Текст книги "Доброволец. Запах грядущей войны"

Глава 11

Про вечно гадящую «англичанку» у меня еще с питерским знакомцем Гришкой Поповым однажды разговор длинный вышел. Много интересного он мне по этой теме поведал:

«– …С беспринципной англо-сакской бандой мы столкнулись еще во времена Иоанна Васильевича Грозного, когда наш взгляд устремился к землям, ведущим в Индию. А для Англии Индия – что для моего соседа снизу алконавта высшего пошиба Лешки Козлова горячительные напитки. Бухла не будет – сдохнет. Так и для бритых Индия – жизненно необходимая территория.

Но ведь и России от торговли никуда не деться. Прижмет, напомнит, заставит рынки новые искать. И мы их искать начали. Уже в середине семнадцатого века шведский купец Де-Родес предлагал боярину Милославскому, тестю царя Алексея Михайловича, организовать компанию, позволяющую захватить в свои руки всю персидскую торговлю и плюс к этому крупную долю торговли с Индией и Китаем.

– И как? Бизнес пошел?

– Нет. Но уже при Петре Первом снова об Индии речь зашла. Император тоже на жемчужину Британской империи[52]52
  Этот восторженный эпитет вошел в международный политический и журналистский лексикон после 1858 года, когда Индия официально была провозглашена колонией Великобритании, а британская королева Виктория стала императрицей Индии.


[Закрыть] виды имел, однако не преуспел в достижении цели. Зато могла преуспеть Екатерина Вторая.

– Каким, интересно, образом?

– Таким. В тысяча семьсот девяносто первом году француз и дипломат де Сент-Жени предложил ей конкретный план вторжения в Индию, дабы покарать Англию. Само вторжение должно было начаться манифестом императрицы о восстановлении династии Великих Моголов, войска двигаются из Оренбурга через Бухару и Кабул, но… Потемкин посоветовал излишне не усердствовать, да и сама Екатерина Алексеевна не спешила ссориться с Альбионом. Зато сын ее Павел очень даже хотел, тем более что поводы для этого шага возникали не единожды. А тут и вот-вот готовый стать императором Франции Бонапарт очень кстати дружбу царю предложил. Предложение было принято[53]53
  С 1799 года, будучи еще первым консулом Франции, Наполеон Бонапарт начал искать сближения с Россией, чтобы сокрушить Англию, сосредоточившую в своих руках мировую торговлю. В конечном итоге это стремление вылилось в т. н. Индийский поход – секретный проект совместной военной операции по захвату Россией и Францией Британской Индии.


[Закрыть]. Там вообще интересно все могло получиться: французы выставляют тридцать пять тысяч войска и прибывают в персидский Атсрабад, где их уже ждет наше войско в том же количестве. И план у Павла Петровича рассчитан до мельчайших подробностей. С момента отправки французов с Рейна до полного завоевания Индии должно пройти не более пяти месяцев. И вот уже донские казачки двинулись на Хиву и Бухару, как вдруг…

Любят бритые исподтишка бить и подляны устраивать. Сволочь Уитворт[54]54
  Чарльз Уитворт (1752–1825) – британский дипломат. Исполнял обязанности посланника Великобритании в России с 1788 по 1800 год. Именно через него, согласно одной из исторических версий, Англия осуществляла непосредственное финансирование и руководство заговором против Павла I.


[Закрыть] вокруг себя много знатной мрази собрал в виде Зубовых и прочих предателей высшего света из пятой колонны. Вот их-то руками государь и был убит в Михайловском замке одной мартовской ночью тысяча восемьсот первого года. А дальше…

Что толку дальше рассказывать. И в девятнадцатом веке, и в двадцатом не могли англосаксы спокойно смотреть на Россию. И теперь тоже не могут…»

Ох, прав ты был, Гриша. Стократно… Нет! Тысячекратно прав. Враги с туманного Альбиона повсюду преследуют русского человека. Возможно, и того, кто заброшен в прошлое, «заключен» в чужое тело и слушает, как в каюте Ухтомского вечный английский вопрос сменился другой темой. Уже хорошо. Хоть отдохну от назойливых бритых. Всюду они.

* * *

– …Мы были хладнокровными. Разумеется, не такими, как Белоголовский, но все же…

Гончаров спросил, о ком речь, и услышал разъяснения. Имя очень даже известное для флотских. Был такой капитан. Однажды ворвался к нему вахтенный и вопить: «В ахтерлюке пожар!» А капитан даже бровью не повел. Неторопливо допил из блюдца чай, вытер губы салфеткой и проворчал недовольно: «Чего раскричались, будто бог знает что случилось?.. Велите тушить». Вот это я понимаю выдержка и хладнокровие. Кстати, орал вахтенный тоже напрасно – ничего на судне не горело.

Не знаю, как там обстояло с пожаром на самом деле, но лично у меня душа горит от отчаяния. Даже баня не помогает. Да-да, есть на «Палладе» и баня. Под нее на фрегате приспособили просторную каюту в трюме на корме, обив стены чисто выструганными осиновыми досками. Отлично помню, как Лермонтов с Гончаровым в эту парилку сходили, взяв с собой банщиком Фадеева. Минут десять не прошло, как тот, одев кожаный передник, окатил трехъярусные полки кипятком из шайки, внес две жаровни с углями. Еще минут через пять в парной стало жарко, как в настоящей деревенской бане. Фадеев меж тем запарил два березовых веника, прокалил их над угольями и начал поочередно хлестать по спине то Лермонтова, то Гончарова. Ну, гусару нашему отставному банька только в радость, а вот Гончарову – не очень. Неженка городская ругался и визжал, будто его режут. То ли дело Михаил Юрьевич. Выскочит в предбанник, окатится холодной морской водицей и снова в пар. Фадеев несколько раз менял жаровни. Гончаров после второго пара слинял и, закутанный в простыни, жадно пил квас в предбаннике, ругая буквально все и вся, а Лермонтову хоть бы хны. Ему не с кем ссориться. Он отлично помнит совет Халидова:

«– Ссориться не нужно. Ссоры на судне – ужасная вещь. С ними не плавание получается, а, можно сказать, одна мерзость… К примеру, на берегу вы поссорились и разошлись, а ведь в море уйти некуда… всегда на глазах друг у друга… Помните это и сдерживайте себя, если у вас горячий характер… Морякам необходимо жить дружной семьей…»

Команда «Паллады» старается придерживаться этого правила. Даже если, дождавшись утра, слышит, как марсовые кричат:

– Паруса с зюйда!

– Один корабль! Пароход!

– Быстро идет!..

– Что же это такое? Пароход, а парусов не видно? – с недоумением произнес заспанный Гончаров, оторвавшись от подзорной трубы. – Посмотрите, Михаил Юрьевич.

Лермонтов посмотрел, а вместе с ним и я.

Не знаю, что случилось с моим зрением (или зрением моего «попутчика»), но перед глазами возник… эсминец. Самый настоящий. Из тех, что можно увидеть в фильмах о войне.

Откуда взялся тут этот незваный гость из другой эпохи, мне, по вполне известным причинам, непонятно. Все, что я пока могу, так это лишь его осматривать. Напоминает огромную металлическую рыбу с трубами на «спине». Еще я успел разглядеть номер «Н09» и британский флаг, прежде чем борт нашей «Паллады» сотряс страшный взрыв, а Лермонтова, словно котенка, подняла и отшвырнула куда-то в сторону волна из горячего воздуха, щепок и дыма.

Странно, но боли я не почувствовал совершенно. Только удар обо что-то твердое и звон в ушах. Перед глазами надолго замелькали цветастые зигзаги и круги, но не это главное. Не знаю, сколько еще времени прошло, но до сих пор сдерживающий меня «пузырь» в один прекрасный момент вдруг жалобно натянулся и… ЛОПНУЛ!!!

Новая запоздалая волна накрыла тело и сознание! Волна боли! В-ы-ы-ы!! Как будто раскаленный штырь вонзился в левый бок и давит, давит, ДАВИТ! Руки… Теперь уже мои руки мертвой хваткой вцепились во что-то (кажется, обломок мачты) и не отпускают, держат, не давая мне пойти на дно, куда упорно тянут словно налитые свинцом ноги!

Мыслей нет! В голове набатом гудит колокол! Звон в ушах исчез, но они по-прежнему словно заложены ватой! В лицо бьет мутная ледяная морская вода! Море кругом злое, сумрачное! Положение дерьмовое, как на «Титанике»! Зато я свободен! Понимаете – СВОБОДЕН!!!

Однако если так дальше пойдет, то долго я не протяну. Силы стремительно уходят, а новым взяться неоткуда.

Что ж, видно предстоит мне еще раз переместиться из эпохи под названием «николаевское время» куда-то еще. Жаль. Я уже начал привыкать…

– …го осторожней!.. аемся!.. – гулко раздается в ушах. Меня куда-то несет, крутит, вертит. Что-то снова обожгло левый бок. Здравствуй, темнота – друг молодежи и путешественников во времени. Куда же ты меня на сей раз выбросишь? Скоро узнаю.

Часть II

Глава 1

Все же удивительная вещь – иллюминатор. Иной раз смотришь на этот серо-зеленый круг и не можешь определить, ночь сейчас, утро, день или вечер. Зато это отлично умеет определять новый мой хороший знакомый юнга Валерка Чижов – вертлявый, один в один похожий на своего собрата с «Паллады» паренек. А вот и он. Как всегда, одет в синие брюки, просторную рубаху-«голландку» с гюйсом (голубой воротник с тремя белыми полосками), тельняшку. Пилотка чуть сдвинута набекрень, как и полагается по уставу. Протискивается Валерка в мою каморку с неизменно важным видом, но у самого в глазах, словно у мультяшного слоненка, так и вьются миражами, ураганами, вулканами пять тысяч «где?», семь тысяч «как?», сто тысяч «почему?». Ну а кто, как не я, всей этой приставучей компании отпор способен дать? И пусть раны по-прежнему тревожат тело, несмотря на медицинские (фельдшерские) и энергетические (мои) меры, я поправляюсь, основное время проводя в размышлениях о хитросплетениях и вывертах того, что называется «судьба».

Думает ли о своей судьбе Валерка, мне неведомо, но спросить у него об этом стоит:

– Здравствуй, Валера.

– Здравия желаю. Вот завтрак принес, – передо мной на деревянную тумбочку ложится тарелка гречневой каши с тушенкой и чашка кофе.

– Режим питания нарушать нельзя… На пост не опоздаешь?

– Не-а. У меня минут двадцать свободных есть. Но вот дальше не зевай. Только знай пошевеливайся. Будешь плестись в хвосте, опаздывать – горюшка хватишь. Старшина и матросы все видят и сачков не терпят. Особенно когда с кислой физией день начинаешь. У нас такое ух как не любят.

– Понятно… Ну давайте, давайте завтракать…

Валерка пару минут смотрел на то, как с тарелки исчезает каша, а сам с нетерпением ждал, когда я хоть немного расскажу о новых приключениях Джека Воробья на просторах Карибского моря. Неугомонный пират вчера как раз на краю света побывал, а дальше по плану ждут его странные берега. О них я и начал повествование, стараясь уложиться по времени с очередным эпизодом:

– …едва Джек стянул со стола пирожное, как открылись двери, и вошли в зал солдаты, а за ними… Тебе не пора ли на пост, товарищ юнга?

– Точно! – спохватился Валерка и бросился к выходу. – Обед принесу!..

«Вот ведь неугомонная питерская душа», – я усмехнулся, проводив его взглядом, но после сам себя жестко одернул. Негоже насмехаться над теми, кто, даже бороздя знакомые воды, все равно остается в них не то чтобы чужим, но незнакомым точно. Такая уж у Валерки и его боевых товарищей доля, частью которой теперь стал и я.

* * *

На войне потери неизбежны. Даже если война эта идет на море. Однако одно дело, когда судно гибнет в бою, и несколько другое, когда оно пропадает без вести и нет о нем ни слуху ни духу.

Это скупое предисловие, а сама история чудесного спасения Михаила Лермонтова, чьим телом я ныне полноправно управляю, такова.

Тысяча девятьсот сорок второй год. Весна. Идет Великая Отечественная. Из Кронштадтской гавани в боевой поход отправилась наша подводная лодка типа «Щука». Преодолев буквально несколько узлов, она, по непонятным пока для меня (но не для экипажа) причинам, переместилась… на сто десять лет в прошлое. Туда же и, возможно, таким же образом угодил и неизвестный британский эсминец, потопивший своими пушками нашу «Палладу». Мне сказали, что из всего экипажа фрегата уцелел только я. Израненный, обессиленный, потерявший много крови, спасенный советскими моряками-подводниками, чья субмарина оказалась поблизости места гибели «Паллады». Вытащили меня, медицинскую помощь оказали, начали лечить и без лишних объяснений куда-то теперь везут. От вопросов спасу нет. Их много. Очень много. Куда именно угодила «Щука», переместившись в прошлое? Как ее экипаж разобрался в «текущей обстановке»? «Щука» оказалась поблизости «Паллады» специально или случайно? Что стало с гадом-британцем после того, как он свершил свое черное дело?

Кроме Валерки и фельдшера Чистякова за эти дни плавания мне удалось поговорить лишь с капитаном подлодки Егором Тимофеевым, но и этот разговор ясности не внес. Я капитану полностью открылся (кто, откуда, как попал), а вот он, как и остальные матросы, явно что-то скрывает и поддерживать беседу не желает. Хотя, если судить по выуженным мною частичкам информации, экипаж прекрасно знаком с датой 9 мая 1945 года, тогда как не должен знать ее в принципе, ведь из сорок второго сюда прибыл. Как все-таки узнали о грядущей Победе? Я им ничего не рассказывал. Тогда кто? Неужели?..

Оставим пока предположения и попытаемся получить факты. Некоторые из них мне известны благодаря блужданиям в Сети. Ну-ка, ну-ка…

«Подводные лодки серии III «Щука». Стали первым типом средних подводных лодок, построенных в Советском Союзе, и самым многочисленным в годы ВОВ. Строительство данных субмарин шести различных серий велось с 1930 по 1945 год. Всего за это время было построено 86 единиц. Отличительные особенности «Щук» – сравнительная дешевизна в производстве, повышенная живучесть и маневренность.

За годы войны «Щуки» потопили 45 и повредили 8 боевых кораблей и коммерческих судов противника. При этом наши боевые потери были достаточно высоки: из 44 воевавших подводных лодок погибло 31. За боевые заслуги 6 подводных лодок стали гвардейскими. Еще 11 субмарин награждены орденом Красного Знамени.

Тактико-технические характеристики.

Водоизмещение: надводное – 584 тонны, подводное – 707,8 тонны.

Габаритные размеры: длина – 58,8 метра, ширина – 6,2, осадка – 4.

Скорость хода: надводная – 14,3 узла, подводная – 8,1–8,3.

Дальность плавания (с нормальным запасом топлива) – до 2580 миль (надводный ход), до 105 миль (подводный ход)…»

Полезные сведения, но, увы, немного не те, что мне необходимы в данный момент времени. Нужная информация пока недоступна, как я ни стараюсь ее добыть.

«– Могу я хотя бы узнать, куда мы направляемся?

– Вы все узнаете, когда доберемся до места, товарищ Крынников…»

На этой дежурной ноте всякие расспросы закончились. И вот теперь я снова ощущаю себя словно пленник какой-то, хотя меня и не держат взаперти. Пять дней назад начал потихоньку «ковылять» по отсекам (ярь помогает), знакомиться с устройством подлодки, но вот матросы и капитан стоически отмалчиваются и поддерживать беседу не желают. На Валерку надежды тоже мало. Стоит мне незаметно подвести его к нужному направлению, как он резко обрывает разговор и со словами: «Пора мне, дядь Миш» уходит, оставляя меня с одиночеством и неизвестностью. Все же не стоит тревожить парня. И так горя хватил, став сиротой. Отец – моряк, командир тральщика, пропал без вести с кораблем в самом начале войны. Мать работала медсестрой на госпитальном судне, всюду возя с собой сына. В августе сорок первого судно потопили фашисты, мать, скорее всего, погибла, а уцелевшего Валерку подобрали подводники. С тех пор остался с ними, став рулевым-сигнальщиком. И службы не боится, несмотря на то что кругом идет война и для любой подлодки опасность таится повсюду. Вот про войну Валерка рассказывал очень даже охотно:

«– Бывало, потопим фашиста, но и нам достанется. Часа три-четыре потом за нами их катера охранения гоняются и бомбят. Оторвешься иной раз только под вечер; уходишь к самому берегу, ложишься на грунт, ждешь, когда враги уберутся, а после новый приказ: например, прикрывать переход кораблей транспорта. Мы тогда с места срываемся и идем на новую позицию. Утюжим порой прямо по минным полям, боясь зацепить бортом минрепы[55]55
  Минреп – трос (стальной, пеньковый, капроновый), предназначенный для крепления якорной морской мины к якорю и удерживания ее на определенном расстоянии от поверхности воды.


[Закрыть]. И не всплыть! Над морем фашистские самолеты: то «юнкерсы», то «мессеры». Все же всплываешь, чтобы отсеки провентилировать, а эти гитлерюги тут как тут. Коршунами кружат и по нам палят. Что делать? Камнем летим в глубину по срочному погружению. Дальше еще приказ: в Кронштадт возвращаться. Возвращаемся, на перископной глубине идем. Не идем, крадемся – кругом мин, сетей и катеров, что огурцов в банке.

И дисциплина у нас строгая, и учиться надо много, а работать и того больше. И берега родного неделями не видим, и опасностей хоть отбавляй. Вот такая наша служба…»

Слушал я Валерку и понимал, что он из тех людей, которые с морем связаны навеки с самого детства. И узы эти война скрепила. Кровью скрепила. Прочно скрепила…

Мне в этом отношении повезло гораздо больше. Я ведь морской стихией тоже с детства буквально бредил. Мирного детства. Безмятежного. Счастливого.

Все началось аккурат после шампурной дуэли. Ближе к весне, начитавшись «Остров сокровищ», вздумали мы с Петькой в пиратство удариться. А какой пират без посудины моря и океаны в поисках добычи бороздит? Вот и новоявленные флибустьеры, дождавшись мая, решили на импровизированной верфи позади гаража строить судно. Ужас сколько досок и гвоздей извели, прежде чем перед нами возникло некое неуклюжее, тяжеленное подобие плота с одной-единственной мачтой, парусом и картонным «Веселым Роджером» в придачу. Называлось «Бегемот». Вообще-то я хотел «Моржом» назвать, как у Флинта, но Петька отговорил. Вдруг, чего доброго, призрак грозного пирата рассердится и нагрянет в гости с возгласами: «Дарби МакГроу! Дарби МакГроу! Дарби, подай мне рому!» Не стоит Флинта тревожить.

Дальше по плану у нас был спуск на воду. Без оркестра, крестной матери, митинга, речей. До озерца Соленого (сто метров всего от гаража) тащили мы нашу посудину исключительно за счет своей мускульной силы. Дотащили, в воду столкнули, забрались на палубу и… стремительно пошли ко дну. Только мачта, головы и «Роджер» торчат над водой. Ну, забыли мы о законах физики, не учли грузоподъемность, не знали азы непотопляемости. Плюс железное правило Врунгеля: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет».

Хоть наше плавание на «Бегемоте» и закончилось столь бесславно, но не закончились идеи. Кто сказал, что пираты обязательно бывают лишь надводными? Могут же и под водой действовать. Когда одиноко дрейфующий «Бегемот» был выловлен рыбаками, высушен, освобожден от гвоздей и пущен на дрова, мы, распевая «Пятнадцать человек на сундук мертвеца», уже везли на тачке к Соленому новое творение пиратско-инженерного гения: сколоченную из фанеры, квадратную двуместную подлодку «Акула-95». Все на аппарате как положено: перископ из выгнутой пластмассовой трубы, целлофановые иллюминаторы, ручной ржаво-лопаточный винт. Водились даже два «акваланга». Для этих нужд мы приспособили выброшенные еще зимой на помойку из школьного кабинета ОБЖ старые, местами прогрызенные мышами противогазы.

И это еще хорошо, что отверстие пенопластового люка у нас получилось достаточно большим, чтобы протиснуться. Застрянь мы в нем, когда, несмотря на нехилую такую пластилиновую гидроизоляцию обшивки, подлодка быстро начала заполняться водой, все могло закончиться трагично. Как не утонули тогда балбесы, ума не приложу.

Теперь вот снова я на подлодке. На сей раз настоящей военной, боевой, идущей неведомыми мне курсами. Не знаю почему, но с самого утра не покидает чувство, что именно сегодня мое пребывание на «Щуке» завершится. Если так, то напоследок стоит еще разок пройтись по отсекам, попытаться пообщаться с матросами, узнать истину. Этим и займусь прямо сейчас.

Глава 2

«– …Подводник обязан знать свой боевой пост, отсек и всю подлодку как свои пять пальцев, иначе он не подводник, а из тех, кто на подводах ездит.

– Зачем это?

– А действительно, зачем? Зачем торпедисту знать, как устроена помпа для откачки воды, а радисту включать электромоторы или открывать кингстоны и клапаны вентиляции цистерн? А затем, что нельзя иначе. Подлодка – корабль небольшой, а машин и приборов в нем немерено. Управься-ка с ними, если в своем деле не мастер. В бою под водой всякое бывает. Ра-а-аз! – палуба наперекосяк, вода хлещет из пробоин, свет потух, а товарищи твои заняты или, того хуже, из строя вышли. Вот и нужно учиться друг у друга, помогать, когда трудно. У нас девиз, как у мушкетеров: «Один за всех, все за одного». И потому на отлично подлодку нужно знать что командиру, что коку…»

Хорошо я помню этот старый, еще детский разговор с Иваном Кузьмичом Елагиным, ветераном-подводником, жившим в соседнем подъезде. Знал бы он, что повзрослевший мальчишка Мишка Крынников не просто запомнит все услышанное, но и однажды окажется на боевой подлодке, неведомой силой вырванной из Великой Отечественной и переброшенной в прошлое. Кстати, есть ли здесь, в девятнадцатом веке, полноценные подлодки? Откуда ж им взяться? Все только на уровне разработок, испытаний, проб и ошибок. С давно канувших в Лету петровских времен «потаенного судна» Ефима Никонова[56]56
  В 1719 году крестьянин подмосковного села Покровского самородок-изобретатель Ефим Никонов создал проект «потаенного судна» (т. е. подлодки) под названием «Мокрель», с которого, по его замыслу, должны были действовать подводные пловцы (водолазы) с изобретенным им же оборудованием. Осенью 1720 года в присутствии Петра I состоялось первое, не совсем удачное испытание «Мокрели». Однако в дальнейшем, даже несмотря на преследовавшие Никонова неудачи, финансирование проекта было продолжено и после смерти Петра во время царствования Екатерины I. С воцарением Петра II и начала общего упадка флота Никонов в 1728 году был лишен звания корабельного мастера и под конвоем отправлен на астраханскую верфь, где исполнял обязанности водолазного специалиста, а после и вовсе был удален от дел.


[Закрыть] (а это фактически прообраз современных субмарин) можно вспомнить разве что относительно недавние искания инженер-генерала Шильдера. Первым в мире смог реализовать идею строительства подлодки из металла. И не одной. Трех. Ракетно-минных.

Первая. Построена и испытана в тысяча восемьсот тридцать четвертом году. Длина – шесть метров, ширина – полтора, высота – почти два. Строилась на судоверфи Александровского литейного завода три месяца. Император Николай Первый аппарат посмотрел, оценил, велел доработать, отрядил специалистов. Те энергично принялись за дело, собрав специальный станок и ракеты, способные запускаться с подлодки, как в надводном, так и в подводном положении с помощью электричества. Горизонтоскоп (прапрадедушка перископа) в передней башенке тоже имелся. А вот скорость мала. По инженерным расчетам, чуть больше одного узла по проекту, но в реальности и одного не выжмет. Как двигалась подлодка? В надводном положении с помощью съемных мачт и парусов. Если в дальнее плавание, то на буксире пароходом «Отважность» – эдакой паровой плавбазы, тоже вооруженной ракетными установками. Кстати, о вооружении:

Пороховая мина – сосуд с шестнадцатью кг пороха, крепится к носовому гарпунному наконечнику (еще один прапрадедушка, но уже шестового устройства минных катеров). Как использовалась? Очень просто. Пробиваем наконечником борт вражеского судна, даем задний ход, отводя подлодку на безопасное расстояние и раскручивая специальный длинный провод: один конец на мину, другой – к гальванической батарее. В общем, дистанционный взрыв за счет электроимпульса.

Ракеты. Шесть пороховых калибра 102 мм. Размещены в специальных трубах (на каждом борту крепятся по три таких) и закрыты пробками с резиновыми колпаками, выбиваемыми ракетами при стрельбе.

Но все это нужно совершенствовать и дальше. Вот вам ассигнование, господин Шильдер, для проектирования нового подводного судна. Срочно стройте.

Подлодка № 2. Габариты меньше и строилась уже два года (с тридцать пятого по тридцать восьмой). Ракеты (их по-прежнему шесть) без отличий, а механизм гарпунно-гальванической пороховой мины стал новой конструкции: вместо копьевидного носа – сменный гарпун с миной, вставляемый в удлиненный бушприт.

Испытания? Прошли в июле тридцать восьмого в Кронштадте и опять же в присутствии императора. Прошли успешно. Макет вражеского судна миной и ракетами под водой взорван, но вот скорость… Она стала еще меньше. Как быть? Снова дорабатывать изобретение по Высочайшему одобрению, организовав «Комитет о подводных опытах». И опять испытания. С погружением-всплытием хорошо, но с ходом традиционно проблемы. К тому же поломки не отпускают. Дорабатывать!

Подлодка № 3. Сконструирована, испытана с помощью нового «водогона Саблукова» (водометного двигателя с приводом от ручного гидравлического насоса) и… забыта. В октябре сорок первого военный министр Чернышев, наложил резолюцию: «Высочайше повелено дальнейшие опыты над подводною лодкой прекратить и вместе с тем обратить особое внимание на усовершенствование подводных мин и действие ракет». И все. Совсем все. Работы остановили, подлодку передали в личную собственность Шильдеру. Тот еще шесть лет с ней в «домашних условиях» у Петровского острова работал, опыты ставил, но затем, лишившись и сил, и средств, сдался, разобрал свое детище, на металлолом продал.

Ничего не напоминает? А вот мне напоминает, но разводить демагогию насчет этого грустного явления не стану. Лучше воспользуюсь редкой возможностью подслушать разговоры матросов у аккумуляторных батарей. Меня подводники пока не заметили и потому говорят о своем:

– Эх, скорей бы до них добраться. Ведь это, подумать только, сколько под ними земли. Вся Европа.

– Европа… Черт с ней, с Европой этой. Сама Гитлеру голову в рот сунула, вот теперь и казнись. Наших сколько под ним – вот что. Их бы впору выручать, а Европа пусть сама о себе думает.

– Ну, не скажи, не скажи, архивные у тебя понятия. Своя рубаха ближе к телу? А кто ж их из-под Гитлера выручит, как не мы? Где ж еще такая сила найдется? Англичане с американцами, что ли? Как же, держи карман шире. Эти больше насчет купить-продать. Вон они как воюют…

– Чего спорите? Нынче Гитлер от нас далеко и добраться до него непросто. Но по мне, так прав товарищ капитан. Земля русская во все времена нам родная.

– Верно. И моряки русские всюду друг другу братья. Вот погодите. Нагоним тех гадов английских, что наш фрегат потопили, живо с них стружку снимем…

Так вот за кем «Щука» все это время гоняется. Значит, решил советский морской офицер Тимофеев отомстить британскому эсминцу за потопление пусть царского, но все же русского фрегата «Паллада». Если так, то подлодке и в самом деле есть чем вдарить по бритому. В наличии у нее пулемет ДШК, две пушки (снаряды в артиллерийском погребе), десяток торпед. Вот бы узнать, как именно намерена «Щука» атаковать цель. Ради этого перемещаюсь в четвертый отсек. Там центральный пост. Оттуда командир управляет подлодкой. Там посередине стоят два перископа. Командирский, для атаки. Зенитный, чтобы наблюдать за самолетами из-под воды. А уж цистерн сколько всяких…

Но сейчас не до цистерн. Сейчас в отсеке полным ходом шла работа. Похоже, нагнали-таки мы мерзавца:

– Эсминец! Попался! – едва выдохнул лейтенант.

Дремавший на разножке уставший Тимофеев тигром метнулся к перископу. Для командира «Щуки» настала пора максимального напряжения:

– Боевая тревога! Атака!.. Перископ!

Тут же загудела лебедка, и перископ плавно пошел кверху. Не отрывая глаз от окуляра, вместе с перископом поднимался с корточек и капитан. Неприятный момент. Сейчас чернильная синева в окуляре сменится зеленой, быстро светлеющей мутью, а затем в глаза ударит нестерпимый яркий дневной свет. Чик! Рукоятка дальномерного устройства отрывисто щелкнула. Повисла мучительная пауза.

– Как торпедные аппараты? – спросил Тимофеев старпома.

– Торпедные аппараты готовы! – последовал ответ. – До боевого курса – минута!

Минута ожидания…

Но что-то пошло не так…

– На зигзаг перешел, дьявол! – прохрипел Тимофеев, крутанув диск дальномера. – Живо расчет нового боевого курса, штурман! Живо!..

Боевой курс «Щуке» пришлось менять еще дважды, прежде чем Тимофеев спокойным голосом наконец-то приказал:

– Торпедные аппараты, пли!

Подлодку сильно тряхнуло, и снова наступила тишина. А еще через некоторое время за бортом громыхнуло так, что «Щука» содрогнулась всем корпусом. Через мгновение новый взрыв. От него в отсеке долго не затихал дробный звенящий гул.

– Попали! – хрипло вымолвил Тимофеев, а затем повернулся ко мне. – Все, Михаил Иванович, ответил британец за «Палладу» – не ушел от нас…

А дальше капитан снова заговорил и начал рассказывать. Вот только вопросов у меня после этого не убавилось. Что я узнал? Что везут меня в Кронштадт, где и находится неизвестное мне нынешнее начальство «Щуки». Какое начальство? Что за начальство? Опять дежурные отговорки. К себе в каморку я ушел жутко злой, довольствуясь лишь тем, что за время преследования и торпедирования британского эсминца успел краем глаза прочитать и запомнить чернильные строки из выпавшего из кармана капитана листка:

«…Цель флота должна быть: прикрывать свои порты; поражать неприятеля, если он разделит свои силы или будет слабее. Ни того ни другого не будем в состоянии исполнить, оставаясь у К на одном из рейдов. Находясь в таком положении, флот не прикроет ни Р, ни С, и предоставит неприятелю господство в Ф.З. …»

Из всего этого только могу предположить, что К – это Кронштадт, а Ф.З. – Финский залив. Что такое Р и С, не понятно. Зато понятно, что с утренними предчувствиями я не ошибся. Пребывание мое на подлодке действительно подошло к концу. Под покровом ночи «Щука» всплыла где-то неподалеку от Кронштадта. На свежий, холодный, уже ноябрьский воздух выбрались лишь я и Тимофеев, успевший до этого снять с себя повседневную форму советского подводника и переодевшийся в более подходящий военно-морской мундир николаевского времени. Мне тоже пришлось приодеться, но уже в статский цилиндр, рубаху, жилет, сюртук, штаны, ботинки. Опять же пальто. Откуда они взялись на «Щуке», как и бот, оказавшийся рядом с всплывшей подлодкой, спрашивать бесполезно. Зато можно надеяться на извинения:

– Простите меня, Михаил Иванович. Простите за мое поведение и поведение всего экипажа. Прекрасно понимаю вас и ваше состояние, но и вы нас поймите. У меня был строгий приказ сократить до минимума всякое общение с вами. Это военная необходимость.

– Ясно… Куда теперь?

– Вон туда… – Тимофеев указал на обозначенные огнями в ночном мраке очертания какой-то громады, со всех сторон окруженной водой. Похоже на форт… Боярд. Вот сейчас сойду на пристань, а там и наступит у меня встреча с неугомонным коротышкой Паспарту. И поиск ключей будет, и старый бородатый Фура в башне, и тигры с золотом. Шутка. Но по-другому я уже не могу. Сил моих больше нет терпеть неопределенность.