Текст книги "Яма. Грустные истории"

На дачу

Игоряша открыл левый глаз и ужаснулся. По комнате скользила тень огромного костлявого чудовища. Игоряша закрыл левый глаз и открыл правый, но от такого резкого движения у него начался нервный тик. Пару раз передёрнувшись, он понял, что тень порождена необычайным совпадением двух невероятных событий – во-первых, сквозь серое затянутое паутиной окно пробился луч яркого солнца, во-вторых, по стеклу бежит огромный, отъевшийся таракан.

Игоряша хотел было рассказать жене об этом волнующем факте, но под одеялом слева никого не нашёл. Он принялся на всякий случай шарить справа, решив, что в такое необычное утро жена вполне могла лежать и не совсем там, где всегда, но справа оказался край кровати, и Игоряша чуть не упал.

Он с хрустом сел, протянул через всю комнату свои худые волосатые ноги, прочистил горло и прикрыл причинные места краем одеяла во избежание.

– Манюсик! – сипло, нараспев, прокукарекал он.

– Чаво? – ответил бас жены из ванной, где она пыталась прореживать густую поросль на бровях при помощи фарфорового чайника с крышечкой, поскольку не нашла нигде пинцета.

– А не скататься ли нам на дачу? – спросил Игоряша, наклонившись и почесав пятку. Тут голова его зацепилась за паутину, и ему пришлось долго отплёвываться и отмахиваться. Сбитый при этом паук чихнул и сонно заковылял в угол.

– Да страшновато, – ответила Маша, нечаянно ткнув носиком чайника себе в глаз. – Уж сколько там не были. Я от соседей слышала в позапрошлом году – там лес. Люди пропадают. И вой по ночам.

– Давай съездим, – настаивал Игоряша, попытавшись разогнуться. Чёртов радикулит скрючивал тело в обратную сторону, наизнанку, словно неправильно свёрнутую шаурму. – Развеемся.

– Да это ж собираться надо, – сказала Маша и присмотрелась к отражению в зеркале. Что-то не то было со ртом, но она никак не могла понять, что именно, поскольку в ванной было довольно темно.

– Да мы ж мигом, – сказал Игоряша и зевнул. Разгибаться стало лень, и он подумал, не поспать ли ему в этой новой, скрюченной, ещё не испробованной позе.

– Ну, давай, – согласилась Маша и зевнула в ответ. Из её разинутого рта вылетела проснувшаяся муха и, покружив, присела на чей-то огромный, зубастый скелет в ванной, чтобы продолжить сон. – А как?

– А куда же я машинку-то дел? – спросил себя Игоряша и как раз увидел перед лицом выдвинутый ящик полусгнившей тумбочки. Он засунул туда свою худую синюшную руку и извлёк два комплекта ключей.

Маша вдруг поняла, что вызывает её дискомфорт. Верхний правый клык перекосило, и он торчал наружу, словно суслик из норы. Она схватилась за него рукой, чтобы попытаться вытащить, но забыла про чайник, который держала в руке, от удара потеряла сознание и рухнула на пол.

– Это от чего такие причудливые? – не понял Игоряша. – А. Один от сарайчика, а второй от «Лексуса». Я его у Владимира Ивановича в две тысячи каком-то брал, неприятности со свечками посмотреть, да забыл вернуть.

– Может, на нём и поедем? – спросила Маша, подымаясь с пола и вправляя вывернутую лодыжку.

– Да не, – Игоряша встал, наконец, с кровати и упёрся рогами в потолок, отчего пришлось сесть обратно. – Я же его разбил. Там целые только три колеса и радиатор, остальное если только в переплавку.

– Ну, тогда на нашей, – сказала Маша, осматривая свои окровавленные руки. В кулаках оказались зажаты осколки чайника и вырванный зуб.

– Угу, – сказал Игоряша, ёрзая на кровати и пытаясь решить, куда девать рога. – Вот только где она, не помню.

– Ты же гараж купил пару лет назад, – сообразила Маша. Теперь надо было что-то делать с кровоточащими порезами на лице, но она уже устала и потому присела отдохнуть на кучу грязного белья, которое заполняло почти всю ванную комнату.

– Правда? – Игоряша изумился, и рога, отвалившись, закачались на люстре. – Что-то подзабыл. Тогда должны быть ещё ключи.

Он снова сунулся в ящик, но рука его наткнулась на что-то вонючее и настолько отвратительное, что он отпрянул и всё-таки упал с кровати, чуть не заснув в полёте к полу.

Маша открыла зеркальный шкафчик перед собой, и оттуда посыпались баночки с кремами, шампунями и дезодорантами, пустые бутылки, перегоревшие лампочки и прочее барахло.

– А вот и он, – обрадовалась Маша, вытаскивая ржавый пинцет, воткнувшийся в центр лба. – И пластырь как раз.

– Что ты говоришь? – переспросил Игоряша, пытаясь выползти в коридор. Ему мешали стебли филодендрона, растущего в горшке на кухне.

– Я говорю, – сказала Маша, залепив пластырем окровавленный лоб, – что гараж-то прямо у подъезда. Отчего же ты не помнишь?

Игоряша перегрыз два самых толстых стебля и выбрался в коридор.

– Вот какие-то ключи, – сказал он, подняв с пола комок пыли, в котором угадывалось нечто металлическое.

– Хорошо, – сказала Маша, заклеивая порезы на щеках. – Я почти готова. Только юбку ещё надо найти. Давно её не видела.

– А вот и телефончик мой, – сказал обрадованно Игоряша. – Он тут в прихожей на зарядке стоял, оказывается. Зарядился, прямо чудеса! Я тут как раз проснулся на прошлой неделе и думаю – вроде был у меня телефон.

Маша закончила с ранами и стояла посреди ванной в майке и колготках, соображая, где может находиться самая свежая юбка.

– Может, ты мне позвонишь? – спросила она. – Я свой тоже как раз не нашла.

– О! – отозвался Игоряша. – Да тут семьсот шестьдесят один пропущенный звонок. В основном от Владимира Ивановича. Чего он хотел, интересно знать? И ещё – как странно… На телефоне бумажка приклеена сзади. Написано «Перезвони, скотина». Откуда это?

Маша догадалась заглянуть в стиральную машинку, но дверца присохла и не открывалась. К счастью, на полу рядом стоял ломик. Но и он не справился, а лопнул с протяжным и жалобным гулким криком.

– Я тебе звоню, – сказал Игоряша. – Слышишь?

Машин телефон где-то совсем рядом издал прощальную трель и сдох. Маша, однако, успела оглянуться на звук. На полуистлевшей верёвке над ванной сушилось прошлогоднее бельё. Телефон, похоже, находился в кармане юбки.

– Надо же, – сказала Маша. – У меня в юбке и карман есть.

Она сняла юбку с верёвки и обнаружила в одной из дыр повесившуюся крысу. Поразмыслив, Маша решила крысу вынуть и отложить на потом, поскольку заниматься похоронами сейчас представлялось совершенно неуместным.

Она принялась натягивать юбку через голову, просунула руки и застряла.

– Игоряша! – позвала она. – Ты мне не поможешь? Я, кажется, чуточку располнела.

Игоряша уронил от неожиданности телефон в кучу мусора под собой и понял, что найти его снова практически безнадёжно. Он вздохнул и на четвереньках двинулся к ванной.

– Извини, – сказал он. – Что-то я не разберу, где ты. Тут какая-то трава.

– Сейчас я выйду, – сказала Маша, пыхтя и пытаясь сдвинуть юбку пониже. – Должно быть, это морская капуста проросла. Я в прошлом декабре там банку открытую уронила. Лень было собрать.

Игоряша поднялся, наконец, на ноги, перешагнул через траву и громко заорал. Навстречу ему двигалось странное существо, запутанное в старую драную тряпку. С его морды, целиком облепленной пластырем, капала кровь, а жирные руки торчали вверх, словно ветки зловещего дерева.

– Да ты что? – удивилась Маша. – Это же я. Помоги юбку надеть.

– А это самое, – пробормотал Игоряша. – Экое недоразумение. Ну да…

Он дёрнул ткань вниз, что-то хрустнуло, и Маша освободилась.

– Фу, – сказала она. – Теперь хоть дышать можно.

Большая часть юбки опала вниз мелкими клочками, однако на поясе осталось ещё достаточно, чтобы Маша не придавала этому слишком существенного значения.

– А ты что не одет? – спросила она. – Я думала, мы уже выходим.

– Я быстро, – ответил Игоряша. – Где-то тут были штаны.

Он надавил на дверь в соседнюю комнату, она приоткрылась, и из щели повалились предметы одежды, среди которых Игоряша мигом отыскал джинсы и футболку, а затем ещё быстрее натянул.

– Ловко, – сказала Маша, присвистнув сквозь новую дырку в зубах. – Остался навык ещё.

– Вот с обувью беда, – сказал Игоряша. – В прихожей, кажется, лампочка перегорела. Но, думаю, и так сойдёт. – Он пошевелил пальцами на ногах. Правая оказалась босой, а левая – в драном носке.

– Да нет, – ответила Маша. – Наверно, это свет всё-таки отключили. Я всё забываю зайти заплатить. Как-то раз пошла, лет шесть назад, да заблудилась на лестничной площадке. Решила вернуться и еле нашла нашу дверь.

– Ничего, – сказал Игоряша. – На этот случай у меня вот что есть.

И он достал откуда-то из штанов старый фонарик, который тускло, но уверенно светил.

– Какой ты у меня предусмотрительный, – восхитилась Маша. – Как же хорошо, что мы поженились…

– А то, – Игоряша болезненно покраснел, и они начали пробираться к выходу.

– У меня в чём-то нога застряла, – сказала Маша. – Кажется, детская коляска. У нас разве дети есть?

– Не помню, – признался Игоряша. – Надо будет поискать.

Он начал возиться с заржавевшим замком.

– Не уверен, сумеем ли мы выйти, – сказал он. – Может, слесаря вызвать?

– Не стоит, – сказала Маша и стукнула кулаком по двери. Трухлявая древесина рассыпалась, открыв выход на площадку.

– А где лифт? – спросил испуганно Игоряша. На площадке стояла кромешная тьма.

– Может, тут? – предположила Маша, ткнув в ещё одну дверь. Дверь вздохнула и превратилась в пыль. Из открывшегося проёма пахнуло плесенью. – Нет, тут другая квартира.

– Вот же кнопка вызова, – обрадовался Игоряша. Его костлявый палец с хрустом нажал кнопку, и они услышали сначала треск наверху, затем пронзительный свист и торжественный грохот внизу. – Что это было, интересно?

– Кажется, кабина упала, – сказала Маша. – Какая, однако, жалость. Придётся пешком.

– А сколько там внизу этажей? – поинтересовался Игоряша.

– Ну и вопросы, – обиделась Маша. – Я что тебе, математик?

– Честно говоря, я запамятовал, – ответил Игоряша. – Вот я вроде учителем был. Или даже директором школы. А когда мне выходить на работу? Или я бросил эту привычку?

– Да что уж там прошлое ворошить, – сказала Маша. – Я помню только, что мне как-то раз зарплату выдавали. Такими бумажками, знаешь ли, разноцветными. А за что – хоть убей, не скажу.

Фонарик выхватил из темноты чьи-то перепуганные глаза. Маленькая фигурка метнулась прочь и ударилась в стену.

– Что это было? – спросил Игоряша.

– Может, кошка? – предположила Маша.

– Не похоже, – сказал Игоряша. – Ног больше. И уши резиновые.

Они внезапно обнаружили, что спустились до конца. Дальше лестница была засыпана грязью и обломками бетона. Правда, наружу вела тропинка через окно, покрытая многочисленными звериными следами.

– Как странно, – сказала Маша. – В прошлый раз этого не было.

Выбравшись на покривившийся козырёк подъезда, они вдохнули пьяный сырой воздух.

– Как хорошо! – сказала Маша, потянувшись.

– Да уж, – согласился Игоряша и, заметив, что на нём надеты грязные очки, решил их протереть.

Их окружал дикий лес, проросший сквозь остатки полуразрушенного микрорайона. На соседнем причудливом дереве, похожем на берёзу, но сплошь усыпанном часто моргающими глазами, покачивался ржавый кузов машины.

– О, – сказал Игоряша, протянув дрожащий узловатый палец. – Это же моя.

Ветка хрустнула, и машина полетела вниз.

– Наша, – поправила Маша обиженно.

– Вынужден заметить, – сказал Игоряша, – что у тебя пластырь отклеился на губе.

– А ты очки уронил, – парировала Маша.

Над ними, чуть не зацепив пропеллерами дом, проследовал в северном направлении аппарат ржавого цвета с четырьмя крыльями и дымящей трубой.

– А что здесь случилось? – поинтересовалась Маша. – Ну, пока мы не выходили… Кризис какой, что ли? Или война?

– Да какая разница, – отмахнулся Игоряша. – Знаешь, я уже того… Кажется, я совсем уже развеялся. Пошли спать.

И они, набравшиеся новых сил, поползли в разбитое окно, чтобы вернуться в свою уютную квартирку.

30.07.2016

Уши в сухарях

1

Море не имело конца. Оно простиралось до самого горизонта, и, скорее всего, намного дальше, касаясь грязного серого неба, заляпанного неровными акварельными пятнами туч. Море и само казалось серым. Оно дышало сердито, накатывая волны на берег с недружелюбным шипением. На кого оно злилось, трудно было понять. Берег, абсолютно безлюдный, бездействовал, принимая на себя всплески холодной солоноватой воды, которая то отступала назад, разбегаясь, то набрасывалась на песок, обрызгивая пляж с пластиковыми топчанами, сложенными неровной стопкой, и нелепыми плетёными зонтиками сгустками своей злобной слюны.

Песочного цвета здание отеля тоже выглядело серым под этим мрачным небом. Его пустые окна смотрели в море, словно спрашивая, что же будет дальше. А сердитое море шипело лишь невнятные звуки, из которых трудно было составить осмысленный ответ. Но по его настроению отель догадывался, что море не просто злится. Оно ждёт. Оно – это огромная алчущая пасть, которой нет ни конца, ни края. И оно способно проглотить любую вещь или субстанцию, как только она появится здесь, на молчаливом берегу. Море готово было ждать долго.

С другой стороны, иногда море выносило на берег разные любопытные вещи – то комок водорослей, то разъеденную солью пластмассовую игрушку, в которой совершенно невозможно было узнать синего зубастого заводного медведя, которым она была раньше, то безжалостно разломанную надвое тушку неизвестного науке морского животного. И непонятно было, то ли море таким образом стремится загладить свою вину, то ли считает себя создателем этих предметов и гордо преподносит их миру, чтобы все вокруг восхищались, то ли просто выкидывает за ненадобностью.

А где-то далеко пространство было изогнуто, искривлено и рассечено на мелкие кусочки блестящими гранями стеклянных витрин. Пространство покачивалось в такт шагам Антона, который хмуро приближался к яркой надписи на стекле, частично в нём отражаясь. Он остановился ненадолго, засомневавшись, поскольку кроме стеклянной стены ощущал ещё одну, воздушную, не вполне существующую в реальности, но которую ему было значительно труднее преодолеть. Однако решение он принял намного раньше, да и привычка в прохождении сквозь воздушные стены накапливалась годами, поэтому Антон смог заставить себя напрячься, вдохнуть, чуть нагнуться вперёд и быстро, размашистым шагом, миновать плотную невидимую преграду на пути к стеклянной двери, в которую он и зашёл.

Скучающая девушка с большими белыми кольцами серёжек в ушах встрепенулась и произнесла что-то, чего Антон не разобрал. Он был занят тем, чтобы справиться со своим напряжением. У него была цель, которой во что бы то ни стало нужно было добиться. Напряжение мешало. Страх душил Антона, и пространство продолжало покачиваться несмотря на то, что Антон уже не шагал, а сидел в кожаном кресле напротив сотрудницы агентства, сам не заметив, как в нём очутился.

– Простите? – переспросил Антон и ужаснулся своему голосу. Он раздавался откуда-то со стороны, совершенно чужой, неприятный, и Антон слышал его словно сквозь толстый слой ваты. Надо было как-то овладеть голосом, объяснить изящной сотруднице, что ему нужно, да так, чтобы результат оказался правильным.

– Я сказала: «Здравствуйте», – отозвалась девушка за столом. – Чем могу помочь?

Она улыбнулась, и сердце Антона сжалось. Он не очень любил, когда люди улыбаются. На это нужно было как-то реагировать. Улыбка означала попытку контакта, которых он всячески старался избегать. Впрочем, на этот раз ему пришлось пересилить себя, ведь он пришёл по своей воле. И, возможно, девушка с ужасающей белозубой улыбкой действительно могла ему помочь.

– У меня довольно необычное пожелание, – сказал Антон и заволновался сильнее, понимая, что говорит не совсем то, что хочет, не теми словами, да и начал совсем не с того. – Мне нужно поехать куда-нибудь в тихое место. На две недели. Отдохнуть. И чтобы там никого не было.

– Почему же необычное? – удивилась девушка. – Многие устают от города. Когда хотите вылететь?

Антон переварил в голове образ огромного города, жители которого устали и разом вылетели именно в то тихое место, куда планирует отправиться он, испугался, но в следующий миг осознал, что ему задан вопрос.

– Если возможно, завтра, – сказал он. – То есть в понедельник.

– Сколько звёзд искать?

Антон напрягся, пытаясь понять.

– Отель сколько звёзд? – уточнила девушка.

– Мне всё равно, – ответил Антон. Потом спохватился: – Но что-то недорогое.

– Какая линия? – последовала очередная загадочная фраза. Антон чувствовал, как его пытаются запутать, отодвинуть всё дальше от цели, говоря о чём-то, что не имеет никакого отношения к ней.

– Что за линия? – пробормотал он, нахмурившись.

Сотрудница агентства почуяла его неопытность, и Антон уловил в её голосе лёгкое раздражение:

– Бывают отели первой линии, прямо на море, – объяснила она. – А бывают второй или третьей, дальше.

– А море-то зачем? – не понял Антон.

– Как зачем? Отдыхать! – девушка развеселилась. – Солнце, море, танцы до утра. Что ещё нужно для хорошего отпуска?

Антон задрожал.

– Вы меня не слышите, – сердито выговорил он, и почувствовал, как пространство вокруг сжимается, готовясь его раздавить. – Мне не нужны танцы. Мне нужно одиночество.

Образ его собеседницы чуть размазался в его зрении, но голос всё ещё говорил с ним, зыбкий, но настойчивый:

– Хорошо-хорошо. Я вас поняла. Может, острова?

Антон попробовал пожать плечами, но не знал, что получилось из этого на самом деле. Его взгляд пытался найти зеркало, чтобы понять, как он в данный момент выглядит и что делает, но пространство не выпускало его, запутывая в ярких пятнах рекламок и карт на стене, косметики на лице сотрудницы агентства и надписи на обратной стороне монитора, в который она вглядывалась, пытаясь подобрать для Антона подходящий тур. Её глаза бегали вправо-влево, коготки стучали по клавиатуре и кнопкам мыши, и Антон вдруг подумал, что она похожа на ящерицу. Он даже представил себе раздвоенный язычок, который на секунду выскользнул наружу и вновь скрылся между белыми зубами. И Антону от этого стало немного легче, будто бы он разговаривал не с человеком, а с неким существом, которое жило только в его воображении.

– Вот, например, – сказала ящерица и, повернув монитор к Антону, продемонстрировала картинку, где по пустынному пляжу бежит одинокая худенькая девушка с тёмными мокрыми волосами, одетая в синий купальник. Её окружали пальмы, а горизонт был чист и светел.

Антон уцепился взглядом и вниманием за сайт. Он был реален и наполнен полезной информацией, которую можно было прочитать, усвоить и использовать. Информацию Антон любил.

– Неплохо, – сказал Антон. – Но не подойдёт. Во-первых, мне нужен вай-фай. Во-вторых, это дороговато. Если, конечно, тут цена за сутки указана. И девушку вот эту не надо.

Его собеседница рассмеялась:

– Не беспокойтесь, девушка не включена. А на какую сумму в целом вы рассчитываете?

Антон назвал число.

Ящерица погрустнела.

– За такие деньги даже не знаю, что вам предложить. Есть дешёвые курорты, но там точно много людей. Если только ехать туда, где сейчас уже мёртвый сезон…

Антон насторожился. Он откуда-то знал, что такое мёртвый сезон, и это словосочетание рождало у него только приятные ассоциации. Пустой пляж. Приятная прохлада. Чёрно-белый фильм. Старичок, идущий по тропинке к морю с элегантной тросточкой и размышляющий о превратностях судьбы.

– Так это же как раз то, что нужно, – сказал он. – Мёртвый сезон.

Туроператорша хмыкнула:

– Этого сколько угодно. В гостиницах пустых мест много. Только не гарантирую, что у вас получиться позагорать.

– Ненавижу загорать, – отрезал Антон. – Что там у вас есть?

Дальше началась разная ненужная суета, которую Антон старался делать автоматически и не задерживаться на ней вниманием. Он ехал домой, читая по дороге памятку туриста, собирал какие-то вещи, объяснял что-то родителям, вызывал на завтра такси, поскольку вылет оказался ранним, а потом пытался заснуть, и только закрывал глаза, как на него накатывала тяжёлая мрачная волна.

Таксист попался разговорчивый. Удивился маленькому чемоданчику, всё расспрашивал, куда Антон летит, подробности про курорт и отель, а Антон отвечал невпопад, поскольку толком ничего не запомнил. В аэропорту оказалось, что рейс перенесли, и Антон два часа кружил вокруг стоек регистрации, не зная, куда приткнуться, а вокруг него толпились люди. Они разговаривали, улыбались, обнимали друг друга и даже прижимались друг к другу губами, издавая при этом отвратительные звуки. Наконец регистрация началась, Антон нашёл свою стойку и пополз к ней, окружённый шумным скоплением полуголых потеющих тел.

– У вас только ручная кладь? – спросила девушка за стойкой, когда Антону, наконец, удалось до неё добраться.

– Не знаю, – честно ответил Антон.

Девушка приподнялась, бросила сердитый взгляд на его малюсенький чемоданчик и вернула паспорт вместе с посадочным талоном.

– А дальше куда? – спросил Антон.

– Паспортный контроль, наверх, – бросила девушка и занялась семейством, которое обступило Антона со всех сторон, прыгая и гогоча.

Отстояв ещё две очереди, чуть не потеряв после досмотра ботинки и ремень и сильно сбитый с толку просьбой вынуть из чемодана, раскрыть и включить ноутбук, Антон доплёлся до посадочных ворот и, не найдя сидячего места, прислонился к стенке. Вся эта затея с поездкой начинала казаться ему глупой. Он уже много часов находился в недружелюбной среде, буквально набитой чужими телами и взглядами, и конца этому не предвиделось.

Наконец объявили посадку. Оторвавшись от стены, Антон почувствовал, как затекли его нога, шея и щека. Ковыляя, он заставил пространство ехать навстречу, надевая на свою нелепую фигурку посадочный рукав-коридор. Стюардесса, глянув в его посадочный талон, махнула рукой вправо, и он двинулся по проходу, выискивая место 17E. Оно оказалось в центре группы из трёх сидений, пока пустующих, и в голове Антона забрезжила надежда, что, возможно, его соседи не придут, и он проведёт полёт в относительном покое.

Он сел, кое-как засунул чемоданчик под сиденье впереди, тщательно пристегнулся и принялся разглядывать расположенную в кармашке перед ним картинку с несчастным человечком, который ползёт, задыхаясь, по задымлённому самолёту, пытаясь найти выход, обозначенный светящимся табло.

– Разрешите? – послышалось сверху. Антон вздрогнул и, подняв взгляд, увидел чудовищно толстого потного мужчину в белой футболке и шортах, который намеревался пройти к месту у окошка. Антон попытался встать, но забыл о ремне, и с первой попытки у него это не удалось.

– Да не надо, – отмахнулся незнакомец. – Я так пролезу.

Он закинул на полку небольшую сумочку и куртку, а сам стал протискиваться в узенькую щель между Антоном и креслом впереди, от чего колени Антона захрустели, а по его носу проехался потный дряблый живот. Следом за ним о ногу Антона стукнулся зажатый в правой руке толстяка тяжёлый пакет, из которого донеслось недвусмысленное позвякивание.

Незнакомец развернулся, разместился на своём сиденье, заметно потеснив Антона, опустил пакет на пол перед собой и, приблизив к соседу красное лицо, произнёс:

– Ну что, отрываться летим?

Лицо толстяка расплывалось в широкой довольной улыбке, обнажая щербатый рот, из которого пахло спиртом и гнилыми зубами, так что Антон сжался в маленькую точку и смог только промычать в ответ.

– Как зовут? – не унимался попутчик.

– Антон, – тихо выговорил Антон, хотя был уже не совсем в этом уверен. Ему хотелось только одного – вырваться отсюда, из самолёта, и он даже начал обдумывать последствия такого шага, хотя и не мог пошевелиться, придавленный к сиденью жирной потной тушей соседа.

– А меня Виктор, – обрадовался толстяк. – В первый раз туда?

Антон, кажется, кивнул.

– А я уже и не упомню, – продолжил Виктор. – У меня как с женой нелады, я сразу на юга. Обычно с друганами, но сейчас, вишь, не получилось. Заняты все. Да и не сезон, говорят. А мне-то что? Выпить всегда можно, я считаю. А как выпьешь, так уже наплевать на погоду. Да и дешевле сейчас.

Виктор достал из пакета пластиковый стаканчик и квадратную бутылку с коричневатой жидкостью – Антон предположил, что виски. Затем с хрустом открутил пробку и, плеснув немного на донышко, протянул Антону:

– За знакомство?

Антон отпрянул насколько мог, промямлив, что он не пьёт.

– Да это ж дутифри! – возмутился Виктор. – Точно не будешь?

Он опрокинул стаканчик в себя, поморщился и налил ещё.

– Не понимаю, – сказал он. – На халяву же. И что, совсем не пьёшь?

Антон, кажется, кивнул.

– Ну, ни фига себе! – поразился Виктор. – А зачем тогда лететь?

Слева возникла ещё одна фигура – немолодая полная женщина в очках и платье с аляповатым малиново-голубым узором. Она, прищуриваясь, всматривалась в номера мест на потолке, сверяя их с посадочным талоном.

– Ничего не пойму, – проворчала она. – Это же 17 дэ?

Антон испуганно замотал головой.

– Да, – ответил Виктор. – 17D, садитесь.

Женщина опустилась на своё место, придавив Антона ещё и с другой стороны.

– Фух! – сказала она, обмахиваясь паспортом. – Сдуреть можно, как людей изводят. То говорили, что рейс в восемь, то в полшестого, то в два. И на паспортном контроле какой бардак! Насилу без очереди пролезла.

– Да уж, – подтвердил Виктор и выпил ещё один стаканчик.

Антон попытался пошевелиться, поскольку с трудом дышал и хотел чуть освободить стиснутую грудь.

– Ой! – вскрикнула женщина. – Тут ещё, оказывается, какой-то мелкий сидит. А я и не разглядела. – Она взглянула сначала на Антона, затем на толстяка. – А что это вы пьёте, когда ещё не взлетели? Примета плохая.

– Да мочи уж нет, – сказал Виктор.

– Ну, налей уж и мне, – согласилась женщина. – Настрадалась я сегодня. И каждый раз каким-то рентгеном светят. Я как представила, что все мои какашки им там видны, так мою душу чуть наизнанку прямо там у них не вывернуло.

– Да у меня стаканчик-то всего один, – пытался отвертеться Виктор.

– У меня тоже где-то был, – не растерялась женщина. Она порылась в сумочке и извлекла походный складной стаканчик с изящной крышечкой, разложила его и протянула Виктору.

– Ну, раз так, то пожалуйста, – согласился Виктор и, налив немного, поинтересовался: – А вас как зовут? Это я просто, чтобы сразу уж тогда и за знакомство. Меня Виктор.

– Кира Васильевна, – ответила женщина, ещё раз посмотрела на Антона, потом на Виктора. – А что же этому доходяге не наливаешь?

– Да не пьёт он, – ответил Виктор, закручивая пробочку и убирая бутылку в пакет.

– Что, совсем? – удивилась Кира Васильевна. – Чудеса! Ну, оно и видно – вон лядащий какой. – Она залпом выпила виски. – Эх, закусить бы! У вас нет ничего?

– Шоколадка только, – сказал Виктор.

– Ну, давай её сюда.

Антон видел, как над его коленями развернули и разломали шоколадку, осыпав коричневыми крошками джинсы. Тем временем стюардессы в проходах начали демонстрацию средств спасения.

– Херня это всё, – сказала Кира Васильевна. – Если мы как следует рухнем, то тут уж и косточек не собрать. А они говорят: «Наденьте маску сначала себе, потом дитю». Тут две секунды – и триста трупов.

– Это точно, – поддержал Виктор. – Помните, вот, в восьмидесятых мы сбили южнокорейский самолёт? Не пригодились ведь им маски.

И они начали вспоминать разные катастрофы и живописать ужасы, творящиеся с человеческими телами в их результате.

– Подлокотники опустите, пожалуйста, – сказала проходящая мимо стюардесса, проверяющая, у всех ли пристёгнуты ремни.

– Не получится, мадам, – весело ответил Виктор, похлопав по своему объёмистому пузу. – Уж поверьте моему опыту.

Антон боялся шевелиться, чтобы на него не обращали слишком много внимания, но тело уже порядком затекло, и он напрягал попеременно то одну, то другую мышцу, проверяя, что они всё ещё работают. За этим занятием он совершенно не заметил, как самолёт уже вывезли на взлётную полосу.

Антон, который и так-то не занимал много места, превратился практически в ничто из желания как можно меньше соприкасаться с соседями и окружающей обстановкой. Взревел двигатель. Самолёт понёсся вперёд, и Антона вжало в спинку кресла. Через мгновение он почувствовал отрыв от земли.

Сердце забилось сильнее. Антону стало не по себе от того, что под ним уже не такая надёжная опора, как раньше, а всего лишь железка, несущаяся вперёд и вверх с дикой скоростью. Разносили леденцы. Антон хотел взять, но не смог извлечь из-под Виктора руку.

Кира Васильевна и Виктор чокнулись стаканчиками перед его носом, и Антон закрыл глаза. Он представил себе, что плывёт совершенно один по спокойному тёплому морю, и вокруг него нет ни души. Он медленно грёб руками и двигался вперёд так легко, что ему совершенно не требовалось на это сил. Вода обтекала его, словно лаская, массажируя его тело. И тут море вдруг накренилось и начало крутой разворот, отчего Антону сдавило голову, и во рту стало противно. Он хотел открыть глаза и посмотреть, сколько сейчас времени, чтобы оценить, сколько осталось лететь, но понял, что вряд ли сможет посмотреть на часы в таких стеснённых обстоятельствах.

«Ничего, – подумал Антон. – Может быть, самолёт всё-таки упадёт в море, и тогда всё, наконец, закончится». Он не имел в виду смерть в прямом смысле, скорее просто новое состояние, в котором, возможно, будет больше покоя.

Он подвис на этой мысли и впал в полудрёму, из которой его вывела стюардесса, разносившая обед. Антон кое-как вытащил из-под Киры Васильевны руку и, приняв коробочку с едой, принялся её открывать. Скоро он приспособился к тесноте, отсутствию одной руки и летающим справа налево и наоборот фразам, стаканчикам и кускам закуски, которыми угощали друг друга новые знакомые. Антон умудрился разрезать пластмассовым ножом булочку и даже намазать её маслом. С чаем повезло меньше – Антон опрокинул его на себя. Было больно, но он ничем этого не показал.

– Совсем убогий, – прокомментировала раскрасневшаяся Кира Васильевна. – Хорошо хоть на меня не попал.

Сдав мусор и остатки еды стюардессе, Антон снова закрыл глаза и погрузился в воображаемое море. Скорее всего, надолго. Очнулся внезапно, словно от толчка. Самолёт находился на земле, двигаясь вслед за невидимым глазу тягачом. Кира Васильевна и Виктор уже стояли в проходе, продолжая разговаривать о чём-то отвратительном. Антон почувствовал, что свободен, и попытался отстегнуть ремень. Правая рука не шевелилась вовсе, левая – кое-как. Он отстегнулся, поднял с пола свой чемоданчик, на котором отпечатался след чьего-то ботинка, и попробовал встать.

Мышцы не хотели слушаться. Спина не разгибалась. Он, изображая собой вопросительный знак, встал возле кресла и дёргал то рукой, то ногой, стараясь размять затёкшие мышцы. Наконец ему это более или менее удалось. Самолёт резко остановился, и Антон, неуклюже взмахнув руками, упал, больно ударившись ребром о внезапно разложившийся столик.