Текст книги "Золотое дело"

Глава 14

Утром Маркел быстро собрался, перекусил и вышел из избы. Волдырь вышел за ним следом. Были ещё сумерки, но вогулы, вместе с собаками, уже стояли посреди двора. Вдруг Волдырь едва слышно сказал:

– Ты им особенно не доверяй.

– Почему это вдруг так? – спросил Маркел.

– Сон мне недобрый был, – сказал Волдырь. – Будто кто-то висит на берёзе, на нижней ветке. А сама берёза высоченная, толстенная. И, чую, что это кто-то знакомый висит, только лица не вижу. Я хотел подойти ближе, глянуть… И проснулся. Смотрю, ты на лавке спишь, ровно дышишь. Значит, думаю, живой.

– Всё сказал? – строго спросил Маркел.

Волдырь кивнул, что всё.

– А теперь я скажу! – ещё строже продолжил Маркел. – За собой больше смотри. Да за дорогой!

Повернулся и пошёл к воротам. Там сел в нарты. Волдырь перекрестил его, махнул рукой. Караульные открыли ворота, и Маркел поехал дальше.

Медленно светало, поднимался ветер. А после, порыв за порывом, задула пурга. Пурга дула очень сильно, Маркел даже подумал, что хорошо, что они едут по теснине, тут же некуда свернуть, а то давно бы сбились с дороги. Хорошо было, чего и говорить. И ещё ветер дул в спину.

Но недолго! Потому что теснина вдруг повернула направо, вместе с тесниной повернула и тропа – и ветер начал дуть в лицо. И он дул всё сильней и сильней. Вогулы, не дожидаясь полудня, объявили привал и подогнали нарты к самой стене теснины, там было немного поспокойнее. И опять собаки разлеглись в снегу, а вогулы сели жевать пун. Маркел молчал и слушал. Дуло громко, как в печной трубе. Вогулы щурились от снега. Им было тепло и хорошо. А у Маркела зуб на зуб не попадал, его всего трясло от холода. А тут ещё заболело в боку, и болело всё сильней, но Маркел вида не показывал и даже за бок не брался. Но старший вогул вдруг спросил:

– Крепко болит, боярин?

– Ничего у меня не болит! – сердито ответил Маркел.

– Болит, болит, – сказал старший вогул. – Я вижу. Гычка меня убьёт, если я тебя не довезу. Тебе нужно грибка пожевать. Грибок тебе сразу поможет.

Маркел молчал. Старший вогул протянул ему кусочек гриба. Отравить они его хотят, подумал Маркел, это Лугуй их подослал, а вот не дамся, и всё!

И не дался – встал, сказал, что пурга улеглась и надо ехать дальше. И поехали, а правильней, пошли. Рана расходилась, боль утихла. Шли, молчали.

Так и на вечернем привале они ни о чём почти что не разговаривали.

Ночью, в землянке, Маркел спал беспокойно, вскакивал, а вот о чём был сон, не помнил. Зато ему то и дело вспоминался Волдырь и тот его недобрый сон, и было гадко.

Утром встали ещё затемно, быстро собрались и поехали. Пурга дула слабая, зато мороз был такой сильный, какого раньше ещё не было. Правда, на полуденном привале старший вогул сказал, что завтра они уже выедут в поле, и там будет легче, осталось совсем немного потерпеть. С этими словами он опять достал из-за пазухи пун, отломил кусочек и начал жевать его. Маркел смотрел на вогулов. Вогулам было хорошо, они грелись ядовитыми грибами, а Маркел не грелся, и он от мороза скоро сдохнет, думал он. А от гриба, может, и не сдох бы, потому что как только учуешь, что начал сдыхать, тогда его сразу выплёвывай и заедай снегом. Вот так! А потом доехал до Берёзова, там сдал этих воеводе и сказал: так, мол, и так, хотели отравить…

Но тут же подумал: нет, не так, а повернулся к старшему вогулу и сказал:

– А дай-ка и мне немного.

– Болит? – спросил старший вогул.

Маркел молчал. Но и руки не убирал. Старший вогул взял пун, отломил от него кусочек и подал Маркелу. Маркел сунул пун за щёку, начал жевать. Гриб как гриб, подумалось, и даже не очень горчит. И ничего не плывёт в голове, озноб не бьёт, и всякой дряни не мерещится. Дурят они его, вот что! Маркел жевал пун, жевал, и ровным счётом ничего с ним не случалось. Жевал, жевал…

Потом старший вогул тронул его за плечо и сказал, что пора ехать. Маркел опомнился и уже только тогда почуял, как ему стало тепло, нет, даже жарко – что хоть ты снимай шубу! И ничего не болело! Нигде! Маркел встал, встряхнулся, сплюнул жвачку, пересел в нарты, развалился как боярин и велел:

– Гони!

И они поехали. Горы стали совсем низкими, теснина раздалась в стороны, ветер утих, шёл редкий снег. Холода Маркел не чувствовал. Никто ни о чём не говорил. Так они молчали и на привале у костра, и ночью в землянке тоже. Но всё равно не спалось! Маркел лежал и притворялся спящим, ему чудились какие-то шорохи, казалось, что сейчас его зарежут. Такие мысли не к добру, подумалось, потому что всегда так бывает, когда скоро быть беде. Надо к беде готовиться! И Маркел полез за пазуху, достал князя семёнову грамоту берёзовскому воеводе. Грамота была уже сильно потрёпана, печати покривились и расплылись, ну да что поделаешь. Маркел снял валенок, спрятал в него грамоту, опять обулся. На душе сразу стало спокойнее, даже начало клонить ко сну. Маркел перекрестился, три раза прочёл «Отче наш» и заснул.

Также и утром на душе было легко. Маркел перекусил в охотку и также в охотку сел на нарточки. А тут ещё, они совсем мало отъехали, дорога вдруг вывела их в чистое поле. Дальше за ним была видна тайга. Они остановились, осмотрелись. Небо было чистое, светило солнце, а мороз был такой лютый, что даже дышать не хотелось. Маркел глянул в гычевский чертёж и сказал, что в Берёзов надо забирать налево.

– Нет, – сказал старший вогул, – направо. Там дальше будет река, мы по реке пойдём, по льду. Мы так всегда ходим. А по тайге, нам не пройти, только собак загубим.

– Значит, так Бог велел, – строго сказал Маркел.

– Какой злой у тебя Бог!

– Уж какой есть! Гони!

Старший вогул покачал головой и пошёл, забирая влево, на Берёзов. Собаки пошли за ним. Старший вогул побежал – собаки побежали следом. Маркел сидел в нартах, поскрипывал зубами, думал, что недобрые проводники ему попались, Лугуй их подкупил, ну да ещё посмотрим, чья возьмёт.

И так они, мало-помалу, проехали через поле и подъехали к редкому лесу, правильней, к тайге, конечно. Но заезжать в неё не стали, а остановились на опушке. Собаки сразу легли в снег, вогулы сели рядом, а рядом с ними сел Маркел. Старший вогул дал ему зубчик пуна, Маркел начал жевать, в боку сразу перестало резать, и мысли в голову полезли добрые. Чего это, думал Маркел, он на вогулов так злится, они ведь правы, дорога на Берёзов и в самом деле идёт правее, по реке Ляпин. Другое дело, что эта река заходит в Ляпин-городок, а Ляпин-городок – это Лугуева вотчина, а к Лугую пока лучше не соваться, так ему и в Москве говорили, а, говорили, сперва надо заехать в Берёзов и взять там стрельцов хоть полсотни, и уже только после этого ехать по лугуевским городкам и искать там самого Лугуя, брать его в расспрос, и всё такое прочее. Ну да это хорошо было рядить в Москве, в тепле, а тут, мухоморов нажравшись, разве что…

Но тут Маркел сбился с мысли. Ещё бы! Из леса на опушку выходили люди. Они были с луками, одеты по-вогульски, и их было много. Старший вогул, Маркелов проводник, вскочил, молодой вогул вскочил с ним рядом. Старший вогул стал низко кланяться. Вогулы с луками заулыбались. А один из них, одетый лучше всех и с саблей, спросил по-вогульски:

– Кого везёте?

– Урусута из Москвы, – сказал старший вогул. – Так было приказано.

– Кем приказано?! – насмешливо спросил вогул, одетый лучше всех.

Старший вогул молчал.

– Снять с него! – приказал самый лучший.

Двое вогулов-воинов подскочили к старшему вогулу, один схватил его за голову, а второй махнул туда-сюда ножом – и срезал у него с головы кожу вместе с волосами. Старший вогул залился кровью и завыл. Его толкнули, он упал, немного похрипел и стих. А в молодого кто-то выстрелил, и он тоже упал, и теперь у него из горла торчала стрела. Маркел смотрел на стрелу и не мог пошевелиться. Вогулы тоже стояли на месте. Только тот вогул, который был одет лучше всех, подошёл к Маркелу и спросил:

– Ты кто такой?

Маркел пожал плечами. Сейчас, подумал он, с него тоже снимут кожу, и это будет быстро. Но самый лучший вогул не спешил.

– Хочешь умереть? – спросил он.– А зачем ты мне мёртвый? Ты мне нужен живой. Ты мне такой во сне приснился, разве нет?!

Маркел молчал. Самый лучший рассмеялся и сказал:

– Если молчишь, значит, я правду говорю. – И, обернувшись к своим, повелел: – Взять его!

К Маркелу сразу подскочили, схватили под руки и растянули вправо-влево. Кости затрещали как на дыбе. Самый лучший подошёл и замахнулся саблей. Маркел на это только усмехнулся. Самый лучший тоже усмехнулся, убрал саблю в ножны и сказал:

– Грибов наелся, оттого и смелый. Обыскать его!

Подбежал ещё один вогул, полез Маркелу за пазуху и достал оттуда подорожную. Лучший вогул взял её, развернул, нахмурился, спросил:

– Что здесь написано?

Эх, подумал Маркел, Господи, помилуй, и ответил:

– Я неграмотный. Читать не умею.

– Ладно, – сказал самый лучший вогул. – Найдём того, кто умеет. Да оно и так понятно, что это такое. Это царёва грамота. У простых людей таких грамот не бывает, значит, ты царёв посол. Мне про тебя был сон! Мне в моём сне Великая Богиня предсказала, что ты пособишь мне взять Берёзов. Вяжите его!

Маркела подхватили и поволокли, подволокли к ближайшим нартам, повалили на них, брюхом вниз, и привязали к ним ремнями. Подошёл самый лучший вогул и сказал:

– Смешные вы люди, москва. Думали меня обмануть. Думали проскочить незаметно! Да только как это можно, если мне сама Великая Богиня помогает!?

И он засмеялся. А Маркел подумал, что это Лугуй, больше некому. И тут же невесело подумалось, что вот он и сделал половину дела – нашёл Лугуя, теперь только осталось отвезти его к Золотой Бабе, или к Великой Богине, как величает её Лугуй, и привести их обоих к кресту, потом допросить с пристрастием…

Но тут Лугуй велел ехать. Нарты рванулись и помчались всё быстрей. Маркел ничего не видел, он же лежал лицом вниз, снег залепил глаза, вогулы бежали рядом и свистели, собаки тявкали, нарты кидало с боку на бок, Маркел то зарывался в снег, то задирался вверх, а то и падал, его поднимали, свистели, собаки снова пускались бежать. Мало-помалу начало смеркаться. И, с удивлением думал Маркел, у него не болело в боку, и было не холодно, и не хотелось ни есть и ни пить, и даже не хотелось знать, отчего всё это приключилось и чем кончится. Только одного ему тогда хотелось: скорее хоть куда-нибудь приехать и остановиться.

Глава 15

Но вот стало совсем темно, а они всё не останавливались. Маркел напыжился, сдвинул ремни. Стало немного свободнее, Маркел начал вертеть головой и поглядывать по сторонам. Они, как он увидел, ехали по редколесью, небо было ясное, светила луна, дорогу было видно хорошо. Так они могут и всю ночь бежать, думал Маркел. И, дальше думал, а куда они бегут? В Ляпин-городок, или в Ляпин-пауль по-вогульски. Эта крепость, если верить гычевскому чертежу, совсем небольшая, ну да Гычев её, может, и в глаза не видел и нарисовал с чужих слов, а чтобы о чём-то судить верно, это нужно обязательно увидеть собственными глазами. И вот у него, думал Маркел, такой случай скоро представится.

Ну а пока что было так: лес кончился и началось болото, снег, правильнее, лёд стал прогибаться под нартами всё сильней и сильней. То есть сразу же вспомнил Маркел, они сейчас, как и тогда, на той стороне Камня, опять едут через кантым-ма, или же злое болото по-нашему. Только тут болото было ещё злей! Лёд прогибался всё больше и больше, вогулы начали осаживать собак, хватать их за постромки, а Маркелу было велено не шевелиться. Маркел лежал смирно, читал «Отче наш» и ещё успевал думать о том, что если вдруг что, то он пойдёт на дно как топор, вместе с нартами.

Но этого пока что не случалось, нарты мало-помалу двигались вперёд, ветер посвистывал, мела пурга, мороз крепчал. Так они шли с версту, не меньше, потом лёд перестал трещать. Потом они прошли ещё с версту, и впереди вдруг послышалось мерное буханье. Это бубны, подумал Маркел, значит, Ляпин-пауль совсем близко. И так оно, наверное, и было, потому что, заслышав бубны, лугуевские люди сразу оживились, стали показывать вперёд и погонять собак, собаки с шага перешли на рысь. А бубны бухали всё громче и всё ближе. Лугуевские начали свистеть, свистели они чисто по-разбойничьи. Спаси и сохрани, думал Маркел и мысленно крестился, потому что руки были связаны.

А потом на снегу там и сям стали появляться огненные сполохи. Потом стали слышны голоса – это они пели что-то заунывное. А бубны гремели так, что аж в ушах было больно. Совсем приехали, подумалось.

И верно – Лугуй закричал, и все остановились. К Маркелу подошли и развязали его. Маркел встал и осмотрелся. Была ясная лунная ночь, впереди горели костры, возле них стояли лучники, по-вогульски правильнее ляки, и, размахивая луками, пели что-то очень важное. Потом замолчали. Лугуй пошёл в их сторону. Маркела стали толкать в спину, пинать копьями, и он пошёл за Лугуем, а уже за ним пошли лугуевские люди. Бубны загремели ещё громче. Маркел шёл за Лугуем и смотрел по сторонам. Костров было много, не меньше десятка, при каждом костре, считал Маркел, по десятку ляков, лучников. А дальше опять были костры, ещё с десяток, а вон и шаманы с бубнами. Шаманов было четверо, они плясали. Четверо, значит, четыре войска собралось, с чужим шаманом на войну не ходят, ещё успел подумать Маркел…

А дальше костров уже не было, а был виден высокий холм, по-вогульски правильнее, сопка, она была саженей в двадцать в высоту и залитая льдом. На верху её стоял высокий частокол, как и в Пелымском городке у князя Аблегирима. Вот только тогда было лето, и сопка поросла травой, а здесь был только один лёд сверху донизу. Как на такую высоту и скользоту подняться? И ни ворот там, наверху, ни башен – ничего.

Но только Маркел так подумал, как к нему подошли лугуевские люди, взяли его под руки и повели вперёд, к ледяной сопке. Там, у её подножия, уже стоял Лугуй. Наверху, на частоколе, показалась длинная верёвочная лестница. Её раскачали и сбросили. Первым, так велел Лугуй, по ней полез один из его лучников. За ним, тоже по велению Лугуя, полез Маркел, а уже за ним и сам Лугуй. Лестница болталась и тряслась. Хорошо ещё, думал Маркел, что хоть ступеньки в ней не гнутся, потому что деревянные.

Забравшись наверх, на вершину стены, Маркел снова осмотрелся. Вдоль стены, на подмостях, там-сям стояли лучники, или, по-вогульски, ляки. А дальше, в самой крепости, был виден большущий двухэтажный дом, это, конечно, были княжеские хоромы, вокруг которых горели костры, а возле костров стояли ляки. И плясал шаман, бил в бубен. Здесь, подумал Маркел, уже только здешние, ляпинские, а остальных, на всякий случай, в крепость не пустили, стерегутся.

Пока Маркел об этом думал, Лугуй начал спускаться со стены. Маркел стал спускаться за ним следом.

Лугуй, спустившись вниз, сразу повернулся идти к хоромам. Маркел повернул туда же, но тут к нему подскочили какие-то люди и схватили под руки.

– Князь! – громко окликнул Маркел.

Лугуй обернулся, посмотрел на Маркела, отвернулся и пошёл дальше, к хоромам. А его люди потащили Маркела куда-то к кострам. Стоявшие возле костров вогулы без особого любопытства поглядывали на Маркела. А его вели всё дальше, пока не подвели к одной из землянок, возле которой стоял караульный с копьём. Маркела толкнули в спину, он полез в землянку.

Там было темно и ничего не видно. Маркел пролез ещё вперёд, нашёл щовал, за ним лежанку. Щовал был холодный, а лежанка ещё холодней, и накрыться было нечем. Маркел сел на лежанку, спрятал руки в рукава и подумал, что долго он тут не продержится, замёрзнет насмерть. Зачем тогда было его хватать, тащить по лесу? Могли сразу убить, хлопот было бы меньше. Но, правда, если сразу не убили, то, может, его и дальше убивать не собираются, а это просто стращают? Да и Лугуй же говорил, что Маркел ему нужен живой, что он ему поможет взять Берёзов – так ему Великая Богиня обещала, он сказал. И тут же подумалось: а это кто такая? Маркел про такую не слышал. Или это та же Золотая Баба, только по-другому названная? А что! Такое вполне может быть. И вот тогда…

Маркел задумался. А во дворе продолжали шуметь. Шаман бил в бубен и выкрикивал «Гай! Гай!», а остальные за ним повторяли и дружно притопывали. И так раз за разом, одно и то же, то громче, то тише. Это они к войне готовятся, думал Маркел, это они на Берёзов пойдут. А Маркел зачем им нужен? Да затем, что им одним не взять Берёзов! Нет у них на это ни силы, ни умения, ни пушек, ни пищалей, вот они и затеяли всё это бесовство – по-бесовски пляшут, бесовские песни поют, бесовские грибы жрут, бесовским кумирам кланяются, бесовские жертвы им подносят. Так и Маркела скоро поднесут. Если, конечно, успеют, подумал Маркел, а то может случиться и такое, что вот Лугуй велит подать его к себе, лугуевские люди сюда прибегут, глянут, а Маркел уже готов, холодный. И ох как тогда разгневается их Великая Богиня, закричит, что как это они посмели подносить ей дохлятину – и отвернётся от них! И не возьмут они Берёзов! Вот где будет смеху, подумал Маркел очень мрачно, закрыл глаза, потом даже крепко зажмурился…

Но не спалось, конечно. Во дворе очень сильно шумели. Маркел лежал, ворочался, слушал вогульские крики и ждал, когда уже за ним придут. Хотелось, чтобы скорей пришли, даже ещё скорей, потому что всё равно того, что должно случиться, не минуешь.

Глава 16

И наконец за ним пришли. Это сперва в землянку спустился караульный с копьём, а после за ним ещё двое вогулов, они оба были без шапок и бритые наголо. Бритые – это не люди, вспомнил Маркел, а это здешние рабы, или, по-вогульски, кучкупы. Это чтобы Маркел видел, как Лугуй над ним насмехается – безволосых рабов за ним прислал, вот какое это оскорбление! Ну да и ладно, подумал Маркел, ещё посмотрим, чем всё кончится, встал и вышел из землянки за кучкупами.

Кучкупы провели Маркела через двор и подвели к крыльцу лугуевских хором. Тамошние сторожа расступились и пропустили их, но при этом приказали, чтобы Маркел снял шапку. Маркел снял.

В хоромах Маркел с кучкупами поднялся на второй этаж, и дальше уже он один вошёл в просторную горницу, освещённую десятком, а то больше, плошек. Горница была устлана толстой кошмой, на которой прямо напротив Маркела сидел князь Лугуй, одетый в красный бухарский халат, а на лбу у него был повязан кожаный плетёный ремешок со вставленными в него золочёными фигурками. Это, сразу вспомнилось Маркелу, у них такие княжеские знаки.

Да, и ещё: а по обе стороны от Лугуя сидели четверо важных вогулов в дорогих кольчугах и без шапок. Волосы у них были заплетены в косички. Это, как снова же вспомнил Маркел, были здешние бояре, или же, по-вогульски, отыры. И это их люди стоят в поле за крепостью. Подумав так, Маркел опять посмотрел на Лугуя, прижал шапку к груди и поклонился. Лугую это очень понравилось. Он самодовольно усмехнулся, осмотрел своих отыров, и уже только после спросил:

– Царский посол? Из Москвы?

– Я не посол… – начал Маркел.

– Посол! Посол! – уверенно сказал Лугуй. – И зовут тебя Косой. Мы это из твоей царёвой грамоты узнали. Я же, как тебе и обещал, нашёл того, кто умеет читать. И он прочёл, что ты, царёв посол, едешь из Москвы в Берёзов, а куда дальше, там не сказано. Но я и так это знаю, дальше – это в Куноват, мой главный город, а после в другие мои города. И тебе дают стрельцов сколько ты прикажешь тебе дать, и эти твои стрельцы будут сжигать мои города, а на их месте ставить ваши. Вот кто ты такой, царёв посол, как мы из твоей грамоты узнали, и вот для чего ты сюда приехал. Тебе так царь велел – за то, что я больше не захотел ему кланяться и стал возить ясак не ему, а Великой Богине. Так?

– Может, и так, – сказал Маркел. – Но я…

– Вот видишь, – радостно перебил его Лугуй. – Тебе нечем мне возразить, потому что я говорю правду. Возрази мне, если я не так сказал!

Но только Маркел открыл рот, как Лугуй тут же продолжил:

– Да, чуть было не забыл сказать. Мои люди нашли в твоих нартах мешок соли. Это очень хорошо. Благодарю тебя за соль. Или, – сразу же сказал Лугуй, – ты, может, вёз её в Берёзов?

– Да.

– Ащ! – громко сказал Лугуй. – Ну, ладно. Мы передадим её туда. Мы же всё равно как раз туда и собираемся. Слышишь?

И он поднял руку. Со двора были слышны удары в бубен, выкрики. Лугуй усмехнулся и опять заговорил:

– Не беспокойся. Мы привезём этот мешок в целости, отдадим воеводе и скажем: бери, нам ничего за него не надо, мы и без соли жить привыкли. А вот без Берёзова мы жить не сможем. Поэтому, мы скажем воеводе, отдай нам Берёзов, и мы тогда отдадим тебе не только эту соль, но ещё и царского посла, живого и невредимого. А не отдашь Берёзов, мы тогда отдадим тебе только его отрубленную голову. И без волос, конечно! Справедливо ли я говорю?

Маркел молчал, не зная, как лучше ответить. Лугуй рассердился, сказал:

– Отвечай скорей, царский посол! Это же я про твою голову рассказываю! Отдаст воевода нам Берёзов, тогда мы отдадим ему тебя живого. А не отдаст, тогда мы отрубим тебе голову и отдадим ему только её. И отдадим так, чтобы все ваши люди видели, как воевода не пощадил царского посла. Тогда все ваши люди отвернутся от вашего воеводы, больше не захотят ему служить, а выйдут из Берёзова и уйдут к себе обратно за Каменные горы, и Берёзов останется пуст. И что я с ним тогда сделаю?

– Ты его сожжёшь, – сказал Маркел.

– Вот, правильно, – сказал Лугуй. – А почему я его сожгу? Молчишь? Тогда я подскажу тебе. Так вот. Был у меня такой город Сумт-Вош, а потом, в прошлом году, пришёл ваш воевода и сжёг мой Сумт-Вош, а на его месте поставил Берёзов. А теперь я хочу прийти туда и сжечь Берёзов, и опять поставить там Сумт-Вош. И я приду, и сожгу! И никто не сможет меня остановить, потому что то, что ты сегодня у нас здесь видел, это только половина нашего войска, а завтра к нам ещё придут. Вот тогда будет войско так войско! И мы с этим большим войском придём к Берёзову, там я выведу тебя к воротам, положу тебя на мешок с солью, расстегну тебе ворот, подниму саблю и скажу, что пусть, пока не поздно, воевода выходит из города и забирает своего посла и пусть все остальные выходят, мы никого не тронем, пусть все уходят за Камень, а мы сожжем Берёзов и опять Сумт-Вош поставим! На своей земле! Вот так! Справедливо это или нет?

Маркел, помолчав, ответил:

– Может, это справедливо, а может, и нет, я не знаю. Я же не Великая Богиня, чтобы всех судить…

– Э! – строго перебил его Лугуй. – Нельзя так про Великую Богиню говорить, даже если это говорится в шутку. Или ты так говоришь от страха, потому что тебя так напугали мои слова о том, что я отрублю тебе голову? Но ведь этого может и не случиться, если воевода пожалеет тебя, выйдет из города, и вы все, живые и невредимые, уйдёте к себе на ту сторону Камня.

Маркел усмехнулся.

– Я знаю, почему ты усмехаешься, – сказал Лугуй. – Потому что думаешь, что всё будет иначе – воевода не станет раньше времени выходить из города, а, как он всегда это делает, сперва дождётся князя Игичея, и тогда он и Игичей, оба со своими войсками, с двух сторон набросятся на меня и разобьют. Но этого теперь не будет, даже если обещанное войско не придёт ко мне на помощь. Потому что я теперь не один, а со мной Великая Богиня! И я, с её всесильной помощью, пойду на Берёзов и сожгу его, и прогоню воеводу за Камень. А чтобы ваши люди знали, что мы обратно уже не отступимся, я привезу тебя в Берёзов, выведу в поле перед воротами и отрублю тебе голову. Пусть вашим людям станет страшно. Они, наверное, ещё никогда не видели, как отрубают головы царским послам! А ты видел? Нет?!

Маркел молчал. Лугуй засмеялся и сказал:

– Чего это вдруг ты стал такой невесёлый? Великой Богине не нужны невесёлые жертвы, она такие не принимает! Поэтому если ты и дальше будешь таким же невесёлым, то я не понесу твою голову к Великой Богине, а я брошу её здесь, на съедение собакам. Но я же не хочу тебе зла, а хочу только добра! Поэтому я сейчас помогу тебе развеселиться.

И он громко хлопнул в ладоши. Почти сразу заиграла музыка, как будто кто-то задрынькал на гуслях. Или, как Маркел после узнал, на санквылтапе. И задудели дуделки, бухнул бубен, забренчали колокольцы, заныл варган, тонко запел девчачий голос.

– Садись! – велел Лугуй и хлопнул рукой по кошме.

Маркел где стоял, там и сел.

– Шубу снимай, запаришься!

Маркел скинул шубу. В горницу стали входить кучкупы, они мягко ступали босыми ногами, несли деревянные блюда, ставили их на кошму рядом с Маркелом и шли дальше. Блюд становилось всё больше и больше, кучкупы входили, выходили, бренчал санквылтап, девка пела, но без слов, а просто выводила голосом.

– Ешь, пей! – сказал Лугуй. – А на нас не смотри, мы не голодные, мы дома.

Маркел взял ближайшее блюдо. Там было что-то сырое, кровавое. Маркел начал есть. Было вкусно. Маркел взял со второго блюда. С третьего. Кучкупы начали носить питьё. Санквылтап бренчал всё громче.

– Пей, пей! – сказал Лугуй. – Не бойся, это не отрава, а это чтобы душе стало легче, чтобы она за тело не цеплялась.

Маркел взял ближайшую бутлю.

– Пей! – повторил Лугуй. – Великая Богиня смотрит на тебя.

И он опять начал хлопать в ладоши. Отыры тоже хлопали. Потом где-то за спиной открылась дверь, в горницу вбежали девки и стали кружить вокруг Маркела. Лугуй и отыры продолжали хлопать, девки кружили всё ближе и ближе, бесстыже кривлялись, санквылтап бренчал всё громче и быстрей. Лугуй махнул рукой, Маркел взял чашку, выпил, после ещё выпил, поперхнулся и упал. Дышать стало нечем. Отравили, подумал Маркел, а как же Великая Богиня, а как же его голова, она и так, будто отрублена, покатилась девкам под ноги, девки убегали от неё, смеялись, голова катилась всё быстрей, перед глазами всё мелькало…

А потом поплыло и стало плыть всё медленнее и медленней и совсем расплылось в темноте. Маркел прислушался. Было совершенно тихо, только слышно, что горит щовал, потрескивают уголья.

Вдруг послышались шаги, будто кто-то идёт по кошме, идёт быстрыми шагами, очень лёгкими. Маркел проморгался и увидел, что он сидит в каменной пещере, там на полу постелена кошма, сбоку горит щовал… А посреди пещеры стоит золотая баба, молодая, голая как в бане, и улыбается. Маркел хотел вскочить, не получилось, потому что ноги не послушались. А золотая баба подошла к нему, положила ему руку на лоб, толкнула. Маркел повалился на спину. Золотая баба села на него, на брюхо, склонилась над ним. Маркелу стало страшно, он зажмурился. Золотая баба завернула ему веко и стала смотреть Маркелу прямо в глаз. Пальцы у неё были холодные как лёд. Маркела начал бить озноб, он хотел закричать, но не смог. Тогда он собрался с силами и извернулся, сбросил с себя бабу и вскочил. Баба засмеялась, отступила в сторону…

И тут же исчезла. Только ещё было слышно, как кто-то босыми пятками прокрался по кошме – и стало совсем тихо. Маркел сел на кошму, а после снова лёг – сил не было. И также внутри всё горело, губы были пересохшие.

– Пить! – громко сказал Маркел. – Пить дайте, а не то подохну!

Но никто не отозвался. Маркел облизал губы, затаился. Почему-то вдруг подумалось: Параска узнает – убьёт…

Опять задрынькал санквылтап. Музыка была душевная и очень жалостливая. Маркел слушал её, слушал, а потом закрыл глаза, затаил дыхание, прочёл «Отче наш», дышать стало нечем, он посопел, подёргался и умер.