Текст книги "Яма. Грустные истории"

– Сушилка для белья. Верёвка лопнула. Можешь починить? Я сама бы могла, но мне неудобно – роста не хватает.

– Ладно, – Павел убрал последнюю вымытую чашку и вытер руки. – А верёвка есть? Наверно, менять же нужно будет.

– Есть, я купила. Сейчас принесу.

Павел прошёл в ванную. В углу стояла пластиковая палка с верёвками на концах. Он поднял взгляд вверх, сообразил, что к чему. Аня принесла моток верёвки и положила на стиральную машинку. Павел сходил на кухню за ножницами, отрезал кусок верёвки, заменил им порванный. Потом принёс табуретку, поставил в ванную, залез с палкой в руках. После десятиминутной возни позвал Аню.

– Слушай, – сказал он из-под потолка, – никак не получается просунуть. У нас нет какой-нибудь проволочки тонкой, крючок сделать, чтобы протащить? Только не очень мягкой, чтобы не разгибалась…

– Да поняла, поняла, – сказал Аня. – Сейчас.

Через минуту она вернулась с кусочком тонкой проволоки.

– Это где ты взяла? – удивился Павел.

– В твоих инструментах. Видела там, запомнила.

Скоро работа была закончена. Сушилка функционировала, что и продемонстрировал Павел жене.

– Молодец, – сказала Аня. – Отдыхай.

Павел зашёл в комнату, сел на диван, задумался. Потом встал, направился в прихожую, покопался в кармане куртки. Достал пакетик, повертел в руках. Пошевелил губами, что-то придумывая. Вернулся на диван. Посмотрел в окно. Потом включил телевизор.

– Папа, – подбежал Вовка, – а мне не можешь человечка починить?

– Что за человечка? – спросил Павел.

– Маленького человечка, который с ружьём. Я нечаянно сломал.

– Ну, покажи.

Вовка притащил пластмассовую фигурку пирата в треуголке. Показал отломанную ногу.

– Вот, видишь?

– Вижу, – Павел почесал в затылке. – Это как ты её умудрился сломать?

– Да, папа, понимаешь, они разные были, одна сюда нога, а другая вот так. Я поправить хотел, думал, согнётся, а она сломалась…

В месте разлома пластмасса была совсем тоненькая. Конечно, можно было попробовать склеить, но Павел понимал, что держаться не будет. А если наложить на пластмассовую ногу что-то вроде шины, получится уродство.

– Знаешь, Вовка, – сказал он с сожалением, – Кажется, хорошо это не починить.

– Эх, – сказал Вовка, сгрёб части игрушки в руку и удалился.

– Не починить, – пробормотал тихо Павел и снова задумался.

В комнату вошла Аня.

– Фух, – сказала она. – Пожарила котлеты. Что смотришь?

– Да не знаю, – ответил Павел. – Включил наугад.

По телевизору показывали длинные узкие улицы какого-то города.

– Кстати, – сказала Аня, – я тут почитала немного про Гауди. Интересно. И правда захотелось в Барселону съездить, посмотреть. Только с деньгами не очень.

– Съездим, – сказал Павел. – Накопим постепенно.

– О, какой-то фильм начинается, – сказала Аня, присаживаясь рядом и взяв в руки пульт. – Что это, интересно?

Павел пожал плечами.

– А, – догадалась Аня, увидев первые кадры. – Это «Мементо» Нолана. Я, правда, видела уже, но с удовольствием ещё посмотрю. А ты как?

– Я не видел, – ответил Павел. – Давай посмотрим.

Аня прислонилась к нему, приобняв за пояс, прибавила громкость. Вовка несколько раз прерывал их просмотр, забегая в комнату с вопросами, но, в общем, до финальных титров они добрались.

– Ты есть хочешь? – спросила Аня.

– Да вроде нет пока.

– А я хочу. Пошли, чаю попьём.

При слове «чаю» Павел словно бы немного напрягся, но пошёл вслед за Аней на кухню. Аня включила чайник, поставила чашки на стол.

– Тебе твой? – спросила она.

– Да, – ответил Павел.

Аня положила пакетики в чашки, села напротив.

Павел не отрывал от неё глаз. Её тонкие пальцы, сложенные в замок, казались чем-то родным, привычным. Волосы были слегка растрёпаны, старый голубой халатик начал протираться на рукаве. Чайник закипал.

– Мама! – послышалось из комнаты Вовки.

– Я сейчас, – сказала Аня, вставая. – Заваришь? Мне сахару одну ложку.

– Ага, – сказал Павел. – Я помню.

Он встал, налил воду в чашки, вернул чайник на подставку. Достал из кармана пакетик, вынул таблетку, занёс над чашкой Ани. Замер.

Запрокинул голову назад, уставившись в потолок. Чертыхнулся. Походил туда-сюда, размышляя. Спрятал таблетку в кулак. Потом вспомнил про сахар, насыпал, размешал дрожащей рукой. Сел на своё место. Вернулась Аня. Отхлебнула чаю, поморщилась – горячий.

– С печеньем будем? – спросила она.

– Давай.

Она потянулась наверх, к дверцам шкафа. Тоненькая фигурка, обтянутая халатиком, стояла перед глазами Павла. С ноги свалился тапочек. Она надела его снова, поставила пачку печенья на стол, села.

– Ты что, плачешь? – спросила она слегка испуганно. – Что с тобой?

– Я… Да, прости, – сказал Павел, вытирая слёзы. – Я вдруг понял, как же я тебя люблю…

Им повезло – Вовка вечером устроил догонялки вперемежку с прятками, устал и свалился спать рано. У них было достаточно времени для проявления любви.

Ночью Павел вдруг проснулся, вскочил на кровати. Увидел, что рядом, запрокинув голову на подушку, сопит Аня. Успокоился, улыбнулся. Надел штаны, нашарил тапки.

Пройдя на кухню, налил себе водички. Попил. Нащупал в кармане таблетку. Повертел в руках, хмыкнул, скрипнул зубами. Подошёл к окну, неслышно приоткрыл раму и с силой вышвырнул таблетку на улицу.

Там, в темноте, на дорожке, ведущей мимо дома, стояла высокая тёмная фигура в плаще. Точно в нужный момент она подняла руку и раскрыла ладонь. Таблетка попала в центр ладони, туда, где линия жизни встречалась с линией сердца. Марица убрала таблетку в карман. У неё из-за пазухи высунулась рыжая кошачья морда.

– Вот что меня удивляет в людях, – сказал Эдуард, – это их легковерность. Ты же показала, что тебе ничего не стоит создать таблетку из пустоты. Почему он не понял, что фальшивый труп кота создать ничуть не сложнее?

– Меня удивляет другое, – возразила Марица. – Люди всегда ищут помощи на стороне, хотя всё, что нужно, у них уже есть.

Она подняла взгляд на тёмные окна.

– Во всяком случае, Эдуард, здесь наша миссия выполнена.

И они двинулись прочь, во тьму, постепенно с ней сливаясь.

Мытищи,

2015—2016

Унитазы

– Да пропустите же, блин! – заорал я, расталкивая грузные сонные тела, заслоняющие мне путь к выходу.

Меня всегда бесили люди в чугунке, которые толпятся в тамбуре, когда вагон полупуст. И ведь делают вид, что скоро выходят! Стоят лицом к двери, косятся на тебя, вроде бы подтверждая, что понимают твои намерения, и что никаких проблем не возникнет. А проблемы возникают, когда открывается дверь, и ты понимаешь, что никто, кроме тебя, выходить не собирается. Никому не нужен посёлок номер 761.

Конечно, мне повезло. Живу относительно близко. Родители в своё время проявили свои организаторские способности и выбили квартирку здесь, практически у окружной. Большинство работяг вроде меня едут дальше, в посёлки с большими номерами, которые раскинулись на противоположном берегу реки пятном серых неприглядных бараков. А здесь практически цивилизация. Очень старые, но вполне комфортные пятиэтажки.

Я вырвался под дождь очень вовремя. Двери чугунки за мной зашипели и с лязгом закрылись. Моя жиденькая ветровка промокла насквозь в один миг. Я быстро, как мог, двинулся сквозь поток людей к турникетам.

Раньше над платформой был какой-никакой навес, но сейчас от него остались только корявые ржавые опоры, торчащие в небо, будто когти древнего чудовища. Я чудовища не боюсь. Оно давно умерло, и остался от него только скелет.

Впихнулся в помещение станции, встал в очередь. Турникетов было мало, половина не работала. Потихоньку продвигался к одному из них, приглаживая намокшие волосы. Надо же, как ливануло. Ну, и понятно. Неделю стояла жара.

Успешно преодолел турникет. За мной в хвост попытался пристроиться безбилетник – я услышал свисток, а затем звуки ударов дубинки от настигшего его дружинника. Привычное дело. Я шёл вперёд, на мост.

Ненавижу зонты. Сам никогда не ношу. В конце концов, промокнуть не страшно. Дождь – это та же вода, из которой на 80 процентов состоит тело человека. А эти с зонтами забили собой узенький шатающийся мост через пути, и толпа продвигалась очень медленно. К тому же спицы чужих зонтов так и норовили ткнуть меня в глаз. Зонты образовали впереди сложный шевелящийся узор. Чёрные – мужские, серые – дефицитные женские. Впереди маячил один пёстрый. Должно быть, проститутка. Их много тут ездило в богатые районы. Я их не осуждал. Жить как-то надо. Хотя в странное время она ехала, самое рабочее для них. Может, выгнали или случилось что.

На самом верху моста толпа совсем застряла. Дождь лил всё сильней. Поверхность моста была скользкой, а перила уцелели не везде, так что становилось страшновато. Словно для усиления эффекта, рядом сверкнула молния. Через пару секунд раздался гром. А в кармане моих штанов что-то как раз начало вибрировать. Я достал кирпич мобильника, ткнул в кнопку снятия трубки, потом ещё, с третьего раза она сработала. Стандартная модель для таких, как я. Штамповалась на заводе 44. Пытался как-то туда устроиться – дохлый номер. Только по блату. Телефон хреновый. Одно шипение. Ничего кроме звонков, не может. Даже экрана нет. Мне, правда, большего и не требуется.

– Алло! – крикнул я сквозь дождь.

– Ты где? – удалось разобрать искажённый голос отца.

– На мосту! – ответил я. – Через пять минут буду.

– Бу-бу-бу, – сказала трубка. Затем ещё несколько слов, из которых я разобрал только «скорей» и «гвоздь». А. Наверно, не «гвоздь», а «гость». «У нас гость». Понял.

Толпа спускалась с моста. Я вырвался из неё и по лужам побежал во двор. Распахнул дверь подъезда, украшенную остатками выломанного много лет назад домофона. Мы жили на первом этаже. Я отпёр дверь.

Отец в старом вязаном свитере встретил меня у входа. Очки были сдвинуты на нос, лицо настороженное.

– Привет, – сказал он тихо, почёсывая бороду. – Я тут человека подобрал. Чучмек какой-то. По-нашему ни бельмеса. Под дождём намок совсем. От своих, что ли, отбился. Я ему дал позвонить. Ждёт.

Отец принял из моих рук пропитанную водой ветровку. Я прошёл в комнату. В полумраке увидел фигуру паренька, сидящего на стуле возле компьютера, лицом ко мне. Он сжимал в руках кружку с чаем, сидел, съёжившись. Грелся.

Шторы были задёрнуты, свет не включён. Отец экономил электричество. Я мог разглядеть только что паренёк смуглый, худощавый, волосы курчавые, разбухшие от воды. В отцовской просторной телогрейке на голое тело он выглядел как бомж. На ногах мокрые шорты, белые слегка испачканные носки. Чудно.

– Добры вечер, – сказал он с явным акцентом, и попытался улыбнуться. Он не был похож на гастарбайтера.

– Do you speak English? – спросил я без особой надежды.

– Sure, – ответил он, явно обрадованный услышать понятную речь. Дальше было проще.

– Намокли? – продолжил я по-английски.

– Есть немного, – ответил он. – Вы извините, я сейчас уйду. Отстал от группы. Как дождь начался, все попрыгали в бас, а меня забыли. Хотел им позвонить, но мобильник мой у вас тут не работает.

Только сейчас заметил у него в руках плоский аппарат с огромным экраном. Мне на такой надо было несколько лет копить деньги, да и то вряд ли бы выбил разрешение на покупку.

– Само собой, – ответил я. – Тут иностранные симки не действуют.

– Ваш отец дал мне позвонить, – сказал паренёк. – Сейчас меня заберут. Спасибо, что пустили. Очень дождь сильный.

Он облизал свои пухлые губы, и этот жест напомнил мне что-то. Я присел на кресло, стукнул по поручню, который снова соскочил со своего места. У меня не пропадало ощущение, что его лицо я видел раньше. Но где? Пожалуй, он был не так уж и молод. Лет тридцать или чуть больше. Просто щуплый и хорошо выглядел… Мать честная, вспомнил!

– Чёрт! – воскликнул я. – Да я же вас знаю. Дэвид, Дэвид… Забыл фамилию. На «Р»?

– Райдер, – сказал он. Улыбка была немного смущённой, но он явно был рад, что его узнали. – Это псевдоним вообще-то. Но Дэвид, да.

– Что вы делаете в нашем захолустье? – спросил я.

– Хотим снять фильм, – сказал он. – Очень колоритная натура. Не так много в мире подобных мест.

– Пожалуй, – согласился я. – Даже странно, что я вас узнал не сразу. Честно говоря, вы один из моих любимых актёров. Нет, правда.

У меня возникло желание что-то ему подарить. Но что можно подарить человеку с телефоном за тысячу долларов?

– Больше всего мне нравится ваш принц Варух из «Конца Луны», – сказал я.

– Спасибо, – сказал он, отставив пустую кружку на стол. Я разглядел более светлые подушечки пальцев. – Честно говоря, проходная роль. Попса.

– Ну, да, – согласился я. – Это не Шекспир, конечно, а всего-навсего фильм по комиксу. Но каков типаж! И вы настолько достоверно его сыграли. Не шаблонный злодей получился, а реальная личность, с проблемами, с переживаниями. Круто, правда.

– Спасибо, – повторил он. Мне показалось, что глаза его заблестели.

– И Вернер из «Холодных лугов» – отличная работа… А какая роль вам самому нравится?

– Наверно, лучшую я ещё не сыграл, – сказал Дэвид. – Вообще, пожалуй, Харпер из «Последнего парадокса». Сложная работа. Вживаться в образ тяжелобольного человека, к тому же реально существующего. Я долго к этому готовился.

– К сожалению, не смотрел, – сказал я. – Сейчас тяжело с этим. Всё перекрыли. Фильмы скачать почти невозможно, особенно новые, – я поймал себя на мысли, что ему не очень приятно знать о сворованных пиратами картинах. – Простите, купить я не в состоянии.

– Я понимаю, – сказал он.

Разговор остановился. Мне хотелось что-то ему сказать, но я был настолько поражён увидеть у себя дома это живое чудо, ожившую картинку из фильма, что не мог подобрать слов.

– Вы сказали, что Райдер – псевдоним? – спросил я.

– Да, – ответил он. – Мне посоветовали сменить фамилию. Моя собственная неблагозвучна для англоговорящих.

– Простите за вопрос, – сказал я. – А вы сами – не коренной американец?

– Нет, – сказал он. – Я араб. Родился в Алжире.

Я был поражён.

– Это же суперкруто, – сказал я. – И английский для вас не родной?

– Нет.

– Знаете, я слышал о российских актёрах, которые уезжают на запад. У многих большие проблемы из-за акцента…

– Да, – кивнул Дэвид. – Это не так просто. Но, в конце концов, ведь это и называется профессионализмом. Вы понимаете, ведь каждая роль – это жизнь человека. Ты должен стать тем, кого играешь. Конечно, нужно знать английский очень хорошо. Но если ты играешь англичанина, приехавшего в Штаты, этого мало. Ты должен знать и английский, и американский английский, и для тебя должно быть естественным говорить именно с тем акцентом, с которым говорят англичане. Если играешь немца, ты должен быть немцем внутри себя. Конечно, это сложно. Но это часть работы. Важная часть.

– Здорово, – сказал я. – Просто невероятно.

– А вас как зовут? – спросил он.

– Антон, – ответил я.

– Я хочу вам тоже сделать комплимент, Антон, – сказал он. – У вас замечательный английский. У вас бы в Голливуде с этим проблем не было. Уж не знаю, как по части актёрского мастерства, но начальные данные отличные. Разве что пятнышко над бровью пришлось бы убрать. Простите. Но это лёгкая операция, раз – и всё.

– А, это, – настала моя очередь смущаться. – Это просто ожог. Клиентка была недовольна тем, как я вымыл её унитаз. Прижгла сигаретой. Между прочим, английский я учил в основном по фильмам. Смотрю в оригинале. Конечно, школа тоже пригодилась, но то, чему учат у нас в школах, очень далеко от английского. Я, между прочим, многие роли наизусть знаю. В том числе вашего Варуха.

– А ну-ка, покажите, – сказал Дэвид, приободрившись и выпрямившись.

– Да не стоит, – сказал я.

– Пожалуйста, – настаивал Дэвид. – Мне интересно.

Я вспомнил фильм. Наглая выскочка с другой планеты хотела занять моё место на основании сомнительных документов о родстве.

Я встал. Брезгливо отмахнулся от неё.

– Уведите её прочь, – сказал я, вскипая изнутри так, что у меня затряслись пальцы. – Мне некогда тратить время на всякие бредни. И снаряжайте корабль. Я слишком долго жду. Пошевеливайтесь! – должно быть, слуги испугались моего грозного взгляда, но на то я и принц.

– Браво! – сказал Дэвид. – Я вам поверил. Суперкруто. Вы нигде не изучали актёрское мастерство? И очень чистый язык, и даже тот самый акцент, который я придумал для Варуха… А ещё что-нибудь можете изобразить?

– Из вашего – не уверен, – сказал я, выходя из образа и возвращаясь из сверкающего дворца в пропахшую отцовским табаком бедную комнату. – Хорошо помню Лиланда из «Двух ночей».

– Давайте. Это интересно, – сказал Дэвид, и я прочитал на его лице непритворное любопытство.

Я был Лиландом. Девушка, которую я повстречал, и которая внезапно перевернула всю мою жизнь, должна была вот-вот уехать.

– Останься, – сказал я. – Хотя бы ещё день. Ты же знаешь, что у меня нет ни средств, ни возможности последовать за тобой. Не спрашивай, что будет дальше. Я обязательно что-нибудь придумаю.

Я тянулся к воображаемой Хелен, обнимал её, а из моих глаз ручьями текли слёзы.

– Антон, это что-то! – воскликнул Дэвид, вскакивая и выводя меня из погружения в роль. – Такое мгновенное перевоплощение… Я такого никогда не видел. А я видел многих актёров, поверьте мне. Знаете, что? Вот вам моя визитка. Позвоните мне примерно через неделю. Я организую вам прослушивание. Не беспокойтесь по поводу ожога, это не так важно…

Я взял карточку из заламинированного картона, повертел в руках.

– Спасибо, – сказал я. – Это, конечно, выглядит несколько невероятным. Вы знаете, как отсюда трудно уехать…

– Я помогу организовать, поверьте мне, – сказал Дэвид. – Если вас не подведёт волнение, то я уверен, что вы произведёте впечатление на любого. Чем вы занимаетесь?

– Я работаю в клининг-компании, – ответил я. – Это хорошая компания, одна из самых солидных. Убираем дорогие особняки, госучреждения. Один раз даже у губернатора приходилось…

Скрипнула дверь.

– Извините, – сказал, заглядывая в дверь, мой отец. Седая борода растрепалась пуще обычного. – Тут, кажется, за ним…

В комнату вошли двое высоких мужчин в чёрных костюмах с галстуками и Шорькин. Я немного удивился, увидев его. Встречал возле дома в воскресенье, он жаловался, что на работу не ходит, болеет. Сейчас же Шорькин выглядел вполне бодрым, хотя и встревоженным.

Один из тех, что в костюмах, направился к Дэвиду и стал говорить с ним на ломаном английском, из чего я успел расслышать только «ю маст гоу виз аз», потому что другой занялся мной.

– Можно попросить ваши документы? – спросил он, пытаясь заглянуть мне в глаза.

Я вышел в коридор, нашарил в кармане ветровки слегка намокший паспорт, протянул сотруднику.

– С документами надо бережнее обращаться, – заметил он, листая страницы. – Давно здесь живёте?

– С рождения, – ответил я.

– С гражданином знакомы? – он кивнул в сторону Дэвида.

– Раньше не был знаком. Видел его в фильмах, – ответил я. – Он актёр.

– Мы в курсе, – сотрудник вернул мне паспорт. – Он вас о чём-нибудь спрашивал?

– Да нет, – ответил я. – Мы о кино говорили.

– Возможно, мы ещё зайдём. Всего хорошего.

Первый тем временем вывел Дэвида, натянувшего кое-как кроссовки, на площадку. Дэвид нёс мокрую футболку в руке и порывался снять с себя телогрейку.

– It’s Ok, – сказал я. – You may take it.

– Thank you, Anton. Actually I don’t understand what’s happening… Call me.

– Давай уже, – сказал сотрудник, подталкивая его в бок. Через мгновение они трое исчезли за дверью подъезда.

– Ну, ты совсем с катушек съехал, – сказал Шорькин, выходя на площадку. Его брови шевелились, изображая негодование. – Где твоя бдительность?

– Ты о чём? – не понял я.

– Да если бы не я, тут знаешь, что было бы? Они же тут на автобусе своём разъезжали. Ходят, смотрят!

Он наклонился прямо к моему лицу, и я почувствовал несвежее дыхание с примесью перегара.

– У них с собой камера была. Представляешь? А тут же всё секретное! Вон там завод, стаканы гранёные делает. И ваш дом секретный, и магазин. Этот только улизнул, но, слава Богу, нашли…

– Так они же съёмочная группа, – сказал я. – Понятно, что камера.

– А разрешение-то у них есть? – спросил Шорькин.

– Откуда же мне знать?

– Ну, там разберутся. Там тоже не идиоты, – сказал Шорькин. – Бывай.

И он вышел на улицу, где уже закончился дождь. Я вернулся в квартиру. Отец, привыкший за свою долгую жизнь ко всяким происшествиям, вёл себя достаточно спокойно. Сидел на кухне, курил.

– Ты на фига мою телогрейку отдал? – спросил он.

– Извини, – сказал я. – Хотелось подарить что-то. Купим другую.

– Купим… – ворчал отец. – Много мы купим с нашими доходами…

Я ушёл в комнату, включил компьютер с целью подчистить то, что могли счесть нелегальным в случае проверки. Такого было много. Музыка, фильмы, книги. Что угодно могло вызвать подозрения. Я вздохнул и принялся стирать файлы, хотя и знал, что при желании следы легко отыскать другим путём.

Я думал о разговоре с Дэвидом. Так относиться к своей профессии не каждому дано. Мало вживаться в роль, нужно изучить все нюансы, вплоть до языка, и зажить жизнью другого человека. Он это мог делать в совершенстве, хотя язык, которым он пользовался, даже не был для него родным. И никакой профессиональной ревности. Он признал во мне какие-то умения, не постеснялся похвалить и даже предложил работу.

Вот если бы так мог и я! Я всего-навсего уборщик. Сколько раз я ловил себя на том, что мне надоели мои жирные ленивые клиенты? Я устал выслушивать их претензии. Я устал подбирать за ними мусор, состоящий из упаковок дорогих продуктов, протухших объедков, презервативов и туалетной бумаги. Мне противно было вытирать за ними сопли, блевотину и дерьмо. Но ведь это моя работа.

Я вполне мог стать лучшим в своей профессии. Я бы мог лучше всех, до блеска, оттирать их золотые унитазы. Я бы пылесосил их ковры так, что ни одной крошки не осталось бы на ворсинках. Они бы говорили мне, что недовольны, а я бы кланялся им с уважением и говорил: «Да, госпожа. Сию минуту исполню». Это ли не счастье – любить свою работу и делать её лучше всех?

Я вернулся на кухню, где отца уже не было – должно быть, пошёл в туалет. Взял спичку, зажёг. Поднёс к спичке визитку Дэвида. Та обуглилась и стала сжиматься, а затем бесформенным чёрным комком упала в пепельницу.

Спасибо, Дэвид. Ты помог мне выбрать свой путь.

Мытищи,

20.06.2015