много и даже с шапочкой, но знания умножают печаль, особенно язык. Говорю, что надо уезжать, но Марат отмахивается: вот пообедаем, тогда и поедем. Я не разделяю его легкомысленность: как бы этот обед поперек горла костью не встал, не поперхнуться бы, но ему возражать, что небо красить, – результат тот же.

Подходит Серёга – они с Сахой, Димой и Пухом уже сканировали базу и её обитателей. Он безапелляционно констатирует, что это банда, беспредельщики, местные стонут. К Бесу база отошла на днях, и тот ещё не отфильтровал их. Левые они какие-то. От добровольцев стараются избавиться: либо тупо исчезают мужики, пришедшие к ним, либо выдавливают их в другие подразделения. Наших почти нет, вон только тот, небритый, подполковник из Новочеркасска, бывший замкомдива по строевой, позывной Броня, да пацаны у стола. Командир у них какой-то Сочи, вроде из блатняка. Сармат в комендантах ходит, но не при делах, чужой он здесь. Валим отсюда, Саныч, валим, пока «замес» не начался.

Взревевшая бээмпэшка окуталась синим выхлопом, заглушая слова Серёги. В люке показалась голова в шлеме, двое других картинно откинулись на рёбрах передней брони, и машина с места рывком двинулась на выезд. Спустя несколько минут за забором загукала автоматическая пушка, но никто не обратил внимания.

Серёга, Пух и Саха расположились за длинным дощатым столом рядом с Бронёй спиной к глухой стене дома, положив перед собою автоматы – позиция хорошая, весь двор и шлагбаум как на ладони. Умницы, их ничему учить не надо, сами научат кого угодно.

Марат опять собрал вокруг себя дюжину бездельников и что-то вдохновенно впаривает. Ребятам Орла обстановочка не в кайф, и они, как бы невзначай, взяли в кольцо всех вокруг профессора. Умницы, натасканные, реакция отменная: четверо – сибиряки, добровольцы, все молодые, ладные и молчуны[75]75
  Судьба троих ребят с декабря 2014 г. неизвестна. Четвёртый вместе с женой погибнет в Новосибирске в 2015 г. – в машину бросят гранату украинские националисты.


[Закрыть]. Кот – харьковчанин, невысок, сухощав, вязок, взгляд острый. Старший – круглолицый симпатяга из Славянска, Максим, позывной «Док», с первого дня у Стрелкова, там остались мать и невеста. Успел сдать сессию за третий курс медицинского, надеется, что к семестру война закончится.

Они вроде бы слушают, заодно стволами щупая толпу, и одновременно «секут» внешний периметр. Ничего не скажешь, своё дело знают. От стоящих поодаль компашкой явно криминальных типов отделяется один, подходит вразвалочку, лицо напряжено, говорит, чтобы мы сдали оружие в оружейку, что у них чужим со стволами на территории нельзя и что получим их потом.

Тон вроде бы повелительный, только что это у тебя голос мандражирует? И глазки шаловливые места что-то не находят. К чему бы это? Не уверен ты, парень, в себе, не уверен, и нас боишься. В таком состоянии вам, ребятки, на тропу войны становиться не надо. Обидим.

Я даже с жалостью оглядываю его с ног до головы и кладу ладонь на затворную раму своей «ксюхи». К чему слова, если жест красноречив? Господи, болезный, ты хоть сам-то веришь в то, что говоришь? Щас, сдали, только пятки салом смажем. Иди, родной, не гневи старика. В этой ситуации любые слова были бы восприняты как слабость, а вот такой скользящий презрительный взгляд пронзает до пяток.

Кот и Док вопросительно переводят на меня взгляд, ловят отрицательное покачивание головой. Щелчок и флажок предохранителя пошёл вниз.

Тип переминается с ноги на ногу, косится на ребят, фиксирует снятые предохранители и быстро ретируется. А ведь кто-то же послал его, только на что надеялся?

Затюканный Сармат – комендант базы, волоча раненую ногу, кого-то тоскливо материл, одновременно кого-то куда-то посылал, наставлял, внушал. По пятам за ним следует приличных размеров тигровый боксёр с умным, но не менее уставшим взглядом. Даже по псу было видно, как его хозяину всё здесь обрыдло.

Из влетевшего и с визгом затормозившего джипа степенно вылез Сочи – командир базы, по виду то ли моджахед, то ли просто наёмник из голливудского триллера. Хотя нет, всё-таки он здорово походил на арабского шейха на сафари: поджар, словно высушенный пустыней джейран, песочное кепи с длинным козырьком прятало в тени глаза, и без того укрывшиеся за стильными темными очками, лицо в обрамлении тщательно подправленной бородки, шея небрежно перехвачена арафаткой[76]76
  Арабский клетчатый платок.


[Закрыть], пустынного камуфляжа куртка и брюки с множеством карманов, заправленные в американские желтые длинные шнурованные берцы, на боку справа в открытой кобуре «глок»[77]77
  Автоматический 9-мм пистолет американского производства.


[Закрыть], слева в подсумке (на заказ сшитом, что ли?) на кожаном ремне пара гранат.

Имидж продуман до мелочей и должен создавать образ мужественного и безжалостного борца с врагом, но впечатление портят появившиеся из подъехавшего шикарного белого «лэндкрузера» два не страдающих истощением кавказца и ярко размалёванная блондинка с капризными манерами. По виду бордельная профура, по повадкам маруха[78]78
  Маруха (жаргон) – в данном случае любовница криминального авторитета.


[Закрыть]. Сочи сразу сдулся, превращаясь в трактирного холуя, и засеменил к ним, всем своим видом спрашивая: «Чего изволите?»

На территорию влетает бэха[79]79
  Бэха (сленг) – БМП (боевая машина пехоты).


[Закрыть], крутится юлой, вздымая пыль, сдаёт задом под навес и замирает. С брони спрыгивают давешние, из люка выбирается механик-водитель, закуривают и скрываются в здании.

Сармат зовёт перекусить. Говорит, что довольствие ни в известный орган, ни в Красную армию, что он здесь всего неделю и временно – после ранения назначили. Что ему здесь всё осточертело и уж лучше на передовую. Он достаёт мобильник, показывает фото, говорит, что это его подруга. Сейчас в Москве, в ночном клубе танцует. Любит его и ждёт. Обещала вернуться, как только они победят.

В его голосе слышатся сомнения и тоска: видно, и сам не верит тому, что говорит. На фото изогнулась в типичной позе фотомодели девица с накачанными губами и ярким макияжем. Да, Сармат, влип ты, парень, по самое никуда влип, раз тоскуешь по такой… Стоп, вот это уже не моё дело.

Сармат прячет телефон и повторяет, чтобы топали мы в столовку: там ещё баланда должна остаться, так что есть шанс похлебать. Он подволакивает обутую в тапок перевязанную ногу и торопится в дальний конец двора, на ходу опять кого-то матеря. Следом вьётся боксёр, не чета своему хозяину молчаливый и мудрый. Или просто уставший.

Девчонки на раздаче искоса бросают на нас любопытные взгляды и стараются зачерпнуть с самого дна – там погуще будет. Димка окунает ложку в коричневое варево, надеясь найти там ещё хоть что-либо, кроме воды, но тщетно. Он саркастически хмыкает и говорит, что по запаху и по виду наварчик от носков Сармата. Могли бы что и посущественнее предложить, проходимцы.

Саха хмыкает и заявляет, что это всё же лучше, чем его трусы. Потолок дрожит от дружного гыгыканья.

Скоростное употребление жидкой похлёбки с ломтем хлеба – зрелище неэстетичное, зато время экономит.

В плечо сверлом вкручивает боль, терпеть которую становится невмоготу. Спрашиваю у проходящего мимо бойца, где у них санчасть. Парню с одутловатым и небритым лицом она бы тоже не помешала – видно, принял накануне приличную дозу. Интеллектом «тело» явно обделено, соображает туго, осмысливая вопрос, но всё же кивает на железную дверь в конце коридора.

Санчасть – клетушка без окон с тусклой пыльной лампочкой под потолком. На стеллажах упаковки с медикаментами, бинты, какие-то флаконы, за низким столиком у входа две девушки в форме с виду немногим за двадцать – одна толстушка с игривыми, чуть раскосыми глазами, другая тонка в талии, неулыбчива, с печатью озабоченности на смуглом лице. Прошу у красавиц что-нибудь обезболивающего.

Они смотрят на меня с любопытством, и смуглая спрашивает-утверждает, что я вроде бы не из их подразделения, но я перебил, сказав, что Сармат разрешил.

Они переглянулись. Толстушка резво вскочила и затараторила, что чур именно она будет делать укол и что у неё лучше получится. Игривая улыбка заиграла на её пухлых губах. Прямо ватрушки с пылу с жару, сочные, небось сладкие… Стоп, гусарство побоку.

Порывшись в коробке, она достала ампулу, набрала шприц и с придыханием и даже воркованием спросила, куда колоть будем: в интимное место или в руку. Выбор невелик, но всё же альтернатива. Выбираю первое и приспускаю штаны, обнажая ягодицу. Укол даже не почувствовал – то ли боль в плече была настолько сильна, что заглушала всё остальное, то ли эта толстушка оказалась на редкость умелицей.

Благодарю за профессионализм, на что она засмеялась и многозначительно подмигнула, игриво заявив, что не то еще может, в чём легко убедиться, если останусь. Смуглянка неодобрительно обрывает её, придвигает толстенную амбарную книгу и спрашивает, как записать. Видя моё недоумение, поясняет, что позывной там или имя-отчество, можно подробнее: откуда, какое подразделение…

Так, понятно, запись – это след, а нам это ни к чему. Но и не записаться нельзя, ещё шум поднимет…

– Пиши Саныч, из главного ремонтного управления.

– Строитель, что ли? – с ноткой огорчения уточняет толстушка.

– Ага, ремонтники, специалисты по крышам.

Аккуратная строчка легла на исчерченный в клеточку лист. Я улыбнулся, пожелал успехов в работе и личного счастья, и вышел.

В дверях задержался, быстро бросил взгляд справа налево, потом медленно перевёл его слева направо – кадр, фиксация, кадр, фиксация, кадр, фиксация. Саха, Серёга и Пух всё так же за столом – молодцы, весь двор под контролем.

У Пуха подствольник[80]80
  Подствольник (подствольный гранатомёт ГП-25 и др.) – однозарядный 40-мм подствольный гранатомёт, предназначен для уничтожения открытой живой силы. ВОГ – выстрел гранатомётный.


[Закрыть] и два десятка ВОГов для него – считай, что целая батарея. Эх, зря я его подначивал перед отъездом. Предусмотрительный казачок, Чечней натасканный, а этот опыт в подкорку впитался.

Димка с невозмутимым видом спиной полирует борт «бусика», сигарета в зубах, улыбка блуждает в уголках губ, глаз прищурен. Через приоткрытую дверцу «буса» виден «граник» в салоне. В случае заварушки мгновение – и Димка «запечатает» вход в здание, а вторым выстрелом превратит «бэху» в металлический хлам. Ребята Дока держат правый фланг и входные ворота, не входя в сектор стрельбы остальных. Красавцы, всё понимают лучше некуда.

Марат уже в окружении ополченцев, с почтением внимающих профессору. Ну просто Ленин на броневике, голос натянут струной, режущий, рассекающий воздух взмах руки.

Ни Сочи, ни его машины во дворе нет. Сармата тоже не видно, и лишь Македон о чём-то переговаривается с каким-то типом.

Странный он, этот Македон. Неулыбчивый, какой-то потерянный и то ли сам в себе, то ли себе на уме, что не совсем одно и то же и даже совсем не одно и то же. Зачем он притащил их сюда? Чтобы засветить? Но перед кем? Говорил, что нужен проводник, но когда Сармат заныл, что свободных людей нет, вдруг заявил, что и сам знает дорогу. Мутные они все какие-то, ой, мутные.

Я тихо сатанею от фонтанирующей словоохотливости Марата и обрываю его, говоря, что пора ехать. Конечно, он не против еще часик-другой потрепаться с этими не очень понятным сбродом, но тут уже не выдерживает Ведун и тянет его к «бусику».