Текст книги "Богдан Хмельницкий. Искушение"

XVII век. Украина. Лес под Припятью

Владимир осмотрелся и пришел в ужас. Он находился посреди леса в окружении высоких сосен. Это было явно не лето, он сидел в снегу босой, в полотняной рубахе и штанах. Его начало трясти то ли от холода, то ли от полученного шока. «Ничего себе переместили в гости к Богдану Хмельницкому! Куда это они меня забросили, эйнштейны хреновы? Надеюсь, хоть не в Ледниковый период. Так, надо срочно выбираться отсюда, пока не отморозил себе конечности, – пронеслось в голове у Сергеева. – Вот уж действительно, спасибо тебе, инструктор Прощин, пригодятся мне твои уроки выживания».

Прежде чем выбраться из леса, он внимательно огляделся, прикидывая, в какую сторону ему направиться. По его расчетам, к северу должна была протекать Припять, по берегу которой рано или поздно можно выйти к какому-либо селению. Владимир быстро разгреб руками снег у ствола крупной сосны и по остаткам моха сориентировался, где север. Не теряя времени, он стал пробираться через сугробы и густой валежник.

Первый час пути прошел довольно быстро. Невзирая на легкую одежду и босые ноги, натренированное тело Сергеева легко преодолевало препятствия, почти не чувствуя холода. Но, когда прошло часа два, он решил немного передохнуть и, выйдя на полянку, соорудил в сугробе небольшое укрытие. Дно своеобразной берлоги Владимир выстелил сосновыми ветвями, вверху аккуратно проделал окошечко. Потом собрал несколько сухих веток и уже через пять минут разжег возле своего скромного укрытия костерок, над которым подогрел немного воды во фляжке. Спрятавшись в «берлогу», он прикрыл вход ветками сосны, отломил небольшой кусок хлеба и, медленно пережевывая, стал запивать его теплой водой из самодельной кружки – свернутого из коры кулька.

Не успел он доесть краюху черного хлеба, как снежная крыша внезапно рухнула, полностью накрыв его. «Ну вот, не успел согреться, как меня контрастным снегом освежило», – попытался пошутить про себя Сергеев. Он вылез из «берлоги» и, быстро собирая котомку, обнаружил, что трут в огниве полностью промок. «Теперь уже шансов согреться нет. Придется двигаться без перерывов на обед и ужин», – подумал странник и продолжил свой путь.

Ближе к вечеру уставший и изможденный, Владимир вышел к Припяти. На реке лежал плотный лед. Значит, до весны еще далеко. Куда теперь? Направо? Налево? А может, прямо, через реку? Он чувствовал, что силы уже на исходе, а тут еще с Припяти подул сильный ветер и хлопьями повалил снег. Несмотря на полученную подготовку, Сергеев понимал, что в таких условиях он долго не протянет. «Неужели вот так бесславно и закончится эта операция? Неужели моя судьба – сгинуть, не добравшись до места назначения? Помолиться, что ли? Я ж вроде как странник по святым местам. И Библия у меня в котомке имеется», – подумал испытатель. И вдруг где-то вдалеке послышался еле слышный лай собак. «Ура!!! Вот оно, спасение, – внутренне возликовал он. – Там, где есть собаки, наверняка есть и люди».

Из последних сил он направился туда, откуда слышался лай. Несколько сотен метров – и на берегу Припяти показался сначала легкий дымок, а затем и несколько приземистых мазанок. Судя по всему, это было небольшое селение, посреди которого виднелся купол с православным крестом. «Вот туда-то мне и нужно пробираться, – уже в полуобморочном состоянии размышлял Владимир. – В храме божьего человека не обидят».

К хутору он добрался, когда уже совсем стемнело. Не чувствуя ног, Сергеев побрел по пустынному селению к храму. В самой церкви было тихо и темно, только перед образами тускло горели лампадки. Владимир прошел к алтарю, приложился к иконе Иисуса Христа, опустился на колени и одними губами стал шептать: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…» И тут Сергеев понял, что, кроме него, в храме есть кто-то еще. «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь», – дочитал он молитву и, перекрестившись три раза, оглянулся. Рядом с ним стоял священник с длинной седой бородой, видимо, настоятель.

– Кто ты, божий человек? Как звать тебя, откуда и почему оказался здесь? – тихо и ласково спросил он.

– Батюшка, спаси и сохрани странника! Я послушник Донского монастыря Илларион Добродумов. Иду по святым местам перед постригом в монахи. Вот возвращался от своих братьев из Почаевского монастыря. В дороге лихие люди напали на меня и обобрали. Остались только Библия да священные грамоты Его Блаженства иерусалимского патриарха Паисия. Из последних сил через снег и лес я добрался сюда. Уповаю на Господа Бога нашего Иисуса Христа, не прогоните раба божьего. Мне край как необходимо добраться в Чигирин, на хутор Суботов, к сотнику Хмелю. Против него замышляется злодейство… – прошептал паломник, уже теряя сознание.

* * *

Когда Илларион пришел в себя, было светло. Он огляделся и увидел, что находится в небольшой светлой комнате. В углу, как и должно у православного люда, под вышиванками висели иконы святых. Он лежал на широкой лавке, укрытый одеялом из овечьей шерсти. У него в изголовье сидела девочка лет десяти в простой рубахе с передником, голова ее была покрыта косынкой. «Пить…» – еле шевеля губами, прошептал Добродумов.

– Тату, воны очнулись! – закричала девчушка и убежала в другую комнату.

В дверях показался священник:

– Ну что, брат, проснулся? Вот и хорошо!

Паломник опять услышал этот тихий голос, и на душе стало спокойнее. «Будем жить! Надо бы разузнать, куда я попал и какой сейчас год», – подумал он.

– Почитай сутки проспал. Уже и к вечерне скоро идти, – говорил между тем священник. – Ты, брат, хоть и промерз, но, слава Господу Богу нашему, хворь не напала на тебя. Видимо, просто усталость так сморила. Ну, это ничего, пройдет. Вот отлежись немного, и можно будет дальше продолжить путь. Вчера ты, брат, говорил, что тебе надобно попасть к сотнику чигиринскому Хмелю?

– Да, отче! Богданом его кличут, сын Михайла Хмеля из Чигирина. У меня к нему поручение от иерусалимского патриарха Паисия. Только вот в пути от усталости я потерял счет дням. Скажите, где я и какой нынче день?

– Сегодня пятница, 25 января 1647 года от Рождества Христова. Сейчас ты на хуторе Лелив, что недалеко от Чернобыля. Я настоятель местного храма, звать меня отец Никодим. Что касаемо Богдана Хмельницкого, то о нем наверняка должны знать реестровые казаки, которые в чернобыльской крепости стоят. Говорят, туда как раз знатный пан полковник Станислав Кричевский приехал зачем-то. Завтра поутру с хутора на ярмарок в уезд пойдет обоз с харчами, может, что передать казакам?

– Отправьте меня, отче, с обозом в Чернобыль. Я сам должен передать казакам слова Паисия, – взмолился Илларион.

– Да будет так, брат. Одежку кой-какую мы тебе соберем. Завтра утречком и поедешь. А сейчас выпей еще отвару, чтобы силы укрепить. Дарка, неси паломнику отвар!

В комнату опять зашла девочка с глиняной крынкой в руках.

«Вот так фокус, – думал про себя Добродумов. Мысли путались у него в голове, а соображать надо было быстро, чтобы не выдать себя. – Отправляли Володю Сергеева к Богдану в лето 1647 года, а попал Илларион Добродумов в зиму на полгода раньше. Да и с дороги я, видать, сбился, раз в другую сторону от Чернобыля вышел. Ну, слава богу, хоть не замерз и хутор этот быстро нашел. Правда, теперь придется действовать по ситуации. Но зато у меня появилась возможность провести рядом с Хмельницким больше года. Наверно, это даже к лучшему. Есть время, чтобы и осмотреться, и войти в доверие, и направить гнев сотника в нужное русло. Так, помнится, как раз в это время казаки собирали войско для отражения набега татар на Украину. Надо бы этим и воспользоваться. Главное, встретиться сейчас с паном Кричевским. Лишь бы до завтра он из крепости не отбыл».

Путник допил горький отвар и сразу почувствовал прилив сил. Когда солнце опустилось к горизонту, вместе с отцом Никодимом сходил в храм на вечерню и даже помог ему в службе. При этом Добродумов несколько раз ловил на себе внимательный взгляд батюшки. Затем они продолжили разговор за скромным семейным ужином в хате настоятеля. Семья у него оказалась небольшая – тихая, спокойная жена да дочка Дарка. «Господь долго не посылал нам детей, а потом все малютки хилыми рождались. Вот на старости лет смилостивился над нами Бог и подарил дочку. Потому и назвали ее Дарина», – рассказал Никодим.

Следующим утром, еще затемно, с небольшим обозом Добродумов отправился в Чернобыль. Отец Никодим дал ему кожух, суконную шапку, теплые шаровары и кожаные постолы на ноги. Перекрестил на прощание и пожелал доброй дороги. «Береги себя, брат, Господь тебе в помощь! – напутствовал он, а потом, немного подумав, добавил: – Не серчай на меня, брат, но не сильно ты на простого послушника похож, больно уж смышленый». «Может, и так, отче», – улыбнувшись, ответил Добродумов, а про себя отметил, что едва не попался в самом начале своего пути.

* * *

В Чернобыль прибыли через пару часов. «На санях-то да с бубенцами оно быстрее получается, нежели в одном исподнем да босиком по снежному лесу», – отметил Илларион. Мужики подсказали, где искать казаков. «Вон в тех покоях нашего хорунжего расположился пан Кричевский. Туда тебе надо, божий человек», – указали они на добротную хату. На стук открыл ему дверь бравый казак с оселедцем на голове, пышными усами и двумя пистолями за широким поясом.

– Мир дому вашему. Подскажи, добрый человек, здесь проживает казацкий полковник Кричевский? – поинтересовался Добродумов.

– А тебе он зачем понадобился, сиромаха? Попрошайничать иди в церковь. Пан полковник не любит убогих! Или, может, к нам в казаки решил записаться, на татар с нами пойдешь? – осклабился тот.

– Может, и пойду, добрый человек, – спокойно продолжал Илларион. – А к полковнику у меня дело жизненно важное – послание от самого иерусалимского патриарха Паисия с предупреждением о смертельной опасности.

– Ты гляди, чего только не придумают эти убогие, чтобы до пана полковника добраться. А ну, кыш отсюда, попрошайка! – гневно прикрикнул стражник и замахнулся на паломника.

Быстрым движением Илларион перехватил его руку и легонько надавил пальцами на шею. Тело грозного вояки обмякло, и Добродумов, в который раз поблагодарив своего инструктора Прощина, бережно усадил казака на крыльцо. Служивый откинулся на дверной косяк и закатил глаза. «Отдохни немного, а мне до пана полковника надо», – шепотом произнес Илларион и прошел в дом.

Миновав темный коридор, он очутился в передней. Там было тихо, но из-за закрытых дверей, которые, вероятно, вели в большую комнату, слышен был разговор. Прежде чем обнаружить себя, Добродумов решил немного послушать, о чем говорят хозяева.

– Ну так что, шановное панство, не желаете вы украинским казакам помогать? Думаете, что не стоит на нас свои деньги тратить, не дойдет до вас крымский хан? – услышал Илларион зычный голос одного из участников разговора.

– А чего нам бояться, пан полковник? Чтобы до нас дойти, крымскому хану надо сначала пол-Украйны пройти да стольный град Киев одолеть, а это задача не из легких, – отвечал голос, принадлежавший явно человеку не военному – гражданскому, не привыкшему кричать и отдавать команды на поле брани. – Так что нет нам смысла на казаков свои червончики тратить. Товар добротный, провиант и даже оружие по честной цене мы вам продадим, а вот на войско тратиться не станем, нет резону.

– Ну что ж, торговый люд, на нет и суда нет. Только потом не обижайтесь, ежели православный люд не заступится за вас, когда погромы начнутся. Вот тогда не зовите казачков на защиту. Все, говорить больше не о чем. Не смею вас больше задерживать, – обладатель грозного голоса сказал как отрезал.

Илларион отдалился от двери и схоронился в темном углу. Через минуту из комнаты вышли трое – судя по одеждам, иудейские торговцы, которых в Чернобыле на тот момент было немало. Они прошли мимо Добродумова, не заметив его темный кожух за дверью. Подождав некоторое время, пока стихнут голоса торговцев, Илларион покинул свое укрытие и осторожно вошел к полковнику.

Комната была богато украшена коврами, на которых висели сабли и пистоли. Пан Станислав Михаль Кричевский сидел в большом кресле за длинным столом, накрытым шитой красным скатертью, подперев голову мощным кулаком. Судя по всему, тяжкая дума мучила полковника.

– Доброго дня, пан полковник! Знаю, какая печаль тебя мучит, и знаю, как тебе помочь, – произнес, подойдя к казаку, паломник.

– Ты кто такой и откуда здесь взялся? Как тебя моя охрана сюда пропустила, попрошайка?! – от неожиданности полковник даже вскочил с кресла.

– Я послушник Донского монастыря, из Московии. Второй год скитаюсь по святым местам перед постригом. Много повидал, со многими людьми довелось свидеться. Сейчас вот из Иерусалима от самого Паисия возвращаюсь. Важную весть от него несу земляку вашему, чигиринскому сотнику Богдану Хмельницкому. Может, знаете его, вельмошановный пан полковник?

– Как не знать? То кум мой, знатный казак, рубака, щляхетный и образованный пан. А ты откуда о нем знаешь? И что ты там о помощи мне говорил? – уже заинтересованно и спокойно спросил у странника Кричевский.

– Знаю я и про печаль твою. Едешь ты от Владислава IV, а в кармане у тебя письма к реестровым казакам, в которых король польский просит их встать на его сторону против крымского хана – вассала турецкого султана. За это Владислав пообещал большие деньги заплатить, но только после военной кампании. Шляхетное панство Речи Посполитой не хочет давать денег на причуды короля. Вот тебе и нужно казаков на татар подымать. А для этого братчиков-казаков нужно обуть, одеть, пистоли да сабли закупить, порохом запастись. Да и конница ваша нынче слаба… Одним словом, деньги сейчас казакам нужны, а брать их негде. Да и торговцы жидовские не хотят больше давать вам в долг. А я могу помочь пополнить казацкую казну, но только услуга за услугу, – продолжил беседу Добродумов, увидев в глазах полковника уже не раздражение, а живой интерес. – Так вот, мне известно место одного очень богатого древнего клада, расположенного неподалеку от Киева, на берегу Днепра. Заложен он в одном из царских курганов. Золота и драгоценностей там столько, что мы с вами за один раз не унесем. Но клад так легко не откроется. Древние могилы к себе простых смертных без жертвы не подпустят, иначе сокровища эти принесут не богатство, а горе. Для того чтобы наши предки отдали свое добро, нужно спасти жизнь великого воина. И такой воин в Украине есть – Богдан Хмельницкий.

Кричевский внимательно слушал Добродумова. С одной стороны, о письмах Владислава знал только очень ограниченный круг людей, и безродный бродяга об их существовании не мог догадаться. С другой – а что, если рассказ паломника – выдумка, фантазия или – того хуже – хитроумный план врагов, чтобы, задурив голову казакам, потом предать их? В любом случае, оставлять этого божьего человека одного теперь нельзя. Раз он знает про письма короля и рассказал об этом Кричевскому, может рассказать еще кому-нибудь, а этого допустить нельзя. «Надо будет забрать его с собой в Чигирин, а там разберемся, что это за птица и что с ним делать», – подумал про себя полковник.

– То, о чем ты мне сейчас поведал, божий человек, конечно, интересно, очень интересно, – не спеша произнес Кричевский. – Так, может, продолжим разговор в более приятной обстановке и компании? Завтра мы собираемся в обратную дорогу на Чигирин. А потому уважаемая старшина казацкая ждет меня в одном из шинков, чтобы обсудить важные дела. Пойдем разделим трапезу, а заодно и о твоем предложении потолкуем. Да ты, я вижу, немного не в себе, Илларион. Здоров ли ты, не в бреду ли мне про клад рассказал?

Добродумов почувствовал, что всего его трясет. Сначала он подумал, что это от волнения, но только теперь понял, что недавняя «прогулка» босиком по зимнему лесу не прошла бесследно. Видимо, отвара отца Никодима оказалось недостаточно. Как бы хворь не свалила его в самый неподходящий момент…

– Вы правы, пан полковник, накануне пришлось мне от лихих людей спасаться. Избили они меня и ограбили, забрали все вещи. По лесу босиком несколько верст пришлось пройти. Слава богу, вышел на хутор Лелив, где настоятель православного храма отец Никодим меня приютил и обогрел. Да, видно, не до конца я еще оправился. А все, что я рассказал и про клад, и про Богдана, истинная правда. Возьмите меня с собой до Чигирина, мне срочно надо с Хмелем переговорить, знаю, что смерть рядом с ним ходит. Я должен предупредить и спасти его. Тогда и древний клад мне откроется. А чтобы вы не сомневались в правдивости моего рассказа, у меня имеется грамота от самого патриарха иерусалимского Паисия, которая подтверждает, что есть у меня дар божий, – горячо твердил Илларион, доставая из котомки одну из заветных грамот.

– Ну хорошо, вижу, что ты человек ученый и непростой, раз с самим патриархом довелось такие мудрые разговоры вести. Вот сейчас в шинке и подлечим тебя, божий человек, по-нашему, по-казацки. Медовухи с перцем тебе закажем, небось Господь не посчитает это за грех, а душа примет как лекарство, – подмигнув Добродумову и крепко хлопнув его по плечу, весело произнес полковник.

Уже выходя из дома, пан Кричевский заметил своего казака, который так и сидел на крыльце, посапывая в усы.

– Ну и охрана у меня! Ты чего это, Василь, тут разлегся, а ну, вставай, сучий потрох!

Полковник одной рукой поднял спящего казака за шиворот, изо всей силы встряхнул его, а другой крепко съездил ему по физиономии.

Василь очнулся, испуганно вытаращился сначала на Кричевского, а затем на стоящего рядом с ним странника.

– Пан атаман, хватайте его! Это он меня усыпил, чтобы до вас добраться, – что есть мочи закричал казак, тыча пальцем в Иллариона.

Он быстро выхватил из-за пояса один из пистолей и взвел курок.

Во дворе, укрытом снегом, Илларион почувствовал себя словно на солнечной поляне летом. В ушах раздался чуть насмешливый голос Прощина «Тяжело в учении…». Тело и мозг тут же отреагировали на внешнюю опасность. Он быстро шагнул навстречу казаку, молниеносным движением перехватил кисть нападавшего, вывернув руку так, что ствол пистоля уперся тому прямо в лоб.

В последний миг Добродумов замер, по его телу пробежала мелкая дрожь, и, выпрямившись, он отбросил оружие в сугроб. Все произошло за считанные секунды. Полковник застыл с открытым ртом, казак хлопал глазами, не понимая, что с ним произошло. Добродумов зачерпнул ладонями снег, приложил к разгоряченному лицу. «Боже, что со мной? Я же только что чуть не убил человека!» – эта мысль заставила его закрыть глаза.

Голос Кричевского окончательно помог ему прийти в себя:

– Да, божий человек, ишь ты какого казарлюгу стреножил. А ведь Василь в одиночку супротив трех турчаков хаживал. Упокой их басурманские души, Пресвятая Богородица.

* * *

Через полчаса, сидя в корчме с товарищами, Станислав Кричевский со смехом рассказывал, как монастырский послушник одного из его самых крепких казаков спать уложил.

– И вот представьте, панове, Василь увидел Лариона да как закричит: «Хватайте его, пан атаман!» Я и не понял, что да как, а Василий задом уже греет сугроб у крыльца. Небось вчера у своей Христи до утра любезничал, вот сон и сморил его. Так он еще и на божьего человека наговаривает, мол, тот его каким-то чудесным образом усыпил, – смеясь во весь голос, громко говорил полковник. – Да вы посмотрите на этого странника, он же и мухи не обидит.

За столом с Кричевским сидело еще четверо – казацкие атаманы и сотники. Они живо обсуждали конфуз, приключившийся со стражником полковника, отмечая при этом, что вдова Христя, у которой квартировал Василь, могла бы оставить без сил не только его, но и целую сотню крепких казаков. Сам же герой повествования сидел рядом с Кричевским и чувствовал, что с каждой минутой ему становится все хуже и хуже. Вид у Добродумова был действительно жалкий: он побледнел, его била мелкая дрожь, на лбу выступили капельки пота. Влить в себя наполненную до краев чарку медовухи с перцем он был просто не в состоянии.

В соседней комнате Добродумов заметил двух мужиков с хутора Лелив, с которыми приехал в Чернобыль. Они сидели за столом и не торопясь ели какую-то кашу. Краем уха Илларион услышал их разговор. Показывая на паломника пальцем, один из них рассказывал: «Вчера с самого утра послал меня отец Никодим по следам этого божьего человека в лес, может, вещи какие найдутся. Ничего я не нашел, а следы его пропадают под одной сосной, будто он с неба на нас свалился». После этих слов мужики перекрестились три раза, боязливо покосившись на странника. Услышав, о чем шепчутся хуторяне, Добродумов почувствовал себя хуже. Не хватало еще, чтобы про него всякие сплетни по Чернобылю пошли, чего доброго примут за колдуна, тогда вообще пиши пропало.

– Что-то совсем мне худо, не идет горилка за лекарство. Прикажите, пан полковник, за лекарем послать, опасаюсь, что слягу я и не смогу с вами в поход отправиться, – из последних сил, почти в бреду, прошептал Илларион.

Последнее, что он запомнил, слова Кричевского «Лекаря сюда, быстро!».

* * *

На следующее утро перед самим отъездом полковник Станислав Кричевский зашел проведать странника. Паломник лежал на постели, глаза его были закрыты, мелкие капельки пота покрывали лицо. У его кровати сидела вдова Христя, рядом с ней стоял казак Василь, нервно теребя пышный ус.

– Что наш божий человек, приходил в себя, говорил что-либо? – спросил у них полковник. Он положил руку на горячий лоб Иллариона и тут же убрал ее. – Да у него горячка, как бы не помер часом. Что лекарь говорит?

– Говорит, что дело худо, но человек он крепкий, должен выдюжить, – доложил Василий. – Лекарства какие-то да порошки дал, чтобы хворому в питье добавлять. Он тут в бреду про кума вашего, Богдана Хмельницкого, что-то говорил. Я еще удивился, откуда он про него знает.

– Что говорил? А ну, вспоминай! – Кричевский схватил за грудки Василя.

– Да ерунду какую-то. Мол, пусть Хмель без кольчуги в бой на татар не идет. На него вроде как кто-то из польских жовниров будет покушаться. Даже имя сказал: Дашевский. Точно, Ларион в горячке бредит, пан полковник. Такое человек только не в полном уме может придумать, – пожал плечами Василь.

– Может быть, и так, Василь, а может, и нет. Это жизнь покажет. Ну, мы поехали назад, в Чигирин. А тебя оставляю здесь за Ларионом присматривать. Храни его как зеницу ока. Чтобы не отходил от него, пока он на ноги не станет. И не вздумай на посту спать, даже если Христя здесь. Вернусь через месяц, бывай!

Выходя из комнаты, полковник столкнулся с лекарем.

– Может, к вашему больному, пан полковник, батюшку православного позвать? Плох он совсем, боюсь, что не справится с хворобой, – потупив глаза в пол, произнес тот.

– Рано еще хоронить нашего Лариона, лекарь. Ты давай лечи его. Вот тебе деньги на самые лучшие лекарства. Если вернусь сюда и застану хворого живым, еще столько же получишь. Ну а не выходишь, пеняй на себя! – пригрозил Кричевский и вышел во двор.

«По коням, панове!» – тут же раздался его громкий голос, и вскоре небольшой обоз в сопровождении десятка всадников покинул Чернобыль, направившись на юго-восток.