Текст книги "Восточная миссия (сборник)"

– Интересный у вас командир полка, – признался Веверн одному из офицеров.

– Да-да, интересный, а шашка у него еще интереснее. Попросите показать.

Георгий Константинович сразу же удовлетворил любопытство гостей: шашка оказалась вся в золоте. Рукоять, кольца для пристегивания ремней и наконечник ножен усыпаны бирюзой, по всему верху ножен вязью вычеканена надпись: «Яицкого Войска Нашему Полковнику Бородину. Елисавета».

Пировали недолго: надо было делать дело.

– Ну-с, господа, поезжайте. Конвой уже готов. Впрочем, я сам буду сопровождать вас.

С этими словами Бородин поднялся и вышел на улицу, где уже толпились с полсотни уральских казаков.

С той секунды поведение полковника коренным образом изменилось. Теперь это был не радушный, гостеприимный хозяин, а суровый командир, отрывистый в речи, не терпящий от подчиненных никаких возражений. И сопровождающие его офицеры как будто переродились. Словно и не видели водки, – затихли, подтянулись, готовясь беспрекословно выполнить любое приказание.

– Видите ли, мы поедем по местам, в большинстве случаев не занятым ни нами, ни австрийцами, поэтому осторожность не помешает, – сообщил полковник, кивая на конвой.

– Георгий Константинович, во время отражения последней вылазки противника я видел розовые разрывы шрапнелей трофейных австрийских орудий. Мне сказали, что это стреляли ваши казаки, – решил кое-что выведать для себя Веверн.

– Да. Две пушки взяты в плен полком, которым я имею честь командовать, в одной из конных атак. До сих пор у нас не было артиллерии. Точнее, ее отняли указом императрицы Екатерины II за Яицкий бунт. В настоящее время, по моему ходатайству, император Николай II опалу снял, таким образом, Уральское казачье войско вновь обрело свою ар тиллерию…

Пока определяли позиции наступил вечер. Ночевать остались у конных артиллеристов, встретивших товарищей по оружию обильным ужином.

Утром Веверн, Тиличеев и Саблин заехали к полковнику Бородину проститься и поблагодарить его за гостеприимство.

– Без чаю не отпущу, – уперся Георгий Константинович.

Открылась дверь, и казак внес в комнату на подносе банку икры, четверть водки и маленький чайник. Даже не поднося чайник к столу, он мимоходом поставил его на подоконник; перед гостями опять оказалась четверть водки и икра…

Позже в рапорте на имя начальника Южного сектора обложения крепости Веверн сообщил, что подходящие позиции имеются, но риск постановки батареи на одну из них настолько высок, что решение по их использованию капитан целиком и полностью оставляет на усмотрение самого начальника.

Естественно, тот рисковать не захотел.

17-я конная батарея осталась на прежнем месте…

44

Разногласия в верхах русского командования по поводу направления главного удара продолжались. Ставка по-прежнему придерживалась благоразумного решения – удержания Карпат и наступления на Берлин. Генерал Иванов при энергичной поддержке Брусилова настаивал на сосредоточии главных сил и средств для форсирования Карпат и наступления на Будапешт.

В конце января 8-я армия перешла в наступление.

Однажды ночью Веверн решил проинспектировать своих подчиненных. Подошел к батарее, но так никого и не обнаружил.

– Чухломин!

– Я здесь, ваше благородие. – Серая тень отделилась от дерева. – Темно, а австрийцы сегодня чего-то не светят ракетами.

Капитан подошел поближе.

– Что не отдыхаем, ребята?

– Душно в землянке, ваше благородие. Уж больно вечер хорош, тих… Видимо, австрийцы что-то надумали. Не кричат, не стреляют, точно вымерли у себя в окопах. Да и в крепости тоже будто все спят, – ни ракет, ни прожектора.

Опасения наблюдателей постепенно заразили и командира батареи.

– А ну-ка, Никита, передай в батарею, чтобы люди сегодня ночью не раздевались и на лошадей надели амуницию. А пехота ничего не передавала по телефону?

– Никак нет.

– Попроси к телефону командира 2-го полка… Господин полковник, вы обратили внимание на то, что австрийцы сегодня не выпускают ракет ни здесь, ни в крепости и совершенно не видно лучей их прожекторов?

– Да. Я уже доложил в штаб сектора и получил приказание немедленно выслать команду разведчиков для выяснения, что происходит в окопах противника. Следите за ними.

Какие-то тени зашевелились у наших окопов и растаяли в темноте.

– Разведчики пошли, – вполголоса заметил бдительный Максименко.

Опять наступила мучительная тишина. Все притихли, стараясь взглядом проникнуть в тайну темной ночи.

Резко загудел телефон.

– В окопах противника полная тишина. Команда моих разведчиков залегла под проволокой, – сообщил командир 2-го полка.

И через четверть часа:

– Поздравляю вас: окопы совершенно пусты, разведчики их заняли. Ну, теперь держитесь, – что-то будет под утро.

Опять гудит телефон:

– Начальник сектора приказал 2-му полку, не дожидаясь утра, наступать прямо на крепость, не останавливаясь даже перед штурмом ближайшего форта, 6-я батарея должна сопровождать полк в наступлении и не оставлять его ни в каком случае.

– Передки на батарею!..

Как вдруг…

Вздрогнула земля… Крепость проснулась. Тысячи ракет взвились в небо, превращая ночь в странный бледный день, и в это же время тысячи снарядов всевозможных калибров, засвистели в воздухе, рассекая его во все стороны.

Последний салют австрийцев страшному, упорному врагу…

Низко, над самой головой, лопнула крупная шрапнель и окутала Веверна едким, сильно пахнущим серой, дымом. На мгновение ему показалось, что он задыхается, из глаз потекли слезы.

– Стройся влево на полные интервалы!..

Батарея развернулась и двинулась за полком. Еле ползут орудия и ящики: воронки от снарядов, колючая проволока, да еще ночью, – все тормозит движение. Полк исчез из глаз, растаял в ночной темноте, 6-я батарея застряла.

– Налево кругом на дорогу!

Рассвело…

Крепость проснулась вторично, чудовищный грохот понесся по сонным окрестностям. Многократным эхом рассыпался по лощинам, оврагам, склонам высот.

– Взрывы!.. Взрывы!.. – прокатилось по батарее радостным криком. Глаза засверкали, лица застыли в тревожном ожидании.

– Флаги! Белые флаги! Крепость сдается!

В плен попали 9 австрийских генералов, 2500 офицеров, 120 тысяч солдат. Как трофеи русскими войсками было захвачено 900 орудий, огромное количество всякого оружия и продовольственных запасов.

45

Следующая встреча Константа Ле Маре с Альбертом I состоялась только через полгода. Король был вместе с начальником Генштаба Селльере де Моранвилем.

– Я лично хочу поблагодарить вас, – начал главнокомандующий. – И достойно отметить ваши заслуги перед Отечеством… Генерал…

Селльере поклонился и протянул ладонь, на которой лежал Военный крест.

Монарх взял награду и прикрепил ее на грудь мужественного служаки.

– Поздравляю…

– Служу Бельгии! – рявкнул Ле Маре. – И королю бельгийцев…

Получилось не совсем по Уставу, зато честно и почтительно.

Однако это был не последний сюрприз.

– У меня для вас имеется очередное задание, – продолжил Альберт. – Наши восточные союзники испытывают большие затруднения в связи с нехваткой современной военной техники. Я намерен преподнести в дар российскому царю броневой автомобильный дивизион, командование которым решено доверить майору Колону – сейчас он выполняет функции военного атташе во Франции… Кстати, вы назначены его заместителем…

(Констант вежливо наклонил мужественный подбородок.)

– Завтра же морем отправляйтесь в Лилль. Там, на заводе «Пежо», встретитесь с Колоном; вместе и получите новые машины.

– Слушаюсь!

– Кроме того, вам предстоит осуществить набор трех сотен добровольцев для выполнения восточной миссии. Колон будет отвечать за технику, вы – за личный состав… Имеете кого-то на примете?

– Конечно… Братья Тири – Оскар и Марсель… Жюльен Ляо…

– Мы полностью доверяем вам, – наконец присоединился к беседе Моранвиль. Его голос звучал необычно вкрадчиво и тихо. – Однако по поводу кандидатуры Ляо имеем серьезные сомнения, связанные с его политическими убеждениями… Вы понимаете, о чем я говорю?

– Так точно. Жюльен открыто симпатизирует социалистам, но к революции не призывает…

– Пока… Пока! – многозначительно уточнил генерал.

– В бою он незаменим, – решил настоять на своем упрямец Ле Маре. – Вспомните хотя бы оборону Льежа.

– Знаю… Я читал ваш рапорт… И, слово чести, заслуги Ляо не отмечены нами не потому, что он член Второго Интернационала…Просто еще не пришло время…

– Успокойтесь, господа! – решил прекратить спор король. – Вся ответственность за выполнение задачи будет возложена на майора Колона и капитана Ле Маре. Им и карты в руки!

– Есть!

46

Русские артиллеристы въехали в маленькую улочку предместья Перемышля и, повернув налево, совершенно неожиданно попали в гущу австрийских войск, выстроенных на обширном внутреннем поле.

Во главе каждого из полков стояли офицеры, на земле возле ног лежало личное оружие. У большинства винтовок разбиты приклады.

Австрийцы с нескрываемым любопытством молча разглядывали русскую батарею.

Тут же, у одиноко стоящей небольшой церкви, в резервной колонне стоял и 2-й пехотный полк; ружья были составлены в козлы.

На вопрос, где командир полка, кто-то указал на домик священника. Веверн взошел на крыльцо и наткнулся на мирно беседующую пару: молодую даму и офицера. Тот вытянулся в струнку и отдал честь. Но русский капитан проигнорировал приветствие. Барышня обиженно надула губки и вспыхнула яркой краской. Болеслав Вильгельмович сразу осознал свой промах и поспешил исправить его, приложив руку к козырьку фуражки.

А австрийские офицеры – сама любезность. Приглашают к себе обедать, охотно вступают в разговоры. Кто-то из русских спросил: правда ли, что генерал Кусманек улетел на аэроплане? Австрийцы обиделись. Один из них гордо поднял голову и твердо произнес:

– Комендант разделит участь своего гарнизона.

…Генерал оказался легок на помине.

Его автомобиль остановился на шоссе и адъютант, венгерский гусар, попросил разрешения проехать. Веверн лихо отдал честь. Кусманек чуть не выпрыгнул из машины, польщенный таким неожиданным проявлением уважения со стороны победителей.

47

6-я батарея расположилась биваком у одного из фортов. Произведенный австрийцами взрыв почти не повредил его: разрушена была только небольшая часть каменной кладки. Артиллерия, фланкирующие пулеметы остались на своих местах почти в полной исправности.

Прежде всего Веверна интересовали двенадцатидюймовые мортиры, из которых обстреливалась позиция его батареи. Болеслав Вильгельмович быстро разыскал их в глубоком бетонном бункере. К сожалению, восстановлению они не подлежали…

Констатировав сей печальный факт, капитан отправился в один из малых фортов Седлицской группы.

Подступы к нему защищались рядом зарытых в землю фугасов и несколькими широкими полосами проволочных заграждений, между которыми в изобилии были рассыпаны острые трехконечные шипы. Колючая проволока покрывала также слегка отлогие скосы и дно крепостного рва, одетого камнем. В его изгибе располагались казематы с пулеметами для продольного обстрела соответствующих участков.

За рвом, за валом, под стальными куполами стояли полевые пушки, охраняемые с флангов рядами пулеметов. В одном из куполов зияла крупная пробоина с широкой трещиной до самого низа от русского снаряда, осколками которого был сильно посечен ствол орудия.

Далее начинался крутой обрыв: вертикальная, в несколько саженей стена трехэтажной казармы, выходящей во внутренний двор, охраняемый скрытой в бетоне пулеметной батареей.

На дворе – две могилы, огороженные невысокой изгородью из белых стволов березы. Такие же белые березовые кресты, к которым прибиты две дощечки: «Два русских офицера» и «30 русских солдат».

Кто они, – эти неизвестные герои, с одними винтовками в руках преодолевшие столь невероятный путь, и здесь, у самой цели, расстрелянные невидимым врагом из скрытых в бетоне пулеметов?

Как выяснится позже – солдаты 73-го пехотного Крымского полка.

Австрийцы с честью похоронили их на том самом месте, какое русские богатыри залили своей горячей кровью…

Веверн разгуливал по крепости и размышлял, какая же причина заставила сдаться гарнизон, вооруженный столь мощной артиллерией, с запасом снарядов, которых хватило бы по меньшей мере еще на год осады?!

Да и с продовольствием дела были не так уж и плохи. На складах находилось достаточное количество заготовленного впрок конского мяса. Осталось также немного твердых, как камень, галет из белой муки, которые при умелом приготовлении быстро превращались в мягкий и очень вкусный белый хлеб.

Насколько удалось выяснить из разговоров с пленными, главной причиной сдачи Перемышля послужило падение дисциплины после неудачных попыток прорваться сквозь осаждающее кольцо русских войск на соединение со своими карпатскими армиями. В частях поднялся ропот, солдаты начали высказывать вслух свое неудовольствие, все чаще стали встречаться проявления межнациональной розни…

Пала дисциплина, пала и крепость.

48

В Перемышле Федулов, Чухломин и Зырянов встретились еще раз.

– Эх, сейчас бы по стакану бражки! – мечтательно бросил Григорий. – Так начальство вместо того, чтоб поднять боевой дух солдата, сухой закон на его голову придумало.

– Точно, – поддержал товарища Зырянов. – Сами, понимаешь ли, жрут водку в ресторанах под видом фруктовых напитков, а нашему брату – шиш!

– На! Хлебни! – улыбнулся Чухломин, протягивая Николаю флягу. – Я целый бидон этой заразы на австрийских складах нашел.

Тот припал к горлышку.

– Ох, и хороша сия штука, братцы…

– Дай мне! – не вытерпел Федулов. – И впрямь – хороша! Сливою пахнет!

– Э! Э! Мне немного оставьте! – взмолился Чухломин.

В честь взятия крепости солдатам было предоставлено немало личного времени, и друзья условились провести его вместе.

Расположились прямо в одном из фортов и, по очереди прикладываясь к фляге, не забывали вести задушевную беседу.

– Вот, скажите, братцы, почему мы их все время бьем? – рассуждал вслух Семен. – Вроде и техника у австрийцев лучше, и дисциплина крепше, а супротив нашего штыка – кишка тонка!

– Братства воинского у них нет! – отвечал умник Федулов. – Румыны ненавидят мадьяр. Поляки – русинов. А немцы – всех вместе взятых!

– И то правда! – соглашался Чухломин. – У нас говорят: сам погибай, а товарища выручай, а у них – каждый за свою шкуру трясется.

– Еще генерал Драгомиров учил: «Не думай о себе, думай о товарищах, товарищи о тебе подумают – вот первая воинская заповедь!»

– Драгомиров… Это тот, что командует корпусом?

– Не… Батяня его покойный… Михайло Иванович…

– И где ты такой умности набрался?

– Из книг, братец… Генерал Драгомиров – он, того, вышина – военный теоретик.

– Михайло Иванович… Вроде наш – русский, православный, – решил блеснуть знаниями и Семен Зырянов. – А сына своего Абрамом назвал – мы с ним под Львовом встречались. Какой же они веры? Какой национальности, так сказать?

– А бог их знает, братец. Впрочем, нам с тобой до их происхождения дела нет… Вот командир нашей дивизии – граф Келлер – вообще немец. А большего русака, чем он, на свете не найти!

49

22 апреля в Галицию прибыл сам батюшка-государь. Уже следующего дня бегло осмотрел Львов и на автомобиле отправился в Перемышль. Посетил церковь и поехал в дом, где жил комендант крепости Кусманек. Там были приготовлены комнаты для Его Императорского Величества. Немного отдохнув и переодевшись, царь отобедал с начальствующими лицами в бывшем гарнизонном австрийском офицерском собрании и спокойно отправился опочивать.

Утром, 24-го числа, Николай II выехал осматривать разбитые форты. За ним тянулась целая вереница автомобилей. Огромные глыбы разбитого камня и железобетона, сотни стволов громадных крепостных австрийских орудий, снятых с мест и уложенных, как покойники, рядами на земле, произвели на него неизгладимое впечатление. Неужели все эти, казалось бы, неодолимые препятствия, были сокрушены и взяты его войсками?

Государь внимательно выслушал доклады, по ходу вставляя едкие замечания, которые ясно показывали, что он хорошо знаком с подробностями подвигов и промахов командиров всех рангов. Это явно не понравилось некоторым высшим чинам Генштаба. Штабы вообще не любят делить славу с непосредственными участниками боев. Вот если неудача, то, конечно же, виноваты войска и их начальники. Ну а победа, успех – прежде всего заслуга выдающихся мыслителей – стратегов и тактиков. Так всегда было, есть и будет. И российская Ставка не стала исключением. Ее руководители никогда не разделяли восторга по поводу непосредственного общения Николая II с войсками и старалась этого не допускать. Мало ли, какую правду может высказать боевой офицер государю в ответ на его прямой вопрос?

После доклада толпа из более чем сотни человек, сопровождавших императора в поездке, согласно планам организаторов, должна была забраться на центральный холм, чтобы оттуда лицезреть окружающую местность. При этом все старались держаться как можно ближе к государю, делая вид, что ловят каждое его слово.

Каждый из них словно хотел продемонстрировать, что и он участвовал в этом славном, отмеченном русскою победою, сражении. Многие брали на память с холма камни, рвали траву и цветы. Командир конвоя Граббе собрал целый букет и вечером стал просить Николая Александровича переслать цветы императрице. Подхалимов в свите Его Величества всегда было не счесть…

Закончив осмотр фортов, государь позавтракал и на автомобиле вернулся во Львов. Простой люд, неизвестно откуда пронюхавший о его приезде, высыпал на дорогу и поклонами приветствовал сановного гостя.

Перед обедом во дворец приехали великие княжны Ксения и Ольга Александровны и, откушав вместе с братом, в его сопровождении отправились на железнодорожный вокзал.

Казалось, весь Львов вышел на улицы провожать их. Так радушно и тепло в Галиции доселе встречали только Франца-Иосифа…

50

Самому государю в Галиции понравилось. Только почему-то он вспоминал то путешествие не как император, вдохновитель всех побед русского оружия, а как рядовой обыватель, совершивший нечто маловажное и необязательное. Так, прогулялся маленько, поиграл в домино, попил чайку, хорошо закусил, почитал бумаги, до которых в Санкт-Петербурге руки Его Императорского Величества, видимо, не доходили…

В дневнике, заполняемом Николаем II с упорством и тщательностью, достойными лучшего применения, в те дни появились такие строки:

«9-го апреля. Четверг.

Знаменательный для меня день приезда в Галицию! В 10 часов прибыл на станцию Броды. Сейчас же пошел в вагон Николаши[25]25
  Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, дядя императора.


[Закрыть], где выслушал доклад штаба и затем полковника Мосягина, описавшего наступление нашей 3-й армии от границы до Львова. Кончил бумаги и письмо Аликс[26]26
  Жена Алиса (Александра Федоровна).


[Закрыть]. В вагонах делалось жарко. Завтракали в 12 часов и затем выехал в моторе с Николашей и Янушкевичем. Чем дальше, тем местность становилась красивее. Вид селений и жителей сильно напоминал Малороссию. Только пыль была несносная. Останавливался несколько раз на месте сражений в августе месяце; видел поблизости дороги братские могилы наших скромных героев. Солнце пекло как летом.

В 4 ½ на спуске с горы был встречен Бобринским и затем въехал в город Львов. По улицам стояло много войск шпалерами[27]27
  Шпалеры (дословно – обои) – расположение войск развернутыми полосами.


[Закрыть] и народа. У огромного манежа, обращенного в церковь, стоял почетный караул от 23-го маршевого батальона. После молебствия, отслуженного архиепископом Евлогием, посетил лазарет Ольги, где видел и Ксению[28]28
  Великие княжны Ксения и Ольга служили в полевом госпитале.


[Закрыть]. Около 6 ½ прибыл во дворец наместника; почетный караул сотня лейб-казаков. Город производит очень хорошее впечатление, напоминает в небольшом виде Варшаву, но с русским населением на улицах. Вышел на балкон к крестьянам, пришедшим из окрестностей. После обеда назначил Бобринского генерал-адъютантом.

10-го апреля. Пятница.

Спал отлично и в 8 ½ пил чай. Через час поехал на станцию, где был оперативный доклад. В 10 часов отправился с Николашей и другими по железной дороге в Самборг[29]29
  Теперь Самбор (Самбир) Львовской области Украины.


[Закрыть]. Приехал туда около часа и был встречен Брусиловым и моей чудной ротой 16-го Стрелкового Императора Александра III полка – под командой ее фельдфебеля. Проехал в штаб-квартиру Брусилова, где назначил его генерал-адъютантом. Он нас накормил завтраком, после чего вернулись в поезд и продолжали путь на юг. Первая гряда Карпат была хорошо видна. Погода стояла дивная. Около 4 часов прибыл в Хыров, где был собран весь 3-й Кавказский корпус генерала Ирманова. Обошел все части пешком и затем объехал их в моторе и благодарил за боевую службу. Вид полков великолепный. Так был счастлив видеть своих ширванцев[30]30
  84-й Ширванский Его Величества полк.


[Закрыть]. Вернулся в поезд и продолжал путь на Перемышль, куда приехал в 7 часов. По улицам стояли шпалерами запасные батальоны и дружины. Заехал в церковь, устроенную в железнодорожном сарае, и затем в дом, приготовленный для Николаши и меня. В 8 часов поехали к обеду в гарнизонное собрание, где было собрано разное вооружение, найденное в австрийских складах. Вечер был теплый, как летом, и с луной.

Итак, я попал в Перемышль, по милости Божией, через месяц и два дня после его падения. Масса сильных впечатлений.

11-го апреля. Суббота.

Встал в 8 ¼ и после чая выслушал доклад у себя. В 10 часов выехал с Николашей по укреплениям Перемышля сперва на Восточный фронт (Седлисская группа)[31]31
  Свое название группа фортов получила от местечка Седлице. Поэтому в литературе встречается и Седлинская, и Седлисская, и Седлицкая.


[Закрыть], затем на Южный. Проехал по отличной крепостной дороге мимо фортов, укреплений, батарей и редутов и поражался огромному количеству орудий и всяких боевых припасов. Вернулся в наш дом в 12 ¼ и поехал в гарнизонное собрание. После завтрака в 1.30 выехал во Львов на моторе через Радымно[32]32
  Теперь на территории Польши.


[Закрыть] и Яворов опять по местам боев. Прибыл во Львов в 5 часов и проехал через весь город к горе, на которую вошел пешком. Красивый вид на все окрестности. Привел себя в порядок в доме генерал-губернатора. Ксения и Ольга посидели со мною и обедали. В 9 ¼ уехал на станцию, тепло провожаемый населением. В 9 ½ выехал обратно и в 12 ½ прибыл в Броды и пересел в свой поезд. На пути хорошо закусил со всеми, едущими со мною.

12-го апреля. Воскресенье.

Спал долго и хорошо; встал в 9 часов. В 11 часов пошел в поезд к Николаше на доклад. Походил на станции, погода была чудная. Завтракали в 12 ½.

Простился с Николашей и всеми и уехал в 2 часа. В Здолбунове видел эшелон выздоровевших и много детей из школ. Со станции Шепетовка свернул на Проскуровскую железную дорогу и в 9 часов остановился на станции Красилов на ночь. Читал все время бумаги и вечером написал Аликс длинное письмо»[33]33
  Приведено без изменений – С.Б.


[Закрыть].

51

Начальники штабов двух союзных армий (австрийской и немецкой) – Конрад и Фалькенгайн – в режиме крайней секретности разрабатывали планы наступления на российский Юго-Западный фронт.

Каких-то глобальных стратегических задач перед собой они не ставили. Первоначально планировалось отбить лишь Западную Галицию: прорвать фронт у местечка Горлице и вынудить русских отойти от Карпат за реку Сан, чтобы устранить возможность их вторжения в Венгрию.

Эшелоны шли на восток окружными путями. На Дунайце велась авиаразведка, а немецкие офицеры – обязательно в австрийской форме – на длительное время направлялись на передний край, где тщательно изучали участки предстоящих атак и состояние русской обороны.

Как позже напишет генерал-лейтенант Эрих фон Фалькенгайн, «для прорыва были отобраны особо испытанные части», в которые направили «офицеров, точно усвоивших на Западном фронте наиболее яркие из новых приемов войны». В месте предполагаемой атаки сосредоточили огромное количество артиллерии, в том числе тяжелой, и нового по тому времени оружия – минометов. Одних только снарядов завезли более миллиона. Таким образом, был обеспечен колоссальный перевес в живой силе и вооружении.

В 11-ю армию вошли Гвардейский 41-й сводный и 6-й австро-венгерский корпуса. Последний считался образцовым – он состоял только из мадьяр. В подчинение фельдмаршалу Августу фон Макензену передали также 10-й германский корпус и 4-ю австрийскую армию. Всего ударная группировка насчитывала 357 400 штыков и сабель, 1272 легких и 334 тяжелых орудия, 660 пулеметов и 96 минометов. Вспомогательные удары должны были наноситься на всем Восточном фронте 1-й австрийской армией, наступавшей на левом фланге и 3-й австрийской – на правом. Армиям, располагавшимся ниже, – 2-й австрийской и Южной, предписывалось сковывать силы русских на своих участках, а если будет замечен отход – атаковать.

Противостояла удару неприятеля 3-я армия царского генерала, болгарина по происхождению, Радко Дмитриевича Радко-Дмитриева. В ней было 219 тысяч бойцов, 675 легких и 4 тяжелых орудия, 600 пулеметов. Но путем концентрации войск на участке прорыва длиной около 35 километров немцы сумели достичь еще большего превосходства. На 1 км фронта у них приходилось 3600 солдат против 1700 русских, преимущество по пулеметам было в 2,5, по легкой артиллерии в 6, а по тяжелой – более чем в 40 раз.

К тому же у Радко-Дмитриева почти не оставалось боеприпасов, он даже установил лимит – по 10 выстрелов в день на батарею, тяжелых – 1–2 снаряда в день на орудие, пехоте – по 25 патронов на винтовку.

29 апреля Макензен отдал приказ о наступлении. В 21.15 началась мощнейшая артподготовка. Длилась она 13 часов, причем проходила в нескольких режимах. Вечером – непрерывный ливень снарядов, ночью – огонь периодический, с паузами для резки проволоки саперами. Рано утром артиллерия открыла шквальный огонь на поражение, а в 9.00 вдруг замолчала, и тогда – совершенно неожиданно для русских – с коротких дистанций заговорили минометы, накрывая окопы навесным огнем. Потом снова ударили пушки – фланкирующим огнем, наискосок, вдоль позиций, затем перенесли обстрел в глубину, и в 10.00 в атаку ринулась пехота, успевшая выдвинуться на расстояние 800 метров от русских позиций…

Несмотря на это, в течение первого дня наступавшие смогли овладеть лишь первой линией фортификационных сооружений.

При подходе ко второй опять разгорелся упорный бой. Русские продержались пять суток, сдерживая врага контратаками и пытаясь зацепиться на третьей, самой слабой линии обороны, но к вечеру 5 мая все же откатились назад. А вскоре их вообще отбросили за речку Вислок.

Генерал Иванов воспринял прорыв не как начало конца, а как досадную помеху основным планам. Поэтому приказал контратаковать и немедленно восстановить положение. В состав 3-й армии передали 24-й и 21-й корпуса Брусилова. А из резерва фронта к Радко-Дмитриеву спешно перебросили 3-й Кавказский корпус и несколько кавалерийских соединений.

Но было поздно.

До этого времени 3-й Кавказский корпус был расквартирован на большой территории, и чтобы быстрее перебросить его к месту прорыва, Николай Иудович распорядился отправлять войска частями. Поэтому они вступали в бой разрозненно и перелома в боевых действиях не добились.

Правда, начиная с 7 мая войска 3-й армии попытались контратаковать противника и на отдельных участках добились успеха. Так, на глазах отступающей пехоты, под бешеным огнем ринулся в конную атаку на врага 2-й кавалерийский корпус Хана Нахичеванского. Сам вид несущихся вперед всадников настолько воодушевил солдат, что они повернулись и, увлекая за собой даже раненых, вместе с конницей ударили по немцам, отбросив их назад к Вислоку. На другом участке, у деревни Ольховчик, 13-й германский полк наткнулся на выдвигаемый к фронту 12-й казачий полк. Казаки спешились, встретили врага огнем пулеметов и орудий, а затем пошли в рукопашную, обратив неприятеля в бегство.

Но в целом обстановка на фронте продолжала ухудшаться.

Положение усугублялось тем, что, отступая, Радко-Дмитриев потерял управление войсками. И вместо того, чтобы любыми силами наладить связь, стал сам разъезжать по фронту на машине и через адъютантов рассылать приказы тем, кого удавалось найти, – командирам полков, дивизий, минуя прямых начальников.

Начался хаос. Одни части уже не существовали, другие отступали, третьи еще держались, четвертые только выдвигались к бою.

К 11 мая положение стало угрожающим не только для 3-й армии. Прорыв углубился, и 4-я австрийская армия, продвигавшаяся на левом крыле ударной группировки вдоль Вислы, зашла во фланг 4-й русской армии. А правое крыло 11-й германской угрожало охватом фланга 8-й армии Брусилова. И Ставка дала команду на отход. 4-я армия отводилась на 50 км назад, на фронт Нове-Място – Сандомир, 3-я и 8-я – на линию реки Сан, 11-я – на Стрый, 9-я – к Днестру.

Отступление не для всех прошло гладко. В тяжелое положение угодила одна из самых лучших дивизий – 48-я генерала Корнилова, уже успевшая к тому времени заслужить неофициальное название «Стальная». Она сражалась в горах в районе Дуклы и при передаче 24-го корпуса под командование Радко-Дмитриева очутилась на крайнем левом фланге 3-й армии. В очередной раз подтверждая свою репутацию, бойцы дивизии стойко отбивали все атаки противника. Но поздно получили приказ об отступлении и поэтому оказались в кольце вражеских войск.

Николай Родзянко, сын председателя российской Государственной думы, командовавший санитарным отрядом, предложил выходить из окружения окольными горными тропами, которые были хорошо знакомы санитарам, но начальник дивизии не желал оставлять войска, растянувшиеся на 20 километров, и, не медля, отправился к ним вместе со всем своим штабом…

Родзянко таки вывел к Сану не только всех раненых, но и часть тыловых подразделений и обозов дивизии, за что был награжден орденом Святого Владимира с мечами.

А Корнилов организовал прорыв и лично прикрывал его с горстью храбрецов[34]34
  Героические действия бойцов 48-й дивизии позволили 3-й армии избежать полного разгрома, за что Указом Императора Корнилов был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени.


[Закрыть]. Часть соединения пробилась к своим, вынеся все знамена дивизии и ее полков. Сам начальник дивизии был дважды ранен осколками снарядов, а значительная часть отряда, остававшегося с ним, погибла. Отстреливаясь, Лавр Георгиевич вырвался со штабом чуть ли не из рук неприятеля и ушел в горы. Несколько дней он прятался в лесах. Но, изголодавшись, вышел к какому-то селению, чтобы достать продукты, и был захвачен австрийцами в плен[35]35
  Содержали Лавра Георгиевича в лагере для высших офицеров под Веной, он дважды пытался бежать, но осуществить задуманное удалось лишь с третьей попытки в июле 1916 года. Николай II лично принял смельчака и вручил ему ранее заслуженную награду.


[Закрыть].

На участке 8-й армии противник попытался не допустить отхода русских и усилил натиск, чтобы задержать обороняющихся в горах до тех пор, пока Макензен не зайдет им в тыл. Но Брусилов оказался предусмотрительнее Радко-Дмитриева. Еще в начале прорыва он заблаговременно отвел на восток склады и тылы. И начал скрытное отступление – в окопах приказал оставить только подвижные команды с пулеметами, которые для видимости должны были открыть огонь по наступающему противнику, остальные ночью снялись с позиций и благополучно отошли.

Но командующий 11-й армией Щербачев, не знавший масштабов катастрофы, вдруг начал возражать против отступления. Его войска вышли к Карпатам и атаковали перевалы, одновременно нанося удары на Коломию и Делятин[36]36
  Теперь в Ивано-Франковской области Украины.


[Закрыть].

Брусилов созвонился с Дмитрием Григорьевичем и доходчиво объяснил, что если он хоть чуть-чуть замешкается, то противник перекроет все выходы с перевалов и не позволит его армии спуститься с гор. Однако та уже втянулись в узкие карпатские дороги и не могла моментально отойти назад.