Текст книги "Дети Духов. Часть 1"

– Мне иногда думается, вдруг это я её прокляла? – равнодушно прозвучал её голос. Посмотрела на Грома – Ты же всё понял на красной горке? – спросила, и догадалась, что он смотрит на её грудь, где по белой коже пророс символ несчастья, чёрная ветка боярышника, корявая, толстая, гораздо страшнее чем на лице и руках. Острые шипы совсем близко к лицу ребёнка и лишь пара маленьких белых цветков – Да, сама иной раз пугаюсь.

– А, да – спохватился и не к месту ответил Гром – не нужен мой род никому.

Радуга кивнула подтверждая. Ребёнок вдруг отвалился и отрыгнул, заставив Грома вздрогнуть.

– Ну вот и всё, теперь баиньки… – деточке сообщила, да протянула – Подержи – Гром нежно взял голенькое лёгкое тельце и, пока Радуга обмывала грудь у колодца и застёгивала воротник, с удивлением смотрел как тот пялит блестящие глазки на него и улыбаясь агукает – Давай! – приказала, забирая ребёнка – Пойдём со мной!

Поднялись в высокую горницу по скрипучим ступенькам. Здесь в кроватке, подложив ладошки под голову, тихо сопела девочка. Радуга уложила ребёнка в колыбельку, что свисала с потолка, укрыла одеяльцем и, приложив палец ко рту, кивнула на следующую дверь, в светлицу, где горел свет сразу от нескольких лучин в поставцах.

– Как дети? – спросил вождь Коряга, поднимая голову от книги. Не высокий, но крепкий, кряжистый мужик. Чувствовалась в нём какая-то твёрдость и надёжность, словно стена охранная.

– Спят – Радуга подошла к креслицу и обняв мужа чмокнула в кудри – вот Грома привела, женить пора отрока. Род Весеннего неба рвётся возрождать.

– Нам тут только Грома и не хватает – шёпотом пошутил вождь, поглядев на проём в детскую – сюда подойди-ка – оглядел медленным тяжёлым взглядом – и правда пора – произнёс задумчиво – только кто ж за него пойдёт?

– Ну не рабынь же ему сватать?

– Другие вожди не отдадут своих дочерей за безродного, духами не отмеченного. Своим если-только кому приказать?! Какие девицы из родственников у нас там…

– Нет! – гаркнул Гром, и тут же понизил тон до шёпота, увидев, как оба родителя с испугом посмотрели на дверь. Но всё равно упрямо – Нет! Не стану род позорить, сама должна полюбить.

Коряга гневно смотрел на него, а вот Радуга, наоборот, как будто одобрительно. И Гром понял, почувствовал, какая-то игра вокруг него затеяна.

– Правильно! – вдруг согласился вождь и повернулся к жене – Всё равно ведь Храбора к Государыне отправляем, дабы они с Зарёй тут не учудили чего до свадьбы. И Грома с ним, уж она-то наверняка невесту ему уже подобрала коль обоих зовёт.

Радуга сморщила губы будто кислинка в рот попала:

– А может к Лешине сходит? Она подскажет где невесту искать?

– К ведьме этой уродливой? – усмехнулся Коряга – Что она там подскажет… – но жена смотрела жёстко и требовательно, и казалось, что шипы её знака будто острее стали – Да пущай сходит, худа не будет – пожал вождь плечами – всё одно, без своей матери Государыни Ярки, ничего не решит, к ней его путь! – всё ж оставил последнее слово муж за собой.

3. Храбор

Поначалу Храбор обрадовался, всё ж настоящее воинское дело, хоть и пустяк конечно, на заставу с грамотой смотаться, но именно ему доверил вождь, его выделил, а не кого-либо. Да и вообще, путешествие какое-никакое, новые люди, новые места. А вот теперь, после зрелого размышления во время долгой мерной скачки, не очень-то и рад был такому поручению. Какие-то тревожные мысли начали появляться – «Что там такого срочного на заставе могло случится, что оттуда гонец прискакал, а обратно меня послали? И главное почему именно меня, Храбора?» – впрочем, о последнем можно догадаться, вовсе не за заслуги его отправили, скорее наоборот, с Зарёй чтоб разлучить. Да и гонец старик уж старый, куда ему туда-сюда мотаться, наверняка передохнуть остался. Впрочем, в многолюдном роду Тёмной чащи вполне дружинных хватает. И что за срочность? Однако не поворачивать же назад, это уж было б совсем глупо и трусливо, приказ вождя по любому исполнить надо.

К тому ж и осталось-то всего ничего, судя по времени и приметам. Так-то он никогда здесь не бывал, но знак духа пути, в виде дорожек на левой ладони, сбиться не даст – «Может ещё потому меня послали?» – всё не унимались мысли – «Да не, неужто дорогу сюда во всём роде никто не знает, чтоб мальца, да ещё и княжича, коего так-то беречь положено, отправлять?» – лошадь под ним встрепенулась и ускорила рысь, чувствуя конец путешествия. Да Храбор и сам уже увидел громадные валы засек сбоку, старые, замшелые, полусгнившие, давно никем не обновляемые. А вскоре и деревянная крепостица впереди показалась.

– Э-эй! Есть кто?! – Храбор, сначала бодро, а теперь уже лениво молотил в ворота то ногой, то рукояткой плети – Вымерли все?! Открывай! – и размахнувшись закинул за стену подобранную палку. Это продолжалось так долго, что привязанная к ближайшей коряге кобыла уже не обращала на все эти шумные и резкие звуки внимания, только прядила ушами, мерно ощипывая редкую придорожную травку – Да сколько можно?! – треснул ногой последний раз и плюхнулся на землю рядом с лошадкой – Может перелезть? А, как думаешь? – вопросил её, задумчиво оглядывая высокий тын, но та только насмешливо фыркнула – Ну не в Тёмное же возвращаться, не послания не передав, ни ответ… – и затих прислушиваясь. Как-будто шаркающие шаги послышались. А вскоре и звук отодвигаемого засова. Тут уж и лошадь встрепенулась в надежде на нормальный корм и пару вёдер воды.

– Ну наконец! – Храбор уже отвязал лошадь и схватив под уздцы, шагнул вперёд, как только скрипнули ворота – Чего так долго… – но не договорил.

– Где? – хрипнул дед, совсем старая развалина, слепо шаря рукой в поисках гостей.

– Здесь я, эй! – щёлкнул молодой парень пальцами – Ещё и глухой… – пришлось взять его за руку.

– Кто? – ответил дед, отмахиваясь от свёрнутого в трубочку послания.

– Гонец от вождя Коряги Тёмная чаща! – не слышит, или не понимает – ГОНЕЦ Я! – гаркнул в самое ухо – ХРАБОР!

Дед покивал головой и посторонился так и не взяв письмецо.

Внутри больше никого не оказалось, только несколько кур рылись в пыли двора. От деда каких-то вразумительных ответов добиться не удалось. Кому отдать послание и что делать дальше, Храбор не знал – «И куда спешил так, спрашивается?» – потому просто расседлал лошадь, кинул ей охапку заготовленного тут ещё с прошлого года сена, натаскал воды. Заодно и сам ополоснулся и даже свою пыльную, пропахшую потом, одёжку постирал. После чего плюхнулся в стог, не в затхлой же людской с громко храпящим дедом отдыхать. И тут же почувствовал, как наваливается дух сна, всё ж таки два с половиной дня скакал, почти без перерыва. Не каждый так мог, но у него дух наездника в виде головы лошади на внутренней стороне бедра уже давно прорезался, этим он по праву гордился – «Видно степная кровь от Ночки…» – мелькнула последняя мысль о той, кого матерью он даже про себя не называл, прежде чем окончательно провалился в забытьё.

– Мама?! – непроизвольно вырвалось, когда во сне, сквозь предрассветные сумерки увидел перед собой тёмное, даже чёрное, лицо, склонившееся над ним и внимательно разглядывающее. И вдруг что-то дёрнуло за запястья и потащило. Да с такой силой, что всё тело сошвырнуло со стога. Спросонок Храбор, сам не понимая как, умудрился не убиться, встать на ноги и как был, голышом побежать за тянущей его верёвкой, протянутой от его связанных запястий к луке седла всадника, что мерно и не шибко быстро покачивался впереди.

Таким образом его и выволокли в оказавшиеся открытыми южные ворота, прямо в степь, где высохший, сырой от росы, прошлогодний бурьян, захлестал по бёдрам. Сзади послышался топот ещё одной лошади. Но оглянуться некогда, приходится смотреть под ноги, чтоб не упасть, вряд ли передний всадник остановится, чтобы помочь или подождать. Вот и пришлось бежать в неизвестность, спотыкаясь, постоянно прикладывая усилия дабы не потерять равновесие, чувствуя, как появляются и множатся порезы на ногах, от скользящей травы. Голый, растерянный, задыхающийся от нервного бега и мечущихся в голове вопросов – «Кто это такие? Зачем? Поганы? В рабство взяли? Что же теперь будет?»

Наконец остановились возле раскидистого, одинокого дерева посреди степи. Когда уже совсем рассвело, а пот заливал глаза так, что только смутные тени вокруг и видать. Да и смотреть не хочется, не до того. Храбор задыхаясь плюхнулся на спину, глотая воздух пересохшим ртом и чувствуя, как гудят уставшие, израненные ноги, да ещё кто-то дёргает его за руки. Да всё равно. Еле унизительный стон сдержал. А налицо из бурдюка вдруг полилась прохладная вода. Храбору только и осталось открыть рот и захлёбываясь впитывать приятную влагу.

Вскоре отдышался, молодое тело быстро возвращало силы. И руки оказывается уже свободны. Он открыл глаза и… Словно сон вернулся! Женщина с чёрной меткой духа убийцы, как будто рогатая маска на всё лицо, так и веет страшной опасностью, но при этом удивительно стройная и красивая, стоит прямо над ним, равнодушно пустой бурдюк завязывает. Заметив, что он пришёл в себя, кому-то подала знак. Храбор приподнялся оглядываясь. Степная трава, толстый ствол дуба, лошади, воины с оружием. Чуть дальше… не, не юрта, даже не шатёр, так, навес, под которым явно пленники, связанные, оборванные и поникшие. И воины, и пленники, поганы все. Рядом с навесом длинный шест из земли торчит, с головой беркута на конце.

– Встань! – подошёл один из воинов и плавным движением руки остановил вырывавшиеся из юноши вопросы – Хатун хочет посмотреть на тебя! – странным говором произнёс, как будто и не совсем поганским. Или скорее хоть и хорошо заученным, так что даже произносит слова быстро и без ошибок, но чужим для себя языком. Тускло, без интонаций.

За его поясом Храбор приметил свиток, то самое послание, что он так поспешно вёз на заставу. А на обращённой к нему ладони увидел изображение глаза в ромбе. Точно, как знак духа мудрости – «Но разве он не на лбу должен быть?» – удивился он, поднимаясь – «И на погана-то не очень похож…» – а вот на кого похож и не понять, не видел раньше Храбор таких людей.

– Это знак духа толкования – равнодушно ответил удивительный степняк, словно услышал заданный вопрос – меня зовут Тол и я из народа Мун, что на востоке. У тебя мало знаков – без всякого перехода сообщил новость – Хатун недовольна…

Женщина и правда в это время обходила парня кругом, внимательно оглядывая и недовольно покачивая головой. В какой-то момент её рука потянулась к его лицу. Храбор брезгливо отшатнулся, не позволяя себя касаться. Однако небольшая, женская ладонь оказалась быстрее, метнулась к нему и больно сдавила челюсть, так что показалось, что эти пальчики превратились в хищные когти беркута. А её тёмные, орлиные глаза утопающие на чёрном лице, страшно и кровожадно сверкнули увидав перед собой рыпающуюся добычу. У Храбора аж дух перехватило, как у пойманного, загнанного орлицей зайца.

– …она говорит твой отец имел много знаков – между тем сообщил Тол из народа Мун – а ты совсем не оправдываешь её надежд. Видно, слишком хороша твоя жизнь. Нет борьбы, нет стремлений…

Храбор больше не дёргался, но не от страха – «Вот ещё!» – он гордо и презрительно стоял, позволяя своей, только теперь вспомнившей о нём и неизвестно зачем объявившейся, матери, щупать себя в поисках меток духов как ей угодно. На что она только фыркнула, видно её этим не проймёшь.

– …Рат Бешеный тоже слишком гордый и презрительный был – перевёл эти звуки и выражение на её лице подручный – самым сильным себя считал. Эта глупость его и сгубила…

– «Ну да, у отца и гордости и презрения к тебе по более было! Потому и не добил, только язык вырвал…» – мстительно подумал Храбор.

– …но духи его любили, этого не отнять. И за тебя ему было бы стыдно, три знака всего, слишком мало для Государя…

Осмотрев на правой стороне шеи совсем небольшую и одинокую тёмно-зелёную елку, знак духа леса, она заставила разжать левую ладонь, поводила пальцем по дорожкам духа пути. Даже обойдя сзади и присев на колено, внимательно осмотрела голову лошади с внутренней стороны бедра, там возле правой ягодицы, да ещё послюнявив палец недоверчиво потёрла. Отчего Храбору стало совсем не по себе, отвратительно на душе и одновременно стыдно от смущения. Он только зло сжал зубы.

– …да к тому же ещё и не одного боевого – Тол Мун, как про себя прозвал его Храбор, продолжал озвучивать её действия – госпожа Ночка это исправит…

– «Будто сам не хочу» – внутренне ярился Храбор, вспоминая, как зимой, сотник Боровик заставлял отроков держать мечи на вытянутой руке. Ну как мечи, обычные дубины. Ноги чуть полусогнуты в боевой стойке, пот из-под шапки заливает глаза, рука трясётся, а конец дубины всё ниже и ниже склоняется к земле. А Тухлый Гриб ещё и приговаривает – Иная битва может длится целый день… И продолжится на следующий – и вытащив свой меч, а ну давай выписывать в воздухе замысловатые фигуры, ловко шевеля кистью, пока не перекинет в другую руку и снова замрёт вытянув. Да внимательно следя, чтобы отроки в точности повторяли за ним каждое движение. Храбор дольше всех выдерживал, и опускал руку, только когда уж даже упрямый Гром сдавался. И ещё бы мог… Наверное… Да только ни знака силы, ни меча, так и не получил – «А сколько раз с дружинными на мечах дрался, всё без толку! А жаль, без этого мне с убийцей не справиться…» – но всякие сожаления и злые мысли сразу улетучились в сторону, как только он понял, что говорит этот странный подручный его матери:

– Кто сможет победить этого мальчишку получит свободу и коня – обращался он к пленным – кто откажется биться получит мучение и позорную бескровную смерть!

Храбор растерянно оглянулся, но мать уже отошла от него. Встала на границе образовавшегося вокруг, голого и одинокого Храбора, пустого пространства, с жёстким и равнодушным выражением на чёрном лице.

– Убьёте меня, всё равно Государыня Ярка вас найдёт и накажет! – выкрикнул отчаянно.

– Не найдёт – вместо Тол Муна ответил сотник – у твоей Государыни полков маловато, чтобы ещё и за нами гоняться.

Пара воинов по его знаку уже приволокли и теперь раскидывали заранее припасённое оружие: мечи, секиры, сабли, копья, булавы, щиты разных вариантов и даже лук с колчаном полетели к босым и истерзанными травой ногам. А следом, перерезав верёвки, втолкнули и первого пленника.

И нет чтобы молодого парня, вон же ровесник Храбора стоит, так взрослого воина. Хоть и худой да утомлённый, но видно, что опытный. Неспешно так, пока противник в растерянности, пленник размял руки, повёл плечами, склонил шею в одну, затем в другую сторону, а затем нагнулся и поднял копьё, огладил древко как старого друга и с усмешкой, даже весело, глянул вперёд.

Только после этого Храбор спохватился, бросился в сторону, к ближайшему мечу, подхватил и еле успел отмахнуться, чуть не падая и отбивая стальной наконечник. А острое жало снова тут как тут, так и мельтешит, и норовит кольнуть, ловкое, быстрое, гибкое, будто не древко, а змея в руках воина. Вроде и неспешно, даже как будто прихрамывает, ещё одно движение, заставляя Храбора откачнуться в другую сторону, споткнуться. И тут же уходя от меча, воин в развороте припал на колено, копьё в его руке резко удлинилось и врезало древком Храбору по голени, сбив того с ног. Резкий обратный удар тупым концом копья, не дав опомниться, выбивает меч из кисти, короткий злой хрип и слёзы боли из глаз.

И только тут накатывает отчаяние, когда оказался лежащим и безоружным перед поднимающимся и обманчиво медленно заносящим руку для последнего удара, противником. Глаза Храбора расширились, сердце остановилось, в животе, ровно под родовой звездой, куда метил наконечник копья всё похолодело и…

Нога воина вдруг подкосилась, он застонал и покачнулся, а копьё воткнулось аккурат между ног, чуть не отделив ещё не разу не использованное мужское достоинство. Храбор сразу схватился за древко, дёрнул на себя пихнув погана ногами. Вскочил, занося оружие и остановился, глядя на сломанную лодыжку воина. А он лежит теперь перед ним, в той же позе, только отчаяния в нём нет, лишь усмешка на сухих губах, такая же, что и перед боем. Только сейчас дошло – «Так он со сломанной ногой бился?! Голодный, уставший и израненный?!» – воин чуть шевельнул трясущимися руками в сторону ближайшего клинка, но сил взять уже явно не хватало, видно всё отдал в попытку выиграть этот бой. Перевёл глаза на Храбора и приподнял подбородок:

– Бей – сквозь тяжкое дыхание послышался слабый хрип.

Храбор не смог, он тяжело осел в примятую борьбой траву, чувствуя, как боль в ноге и кисти расплывается по телу. Взор погана разочарованно потух. И тут же к нему подошли три воина с кожаным мешком и начали его туда запихивать.

– Что? Что вы делаете?! – Храбор повернулся к своей матери и с её бесстрастного лица перевёл взгляд на Тол Муна.

– Он отказался от боя – ответил тот.

– Нет, он больше не может…

– Он проиграл, но жив. Значит сдался, отказался биться – неумолимо отвечал толкователь.

А воины уже полностью запихнули тело пленника в мешок, оставив снаружи только голову, и крепко, но так чтобы мог дышать, обвязали вокруг шеи, что и палец не просунуть. Перекинули верёвку через нижнюю толстую ветвь дуба и вздёрнули вверх. Дабы трус, после того как издохнет, не касался земли, для которой пожалел свою кровь.

А в круг уже втолкнули нового пленника, того самого мальчишку возрастом не старше самого Храбора. Он растерянно оглянулся, выбирая оружие, однако Храбор не дал ему и шанса.

– А-А-А… – страшно закричав, благородный княжич побежал к нему навстречу и воткнул, так и не выпущенное из рук копьё, прямо в живот. Выдернул и с ужасом наблюдал, как тот задыхаясь и хватаясь за своё проткнутое нутро, застонал заваливаясь, глядя на своего убийцу полными жалости к самому себе глазами.

Ночка как-то криво поморщилась, а всё такой же невозмутимый Тол Мун перевёл:

– Даже не дал ему честного поединка. Видно, ты всё-таки пошёл в мать, а не отца. Может из тебя выйдет настоящий убийца…

Эти равнодушные слова словно пощёчина отрезвили Храбора. Дрожащей рукой он потрогал своё лицо, боясь и ожидая почувствовать жуткую чёрную метку, будто знаки духов, проявляющиеся на коже, вообще можно как-то нащупать.

Воины вокруг засмеялись и посторонились, пропуская третьего бойца.

Этот оказался богатырского телосложения и осторожен, помня о судьбе предшественника, он всё время поглядывал на Храбора, выбирая себе оружие. Наконец с усмешкой, взвесил в руке тяжёлую палицу. И сразу кинулся вперёд, бешено и жутко махая ею из стороны в сторону.

Хорошо Храбор успел подобрать щит и опасливо прикрыться. И всё равно отлетел в сторону от страшного удара, чуть не потеряв копьё и в момент отсохшую руку. Снова встал и снова чуть дух не вышибли.

А воины вокруг смеялись и подначивали:

– Коли его, ну же…

– Что как трус прячешься?!

– Это ж не воин, глиномес простой, раб…

– Копьём! Копьём тыкай!

И в какой-то момент выдыхающийся Храбор, когда щит от очередного удара разлетелся в щепы, и очередной раз отлетев в сторону и глядя на надвигающуюся, замахивающуюся гору, думал, что уже всё, ему конец, действительно просто тыкнул острым копьём навстречу даже не целясь. Оказалось, так просто. Огромный противник не уклонился, а сам себя насадил, как злой зимний медведь шатун на рогатину.

– Во-во! Добивай… – кричали.

И натерпевшийся страха Храбор добивал – «Только не смотреть в глаза…» – вынимал копьё и втыкал снова, пока тот не перестал дёргаться. Взор его помутился, руки тряслись, а из глаз текли слёзы. Он даже сразу и не понял, что так в левое плечо кольнуло. А кто-то уже хлопал по спине и плечам поздравляя:

– С первым врагом…

– Дух воина признал тебя!

И правда, маленькая кровавая капля проявилась на левом плече, отметка духа воина.

– На, воды попей – кто-то протянул бурдюк.

Будто за своего признали, хоть и враги, странно как-то, непонятно, необычно. И на душе хоть и противно, но и какое-то чувство причастности, даже благодарности, он тоже воин, как и они! Только вот благодарность вскоре улетучилась, сразу после слов сотника:

– Ну хватит, тащите следующего…

С копьём так Храбор и не расставался, лишь добавил себе ещё и новый щит, решив отбрасывать его, когда не нужен. Больше ничего на голое тело и не навесишь, да и тяжесть с каждым боем всё больше и больше давала о себе знать. Но щит хоть иногда выручал, как например в случае с лучником.

Когда Храбор отошёл на другую сторону, давая возможность сопернику выбрать оружие, тот подобрал лук и полный колчан стрел. Воины Ночки живо разбежались в стороны, чтобы не попасть под обстрел. Храбор прикрылся, слишком поздно понимая свою ошибку. До противника слишком далеко. Первая же стрела больно вспорола бедро. Соперник явно целился по незащищённым ногам. Храбор бухнулся вниз, пытаясь спрятать всё своё голое тело за щитом полностью, лишь поднимая глаза над кромкой, чтобы узреть опасный и неумолимо острый кончик стрелы, нацеленный прямо на него.

ДУМ! Зазвенел щит. Внутри всё прямо похолодело и ужас как не хочется выглядывать снова. Но заставил, пересилил себя. Медленно-медленно выглянул и тут же снова убрал голову. ДУМ! На этот раз выглянул быстрее, заметил, как лучник подрагивающей рукой накладывает новую стрелу и делает несколько шагов в сторону, обходя щит. Еле Храбор успел повернуться. ВШИРК! Просвистела стрела по траве. И быстро вскочил, бросаясь вперёд, замахиваясь, пока лучник торопливо и неаккуратно вырывает из колчана следующую стрелу, и швырнул в него щит. Почему-то даже и не подумал швырнуть копьё, будто уже так сроднился с ним, что не мог выпустить из рук.

Наверное, будь этот поган в полной силе, а не истощённый и уставший, так запросто победил бы Храбора, как, скорее всего, и все остальные. А так, острый наконечник копья измазался и его кровью, впрочем, как и древко, и сам Храбор.

Бои, с короткими перерывами, продолжались один за другим. Проносились и вылетали из головы вон, освобождая место для того, чтобы сосредоточится на следующем. Уже пять раз отметил его дух воина, пять кроваво красных капель появилось на его левом плече. Хоть убил он и больше, да только не все убийства дух засчитал как честно добытые в бою. И как-то незаметно опустели места под навесом пленников, а навстречу вышел самый последний противник.

Только взглянув на него, каким-то нутром понял Храбор, уж не сам ли дух битвы, так удобно расположившийся на плече, и подсказал, что этот будет самый страшный и опасный. Коренастый и корявый, однако опытный и хитрый воин, поднял обветренное лицо, обрамлённое седеющими волосами, как только его освободили от пут, и оценивающим взглядом усталых глаз, обвёл поле боя, оружие, раскиданное вокруг, неубранные никем труппы, копьё, что сжимал в руках Храбор, и, немного презрительно, самого Храбора. И даже поднял глаза к дубу, где сверху, связанный в покачивающемся позорном мешке, уже целый день наблюдал эту бойню единственный выживший, чьё копьё Храбор и держал. Только ему этот воин чуть кивнул, словно на зло, вопреки всем вокруг и даже самим духам, отдавая «сдавшемуся» дань уважения.

Не стал он подбирать не тяжелую булаву, ни меч, откинул ногой щит. Утомлённый и голодный пленник явно выбирал что полегче. Храбор и сам об этом задумывался, усталость и раны тяжело давили на плечи, заставляя подгибаться ноги. Но каким-то образом копьё придавало уверенности, ведь с помощью него он раз за разом побеждал. Да и опереться о него можно, в краткие минуты отдыха, как сейчас. Пускай, пускай противник выбирает подольше…

Наконец тот выбрал. Снял свою грязную и рваную фуфайку, обнажившись до пояса, пал на колени и склонившись до земли, коснулся лбом сабли. А Храбор с ужасом смотрел на его спину, через которую, наискосок шёл чуть искривлённый знак духа. Духа этой самой сабли.

Долго он находился в таком положении. Храбор даже стал потихоньку и настороженно подбираться, вот уже осталось совсем чу-чуть и можно тыкнуть копьём. Ещё шаг, как вдруг сабля взлетела в руке воина и каким-то замысловатым движением отвела наконечник копья, запутав древко. Воин словно взорвался вскочив, куда только делась вся его усталость, истощение и ушедшая молодость. Схватив конец копья, он что есть силы дёрнул на себя, так что Храбор вынужден был отпустить его, чтобы не попасть под неожиданный выпад сабли. И сразу трусливо, будто заяц, запетлять по всему пространству из стороны в сторону, спасая свою жизнь. Не подобрать оружие, не остановиться, везде его преследовал этот ловкий клинок, только и успевай уворачиваться по примятой, скользкой от крови траве. Сердце провалилось в пятки, а мысли заполнил ужас неминуемой смерти. В какой-то момент, поняв, что загнан, Храбор попытался прорваться сквозь круг, и тут же два воина в кольчугах схватили его:

– Куда?!

– Может тоже хочешь сдаться?

И отшвырнули его назад. Но как-то так, будто нарочно, прямо в ноги уже замахнувшегося для удара соперника. Так что оба повалились. Извиваясь, словно червяк, Храбор умудрился перехватить кулак с зажатым клинком и оба хрипя и задыхаясь сцепились, то молотя друг друга, то пытаясь пересилить и добраться до глотки. Всё ж княжич оказался чуть сильнее.

– Особо-то не гордись… – зашипел соперник прямо в лицо, брызгая слюной – С пленными бьёшься, спешенными, не с настоящими степными всадниками. И чтобы тут салавская шлюха не задумала, всё одно останешься ублюдком Черсалава, не настоящим поганом…

Пока поган отвлёкся на это высказывание, Храбор умудрился прижать его руку с клинком коленом и теперь уже двумя руками сдавил горло. Навалился, сжимая и всеми силами попытался выдавить жизнь, чувствуя под пальцами толчки крови, двигающийся в попытке сглотнуть переломанный кадык и булькающую гортань.

Рука соперника отпустила его запястье, оставив вдавленный след и зашуршала по траве, дотянулась до брошенного здесь копья и сжала древко возле самого наконечника. Храбор вынужден был неловко перехватить за локоть, не дать воткнуть его в себя, ослабив при этом хватку. И воин хрипнул из последних сил:

– Моя жизнь тебе не достанется…

Локоть его с силой согнулся и острый наконечник, лишь чуть задев ладонь Храбора, пробил шею погана насквозь, выпустив поток крови.

На какой-то миг какое-то обидное разочарование нахлынуло. Пожалуй, сегодня это был единственный, кого Храбор действительно хотел убить по-настоящему, ведь он же его честно победил, но метку за это не получил. А затем стыд. За нелепый страх перед всеми. За то, что убивал людей по чужой указке, опять же из-за страха. Он то думал, что у него есть честь, гордость, что он воин, который никогда не унизится и смело пойдёт на смерть в любом бою. Вот, ему показали, что такое смертельный бой. За то что голый и дрожащий сидит тут перед всеми. За слёзы наконец, что всё катятся из глаз…

Воины вокруг равнодушно собирали оружие, оставляя только мёртвым, то, что было у них в руках.

– Держи, тебе подарок – кто-то и рядом с ним воткнул копьё, выдрав его из шеи последнего воина и вместо этого всунув тому в руку саблю.

Тол Мун ещё потыкал ногой мёртвое тело, высказавшись при этом:

– Дурак! Мог бы просто взять да убить щенка! – затем пригнулся над Храбором – Твоя мать говорит, что теперь ты действительно готов. Ты будешь служить Государыне Ярке, но не забудешь кто ты такой и тогда придёт время, когда ты сам возьмёшь власть!

А та наблюдала со своего коня, и по её усмешке, покрытой чёрной меткой убийцы, ничего нельзя было понять. Остальные поганы тоже вскочили в сёдла заждавшихся лошадей, и резво, с гиканьем и посвистом, вся ватага степных всадников сорвалась с места.

– И передай своему вождю «Великая ханша Ночка получила твоё предупреждение и так и быть, на заставы пока нападать не будет!» – под обидный хохот обронил сотник напоследок.

Пришла апатия. Он просто, весь перемазанный в крови и зелёном соке травы, сидел абсолютно голый среди трупов, не обращая внимания на раны, смотря поганам вслед.

Вскоре чёрные точки растворились в высокой степной траве, красной как кровь из-за заходящего за горизонт солнца. Будто и не было их. Остались лишь мёртвые с оружием в руках. Разные трупоеды обдерут их тела, дождь обмоет, а ветер обсушит, оставив только белые кости. И станут они духами степей. Кто? Откуда? Что произошло? Не понять…

Храбор поднял глаза, взор прошёл вдоль древка копья и наткнулся на кожаный мешок с торчащей из него головой. Вот теперь наступила злость, на собственную мать. Зубы и кулаки сжались в слепой ненависти – «Никогда ей этого не прощу!» – поднялся тяжело, выдернув копьё подошёл к дубу и срезал привязанную к корням верёвку. Мешок тяжело шлёпнулся о землю. Храбор аккуратно вспорол его, освобождая тело казнённого. Члены того постепенно распрямились, глаза приоткрылись, осмысленно посмотрев – «Жив ещё» – а затем и рот, из которого вырвался лишь короткий хрип то ли благодарности, то ли просьбы.

– Это твоё копьё – произнёс Храбор и с силой воткнул ему в грудь, да так и оставил торчать. Тем самым даря честную смерть и оружие в мире духов…

Кое как добрёл он обратно до заставы, уже в темноте. Сил ни на что не осталось, даже не вспомнил о своей лошади. Потому он просто, прямо как был, грязный и окровавленный, забрался на то самое место, откуда с утра его так бесцеремонно сдёрнули. И свернувшись калачиком, поджал под себя исцарапанные, гудящие ноги, прижал ладонь к ране на бедре, да и провалился в долгожданное тёмное забытьё.

Утром, едва открыв глаза, застонал, так всё болело, что и пошевелиться невозможно. Но странно, не чувствуется вчерашняя боль в ранах. Даже прислушался к своему телу пытаясь почувствовать что-то кроме гудения в мышцах, да вздыбленного с утра уда. Пошевелил пальцами, провёл ладонью по бедру, но никакой раны не нащупал, даже поднёс ладонь к глазам. Да, вся в засохшей крови, но и всё. Хотя… Потёр её другой ладонью, сильнее, ещё сильнее и постепенно, сквозь сползающую грязь, проявилось изображение. Сияющее зелёным деревце. Дух жизни решил оставить ему свой знак на правой ладони. А это ещё что? Оттирая ладонь, заметил он какую-то стрелку, торчащую от запястья. Вывернул руку целиком и убедился, что ещё один дух почтил его своим вниманием. От самого локтя и до запястья тянулась ровная, длинная полоса, с одного конца заострённая. Трудно не догадаться, что это знак духа копья, которым он вчера поубивал столько людей. Получается само копьё он оставил, навсегда прибив того, кто первый показал, как им пользоваться, к земле, но его дух отныне навсегда с ним.

Пересиливая себя, пошёл к колодцу, где его ждала уже жаждущая воды лошадь. Пришлось и её напоить. Затем долго обмывал своё тело, тщательно скребя пучком сена. К сожалению, никаких знаков на своём теле больше не нашёл. Хотя прям-таки чувствовал, или то кажется, будто на пояснице, сзади на одном из позвонков что-то теплится, добавляя ловкости в тело. Да только как туда заглянешь? Зато убедился, что, прикладывая к царапинам ладонь со знаком духа жизни, те и правда заживают буквально на глазах. Только вот тягучее напряжение в чреслах всё никак не проходило, даже ледяная вода не помогла. Что довольно странно, не может же на всегда так остаться? Ежели ещё переждать…