Текст книги "Теорема Лапласа"

Сергей Михайлович Бетев
Теорема Лапласа

1

Самые практичные свердловчане убеждены, что приличную вещь в магазине можно купить только в конце месяца, когда в погоне за планом расчетливые хозяева прилавка выкладывают редкий товар. Наверное, поэтому в один из последних сентябрьских дней, несмотря на ветреную погоду, возле магазина «Подарки» еще до окончания обеденного перерыва собралось большое и пестрое женское общество. Более любопытные заглядывали в окна, надеясь увидеть многообещающее оживление продавцов. Более опытные терпеливо ждали открытия у входа, чтобы не упустить первенства при покупке.

Наконец двери открылись. Толпа в минуту протиснулась в магазин, облетела прилавки и пчелиным роем зашумела в дальнем конце верхней половины помещения, где продавщицы бойко распаковывали комплекты дешевых столовых сервизов.

Застучала касса, из толчеи вылезали первые встрепанные счастливцы с покупками, и в это время испуганный и громкий женский голос взбудоражил всех:

– Сумку держите, гражданочка!..

И уже в поднявшейся кутерьме раздался другой:

– Держите его! Это он!..

Худощавого белоглазого парня в кепке схватили у самого выхода. Он рвал из чужих рук полы своего пальто и сердито вскрикивал:

– Ну чего хватаетесь? Чего надо?.. У кого взял, ты видела?!

– Отдайте кошелек! – вдруг решительно приступила к нему молодая, изысканно одетая женщина. – Вы украли его из моей сумки!

– Это он! Я тоже видела…

Парня оттеснили к барьеру возле окна и обступили плотным кольцом. Он затравленно озирался, усмешкой отругиваясь от той, которая требовала кошелек.

– Где я тебе возьму его, дура? На!..

И он вывернул оба кармана.

– Спрятал, – убежденно сказал кто-то после минутного замешательства.

– У него он. У него! – послышалось сразу.

– Не отпустите только. Милицию вызвали.

– Деньги были? – спрашивал кто-то у потерпевшей.

– Семь билетов, семь лотерейных билетов!.. И сто двадцать пять рублей…

– Жулье проклятое! Убивать надо на месте…

…При появлении двух милиционеров все стихло. И в наступившей тишине необычайно громким показался насмешливый и удивленный голос молодого штатского, который подошел вместе с ними:

– Здорово, Верникин! Ты когда вернулся?.. Ай-я-яй!.. И уже неприятности начались, кажется?

– Это – вор!

– Украл кошелек из сумки…

– Минуточку, граждане, – успокоил штатский. – Кто потерпевшая?.. Вы? Пройдемте сюда. – И приказал милиционерам: – И моего «знакомого» с нами, да пригласите свидетелей.

…Оперуполномоченный уголовного розыска Октябрьского райотдела лейтенант милиции Николай Сгибнев испытывал к карманным кражам болезненное отвращение не только потому, что считал это самым вредным и наглым преступлением, и даже не потому, что их особенно трудно раскрывать, если вор не пойман с поличным. На его участке, охватывающем многолюдье центрального торгового центра и основных городских транспортных скрещений, как раз карманные кражи случались чаще, чем где бы то ни было. И Сгибневу казалось, что это в конце концов погубит не только его служебный авторитет, но и здоровье. Он был убежден, что легче раскрыть три квартирные кражи, чем одну карманную: мешок крови испортишь, а все равно не гарантирован от «баранки» в отчете. Не ожидал он ничего хорошего и от сегодняшнего выезда в «Подарки». А тут с ним случилось то, что бывало в жизни многих работников милиции: преступник оказался знакомым. Николай Сгибнев привлекал Верникина к суду за карманную кражу три года назад, когда начал работать в Свердловске после окончания школы милиции. Встреча, пожалуй, даже обрадовала Сгибнева, развеселила его, и он разговаривал с Верникиным без обычной в таких случаях официальности.

– Так, Вася… что это тебе скандалить вздумалось? – добродушно спрашивал он Верникина. – Так людям нагрубил, что задержали тебя, милицию вызвали…

– Ни при чем я, гражданин лейтенант…

– Исправился, значит? Молодец… Когда вышел-то? Недавно?

– Неделю уже.

– Да обыщите же его! – не выдержала одна из свидетельниц.

Верникин взглянул на нее с укором и сожалением. А Сгибнев вздохнул:

– Понял, в чем тебя обвиняют? Почему бы это?.. – И разрешил милиционерам: – Обыщите.

Николай Сгибнев понимал почти все. Он не торопился с категорическими обвинениями, как свидетели, но и терять времени не хотел. После безрезультатного обыска, заставив потерпевшую и свидетелей написать объяснения, он попросил их на следующий день побывать в райотделе.

После этого, забрав в райотдел Верникина, Сгибнев срочно возбудил уголовное дело. Заявление о краже было настолько конкретным и убедительным, что Сгибнев не сомневался в ней. К тому же он знал Верникина. Этот хитрый и осмотрительный вор никогда не шел на риск. Три года назад он «работал» только с напарником и, прежде чем попался, успел наделать много бед. Внимательно наблюдая за Верникиным в магазине, Сгибнев подумал, что тюрьма не пошла ему впрок. Верникин с демонстративной невозмутимостью взирал на обыск. Это сразу указывало и на отсутствие у него кошелька, и на то, что воровал он снова не один.

Поэтому-то Сгибнев и поспешил вернуться в райотдел, чтобы, не медля ни минуты, начать поиск второго участника кражи и, конечно, пропавшего кошелька.

Через несколько минут у него на столе лежала справка о Верникине со сведениями, известными оперативным работникам еще до его прежнего ареста. Из пяти дружков Верникина двое сидели в тюрьме, двое давно уехали из Свердловска, и только один жил в городе, но с прежними своими знакомыми не встречался, обзавелся семьей и работал на заводе. Сгибнев все-таки позвонил его начальнику цеха и узнал, что парень еще не ушел домой после дневной смены.

Отправив телеграмму в исправительно-трудовую колонию, где Верникин отбывал наказание, с запросом о его новых преступных связях, Сгибнев занялся проверкой некоей Зои Николаевны Шиловой, письмо с адресом которой обнаружил при обыске у Верникина.

Шилова жила в Верх-Исетском районе, работала дворником и была старше Верникина на два года, прописана по адресу уже давно.

Никаких других данных адресное бюро сообщить не могло.

Сгибнев связался по телефону с участковым уполномоченным милиции Верх-Исетского района, на территории которого жила Шилова, но и у него узнал немного.

– Особенного ничего за ней не замечал. Работает аккуратно. Живет одна, – ответил тот, – Иногда заходят к ней молодые ребята. Наверное, выпивают. Но случаев хулиганства или каких-то безобразий не было. – И спросил: – А что?

– Потом, – отговорился Сгибнев и положил трубку.

Настроение испортилось. Проверить, где провела день Шилова, можно только на месте через соседей или знакомых. Уйти же он не мог. Поэтому велел вести Верникина.

Встретил его подчеркнуто недружелюбно, сразу спросил построже:

– А где сейчас твоя Шилова?

– Какая моя? – бестолково заморгал глазами Верникин.

– Ладно, ты мне мозги не пудри, – сердито предупредил Сгибнев, стараясь изобразить суровость на своем покрытом веснушками лице. – Спрашиваю тебя ясно: где эта твоя Зоя?

– Зойка-то, что ли? – как будто догадался Верникин.

– Ну да, визовская…

– А хрен ее знает. Что она, передо мной отчитывается, что ли?..

– Тут я тебя спрашиваю! – поднажал на голос Сгибнев.

– Я и говорю… – стих Верникин. – Переночую да уйду, чего я знаю?..

– Давно с ней знаком?

– Давно.

– Ты что, неграмотный! – вдруг обрушился на него Сгибнев. – Не знаешь, как положено отвечать? Забыл, что ли?..

– До срока еще…

– Вот так, – удовлетворился Сгибнев. Больше спрашивать было не о чем, и он сказал: – Ладно, пока отдыхай. Сержант, уведи его на место…

Доложив начальнику отделения уголовного розыска подробности кражи, Сгибнев попросил подключить к нему еще одного работника для проверки Шиловой.

– Возьми участкового со своей зоны, – ответил тот.

…Отправив участкового уполномоченного по адресу, Сгибнев углубился в чтение объяснений. Описав обстоятельства кражи, потерпевшая указывала, что у нее пропал кошелек со ста двадцатью пятью рублями в купюрах червонцев и рублей. Но в двух свидетельских объяснениях, на которые в магазине Сгибнев взглянул мельком, он обнаружил упоминание о каких-то семи лотерейных билетах, которые находились вместе с деньгами.

Сгибнев снова прочел объяснение потерпевшей, но там о билетах ничего не говорилось.

– Вечно что-нибудь напутают!.. – проворчал он и записал на календаре «Билеты», чтобы не забыть выяснить о них при встрече со свидетелями.

Он занялся текущими бумагами, но не мог сосредоточиться. Кража могла «повиснуть», остаться нераскрытой, а еще хуже – недоказанной. И это вызывало острое чувство уязвленного самолюбия: в поединке с Верникиным он не имел права проиграть. Не мог спасовать перед преступником, которого уже один раз перехитрил.

Зазвонил телефон. Сгибнев схватил трубку и услышал голос участкового уполномоченного. Тот сообщал, что Шилову видели перед полуднем, когда она уходила из дому с незнакомым парнем. По приметам можно предположить, что с Верникиным.

– Дождись ее и пригласи сюда, – наказал Сгибнев. Подумал и добавил решительно: – Да следи за ней как полагается, чтобы бумажку какую-нибудь не выбросила или еще чего… А здесь посмотрим. Да! Я подошлю машину, будет стоять неподалеку…

Сгибнев договорился с дежурным насчет машины и вспомнил, что не обедал. От невозможности уйти голод чувствовался острее и настроение испортилось вконец. Поэтому, когда вернулся его товарищ, стол которого стоял здесь же, Сгибнев рассказал ему о запросе в места заключения и, попросив побыть возле телефона, пошел перекусить. Уходя, машинально взглянул на часы. С момента кражи прошло три часа,

Плохо…

…Вернувшись через час, Сгибнев увидел в своем кабинете участкового уполномоченного и молодую женщину.

– Это Шилова, товарищ лейтенант, – не дожидаясь его вопроса, сказал участковый.

– Здравствуйте. – Сгибнев попросил ее присесть к столу и сразу же заговорил: – Мы ждали вас давно. Не секрет, где задержались?

– В кино.

– Днем?

– Днем лучше, вечером народу много, билета не достанешь.

– А на каком же сеансе?

– Вы меня допрашиваете, что ли? – недовольно спросила она. – На четыре тридцать. Вот билет…

Она положила перед Сгибневым узенькую полоску зеленой бумаги.

– Точно, – сказал он. Потом повертел билет и так и сяк, разгладил его на столе и, наконец, взглянул на Шилову: – А кому продали второй билет?

– Ничего я не продавала.

– Ну, как же? – улыбнулся Сгибнев. – Посмотрите: вот линия отреза билета в кассе, а вот это вы оторвали своими пальчиками. Видите, как неровно?..

– Ну и что? – вызывающе взглянула на него Шилова.

– Когда видели Василия Верникина последний раз?

– Какого Василия?.. Никакого Василия у меня нет, – ответила она и обиженно поджала губы.

– А вы вспомните, – попросил Сгибнев. – Нам это нужно знать.

– Я сказала, что никакого Василия не знаю.

– Так… – Сгибнев аккуратно сложил ее билет вдвое, спрятал в свое удостоверение. Потом вдруг поднялся. – Посидите здесь, минут через пятнадцать я вернусь.

И, показав участковому взглядом остаться с ней, вышел из кабинета.

Через несколько минут вместе с начальником следственного отделения Сгибнев поднялся на второй этаж здания, к прокурору. Рассказав о краже, попросил санкцию на обыск Шиловой.

– Верникин знакомства с ней не скрывает. Она же не признает. И потом этот билет на четыре тридцать, товарищ прокурор… – убеждал он.

– Что билет?..

– Как это что? – загорячился Сгибнев. – Время такое, что после кражи как раз можно было удрать в кино. Да и продан вроде бы еще один…

– «Вроде, вроде…» – недовольно протянул прокурор. – Вот так и получается, что вроде бы никакого нарушения соцзаконности нет, а делаем…

– Если она чистая, так чего бы ей отказываться от знакомства с Верникиным?.. – настаивал Сгибнев и добавил: – И всегда мы воров сразу обыскивали!..

– Ты ведь ее взял не в магазине. О чем я и толкую…

Через десять минут санкция прокурора все-таки была в руках. Сгибнев нашел возле паспортного отделения двух женщин-понятых и попросил секретаря-машинистку обыскать Шилову.

Деньги в купюрах, указанных потерпевшей, оказались у нее. Не хватало какой-то мелочи.

– Так… – С трудом скрывая ликование, Сгибнев не торопясь вернулся за свой стол, закурил, долго рассматривал Шилову, надеясь, что она смутится. Не дождался. – А деньги откуда?

– Нашла.

– Ага.

– Хотела домой зайти, а потом в милицию заявить. А вот они меня уже ждали… – показала на участкового.

Тот хохотнул и, подмигнув Сгибневу, объяснил Шиловой:

– Видишь, милиция знает даже, кто деньги находит. А ты как думала?

– Где же вы их нашли? – спросил Сгибнев.

– Из трамвая вылезла и нашла, – ответила Шилова.

– На какой остановке?

На Толмачева.

– Ну а с кем все-таки хотела пойти в кино?

– Говорила ведь, что одна. С кем мне ходить?

– Не знаю. Поэтому и спрашиваю, – сказал Сгибнев. – А воруете давно?

– Хм… Еще что скажете?

– Все то же, – улыбнулся Сгибнев, – Давно, спрашиваю, воруете?

– Не имеете права так говорить, – возмутилась Шилова. – Надо доказать сначала.

– Докажем, – пообещал Сгибнев. – Тем более что украденные деньги нашли у вас. Какое еще доказательство вам нужно?

– А я сказала, что нашла.

– Лучше припомните, куда дели лотерейные билеты.

Этот вопрос он задал потому, что увидел перед собой настольный календарь, на котором сам записал крупно: «Билеты».

– Какие еще билеты?! – негодующе удивилась она.

– Обыкновенные, лотерейные.

– Чего смеяться-то?!

И она умолкла окончательно.

Разговаривая, Сгибнев все время рассматривал ее. Рыжеватая, едва приметно подкрашенная, одетая в короткое серенькое пальто прямого покроя, в светлые поношенные полусапожки, Шилова была бы незаметной даже среди небольшой группы людей. За ее растерянными отговорками он угадывал скрытую неприязнь.

Но это его не трогало. В конце концов она все равно как-то причастна к совершенному преступлению. Да и поверить в то, что деньги потерпевшей в купюрах, указанных в заявлении, просто так найдены, может только дурак. Значит, если деньги украл не Верникин, то сделала это она сама. Но то, что во время кражи Верникин оказался в магазине и был, несомненно, знаком с Шиловой раньше, наконец, ее категорическое отрицание знакомства с ним – все это наводило на возможность еще более реального варианта: Шилова помогала Верникину. И к тому же проданный второй билет в кино с началом сеанса через двадцать минут после случившейся кражи…

Сопоставляя противоречия в показаниях Верникина и Шиловой, Сгибнев продолжал внимательно разглядывать ее. Потом его внимание привлекли сапожки.

То, что Шилова из кино поехала прямо домой, не вызывало сомнения: это понятно по времени ее задержания. А вот сапожки она запачкала в какой-то копоти. Именно в копоти, а не в пыли, как обыкновенно бывает при ветреной погоде. Значит, это случилось до кино. Но где? Где она могла измазать сапожки в такой черной пыли, осевшей в изгибах кожи?.. Кража-то совершена в самой чистой части города, Сгибневу стоило труда сдержаться, чтобы не спросить ее об этом. Но проклятая копоть путала все его мысли, и он велел увести Шилову в камеру, чтобы спокойно обдумать все детали происшествия.

Дело с кражей явно осложнялось, несмотря на то, что похищенные деньги, судя по купюрам, нашлись. Ни Верникина, ни Шилову пока еще нельзя было обвинить в том, что эти деньги украли они. Вся закавыка заключалась в том, что покупатели в магазине задержали по подозрению в краже Верникина и, видимо, совсем не заметили присутствия Шиловой. Сейчас же получалось, что Верникин вообще ни при чем, так как деньги нашлись не у него. Больше того, теперь и Шилову без свидетелей в краже обвинить почти невозможно, Для этого нужно хотя бы доказать, что во время кражи она находилась вместе с Верникиным. Но как это сделать?.. Сгибнев этого не знал, но он пошел на риск и принял решение о задержании Шиловой.

Уже около девяти часов вечера Сгибнев, отправив Верникина и Шилову в камеру предварительного заключения, выехал на квартиру Шиловой с общим обыском. Там он нашел два письма Верникина, в которых тот писал Шиловой о своем скором освобождении из заключения. Обещая заехать, Верникин спрашивал относительно возможностей устроиться на работу в Свердловске.

Воодушевленный находкой, Сгибнев прихватил из квартиры Шиловой еще кирзовые сапоги и поношенную пару хлопчатобумажной мужской одежды, какую обычно носят заключенные.

Вернувшись в райотдел, укладывая добытые вещественные доказательства в шкаф, Сгибнев опять вспомнил про копоть на сапожках Шиловой.

После некоторых размышлений позвонил в научно-техническую группу городского управления, поделился с экспертами своим наблюдением и договорился с ними не откладывая осмотреть обувь задержанных.

В КПЗ приехали уже после одиннадцати. Верникин и Шилова в своих камерах спали в обуви. Надзиратель разбудил их, сделал замечание за нарушение правил и велел выставить обувь к дверям.

Через час Сгибнев получил заключение экспертизы. На сапожках Шиловой копоть оказалась обыкновенной угольной пылью. На ботинках Верникина такой пыли не было. Значит, выходила Шилова из дому вместе с Верникиным или нет – это уже не имело значения. Неоспоримо другое – днем они все-таки побывали в разных местах. Когда? Где? И как деньги очутились у нее? Вот это необходимо уточнить.

Но на дворе уже стояла ночь. Люди спали. И беспокоить их оперуполномоченный Николай Сгибнев не имел права.

Злой и измученный, Сгибнев поехал домой.

Засыпая, чертыхнулся.

Сонная жена спросила:

– Ты что?

– Да так… – отговорился он и, отвернувшись, подумал еще раз: «Где же она была, чертова кукла?.. И как к ней все-таки попали деньги?..»

Утром следующего дня Сгибнев допросил Шилову.

После найденных при обыске писем Верникина она уже не могла отрицать, что знакома с ним. Но, признавшись, что вышла из дому с Верникиным, Шилова продолжала утверждать, что в кино ходила одна. Верникин, по ее словам, направился искать работу. Она же якобы зашла в столовую, потом в магазины, а после трех поехала в центр.

Видя неподатливость Шиловой, Сгибнев не сомневался теперь, что она продолжает хитрить. Ни в столовой, ни в магазинах, о которых она рассказала, Шилова не могла запачкать сапожки в угольной пыли. Скорее всего, она все это придумала, а была где-то совсем в другом месте. Но где? Это она упорно скрывала.

У Сгибнева были все основания попросить Шилову объяснить, откуда появилась на ее сапожках угольная пыль. Но он опасался насторожить ее этим вопросом: в ответ могла последовать новая, вполне правдоподобная выдумка, которая увела бы его от истины еще дальше. Так и решил: об угольной пыли пока молчать. Может быть, со временем выявятся какие-то новые обстоятельства кражи, к которым все приложится. Тем более что впереди еще встречи с потерпевшей и свидетелями.

Поэтому, удовлетворившись первыми показаниями Шиловой, Сгибнев временно оставил ее в покое.

…Около одиннадцати часов в его кабинет вошла потерпевшая. Она непринужденно поздоровалась с ним, без приглашения села на стул возле стола и посмотрела ему в глаза.

– Слушаю вас.

Деловой тон, каким были сказаны эти слова, серьезность в ее взгляде, какая-то внутренняя неприступность во всем ее облике на мгновение смутили простодушного Сгибнева, привыкшего иметь дело с людьми попроще.

И он спросил первое, что пришло на ум:

– Хомина Светлана Владимировна?

– Да.

– Проживаете?..

– Да.

– Так, – Сгибнев смотрел в ее объяснение, чтобы не показать своей неловкости. – А работаете?.. Тут не сказано.

– В магазине, когда я спрашивала, как писать объяснение, вы просили указать домашний адрес…

– Правильно, – согласился он уже спокойнее. – Но вы – потерпевшая. И нам наверняка придется встречаться с вами еще. Так что на всякий случай…

– Пожалуйста: работаю в облфинотделе инспектором.

– Вот и хорошо. Значит, деньги считать умеете и…

Он хотел пошутить, но, взглянув на Хомину, натолкнулся на тот же холодный взгляд, на то же непонятное высокомерие. Поэтому он сразу приступил к сути дела:

– Здесь более спокойная обстановка, Светлана Владимировна, и вы, наверное, сможете обстоятельно рассказать о вчерашнем происшествии…

– Я все написала в заявлении, – сухо возразила она. – Ведь я бы и не спохватилась сразу, если бы вора не увидели люди.

– Это понятно, понятно, – любезно сказал Сгибнев, все еще пытаясь сделать разговор непринужденным, – но я хотел спросить, не заметили ли вы в момент кражи или сразу после нее других подозрительных лиц, кроме того парня, которого мы задержали?

– Нет, конечно! Я не уверена даже, что узнаю этого самого вора, – по-прежнему высокомерно ответила Хомина, и в ее тоне Сгибневу почудилось что-то похожее на неприязненный упрек: «Это, мол, не мое, а ваше дело замечать подозрительных личностей. Ваша обязанность!»

Ему невольно захотелось дать ей понять, что свои обязанности он знает.

– В кошельке у вас было сто двадцать пять рублей, двенадцать червонцев и пять рублей, так?

– Да!

– Червонцы – новенькие бумажки, а рубли потрепанные, да?

– Да, да! – Хомина несколько оживилась.

– И еще семь лотерейных билетов. Правильно? – Задавая этот вопрос, Сгибнев потянул к себе ящик стола, чтобы достать ручку.

Вероятно, Хомина подумала, что следователь сейчас же выложит на стол ее кошелек.

С удивившей Сгибнева поспешностью она сказала:

– Да, семь билетов шестого выпуска.

– Шестой выпуск? Таблица, кажется, была на днях? Да? Вы не проверяли их?

Красивое лицо Хоминой тронула бледная усмешка.

– В кошельке находились те, на которые пали выигрыши.

– На все семь?! Я правильно вас понял? – переспросил Сгибнев.

– Да, на все семь.

– Почему вы не написали об этом сразу в объяснении там, в магазине?

– Я была уверена, что кошелек у преступника, которого задержали. И потом, вы так торопили нас с объяснениями…

– Номера и серии билетов вы помните?

– На память нет, – ответила Хомина. – Видите ли, лотерейные билеты покупал мой муж. Он же их и проверял. Кроме того, в числе выигравших два принадлежали нашей приходящей домработнице, которая попросила меня получить деньги.

– Так…

Сгибневу было до слез обидно за себя. Вчера, прочитав о лотерейных билетах в объяснениях свидетелей, он не придал этому особого значения. А ведь билеты, пусть выигрыши по ним и пустячные, будут предъявлены в сберегательную кассу, да еще может случиться – все сразу. Это верный путь к преступнику или сообщнику преступления.

«Так прошляпить!» – подумал с горечью. И спросил:

– Светлана Владимировна, когда вы бываете дома?

– После работы, часов в шесть.

– Обедаете, значит, не дома… – сказал с сожалением.

– Нет.

– Я постараюсь вечером заехать к вам.

– Пожалуйста, – разрешила она равнодушно.

Когда Хомина вышла, Сгибнев почувствовал, что зверски устал. Хорошо еще, что он не сказал Хоминой о найденных деньгах. Как бы отнеслась эта высокомерная дама к тому, что деньги нашлись, а выигрышные билеты пропали, хотя лежали рядом…

…Перед самым обеденным перерывом пришли свидетельницы, и Сгибнев сразу спросил их, откуда известно о лотерейных билетах, о которых они написали в своих объяснениях.

– Так это же сказала та самая женщина! – сразу ответила одна из них.

– У которой украли… – робко уточнила другая.

– Почему же она сама об этом не заявила? – спросил Сгибнев.

Женщины растерянно замолкли. Неловко почувствовал себя и Сгибнев.

– Объясните мне, пожалуйста, как она сказала вам об этом, – дружелюбно попросил Сгибнев.

– Да не нам, – ответила та, которая была посмелее. – Это все слышали, наверное. Как хватилась кошелька, так сразу и крикнула про билеты…

– Про деньги-то она уже после того вспомнила, – снова подсказала другая.

– Вот так и нужно было написать, – тоскливо улыбнулся Сгибнев: разговор не обрадовал его.

Взяв от свидетельниц дополнения к их объяснениям, он попрощался с ними и, оставшись один, продолжал корить себя за головотяпство: «Даже страшно начальству докладывать…»

В кабинет заглянул товарищ:

– Чего в окно уставился? Обедать пора.

Сгибнев только рукой махнул: «Какой тут обед, кусок в горло не полезет…» И вдруг спохватился: «Обед!.. Ведь если Хомина дома не обедает, то домработница-то наверняка из квартиры в столовую не ходит. Надо ехать. Немедленно!..»

Через минуту дежурная машина райотдела уже мчала его на квартиру Хоминой. Ехать было далеко, и Николай Сгибнев снова остался наедине со своими мрачными размышлениями.

Расследование кражи расползалось у него в руках. Он держал почти все нити преступления, но не в силах был свести концы с концами. Злополучная копоть на сапожках Шиловой ничего не объяснила, а только отбросила его в сторону: получалось, что Шилова и Верникин действительно находились где-то в разных местах. Ответ из управления местами заключения ничего не говорил о новых преступных связях Верникина. Старые же, как было известно Сгибневу, не сохранились.

Но ведь Сгибнев и сейчас не сомневался, что Верникин воровал с напарником. Кто же был этим вторым, если не Шилова? Но и этот второй должен знать Шилову. Потому что иначе деньги Хоминой не могли оказаться у нее…

Круг предполагаемых обстоятельств замыкался, не проясняя ничего.

Больше того, ко всему прочему прибавлялась еще шарада с лотерейными билетами.

Так или иначе, расследование принимало затяжной характер. А это, как знал по опыту Сгибнев, не сулило ничего хорошего, пахло скорее всего провалом. Но он не мог примириться с этой мыслью! Он не мог упустить Верникина!

…Поднявшись на третий этаж недавно построенного дома, Сгибнев перевел дыхание и позвонил в квартиру Хоминой. Дверь открыл молодой мужчина.

– Простите, это квартира Хоминой? – осведомился Сгибнев.

– Да!

– А вы?..

– Ее муж. Пустынин Юрий Михайлович.

– Здравствуйте…

Сгибнев предъявил удостоверение и попросил разрешения войти. Мужчина, назвавшийся Пустыниным Юрием Михайловичем, выжидательно посмотрел на Сгибнева.

– Скажите, а ваша приходящая домработница сейчас здесь?

– Нет. Сегодня я дома. Вам нужна она?

– Вы оба… Я по поводу кражи кошелька у вашей жены. Вместе с деньгами у нее пропали выигрышные лотерейные билеты, которые покупали вы и ваша домработница…

– Знаю.

– Очень хорошо! – обрадовался Сгибнев. – Светлана Владимировна сказала мне утром сегодня, что проверяли эти билеты по таблице вы…

– Предположим, я.

– Вот, вот, – Сгибнев широко улыбнулся. – И она сказала, что вы знаете номера и серии билетов… У вас сохранилась таблица? – с надеждой спросил он, увидев стопку газет. – Давайте посмотрим вместе…

Пустынин выслушал его до конца и, как показалось Сгибневу, неохотно подошел к газетам, лежавшим на углу письменного стола. Сгибнев терпеливо ждал, досадуя на его медлительность: «Если эта таблица среди газет, ее давно уже можно найти…»

Пустынин вытащил таблицу, развернул ее, посмотрел сначала сам и только потом передал Сгибневу.

– Вот. Выигрыши помечены красными птичками.

Сгибнев и сам видел эти птички. Он взял газету, поблагодарил. Пустынина и распрощался.

Приехав в райотдел, положил газету в папку уголовно-розыскного дела. Около пяти вечера, памятуя обещание побывать у Хоминой, решил просмотреть таблицу. Выписал номер только первого выигравшего билета. Потом на номера уже не обращал внимания. Видел только выигрыши. И плохо понимал: электробритва, мотоцикл «Планета», ковер, платок, велосипед дорожный дамский, еще электробритва, автомашина «Запорожец»…

Срочно поехал в Центральную сберегательную кассу. Светофоры на перекрестках возмутительно крали оставшиеся до конца работы минуты. В пять пятнадцать он вбежал в здание сберегательной кассы.

Через три минуты вышел обратно уставший и злой.

Хлопнув дверкой, откинулся на сиденье и сказал шоферу с горьким негодованием:

– Вот так: начальство, у которого ненормированный день, предпочитает уходить домой минута в минуту. А мы с тобой… Поехали в райотдел!..

Открывая дверь кабинета, слышал настоятельные звонки. Успел к телефону. Звонила Хомина. Она долго объясняла, что сначала задержалась, потом приехала домой на такси, чтобы успеть к нему, Сгибневу, но узнала, что он уже забрал таблицу, и вот теперь звонит ему с автомата…

А Сгибнева душил гнев. Он сдерживался, чтобы не прервать ее грубо, и только шевелил губами. Когда она кончила свои объяснения, сказал сухо:

– К сожалению, сегодняшний день для нас с вами потерян. С такими вещами нужно торопиться. Вы знаете лучше меня, что сберегательные кассы приступили к выплате выигрышей.

– Извините… – донеслось до него из трубки.

– Да, да, – ответил он и больше не слушал ее, пока она не положила трубку.

Весь вечер Сгибнев терзал себя всевозможными предположениями, тут же отвергал их, находил новые, но и они рассыпались в прах. Куда же запропастился тот злополучный кошелек, в котором деньги и билеты лежали рядом? В горячке он едва не пошел на повторный обыск в квартире Шиловой, но вовремя уличил себя в глупости: ведь Шилову задержался с деньгами до того, как она вошла в свой дом. А он уже срезался на сапогах и хлопчатобумажной мужской рабочей паре: оказалось, это была рабочая одежда самой Шиловой, в которой она ранними утрами подметала тротуары и двор…

Сначала, когда деньги Хоминой были найдены у Шиловой, дело о краже казалось близким к завершению. И хорошему завершению: во-первых, преступников удалось задержать и, во-вторых, потерпевшей почти полностью возмещался материальный ущерб. При этом семь лотерейных билетов воспринимались как два рубля десять копеек. Что это за утрата?!

И вдруг эти два рубля десять копеек в одно мгновение превратились в две тысячи девятьсот семьдесят четыре рубля с копейками!

А так как тяжесть любой карманной кражи измеряется суммой материального ущерба, оперуполномоченный Октябрьского райотдела милиции Николай Сгибнев по воле судьбы должен был теперь раскрывать самую крупную и загадочную карманную кражу в Свердловске за последние десять лет.

«Это можно за червонцем побегать месяц и плюнуть на всю канитель, потому что неизвестно: украден он или обронен, – тоскливо думал Сгибнев. – А такая кража – что хронический насморк: не раскроешь, так до пенсии не прочихаешься…»

Утром следующего дня Сгибнев обстоятельно доложил руководству райотдела о вновь выявленных деталях кражи в магазине «Подарки».

В кабинете начальника райотдела майора милиции Береснева наступила долгая, гнетущая тишина.

Нарушил ее сам начальник:

– Вы проверили, получены ли выигрыши по украденным билетам? – спросил он Сгибнева.

– О том, что билеты выигрышные, стало известно только вчера днем. Пока устанавливали номера и серии билетов, рабочий день администрации сберегательной кассы закончился.

– Так вот, прежде чем докладывать нам о странном случае, когда деньги обнаружены, а билеты – нет, вам следовало получить от Центральной сберегательной кассы данные о том, предъявлены ли указанные серии и номера билетов к оплате.