Текст книги "Век испытаний"
Автор книги: Сергей Богачев
Жанр: Политические детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
– Это не тот Артём, что носится по заводам да фабрикам и люд рабочий на войну подбивает, а? Не тот ли это беглец, который из австралиев к нам добрался, а? Так я тебе скажу: он это, главный их заводила! Главный их смутьян! Недалеко заслали, надо было на самый север! На самый! Чтоб замёрз, издох там вместе со своей всей братией!
Отец орал так громко и говорил так отчаянно быстро, что шанса вставить хоть одно слово не было ни у кого в этой комнате.
– Ординарец, говоришь? Мало того, что лакей, так ещё и дьяволу этому служит! Их перевешают через год, попомнишь моё слово! Вдовой будешь, дура! – Тимофей стучал культёй по полу в такт своим резким предложениям. – Не бывать этому! Не бывать никогда! Убью обоих!
– Хватит! Хватит! – Полина схватилась за голову и вся в слезах убежала вон из комнаты.
– Эх, пропадёт девка… – Тимофей горестно вздохнул, глядя на жену.
– Дурак ты, Тимофей, ох и дурак! Любит же она его, уж несколько месяцев как… И он её тоже. А ты дурень старый… – Туда же ушла и Анна.
Этим вечером Полина собрала свои вещи в узел и дождалась, пока все уснут. Крадучись в темноте, она приоткрыла дверь и шагнула во двор. Очень хлёстко били по лицу порывы февральского ночного ветра. И ещё мокрые снежинки больно кололи кожу, и ещё было очень противно внутри, там, где сердце. Оно билось с силой большого церковного колокола и могло своим звуком выдать беглянку. По крайней мере ей так казалось. И снег тоже предательски громко хрустел, повторяя её шаги. Уже за калиткой шаг Полины стал увереннее, и она пошла быстрее, почти побежала, придерживая свободной рукой платок, чтобы не сдуло. Идти было недалеко, только боялась одного – примут ли? Шла долго, пробираясь сквозь сугробы. Особенно большие они были в тех местах, где ветер продувал улицу насквозь. Открытые места промёрзшей дороги обнажались льдом, и тут же перед ней вырастал намёт. Обходила, падала, поднималась, но шла всё быстрее от своего дома.
Дневник. Юзовка
«Выполнил поручение товарища Артёма. Ездил в Юзовку с письмом к товарищу Залмаеву. Дорога измотала, но телеграф не работал и неизвестно, когда его бы починили, а дело не терпело отлагательства. На словах получил поддержку в начинании о создании Республики, которая включала бы в себя все основные промышленные регионы.
Юзовка оставила впечатление двоякое. Конечно, это не Харьков и даже не Бахмут, но здесь явно есть перспектива. Обилие рабочих посёлков, часто пронумерованных в соответствии с шахтами, поначалу путает, но в центральной её части всё четко и понятно. Юзовка расчерчена как под линейку в соответствии со сторонами света. Главная улица – Первая линия, а остальные нумеруются от неё.
Много рабочего люда. Торговцев, разных других жителей прочих специальностей, не причастных к жизни завода, почти и не видать. Вся жизнь тут происходит вокруг металлургического завода и его гудка. Четыре раза в день он подаёт свой голос и так задаёт весь ритм жизни. По гудку жители ориентируются, который сейчас час. Для приезжего его звук необычен: ты находишься в степи, но слышишь пароходный сигнал, местные же не придают этому никакого значения. Гудок – это просто часть их распорядка жизни.
Ночевал в гостинице „Великобритания“. В Харькове не много домов с такими высокими потолками. Говорят, это сделали для того, чтобы здание стало самым высоким в Юзовке, хотя внутри чувствуешь себя из-за этой высоты сводов не очень уютно.
Нашёл местных пролетариев людьми достаточно энергичными, остроумными и общительными. Возможно, именно тяжёлый труд делает их такими. Шахтёров видно издалека – их глаза имеют следы от угольной пыли такого цвета, как делают наколки. Народ простой и незамысловатый. И выпить не дураки, и подраться могут, но более всего ценят честность и справедливость. На них можно опереться. Они настоящие».
Ремизов
«Мечта моя, любовь моя, моя Полина теперь – моя жена. Я так сильно этого хотел, что почти всё не испортил своим рвением. Она пришла к нам домой ночью, вся в снегу, руки красные, лицо обветренное и побитое метелью, глаза красные, плачет навзрыд.
Я только за ужином рассказал о своём решении, о своём предложении, о том, как чуть было не опозорился, только отец сказал, что не против, и мама пустила слезу и сказала: „Так тому и быть“, как в дверь постучали. Мама пошла открывать и привела с собой вот такую всю заснеженную Полину.
Понять, что произошло, удалось не сразу. Она сначала долго извинялась, потом опять плакала, потом её чаем стали поить, чтобы отогрелась. И вот когда Полина выплакалась, смогла наконец объяснить, что она ушла из дома, ушла от своей семьи. А так как ей идти больше некуда, она пришла к нам, за что третий раз извинилась.
Батя был гордый, как капитан корабля, на который прибыло пополнение. Матушка тоже прониклась вся бедой и тут же стала называть её доченькой.
Конечно, постелили нам в разных комнатах, я теперь сплю с отцом, а Полина с мамой.
Свадьба наша была не мещанская, а скорее пролетарская. Никому не сказали, но родители настояли, чтобы мы повенчались. Мать считает, что так надёжней. Новый мир, новые правила, это хорошо, но нужно всё лучшее забрать с собой в новый мир. Чудная она у нас, мамочка.
Чем могли, помогли соседи и дядька Степан. Народу нас было не много – человек двадцать. Но больше к нам в дом и не поместилось бы. Отец всё расстроен, что зимой свадьба, вот если бы летом или осенью – мы бы во дворе под раскидистым виноградом расположились бы и все поместились. А матушка ему сразу и ответила – летом есть будет нечего, с каждым днём всё хуже и хуже, так что нечего ждать. А гостей всех не перегуляешь, отец у нас уж очень гостеприимный.
Поставили стол так, что он переходил из одной комнаты в другую. Соседка баба Варя принесла из своих запасов горячительное. Собственного производства. И крепкое, и настоечку для женщин в достаточном количестве. Раньше не замечал от неё такой щедрости, подозреваю, что или Степан, или отец ей заплатили.
Мать вместе с Полей успели всё поделать, да и баба Варя подмогла. Уж тут ей точно никто не платил.
Платье Полинке пошили – спасибо маме! Меня никто не подпускал даже глянуть, после того как портниха приходила мерить, Поля сама не своя была, до конца дня – всё хихикала. Дитё малое, честное слово.
Красавица она у меня! Пусть платье без фатина и жемчугов, но оно белое и Полина в нём царица. Нет, царевна. Пусть даже сейчас это слово и нельзя, но уж очень красивая!
Отец только расстроен, что сватов нет на свадьбе. Как Поля рассказала, так уж лучше, наверно, и не нужно. Разных мы взглядов на жизнь, а праздник наш портить не пристало. Ни к чему это. Поживём – увидим, со временем сотрётся вся эта неприятная история. Я так думаю. Может быть, дети наши помирят её со своими родителями, увидим.
Очень и очень рад, что товарищ Артём нашёл время и приехал на наш праздник. Совсем недавно он с товарищами добился своего, и была образована Донецко-Криворожская республика. У него забот такое количество, что у меня уже голова дымит, но на этот день мне отпуск дал и ещё и сам приехал. Полина в таком восторге – вот всё-таки видно, что женщина – не выжить из них это никогда!
Артём пришёл уже в середине застолья, но место мы ему предусмотрительно оставили в первых рядах, как говорится.
И вот с улицы, с большой коробкой, весь холодный и в снегу он к нам заходит и зычным голосом своим начинает поздравлять. Ни шапку не снял, ни сапоги, с ходу – пожелания добра, мира, детишек, дома тёплого и большого, а для начала – машина вам швейная. Зингер настоящий! Пелёнки-распашонки сами чтобы шили, излишне не тратились!
Полина вся в радости, она-то шить умеет, у нее мама швея уж сколько лет, а такой техники не имела.
Станину с громадным колесом товарищ Артём предусмотрительно передал дядьке Степану, и теперь любовь моя занята с утра до вечера. Обшивает всю семью свою новую».
Это была одна из тех редких страниц дневника, которые Павел посвятил личным событиям, но так как товарищ Артём принимал в них участие, то Пашка справедливо посчитал, что это тоже часть революционной действительности.
Вся Пашкина жизнь проходила в карусели событий.
– Ремизов. Кузьма Ремизов.
В дверях стоял мужчина, одетый в овчинный тулуп, на голове его была чёрная папаха, какие носили казаки, и он был накрест перепоясан – с одной стороны была кожаная командирская сумка, а с другой стороны висела деревянная кобура, в которой прятался маузер.
Павел был в кабинете для аппарата Совета народных комиссаров один, поэтому не приходилось сомневаться, что обращаются к нему.
– Чем обязан?
Через это помещение в день проходило сотни людей по разным вопросам – от просителей помощи до возмущённых искателей правды, и Павел принял человека с кобурой за одного из них.
– Пока ничем, товарищ Черепанов. Зашёл познакомиться. – Человек снял папаху, тут же резким движением струсил с неё на пол размокшие снежинки и без приглашения сел на стул рядом со столом Павла.
Такая бесцеремонность Черепанова не смутила, таких посетителей за день бывало много. Для себя он разделил их на несколько категорий: нуждающиеся, правдолюбы и аферисты. Первых и вторых было большинство, и они действительно требовали внимания – одним необходимо было помочь, вторые могли помочь сами; а вот аферисты, хоть и составляли категорическое меньшинство в этом потоке, но тщательно маскировались. Ни один из типажей этому посетителю не подходил, ни один из типажей никогда не приходил сюда с оружием, пусть даже и личным. Значит, это что-то новое в классификации, которую для себя установил Павел.
– Раз уж пришли, то давайте знакомиться, – ровным голосом ответил ему Черепанов, – раз вы меня знаете, представляться нет смысла. Так чем же обязан?
– Прибыл из Питера по предписанию коллегии ВЧК для помощи харьковским товарищам в борьбе с контрой. Имею к вам интерес, товарищ Черепанов.
О том, что революция должна быть с зубами, Павел знал. О том, что разброд и шатания, спекуляция, анархистские настроения вредны и смертельно опасны для дела построения нового мира, Черепанов тоже был с некоторых пор осведомлён. Не так давно среди ночи пришлось отправиться вместе с товарищем Артёмом в паровозное депо, где была замечена банда мародёрствующих контрреволюционных элементов. Под предлогом национализации вооружённые бандиты решили конфисковать с угольных складов топливо, предназначенное для локомотивов. В условиях жесточайшего дефицита угля и стратегического значения предприятия для города Артём посчитал нужным лично принять участие в разоружении бандитов.
Пашка был рядом и всем своим видом выражал решительность и смелость, хотя сердце колотилось как ненормальное – первый раз в жизни ему, возможно, пришлось бы выстрелить в человека, револьвер ему выдали в машине. До сих пор стрельба по бутылкам и банкам давалась ему легко. Рука была твёрдой, а глаз – метким, но тут же совсем другое дело! Конечно, два грузовика с рабочими отрядами, двигавшиеся за их автомобилем «Руссо-Балт К», придавали уверенности в удачном исходе операции, и Пашка изо всех сил уговаривал себя, что он не трус и сможет выстрелить, если понадобится.
Кони, запряжённые в телеги барыг, ослепли от света фар их авто и тревожно заржали.
– Чьих будете, хлопцы? – Артём спешился ещё до того, как авто полностью остановилось.
– Тебе какое дело? Экспроприация! – раздалось из темноты угольного склада. – Больно любопытных сейчас потушим! Не слепи фарами! Мандат есть, что такие вопросы кидаешь?
– А как же, не без этого! Выходи, покажу.
За воротами понимали, что на авто приехать обычный человек не мог, уж больно редки были автомобили на улицах, да и частные владельцы давно или продали, или попрятали их в гаражах. Воры не торопились выходить на свет и явно тянули время. Пашка тоже вышел из машины, и они все втроём – он, Артём и водитель – обошли её сзади, чтобы хоть как-то прикрыться, если из темноты начнут палить, но в полоске света никто не появлялся. В это время дружинники выгрузились с другой стороны депо и фары грузовиков осветили площадку с противоположной стороны. У кого-то не выдержали нервы, и началась пальба. Сухие винтовочные выстрелы чередовались с револьверными, и когда внутри склада кто-то заорал: «Ша, мы выходим!», Артём скомандовал: «Отставить стрельбу!»
Из-за ворот показались пятеро коренастых мужиков, которые тащили с собой ещё одного, раненного в ногу. Команды сложить оружие они не получили, так как сами демонстративно выбросили пистолеты впереди себя.
Расхитители были посажены в кузов грузового автомобиля, их кони с повозками реквизированы в пользу рабочего отряда, а уголь возвращён на место.
С тех пор Павел Черепанов имел револьвер при себе, но совершенно не горел желанием им пользоваться.
– Оружие имеете – это хорошо! Владеете? – Кузьма Ремизов сразу обратил внимание на факт наличия пистолета.
– В совершенстве! – не смущаясь, парировал Павел. – Давайте к делу.
– Конечно, конечно, – посетитель достал из внутреннего кармана свёрнутый вчетверо листок и передал для ознакомления.
«Всероссийская чрезвычайная комиссия
по борьбе с контрреволюцией и саботажем
при СНК РСФСР
Удостоверение
Предъявитель сего есть действительно Ремизов Кузьма Ильич, откомандированный в Харьковскую губернию для организации и обеспечения дальнейшей работы отдела ВЧК в г. Харькове, что, а также подпись его (далее следовала заковыристая подпись, выполненная пером),
подписями и приложением печати удостоверяется».
Убедительности документу прибавляла фотография товарища Ремизова в левом нижнем углу, вырезанная в виде овала и также заверенная печатью.
– Можно считать, что знакомство состоялось, – Павел вернул бумагу.
– Вы, Павел Трофимыч, колючий. – Ремизов свернул мандат и тщательно, так, чтобы не помять, положил его в карман. – Я здесь с совершенно определённой целью. Можете считать, что сейчас я занимаюсь «обеспечением дальнейшей работы отдела». Пока один занимаюсь, но задач много, будем привлекать людей.
– Вы пришли меня привлекать? – Павел пока с трудом представлял функции этой новой комиссии, кроме того, что было указано в её названии. Ремизов был первым чекистом, которого Паша видел живьём. – Так я занят с утра до вечера, как видите. И задачи свои выполняю в срок и аккуратно. Менять род деятельности не собирался. С чего это вы решили, что я приму ваше предложение?
– Разве я вам что-то успел предложить? – Ремизов достал портсигар и предложил Черепанову папиросу.
– Спасибо, пока не курю.
– Как раз о том, что вы подумали, я просить и не намеревался. Скорее – наоборот. – Кузьма Ильич прикурил и глубоко затянулся. – Вы состоите при товарище Артёме, не так ли?
– Так точно, ординарцем. Повсюду с ним, вот сейчас он в рабочем кабинете, а я здесь.
– Вот-вот. Президиум ВЧК обеспокоен судьбой товарища Артёма. Он для нас – ценный партийный кадр. Таких в партийном резерве единицы. Таких преданных, решительных, самоотверженных, и лишний риск для него совершенно неуместен.
– Чем же он рискует?
– Его смелый выезд на задержание в депо – образец для подражания, но вдруг шальная пуля? И потеряем такого товарища. Это недопустимо.
– Если вы знаете, вся его биография состоит из таких поступков. Слабак не сбежал бы из Сибири через Китай в Австралию. – Павел придвинул пепельницу к Ремизову.
– Вы сейчас только подтверждаете мои слова. Не в его характере отступать или отсиживаться, а его новый пост Председателя Совета народных комиссаров Донецко-Криворожской республики подразумевает некоторое изменение образа жизни. Кстати, как вы относитесь к новой республике?
– Я как могу относиться к ней, если я работаю во благо? Нет сомнений. Считаю это начинание полезным для Донбасса и рабочего класса.
– В Питере тоже так считают и приветствуют инициативу товарища Артёма, но есть множество тонкостей, которые следует учесть… Ну да ладно, мы сейчас можем долго спорить, вернусь к тому, с чего начал. Товарищ Артём и его безопасность. Вы ординарец – от вас много зависит. Постарайтесь в тех случаях, когда есть выбор, уберечь его от опрометчивых поступков.
Павел слушал собеседника и тут же пытался представить себе, как он это будет делать. Да разве Артём станет кого-то слушать? На него повлиять невозможно, это тот человек, который влияет сам.
Ремизов по выражению лица Павла понял все его сомнения.
– Поверьте, от вас очень многое зависит. Через несколько дней у меня в распоряжении появятся люди, на которых можно рассчитывать. Не дело товарища Артёма лично ездить на задержания, уж оставьте это нам и красногвардейцам.
– Не могу обещать, но с вами согласен.
– Замечательно! И ещё – мы располагаемся рядом с вами, я буду захаживать. Посматривайте вокруг. Внешний враг – он осязаем, а внутренний опасен своим коварством. Ваша задача – беречь товарища Артёма. Возлагаем на вас это ответственное поручение.
Гражданская война
В этот раз причиной Пашкиных странствий стала армия Деникина, которая пошла в наступление как раз в их направлении. Цвета флагов над городами Украины тогда менялись с калейдоскопической частотой. Армии двигались только по одним им известным законам, то объединяясь, то опять расходясь по разным направлениям. Это напоминало брожение в поисках какой-то истины, а местное население в большинстве своём уже не понимало, кто прав, кто очень прав, а кто совсем прав. Важно было выжить, выкормить и сберечь детей, и было счастьем, если кормилец возвращался с фронта даже покалеченный. И ещё – усталость измывалась над мирными людьми. Бесконечная, тоскливая и серая усталость от злости, недоедания, никому не нужных смертей и безвластия.
Такая она – гражданская война, когда правда находится в каждой голове, но таких голов – сотни тысяч и столько же версий правды. И победят необязательно те, у кого больше снарядов и винтовок, а может быть, и те, которые больше верят, которые свою правду берегут. Потом настанет время обращения в свою правду поверженных и равнодушных. Это тоже борьба, только не такая явная, не такая кровопролитная, но от этого не менее важная. Все гражданские войны одинаковы. Все они длятся до тех пор, пока одна из сторон не найдёт большей поддержки у мирного населения. Его голос в итоге окажется решающим. С такими мыслями Павел Черепанов уже какой день трясся в телеге в окружении отступающих красноармейцев.
С красноармейскими обозами Пашка, товарищ Артём и его супруга Елизавета оказались в Сумах.
Уже привыкший к своему месту в жизни их семьи, Павел был вправе считать себя её членом, и когда Фёдор Андреевич впал в лихорадку, Пашка не на шутку встревожился, тем более что Елизавета не имела никакого представления о том, что нужно делать.
Пашка нашёл дом, где они смогли устроиться на ночлег, а как потом оказалось – на долгий постой до выздоровления Артёма, затем среди ночи отыскал доктора и притащил его туда.
Поверхностный осмотр показал, что больному нужны срочная госпитализация и карантин – специфическая сыпь, температура и бред указывали на то, что это заражение сыпным тифом. Обоз, долгая дорога и вши – самый коварный враг всех армий – сделали своё дело.
Черепанов взял инициативу в свои руки:
– Елизавета Львовна, от тифа умирают, если не лечить, а доктор – вот он, больница – вот она, и быть такого не может, чтобы такой сильный и духом и телом человек, как Фёдор Андреевич, сдался и помер такой простецкой, можно сказать, случайной смертью. Нет, это не его судьба, жить он будет ещё долго и сделает много полезного.
– Ой, Пашка… Да, сильный он, но боюсь я всё равно… Потерять боюсь.
Следующие дни Артём провёл в бреду, редко приходя в сознание. Горячка почти лишила его сил, ему давали только воду, какие-то микстуры и следили за ходом течения болезни. Лизе и Черепанову позволили ухаживать за больным, потому как теперь опасности заразиться не было. Одежду Артёма сожгли, Пашка нашёл на первое время для больницы новую, а свою они тщательно обработали.
У Павла Черепанова было необычно много времени для того, чтобы осмыслить череду событий, произошедших за последний год, а он прошёл так бурно, будто Павел попал в шторм. Новые знакомства, впечатления, знания, постоянные переезды – это можно было бы считать интересным и увлекательным образом жизни, если бы не война.
Центральная Рада заключила мир с Германией и Австро-Венгрией, и теперь с запада по территории Украины продвигались австро-германские войска. Первого марта они были уже в Киеве и продолжили беспрепятственно двигаться на восток. Их целью были Харьков и Донбасс. Не успев родиться, Донецко-Криворожская республика попала под удар. В спешном порядке начала организовываться армия, но удалось собрать чуть более восьми тысяч штыков, что, конечно, никак не могло остановить дальнейшее продвижение немцев.
В середине месяца, когда уже окончательно стали понятны намерения австро-германских войск, Пашка оказался свидетелем того, как Совет народных комиссаров стал перед трудным выбором: биться до конца или предпринять меры для сохранения заводов и фабрик. Мнения были диаметрально противоположными – от «взорвать всё к чёртовой матери, чтобы им ничего не досталось» и до «мы ещё вернёмся и было бы глупо сейчас всё разрушать». В результате было принято компромиссное решение об эвакуации всех возможных средств производства и квалифицированного персонала.
Артём тогда громко хлопнул дверью и скомандовал Пашке:
– Бери перо, пиши!
Под рукой не оказалось полноценного листа бумаги, лишь какой-то порванный пополам лист. Ординарец, несмотря на взвинченный тон товарища Сергеева, старался сохранять спокойствие, придвинул чернильницу и всем своим видом обратился во внимание.
Артём ходил по кабинету большими шагами, гулко стуча сапогами.
– Главнокомандующему австро-германских войск генералу Герману фон Эйхгорну…
Пашка быстро окунул перо в чернильницу и стал писать дальше под диктовку.
– Продвижение австро-германских войск на территорию Донецко-Криворожской республики является прямой угрозой суверенитету нашего государства, которое не имеет решительно никакого отношения к Украинской Народной Республике и будет расценено как военное вторжение. Настоящим сообщаем, что появление подчинённых Вам войск в пределах территории Донецко-Криворожской Республики будет равноценно объявлению войны.
Пашка почти дописал, но остановился:
– Фёдор Андреевич, так, а кто кому войну объявит? Они нам? Немцы за этим сюда пришли, да ещё и по мирному договору. Давайте так: «в случае продолжения наступления подчинённых Вам воинских соединений ДКР будет считать себя в состоянии войны с Германией, о чём посредством Вас ставим в известность императора Германии Вильгельма».
– Подходит. Молодца. – Артём одобрил Пашкину правку и прочёл то, что он написал.
– Штамп есть?
– Так точно. – Пашка шлёпнул на бумагу фиолетовый штамп канцелярии и подвинул ультиматум для подписи.
– Видишь, какие времена, Павел, не до церемоний! – продолжал вещать товарищ Артём. – Ультиматумы на клочках бумаги ваяем, подписываем на коленке – ну ничего, будет ещё наше время…
Конечно, Павел тоже понимал, что в такой форме подобные вещи не делаются, но ведь и дипломатической миссии Республика тоже не имеет и, в конце концов, главное здесь не форма, а суть: мы будем биться и лёгкой прогулки у вас, господа Гансы, здесь не получится.
Ремизов периодически наведывался к Черепанову, и совершенно не всегда ему удавалось Павла застать на месте. Так как ординарец должен неотлучно находиться при своем командире, то Павел Черепанов принимал деятельное участие в работе эвакокомиссии, главой которой был товарищ Артём. Дни напролёт они носились между фабриками, заводами, учреждениями и железной дорогой. Вагоны были в большом дефиците, как и паровозы, и не единожды Черепанов был свидетелем того, каких усилий стоило выполнить поставленную задачу. Люди работали почти непрерывно, ночуя на местах, да и сами они не единожды спали в кабинете на стульях.
Кузьма Ильич появлялся в самый неподходящий момент и всегда старался разговаривать с Павлом тет-а-тет, из чего Черепанов сделал вывод, что Ремизов имеет на него какие-то свои планы.
– Павел Трофимович, как успехи? – услышал сзади знакомый голос Пашка.
– Справляемся, как видите! – ответ был кратким и вполоборота, Пашка сверял текст приказа со своими черновиками.
– На таких, как вы, революция держится. Не люди – кремень! – Ремизов попытался обратить на себя внимание ординарца.
– Кузьма Ильич, чего это вы сегодня такой торжественный? У нас митинг?
– Да… Недосып даёт о себе знать.
– У меня очень мало времени, нам нужно сейчас с товарищем Артёмом уезжать, нельзя ли кратко и по сути?
Конечно, Ремизова, как старшего по званию и по возрасту, покоробил такой резкий ответ, но он не подал виду.
– Нам известна позиция товарища Артёма по автономии Республики, и, зная его довольно резкий характер и способность к решительным действиям, шагам, так сказать… – Ремизов достал папиросу.
– У нас здесь уговор – не курить. – Павел знал склонность Кузьмы Ильича заходить к сути издалека и постарался обрубить его длинный монолог. – Давайте к теме сразу!
Ремизов спрятал папиросу в довольно дорогой портсигар и продолжил:
– Так вот, зная эти его стороны, мы хотели бы предостеречь товарища Артёма от необдуманных шагов.
– Предостерегайте. Я тут при чём? – Павел начинал уже откровенно злиться.
– Для того чтобы предостеречь, нужно знать, от чего, а вы с ним денно и нощно. Мы не можем влиять на принятие решения в ходе какой-нибудь дискуссии товарищей, но с вашей помощью предостеречь – это в наших силах.
– Послушайте, Ремизов! Я никого предостерегать не буду.
– А от вас этого и не требуется. О всех скользких моментах отношений товарища Артёма и товарищей в Питере вы и так информированы. Если, по вашему мнению, собирается гроза – успейте мне об этом сообщить.
– Раньше такая работа называлась – провокатор на службе охранки.
– Вы молоды и горячи, так же как и ваш руководитель, я сделаю на это скидку, но выражения всё же выбирайте! – Ремизов уже сам находился на взводе.
– Кузьма Ильич, мы говорили о том, что моя функция – предостеречь товарища Артёма от непродуманных и отчаянных шагов, которые могли бы угрожать его личной безопасности и здоровью. Не более. Если вы рассчитывали найти во мне стукача, то ставка неправильная. И оставим эту тему без дальнейшего рассмотрения. Курить идите на улицу.
– Рассчитывал, да, но не стукача, а единомышленника в нашем общем деле. Вижу, что ошибся в вас.
– Не смею задерживать, – подчёркнуто официально закончил Павел и стал собирать бумаги.
Об этом их разговоре с чекистом Пашка тогда не стал рассказывать Артёму – это было ниже его достоинства. Жаловаться было не на что, а в том, что он отказался быть информатором, не было ничего странного.
Немцы таки зашли в Харьков, но нашли многие цеха и паровозные депо пустыми. И война, которую товарищ Артём объявил кайзеру, по сути своей оказалась проигранной. Уж слишком были неравны силы, и самое главное – судьбу этой интервенции невозможно было решить ни из Харькова, ни из Луганска…
– Ну, как тут наш больной? – спросил доктор, не вынимая левой руки из кармана халата. Если бы не пенсне и чистый русский говор, то его вполне можно было бы принять за кавказца – крупный нос и чёрные, смоляные, вьющиеся волосы создавали такое первое впечатление.
– Температурит… – Лиза внимательно смотрела на врача, который сейчас был для неё олицетворением всех высших сил.
– Не волнуйтесь, душечка. Не волнуйтесь. Вы вовремя оказались в нашем госпитале. Ничего критического, болезнь протекает, как и положено. Ещё пару-тройку дней это будет продолжаться. Но с таким уходом, какой за товарищем Сергеевым, я уверен, он быстро пойдёт на поправку. – Это был комплимент в сторону Лизы, которая, как только ей позволили, от мужа не отходила и ночевала рядом на стуле.
Пашка смотрел на доктора и живо представил себе, как тот разговаривает с кавказским акцентом, и казалось, что вот сейчас достанет откуда-нибудь спички и станет раскуривать трубку. Как Коба тогда, в вагоне. Да, судьба свела Черепанова со многими яркими личностями, но образ Сталина отложился у него в памяти отдельной строкой.
Когда они в начале лета оказались под Царицыном, судьба закинула его в штабной вагон, где он стал свидетелем встречи давних знакомых.
– Ай, вай! Генацвале! – Усач, который на правах хозяина занимал единственный письменный стол, встал, снял фуражку и обнял гостя.
– Коба, а ты начал седеть! – Артём, не отпуская Сталина, оглядел его виски.
– Слушай, седеть или сидеть? – искренне рассмеялся кавказец. – Если ты меня за столом застал, так это не значит, что я штаны протираю!
– Зная твой темперамент, в этом сомневаться не приходится.
– Садись лучше ты, дорогой! – Сталин указал на свободное место на диване. – Что, ты драпал из Харькова?
– Приняли решение оставить город, ушли в Луганск.
– Понимаю, решение здравое. Нужно собраться с силами и вернуться, а у нас не то что штыков, у нас хлеба не хватает для рабочих, которые эти штыки куют. Наверное, не все достаточно хорошо работают, если где-то хлеб есть, а в Москве его нет. Вот, прибыл навести порядок в этом вопросе. Продовольственная мобилизация.
– Товарищ народный комиссар по делам национальностей занимается продовольствием? – Артём искренне удивился.
– А ты что, на грузчика в Австралии учился? Или на наборщика газет, а? – Сталин хитро улыбнулся. – Сейчас стоит такая задача: нужно будет воевать – товарищ нарком по делам национальностей сможет воевать.
– Понимаю, понимаю…
– Слушай, как твоего мальца зовут? – Сталин кивнул в сторону Пашки.
– Павлом его величать.
– Павел, а ну-ка, завари нам чайку. И себе. Кипяток в чайнике. Ему можно доверять?
– Как мне. Парень молодой, но из нашего племени. Ординарец.
Сталин продолжил:
– Ты говоришь, продовольствием приходится заниматься? Да тут, куда ни глянь, есть чем заниматься. – Сталин раскурил трубку. – Товарищ Троцкий отдал Красную Армию на откуп белогвардейским генералам. Где это видано, Том? Этот Снесарев носит генеральскую форму с погонами! А Троцкий ему доверил округ! Мы для них грязь, подковёрная пыль, понимаешь, а они образованные и белая кость.
– Но Снесарев же дал присягу.
– Что это меняет, Том? Он царю тоже присягу давал, так какой присяге он верен? Первой или второй?
– Человек от станка не сможет управлять полками, ты же понимаешь. У нас жесточайший дефицит кадровых военных. Погибнуть самому и загнать в гроб за собой ещё один полк – много ума не надо, а вот победить с минимальными потерями – это нужно знания иметь. Ильич тоже так считает, так что ты не горячись.
– Товарищ нарком по нацвопросам, что, знания имеет? – эмоционально ответил Сталин. – Товарищ нарком академий не заканчивал, но приехал сюда за пшеницей и видит саботаж. Что, ты бы молчал, а? Не-е-е-т… Ты бы ругался! И я ругаюсь! Слюнтяи все считают, сколько штыков на нас идёт в то время, когда окопы рыть нужно. Троцкий развесил свои уши и верит, всё ездит на своём бронепоезде. Слушай, а может, он это всё и организовал, а?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?