Текст книги "Дети Духов. Часть 1"

– Будешь делать всё правильно, может и до утра дотянешь!

И она всё делала правильно. Не сопротивлялась и ублажала как могла. Правда от неё мало что зависело, со связанными руками, так, что и пошевелиться больно. Её просто насильно брали: кто, как и куда хотел, лапали и кидались едой, посыпая оскорблениями.

Хан Бокун тоже хотел ещё разок. Только не в рот, в зад, пожалуй. Вон стерва как рожу кривит, когда так берут, сопли, слёзы, слюни, наверняка больно. Надо только вина ещё выпить, в горле першит. Ну как же у неё красиво между ног. Предательницу как раз поставили раскорякой, развернув тугим задом в его сторону. Даже убивать жалко. Надо приказать своим жёнам и рабыням так же все волосья выдрать… Хотя нет, такой прелести всё равно не будет. Что-то жар какой-то и тело чешется, особенно в паху… Точно надо ещё раз взять её, опять возбудился! Он встал, чуть покачнулся, видно вино с кумысом плохо мешать, да ещё медовуха. Духота, воротник рубахи как-то сильно сдавил горло, так что воздух вырывается со свистом. Ну как же всё чешется?!

– Отравили… – захрипел кто-то поблизости.

Хан оглянулся, многие почему-то лежат, спят как убитые. Кто на своих местах, кто валяется где попало. Кто-то корчится, царапая горло. Страшная догадка заставила посмотреть на пленницу, она тоже задыхается и корчится, всё тело покрыто красной сыпью. Бокун сделал шаг, вытянул руку, оторвав её от собственного горла, и плашмя рухнул на ковёр.

Только солнце показалось из-за края, как сотня всадников ворвалась в сонную ставку и, подымая копытами пыль, промчались по утоптанной земле до самой центральной юрты. Здесь сна уже ни у кого не было. Выжившие слуги и родичи, женщины, дети, воины, стоят вокруг, боясь подойти ближе. Перешёптываются:

– Ночью на пир пришли злые духи и все, кто брал угощение иль вещь какую, присоединялись к ним… – да пальцами трясущимися указывают. Кто-то воет, то ли скорбя, то ли страшась, то ли не зная, что делать. Перед самым входом валяется мертвец со спущенными штанами. Весь его пах уродливо вздулся и исцарапан ногтями.

Перед лошадьми толпа расступилась и сотник Ветер, резко остановив коня у трупа, спрыгнул и ворвался внутрь. За ним сразу последовало ещё несколько воинов. Трупы и почти мертвецы валяются где попало, некоторые ещё хрипят, пытаясь содрать с себя кожу. А посередине голая женщина с туго связанными сзади руками, ещё корчится, борется, пытается дышать сквозь распухшее горло. Воины уже бросились к ней, как:

– Стой! – рявкнул от входа запыхавшийся голос – Ничего не трогайте! – воины испуганно остановились, глядя на свои руки, на трупы – Берите за ковёр – скомандовал Тол Мун – к реке несите. Так и потащили сквозь расступающихся в ужасе кочевников. Опухшую, дрожащую и покрытую красными мурашками, удивительно, но даже так она всё равно выглядела привлекательно. Зашли в реку и вместе с ковром положили в воду.

– Что делать? – спросил Ветер, пока Тол опять рылся в подсумках лошади.

– Ковёр выкиньте. Развяжите. Отмывайте её – приказал отрывочно. Один воин вынул саблю дабы срезать верёвки с затёкших локтей. Другой, помогая, взял её за бедро и плечо, чуть поворачивая и тут же отдёрнул руки. Вода из-под пальцев окрасилась ядовито-жёлтым туманом, уносимым течением – Да не бойтесь, в воде можно, главное руки хорошо промойте – Тол потряс коробочкой с шершнями – вроде живые ещё…

– Это что же – воины потихоньку смелели и всё активнее тёрли ладонями тело своей хатун – они все от этого… померли.

– Они трогали её, потом чесали себя, трогали еду, одежду – равнодушно пояснил Тол Мун – ну и через это тоже, конечно…

– Эй! Ты что делаешь? – воскликнул сотник, хватая Тола за руку. Который опять вытащил шершня и уже поднёс к лицу Ночки – По-твоему в ней яда мало?!

– Яды нейтрализуют друг друга – выразился тот непонятно – она потому и продержалась так долго, что в ней яд шершней был… – и выбрав место прижал шершня к опухшей шее. Оглядел её тело задумчиво и достал нового – Руки! – скомандовал. Воин отдёрнул подрагивающие, уже начавшие неприятно чесаться, руки от её промежности, и Тол Мун посадил шершня прямо на лобок, заставляя впиться жалом под кожу.

– А эти? – спросил сотник, кивнув в сторону ханского шатра – Там некоторые живые ещё.

– Им уже ничего не поможет – равнодушно ответил Тол – и юрту лучше сжечь, на всякий случай…

– Успеется – плевать Ветру на юрту – а она? Так и останется… такой… – не договорил, но все и так поняли.

– Опухоль через пару дней сойдёт… Какое-то время синяки и морщины будут, но потом и это пройдёт… Если выживет…

– Что вы ковыряетесь как улитки?! Баб ублажать не умеете?! – сотник вдруг занервничал и прикрикнул на воина, что медленно, словно стесняясь или боясь как-то навредить, гладит в воде, колыхающуюся под его ладонями грудь – Сиськи не разу не трогал?! Вот так, так надо! – и схватив другую грудь активно, с силой, потёр её обоими ладонями, подняв целую волну, мгновенно замутившейся жёлтым, воды – А ты? Не знаешь где вход у женщины?! Дай сюда! – и отпихнув чужие руки, сам засунул пальцы прямо в устье.

– Ой, глаза открыла – удивлённо и радостно произнёс воин, что обмывал лицо.

Женщина вдруг кашлянула захлёбываясь, изогнулась в спазме так что всё тело свело.

– Приподнимите, захлебнётся! Сидя сажайте… – из её рта на грудь и живот полилась густая чёрная жижа. Ветер изумлённо отдёрнул руку почувствовав тёплую струю, вода между ног почернела – Яд отторгает – облегчённо вздохнул Тол Мун. Наконец расслабилась, задышала. Чуть приподняла голову глядя осмысленными глазами – Говорит, что так нежно как её воины, хатун ещё никто не ласкал – перевёл этот тёмный вымученный взгляд помощник, и сотник первый раз увидел, как улыбнулся Тол Мун – хочет, чтобы подняли её…

А на берегу уже собралась толпа растерянных поганов, не знающих, что делать и куда податься.

– Видите! – воскликнул сотник, вскочив так резко, что целая туча брызг взметнулась следом – Все видите? – указал он на голую хатун, что с трудом приподнималась, опираясь на своих воинов – Духи степей сделали свой выбор! У вас теперь новый Хан! Ночка, хан левого когтя!

После отъезда дружины Серый Бобр как-то совсем сник. Теперь старик уже совсем не напоминал того молодцеватого богатыря, наводящего ужас на врагов, каким был когда-то. Превратился в старого, вечно чем-то недовольного, одинокого брюзгу. Он похудел, осунулся, иной раз забывал, где находится. И даже знаки духов на дряхлом теле как-то поблёкли.

Лунка это отчётливо видела, обмывая слепца в корыте, которое приволокли в его покои. До бани он уж и не дойдёт, пожалуй. Однако всё равно дух ещё каким-то образом цеплялся за это тело, не желая его покидать.

– Ну вот и всё – помогая ему подняться и накинуть халат – теперь поесть обязательно и в постель…

– Не хочу я есть, тошнит меня от еды всякой.

– Надо, надо, а то совсем сил не останется… – усадила на кровать упрямого старика, подложила подушки под спину и закинула ноги.

Быстро сходила на кухню. Поставила на стол дорогую сарахарскую чашку, и схватив рушником чугунок с края печи, склонила над ней, наполняя бульоном. Поставила посудину на место, оглянулась настороженно, убедившись, что нет никого. Вытащила из кармана передника старый сухой гриб, собранный ещё в прошлом году, и раздавила его пальцами над чашкой в труху. Стряхнула руки и прихватив ложку, потащила обед господину.

– Фу, опять грибной, сколько можно? Гадость какая…

– Какая ж гадость? Вкуснотища – суя ему ложку в рот, приговаривала Лунка – не пустую ж воду хлебать… – заставила его проглотить – Ну как?

Старик открыл рот ответить, да так и застыл. Глаза остекленели, уставившись в одну точку. Руки упали на одеяло, а грудь перестала вздыматься. Лунка вынула своё зеркальце, приставив к его губам. Чуть подождала, ничего… Поднялась и, подойдя к распахнутому окошку, выплеснула остатки из чашки. Снова сбежала по лестнице вниз, на кухню. Схватив кочергу, поворошила уголья в печи и, достав из передника мешочек с грибами, кинула его туда, подальше. А как он вспыхнул ещё и поленьев подбросила, чтоб и следа не осталось.

Костёр сложили за городом. На тризну приехали чуть ли не весь род Лесного зверя, собрались и старые воины и даже вожди многих родов, особливо ближайших, почтить приехали. А также всякие старейшины да управители, кои у ключницы потихоньку полномочия забирали, и хозяйство, вместе с ключами. После Лунка собрала свои немногочисленные пожитки в котомку, да как-то тихо и незаметно исчезла из города, благо гостей много. Да и кому нужно искать рабыню эту. Необходимо как-то власть уряжать, пока до Государыни весть дойдёт и она нового наместника пришлёт. А то и из местных назначит, тут уж суетиться надо, чтоб свою выгоду не упустить…

Лыков, это пристанище бродяг да грабителей, что стекаются сюда со всей Салавии. И не только Салавии, всяких поганов да забугар тоже хватает, даже варги с далёких северных морей встречаются. Любой купец, что по Живе ходит, обязательно в её приток Лык заходит и поднимается вверх по воде, пока на ещё одной развилке крепость не увидит. Здесь и останавливается, кто разбойный товар купить, а больше гребцов да бойцов для защиты от самих разбойников нанять. А то ещё кто в дальние леса к диким народам идёт, что никакую власть не признают, можно торговать, можно дань выбивать. Бывает и сами собираются в ватаги, садятся на свои ладьи и ну грабить по всей реке. До самого Алатырь-камня доходят, откуда Южное море начинается. Переплыв то море, можно древние и богатые города великого и таинственного Сарахара узреть. Не в последнюю очередь из-за этого и подписала Забугария договор с Салавией, с тех пор набеги на Забугарские города и земли сразу прекратились. Однако есть и другая польза, теперича можно спокойно и на законных основаниях нанимать ватаги бойцов.

С этим и прибыл Забугарский чин. Не к наместнику здешнему, конечно, а к атаманам. Но зайти то всё одно надо, из вежливости да хитрости политической. Тут, коль присмотреться внимательно, есть на чём сыграть, вон сколь купеческих ладей на реке стоит, далее вниз плыть не смеют. К тому ж может подскажет чего да кого. И по ценам тоже, воинов много надо, а в обход действовать себе дороже. В любом случае узнает.

А в тереме наместника его уж и ждут. Да не только наместник сам, но и выборные старшины от купцов из городов разных. За стол усадили, сидят густой пенный староторжский ол пьют, да вопросы задают этак степенно, с подходцем.

– Что поганы, правый коготь?

– Кромеши сильно жмут их.

– А Забугария что делать будет?

– И на наши земли вторгаются. Война будет.

– А путь-то по реке как? – наконец перешли к главному – С низу кораблей что-то и не видно?

– Перекрыт. Грабят да убивают всех, кто попадётся. По всей реке так, от устья до самого Забугара.

– А что, долго ль продлится?

– То не ведано – пожал гость плечами – Кромешый народ сильный, жадный, жестокий. Как кого захватит полностью, другой победы не признают вовсе, сразу свои порядки ставит и новую войну начинают. И уже многие легли под них. Весь мир покорить хотят. И вас салавов то же ждёт, после того как с нами покончат…

Купцы молча кивали мрачнея, к олу прикладываясь. Кто-то высказывался:

– Куда ж Государыня смотрит?!

– Но-но – тут уж сразу встревал наместник – у Государыни на всех рук не хватает. Как войск, так с торговых городов не дозовёшься, а как торговлю прижало, так караваны купеческие оборони да защити…

– Вот что думаю, господа купцы – взял слово уважаемый Торгун, из самого Староторжа старшина купеческий – этим летом всё одно караваны не проведём. Назад вертаться надо, в свои города, всё поведать там да предупредить, чтоб дружины на войну готовили. И всеми силами, от всех городов, требовать у Государыни действий воинских.

– Правильно!

– Дело говорит – зашумели купцы.

– На всё это сколько времени потребуется? – спросил забугарин.

– Дык, пока возвернёмся, разговоры, то да сё, Государыню убедить опять же – начали на перебой загибать пальцы купцы – подготовиться надо… А там уж к осени дело, грязь да слякоть, какая тут война… По-хорошему не ранее зимы полки выступить смогут.

– Смогут, да поздно будет. Не продержится столько Забугар…

– Надобно скинуться товарами, всё одно назад глупо везти – предложил другой купец – да нанять местных молодцев для помощи Забугарии. И оставить выборных от нас, от купцов, из каждого города, пускай проследят за товаром и опосля оплатят наёмникам, чтоб всё почестному. А остальные со своих городов пущай стребуют за всех, для общего дела стараемся…

– Сколько тут воинов та?

– Сколько не есть, всех брать надо… – снова заспорили купцы.

– Всё равно мало!

– Может ещё и бродников позвать? – предложил кто-то и палата на время затихла.

– Головорезов этих – с сомнением покачал головой старый купец – тут и не знаешь, что хуже? Хоть при таком деле и с самой смертью на сговор пойдёшь. Только кто ж решится?

– С этим пособлю – покивал наместник – есть тут один атаман ушлый…

На том и порешили.

6. Гром

До Лыкова дорога не такая уж и близкая оказалась, даже Черныш утомился и всё реже переходил на скок. Что и не удивительно, из еды только трава да горбушка хлеба, который вскоре кончился. Так что через восемь дней, когда вдали показался городок на холме, что удобно возвышался над соединением двух рек, оба были вымотаны и голодны. Однако торопиться не стали, сделали привал. Похоже такой переход им обоим на пользу пошёл, в последнее время Гром, как будто начал лучше понимать своего коня. Тот даже обмыть себя в какой-то речушке позволил. Да и сам Гром привёл себя в порядок. Так что в город въезжал красавцем на лоснящейся чёрной шерстью коне и, в хоть и помятой, но чистой одёжке.

Сам Лыков и правда вдруг оказался шумным, весёлым, базарным. Полным пьяных гуляний от самых открытых настежь городских ворот. Грома даже не спросили кто таков, когда Черныш равнодушно протопал мимо. Но вскоре конь остановился и не с места.

Гром огляделся, слева кабак, справа трактир, в животе пусто. Спрыгнул с седла и чуть размял затёкшие ноги, раздумывая куда податься.

– Что за праздник? – спросил у сборища очередного.

– Так день восшествия на престол Государыни.

– «Точно!» – вспомнил Гром – «Наш с Зарёй день рождения, пятнадцать лет исполнилось».

– Эх, паря, это ж мы, Лыковцы, Салавию спасли! – пьяненький босой мужичок приобнял его, чуть не плача, то ли от радости, то ли с горя что Гром не знает этого – Что не правда?! – обратился к остальным.

– Правда! Наша дружина Смелую Ярку поддержала и к престолу привела!

– Славься Ярка! – новые крики – Славься Лыков!

– Да-да, герой наш Буян её от смерти спас… – всё не отставал пьянчужка – Есть деньга? – спросил шёпотом. По взгляду понял «есть», и потащил к трактиру.

– А…?

– А в кабак не пойдём! Я там задолжал маленько, так меня выгнали…

– А от сюда не выгонят? – спросил Гром растерянно, когда дверца в воротах трактира отворилась и вышибала одним небрежным усилием вышвырнул мужика, прямо им под ноги.

– Кто?! Бурька Буяновна?! – подхалимски изумился собеседник – Да это добрейшей души человек.

– Не подмазывайся Босой. Брагу жрать туда вон идите! – ответил вышибала грубоватым, но каким-то слишком тонким голосом. Да и сам не высок, не выше Грома, хоть и широк в плечах так, что торчащие из расшнурованного воротника обтянутые мышцами ключицы, в рубаху не помещаются, да и шею не обхватишь в раз… А сзади толстая русая коса болтается – Здесь трактир, для постояльцев, а не пьянчуг разных!

– «Так это ж девица?!» – изумился Гром – «Даже нет, девчонка ещё» – глянув на её мускулистую грудь в молодецкой рубахе и накинутой поверх распахнутой безрукавкой, да в ней женского ещё и нет ничего. Зато рукава засучены, по локоть выставляя могучие руки. А строгие зелёные глаза глядят совсем не по-детски, а этак равнодушно, с оттенком пренебрежения.

– Ну так, а мы кто? – сразу взял быка за рога новый знакомец – Видишь гостя привёл, с дороги только. Конь вон его притомился совсем… – Черныш на это фыркнул недовольно и топнул мощным копытом, но пьянчужка только отмахнулся – Нам бы перекусить, да отдохнуть? – заискивающе посмотрел он в глаза Бурьки Буяновны.

– Ну проходите коли так… – она приоткрыла воротину впуская Черныша. Соскучившийся по овсу конь, самостоятельно выбрал стойло со свежей соломенной подстилкой и уже захрумкал, пока Гром возился с его справой. Пьянчужка суетливо помогал. Девка тем временем играючи натаскала воды из колодца, овса подсыпала, подивившись – Справный конь. Руки мойте да в дом проходите – выливая ведро в умывальник – мамка там покормит – сама схватилась за лопату для навоза, убрать за другими лошадьми.

– Работящая… – тихонько подмигнул Босой, кивнув на неё и первым шагнул в дом – Мир честной компании…

– Здравствуйте – зашёл следом Гром. Снимая колпак чуть поклонился шумной публике, что не плотно заполонила палату. Впрочем, внимания на него никто не обратил. Кроме хозяйки, что, завидев новых гостей, уже расчистила им место у одного стола.

– Здравствуй добрый молодец, плащ на стену вешай, а то упаришься в нём. И ты Босой здравствуй, сапоги-то смотрю опять уже пропил? – вполне ещё молодая хозяйка оказалась не менее могуча, чем её дочь, только более женственна. От губ и до глаз её лицо пересекали знаки духов в виде кабаньих клыков – Садитесь, сейчас щец налью, горячие, с мясом. И пироги есть…

– И ола нам – добавил Босой.

– Ола ему… Ты бы гость не особо слушал забулдыгу этого, а то он свои порты пропьёт, а потом и твои – объясняла она Грому накрывая на стол и всё как-то странно поглядывая на него.

– Так я завтра в ватагу записываюсь. И сапоги, и зипун новые будут, и долги раздам.

– Ага, покудова снова не пропьешь, да не прогуляешь. На! – грохнула она огромную кружку перед Босым – Хмельная твоя душа… – сама присела напротив Грома и ну разглядывать, смущая так, что и ложка в рот не лезет.

– Да не местный, чего пялишься на него – с улицы вошла Бурька – как ватаги стали скликать, так со всей округи сброда по набежало. Хорошо жара стоит, а то бы тут все толпились. Вояки – фыркнула, схватив пирожок – меня вот Жнец тоже зовёт…

– Не начинай! – с угрозой окоротила её мать и снова к Грому – А скажи-ка молодец, как зовут тебя? Кто ты, да откуда, не встречала ль тебя ранее когда?

– Гром, из рода Весеннего неба – решил именно так называться, честно, именно тем родом к которому себя причислял. Да и вряд ли тут слыхивали о нём, а коли кто знал, так и забыл давно.

– Духи… – женщина как услышала, так и побледнела вдруг, хватаясь за сердце.

– …всё одно возьмут своё – тихо договорила дочь во все глаза уставившись на Грома – и не тебе мам им противиться! – вдруг молвила твёрдо.

– Нет! – взяла та себя в руки вставая – Сказала тебе, пока косу на стену в доме не повесишь, никаких походов тебе…

– А сама-то, когда за отцом моим попёрлась? – надула та губы.

– Ничем хорошим то не кончилось!

– Клятва дана, перед духами и людьми! И не тебе менять её…

– Чего это они разорались – шёпотом спросил Гром порядком захмелевшего Босого.

– Да постоянно скандалят, народ веселят… – отхлебнул тот ещё ола, и рассказал – Шумка в поход за своим женихом, ныне покойным Буяном, отправилась. Ну а Ярка, тогда она ещё не была Государыней, взяла, да и обженила их, без волхва, сама… Пред всем своим войском и духами… А косу с девичьей кровью Шумки и семенем Буяна повязала на меч, да и сказала… Сейчас погоди, вспомню… Ага: «Пусть у вас родится девочка и назовут её Бурей! Пусть будет она верна моему сыну как вы мне, и все духи что у меня есть да благоволят ей!» Ну Буян-то понятно, ради Ярки закон преступил, и потому на костёр взошёл и жизнь свою за Государыню отдал. Так получается, что и дочь должна, коли «…верна моему сыну, как вы мне!»

– Так сама Шумка-то жива, что ж сразу Бурьке помирать?

– Так не верна получается, ушла от Ярки-то… Теперь в двойне боится, вдруг дочери за то расплачиваться придётся… А той всё не терпится, девка боевая, воевать охота, вот под предлогом верности сыну этому растреклятому и рвётся в поход… – голова Босого улеглась на сложенные на столе руки и Гром еле расслышал сквозь трактирный шум его сонный голос – Хоть каждому понятно, что его вовсе не на войне искать надо… А если уж на то пошло, так настоящая наследница Государыни, вообще дочь…

– Ну да, Заря – кивнул Гром, хоть собеседник уже заснул похоже.

Не очень-то и хотелось под этой крышей оставаться теперь. Меж двумя обозлёнными бабами, каждая из которых быка кулаком завалить может. Тут как не повернись, всё одно виноват окажешься. Либо дочь на войну утащил – «Ага, вот счастье-то, таскаться с безбашенной! С такой сам прислугой скорее станешь… Да ещё и на войну какую-то…» – или на службу верную вопреки матери не взял – «Возразишь ей как же, и так моя мать у ней мужа получается забрала…» – монетку положил на стол, сунул пару пирожков по карманам на завтрак, плащ взял, да и вышел тихонько, пока на него внимания никто не обращает. Бурька эта правильно сказала, чай лето начинается, не замёрзнет поди. В солому плащ кинул, да и завернулся в него, тепло, мягко и не дует вовсе, с походной жизнью вообще не сравнить.

Утром, лишь солнышко показалось, встал. Кинул овса Чернышу, умылся, оправился, на коня сбрую напялил, да и прочь со двора, куда лошадиные глаза глядят. Самому оставалось только по сторонам озираться, лопая вчерашние пироги. Тем более, что посмотреть есть на что.

Конь выбрался из крепости и перед Громом раскинулся берег, с причалами, складами, целой кучей шатров, расставленных в беспорядке, и множеством ладей, челнов и стругов, так что за ними и реку не в раз разглядеть получится. Черныш спустился ближе и пошёл по набережной, то утопая копытами в песке, то громыхая подковами по доскам причалов.

Перед сходнями одного корабля конь остановился. Здесь уже и люди ожили и была какая-то суета.

– Что, тоже в дружину хочешь? – спросил бородач, что стоял у схода, облокотившись о борт.

Черныш согласно склонил лохматую голову, топнув копытом. Гром отрицательно покачал головой.

– Чой-то вы как-то неуверенно…

– С нами пойдут, куда денутся – грубоватый голос прозвучал рядом, и сильная ладонь шлёпнула Черныша по крупу – ну проходи, чего встал.

И надо же, тот вместо того, чтобы лягнуть наглеца как следует, послушно потопал по опасно прогибающимся, скрипящим сходням, не дав времени седоку спрыгнуть. Гром аж весь сжался, вцепившись коленями и руками в коня, глядя на уходящую землю и воду под собой. Сразу спрыгнул на дрогнувшие ноги, как только оказался на палубе и враз обернулся. И с удивлением узнал во взбежавшем следом, с огромным мечом и позвякивающим металлом мешком за спиной, одетом по-походному воине, Бурьку Буяновну. Только теперь за девку её б вообще никто не принял.

– Так у него ни меча, ни брони?! – возразил бородач, всё ж отстраняясь – Только что конь красава, такой в любой дружине к месту придётся…

– Ни-чё, справу в бою добудет. Здоров Жнец.

– И тебе не хворать. А где ж коса твоя?!

Только тут Гром понял, что в ней не так.

– На стену в трактире прибила – усмехнулась Бурька – вернусь заберу…

– Точно! – подтвердил Босой, чья лохматая голова, с осоловевшими от похмелья глазами, показалась на ладье сразу за ней – Ну и скандалище был, я вам скажу…

Что интересно, брать или не брать её, ватажники вообще не сомневались, хоть она младше Грома, да и вообще девка. Да и у босоного Босого никакой военной справы не оказалось, и хоть бы слово кто против молвил.

Грому указали его место, лавка с веслом недалеко от кормы. Черныш поместился по центру, между лавками, где уже в специальных стойлах ещё пара лошадей маялась. Над ними, от борта до борта, плотное полотнище натянуто. В остальном же, хоть ладья и большая, просто огромная, аж две дюжины вёсел по бортам, явно походная, оказалась она почти пустая. И груза то совсем не густо, что весь под полотнищем уместился. Только что припас разный, съестной да воинский. Да и ватага два десятка человек всего. С учётом того, что на каждое тяжёлое весло пару гребцов надобно, так более половины пустовать будет. Странно…

– А ты чего сбежал-то вчера – к Грому на лавку, плюхнулся Босой – я из-за того чуть по шее не получил…

– Брысь отсюда! – спихнула его Бурька Буяновна и тут же заняла освободившееся место, указав Грому – А ты к борту ближе двинься, там поднимать легче будет. Иж устроились, два хиляка на одно весло, так и будем на одном месте кружить… – проворчала под тихие насмешки ватажников:

– Смотри, жениха себе подобрала…

– А что, паренёк вполне красавец – с ударением на последний слог – чистый князь, такого любая баба пожелает…

– Да хоть сам государь, у Буяновны не забалуешь!

Гром уж хотел возразить, что он никак не слабее её, как Жнец решил:

– Всё похоже, более ждать некого – и встал у рулевого весла – ну, с духами ветра и воды! – при этом два раза коснулся ладонью рёбер с каждой стороны чуть ниже своей груди, где, по-видимому, эти самые духи его и пометили – Снимай концы! – скомандовал – Вёсла готовь! Навались!

Загромыхали вёсла, вставляемые в уключины. Отвязав канаты, дюжие молодцы закинули сходни, другие с правого борта навалились, уперев вёсла в причал. Всё ловко, быстро, так что вскоре ладья оказалась на открытой воде и вёсла с обоих бортов плюхнулись в воду.

– Р-р-раз, Р-р-раз… – задал небыстрый темп Жнец, правя на середину – …а ну песню…

 
Как-то кня-я-зя дочь,
Вышла го-о-лой в ночь.
На ладью-ю-ю пошла.
Да гребца-а-ам дала.
 
 
«Хороши-и-и гребцы,
Мои мо-о-лодцы!»
До утра-а-а она,
Развлека-а-алася…
 

По началу Гром сбивался, всё приноровиться никак не получалось, да и малость ошалел от такой песни. Однако вскоре втянулся и сам стал с весёлым задором подпевать. Грести-то так и вправду гораздо легче стало.

– Шибко не налегай – предупредила Бурька – устанешь иль спину сорвёшь, я что, потом одна ворочать буду?

 
И-и-И-и… Эх!
Разогни-и-ись спина,
Раззуди-и-ись плечо,
Подними-и-ись весло
И дава-а-ай ещё…
 

– Горюн, парус ставьте! – приказал Жнец ближе к полудню, как только почуял попутный ветер – Малость передохните, горемыки, напоётесь ещё… Обед.

Гром расслабленно откинулся, раскинув гудящие руки и подставляя прохладному ветерку, разгорячённое, блестящее от пота тело. Как же хорошо. Даже с некой жалостью посмотрел на пропитанную потом спину Бурьки Буяновны. Он-то рубаху давно уж скинул, как и многие другие, а вот ей-то как оголятся перед мужиками? Словно почуяв его взгляд, она обернулась, оценивающе оглядев его торс.

– А ты ничего так, знак вон необычный – хмыкнула, кивнув на кусочек тёмной тучи и восходящее из неё оранжевое лучистое солнце, торчащее на его животе поверх пояса штанов – думала просто красавчик, а и силёнка есть… – и не мало не смущаясь стянула с себя влажную ткань.

Вот уж где действительно было на что посмотреть, натруженные мышцы так и бугрились, выделяясь кубиками на животе, выпуклостями на груди и тугими шарами на плечах и руках. Повернулась с силой стряхнув рубаху, чтобы повесить её на соседнюю пустую скамью для просушки. А между долгими полосами мышц треугольной спины, прямо по хребту, тянется меч, остриём вниз направлен, прямо меж мышцастых ягодиц. К рукояти на шейных позвонках, которые раньше волосы скрывали, коса привязана и опускаясь ниже обвивает лезвие, а в той косе красная лента заплетена. Что за знак такой, каких таких духов? Гром и не слыхивал о таком никогда.

– Мать честная, Бурька?! – обернулся Босяк, что сидел через лавку – Ты б хоть нас пожалела, позоришь своей силой всю ватагу…

– Ха-ха-ха…

– Погоди, она ещё штаны не сняла, вот где позор всем нам будет…

– Так пускай, интересно посмотреть, что за мощна у такого богатыря!

– А-ха-ха-ха… – укатывались все со смеху.

– Вот висюльки-то вам по отрываю, тогда и полюбуетесь… На себя…

Смех и беззлобные шуточки снимали напряжение и как-то сближали людей, Гром вдруг подумал, что ему хорошо с ними. Хоть толком и не знает кто такие? Куда плывут? И зачем? – «Спросить может? Только ненавязчиво, а то подумают дурень какой-то, сам не знает куда направляется…»

– А что народу так мало? – спросил, когда Босяк, передавая вдоль борта съестное, склонился ближе.

– Так, а кому охота самому на погибель к бродникам переться? – ответил тот.

– Бродникам… – растерянно повторил Гром, вообще не понимая, кто это такие, передавая хлеб с луком далее.

– Угу – кивнул Босяк, кладя на скамью между ними, уже Грома с Бурькой порцию – а знаешь почему так называют? Потому как по дорогам они бродят и кого встретят первого, убивают…

– Брехун – махнул рукой его напарник – потому что любят они на бродах поджидать – и тоже повернулся к Грому – вот тогда уж, кто попал в засаду, всем хана. У меня знакомец раз к купцам нанялся, так потом рассказывал, как они попали…

– Как же он рассказывал, коли всем хана? – заспорил Босяк – А вот на дорогах сколько раз труп с оторванной башкой находили.

– Да ты дослушай, я тебе говорю… – не унимался напарник.

Теперь они уже орали друг на друга, пытаясь что-то доказать, и Гром совсем утратил нить разговора.

– Правда, что ли? – тихо спросил у Бурьки.

Они сидели друг напротив друга, каждый перекинув одну ногу через скамью, отчего межу ними получился удобный столик. Та лишь пожала покатыми плечами, чуть склонив голову набок:

– Ко как гогоит… – равнодушно пробубнила набитым ртом, собирая с голой груди выпавшие от лишних движений крошки.

– Правда – ответил их сосед через скамейку, с другой стороны, Горюном кажись звать. Седой с большими залысинами и многими морщинами мужик – бродники только одному духу поклоняются – ел он аккуратно, отрывая руками небольшие кусочки и кладя в рот, отчего тот полностью забит никогда не был, да и зубов в том рту, раз, два и обчёлся – духу судьбы. Он их хранит и помогает во всём, но за это требует жертв. Вот у них в каждой ватаге и принято перед делом каким игру устраивать, судьбу проверять, кости кидают или ножик там крутят, а на кого выпадет, тот должен идти по дороге и убить первого, кто ни попадётся ему.

– А ежели знакомец какой? – удивился Гром.

– Друг ли, родственник, да хоть собственная жена с дитём. Только лишь выбор даст, кого убить, её иль ребетёнка…

– А когда грабят тоже…

– Ну коли сопротивляться начнут, тогда, конечно. А так… – махнул ладонью – Ну дань там соберут какую. А если караван большой иль там воины, так и вовсе сидят тихо, не высовываются… Коли всех убивать, так и купцов не было б и по реке да по дорогам никто не ходил бы, так и кого грабить тогда? Так что, не боись ребятня, отобьёмся…

– Вот ещё – фыркнула уже доевшая свою порцию Бурька, сладко потягиваясь – а вот силы зря тратить жалко. Коль народу не хватает, могли б и поменьше посудину выбрать.