Текст книги "К возобновлению истины"

Не буду пытаться передать впечатление, которое он произвел, – это вряд ли возможно, да и речь не о том. Битый час я топтался на площади перед ним, то отступая назад (он мигом превращался в миниатюрный крепыш-боровик с белоснежной ножкой толще шляпки), то приближаясь вплотную (он вырастал неожиданно стройной громадой, нависая, как новое небо). Мне неведомо, как бы он вписался в окружающий пейзаж: от XX века храм был напрочь отгорожен ширмой высоченного земляного вала, что опоясывал Переяславль тысячелетие назад.

Это если глядеть прямо перед собой. А если скосить глаза влево, – там маячило что-то узорно-красное, пестро-чешуйчатое, приевшееся московскому глазу, как маковки Василия Блаженного. Окажись на моем месте иностранец, он не усмотрел бы между этими сооружениями ничего общего. То, что впереди, – звучало чистой нотой европейского севера, те, что слева, – впитали скифский звериный стиль, минареты Индостана и джунгли Ангкор-Ватта. Их и впрямь разделяли полтысячелетия исторических катаклизмов и, возможно, по Гумилеву, даже рождение нового этноса. До сих пор заплетается язык, когда пытаешься объяснить это извне. А изнутри все обстояло просто. Мне было совершенно очевидно, ощущалось нутром: и то, и другое – мое. «Мне» – комсомольцу семидесятых, обитателю хрущоб, возведенных спустя еще четыре века, вчерашнему студенту, взятому подмастерьем в артель системщиков, залетевших мыслью куда-то во вторую половину XXI века. «Мое» же означало – русское, и в нем свободно помещались и первый, и второй, и третий миры.

* * *

Миры русской метакультуры пребывают в таинственном единстве в глубинах российской личности, но социум объемлет их гетерогенный набор как дырявая авоська. Очередной новый мир в недрах русского всякий раз внезапно вырастал на костях старого, но уже изначально был подвержен порче и упадку. Прогрессивное московское царство, положив конец раздраю княжеств и пресловутому игу, пострадало от злоупотреблений опричнины и впало в смуту. Ряд российских императоров, начиная от Петра, только деградировал, как курс акций МММ, докатившись до пустоглазого Николая. Революция 17 года, разом прекратившая эти безобразия, с первых же шагов была чревата извращением собственной генеральной линии и искажением чистой идеи социализма. Выходит, мы никогда и не были сами собой, не жили правильной, органичной, собственно русской жизнью.

Трещины раскалывают не только российское время, но и российское пространство. На необъятных просторах нашей Родины издавна сосуществует население в портках и шальварах, обладатели армяков и халатов, попеременно примеряя роли сюзеренов и вассалов, "колонизаторов" и "колонизируемых". Сосуществуют не так уж плохо. Гумилев писал, что отношения между славянами и тюрками характеризуются комплиментарностью, по-простому – взаимной приязнью. Под игом большевиков эта комплиментарность переросла было в "новую историческую общность": на половине русых московских голов красовались тюбетейки, а руины церквей были неотличимы от развалин мечетей. Но стоило скрепам советской власти ослабнуть – тут же вскрылась зияющая пропасть между православием и исламом, и русскоязыческое население обязали определиться. "Русское" как объемлющее начало переживает свои пульсации, и при его затухании скрепляемое множество культур мигом рассыпается на враждебные осколки.

* * *

Так не растолочь ли сие взрывоопасное разнообразие в порошок, точнее – в баклажанную икру современной «нации»? В этом и состоял сокровенный замысел ИНД. Свободные (по западным стандартам) ИНДивиды образуют «электронный газ», чутко откликающийся на магнитное и электрическое поле экономического и правового регулирования. Российские «электроны» завязли в узлах кристаллической решетки общинных, корпоративных и иных архаических структур. В результате получается диэлектрик, нечувствительный к силовым линиям рынка. Столыпинская реформа, сталинское раскрестьянивание, гайдаровская шоковая терапия – все это различные по своим масштабам и методам попытки выковырять заряженные частицы из кристаллической решетки российского социума. Ценой успеха подобной модернизации всегда является социальная катастрофа. Но получаем ли мы в итоге то, за что готовы платить такую цену?

Кристаллы русского льда под ударами революций и модернизаций превращаются в крошево, в месиво, из которого сочится вода. Вода, стандартная жидкость с формулой H2O, податливо заполняет любой объем и, главное, неплохо проводит электричество. Цель достигнута?

Но наука XX века выработала совершенно иные представления о воде. Ее молекулы объединяются в многомерные структуры, обладающие загадочными свойствами. Молекулы воды имеют память. Вода помнит не только вещества, что были некогда в ней растворены, но и берега, в которых она текла, и формы тел, что входили в нее и в ней тонули. В русских сказках есть мертвая вода, от которой срастаются части, бывшие некогда целым, и живая вода, под действием которой это целое восстает от смертного сна. Есть тяжелая вода, источающая яд радиации. И есть вода святая.

Энергия революционного катаклизма не рассеивается бесследно. Разрывая человеческие связи, она искривляет и сворачивает социальное пространство, заключает его в оболочку личностной "монады". По формуле Эйнштейна, энергия внутренних связей может оказаться эквивалентной массе галактик: элементарная частица содержит в себе целые миры и звездные архипелаги. Ильич, записывая с чужих слов тезис о неисчерпаемости электрона, едва ли думал о возвращенцах.

* * *

Имперские и советские границы Третьего Рима пали, а новым, похоже, не быть. Как ни ухитряйся разместить столбы и межи – огромная часть живущих и думающих по-русски окажется вовне, и напротив, прихватывается изрядная доля тех, что страдают прыщавым подростковым зудом сочинять гимны, гербы и конституции и готовы щедро платить за это чужой кровью.

Грядущее столетие – время окончательного упадка государств в качестве формы социальных организмов. И Россия имеет все шансы возглавить этот процесс, успев рассыпаться еще во втором тысячелетии.

Но ситуация российского кризиса, как всегда, амбивалентна.

Русский человек, став непосредственно мировым, может сохранить язык и культуру, лишь создав принципиально новую форму суверенитета. Россия начнет обживать третье тысячелетие в качестве метанациональной корпорации. У нее уже не будет ни государственных, ни каких-либо иных границ. Весь мир будет открыт и прозрачен для нее, как и она, в свою очередь – проницаема для мира. Каждый фотон, как известно из квантовой механики, заполняет собой всю Вселенную. Конечно, Средне-русская равнина надолго, если не навсегда, пребудет сердцевиной особо предпочтительного и компактного русского расселения. Но и это не значит, что иноязычные не смогут попасть в самое русское яблочко и устроить там свой Кукуй. Одновременно по всему миру, ставшему вселенской русской диаспорой, расцветут русские острова и архипелаги, не ущемляющие ничей суверенитет: где-нибудь на Новом Афоне и в Иерусалиме, в Форте Росс и на Аляске, в Асуане и Луанде, на Кубе и в Австралии, на Балканах и в Гималаях, в Париже, Ханое, Харбине и на полуострове Дальний.

Русский институт – один из первых десантов всемирной корпорации Россия, ранних ее ласточек. А ласточки – летуньи не просто межконтинентальные, им случается и до страны эльфов добираться. Двойной знак: весны-обновления – и вечного возвращения.

Вознаграждение[45]45
  Текст публикуется в авторской редакции по изданию: Чернышев С. Б. Иное: письма о техноэкономике. М.: Изд. Дом НИТУ «МИСиС», 2020. С. 371–377. На сайте polit.ru текст опубликован под заголовком «Необыкновенный скворец».


[Закрыть]

Обыкновенный скворец (лат. Sturnus vulgaris) – певчая птица, широко распространённая на значительной территории Евразии. На юге и западе Европы ведёт оседлый образ жизни, а в северной и восточной её части является перелётной. Зимует в Западной и Южной Европе, Египте, Израиле. В отдельные годы останавливается на Канарах.

Обладает широким диапазоном звуков, состоящих большей частью из различных вариаций свиста и щебечущих, пощёлкивающих трелей, а также скрипов, мяуканья, разнообразных немелодичных шумов и дребезжания. Специалисты называют скворца превосходным птичьим «пересмешником». Скворец легко приспосабливается к пению других видов птиц, среди них: соловей, кукушка, серая неясыть, краснохвостый сарыч, коршун, черныш, иволга и большой пёстрый дятел. Скворец способен имитировать также кваканье лягушек, лай собак, щёлканье кнута.

Самец может ухаживать как за одной самкой, так в пределах одной колонии и за несколькими одновременно (то, что в науке называется одновременной полигинией).

Чтобы привлечь этих птиц на свой участок, люди издавна создавали для них искусственные гнездовья, названные скворечниками.

(Из Википедии)

Глебу Павловскому семьдесят? Да чепуха, конечно.

Семь десятилетий назад в Одессе появился на свет только скворечник – а необыкновенный скворец поселился в нём далеко не сразу. Таинство свершилось лет 25–30 спустя. Так что Глебу сегодня сорок с небольшим – пора расцвета. Сам скворечник слегка поизносился – но несущиеся из него всё новые трели и щелчки поражают мощью и широтой диапазона.

Едва ли кто-нибудь в состоянии охватить и тем паче оценить это явление. Не будучи ни политологом, ни орнитологом, ни методологом, не стану и пытаться. Речь не о том.

Недавно состоялась церемония вручения Литературной премии им. Александра Пятигорского «за лучшее философическое сочинение». Лауреатом сезона стал Глеб Павловский с книгой «Ироническая империя: риск, шанс и догмы Системы РФ».

По данному конкретному поводу в качестве очевидца выскажу ровно три мысли. Ни одна из них, строго говоря, мне не принадлежит. Но их пересказ в определённом порядке не просто отражает логическую связь, но и помогает угадать русло, в котором движется мысль и практическая работа ГП.

1

Осенью 1992 года выдалось хмурое время – не только года, но и всего российского финдесьекля. Тогда в монохромном царстве «иного не дано» зародилась идея хрестоматии будущего под названием «ИНОЕ». Испытанная технология сарафанного радио в сочетании с методом снежного кома помогла выйти на потенциальных авторов, прозябавших в шоковом забвении. Небываемое сбылось к весне 93-го: все будущие участники предложение приняли. Правда, согласие было негласным – как и факт нескольких совместных встреч носителей несовместимых (казалось бы) концепций на протяжении работы над будущим четырехтомником. Конспирация облегчалась тем обстоятельством, что в абсолютном большинстве авторы тогда вполне подходили под рубрику «незаслуженно малоизвестный» (© Татьяна Гурова).

С момента публикации в 1995 г. редактор-составитель не переставал пристрастно следить, как концепции, образующие ИНОЕ, проступают из мглы малоизвестности в поле общественного сознания. Процесс явно пошёл, но хотелось сопоставить трепетно-гуманитарному таинству хоть какую-то цифровую меру.

И вот спустя 9 лет анонимный центр «Новая политика» опубликовал исследование «Интеллектуальная Россия: Рейтинг социогуманитарных мыслителей. 100 ведущих позиций. Год 2001–2004»[46]46
  http://www.intelros.org/rating/rating_beta.htm


[Закрыть]. Такого феерического списка свет не видывал, пожалуй, ни до, ни после. В ряды социогуманитарного фольксштурма призвали всех, кто хоть раз брался за интеллектуальное оружие любого рода и к моменту публикации ещё числился в живых. Хоружий, Гаспаров, Шафаревич соседствовали с Березовским, Ходорковским и Чубайсом, Егору Гайдару сопутствовал Гейдар Джемаль, Б. Стругацкий встрял между Лимоновым и Пелевиным, Миша Леонтьев аукался с Пиамой Гайденко, Дугин оттенял Ясина. Классики Зиновьев и Солженицын обнаружились в призовой десятке рейтинга. Александр Пятигорский пришёл к финишу сорок вторым. А первое место занял – причём, с отрывом – Глеб Павловский.

Это, пожалуй, единственный пункт «социогуманитарного рейтинга», что не вызвал у меня тогда никаких вопросов. За плечами уже было десятилетие «Русского института», когда по долгу службы приходилось каждодневно общаться с носителями духовности высшей пробы, вершилась первая пятилетка Центра корпоративного предпринимательства, открывшая доступ в лаборатории первогильдейных предпринимателей. Было что с чем сопоставить.

Радостной неожиданностью стало тогда попадание в поднебесную сотню большинства авторов хрестоматии ИНОЕ, быстро теряющих ореол малоизвестности. Но речь здесь не о том.

2

Наградить Павловского премией имени Пятигорского – как бы это помягче…

Представьте, что маэстро Артуро Тосканини увенчали премией ленинского комсомола. (Во избежание недоразумений оговорюсь: комсомол вызывает у автора строк фундаментальное уважение и признательность.) Да и обсуждение достоинств произведения лауреата по ходу церемонии вполне соответствовало уровню разбора отношений Тосканини с д’Аннунцио на комсомольском собрании. В частности, публике дали понять, что опус лауреата едва выдержал жесточайшую интеллектуальную конкуренцию с томиком избранных интервью О. Седаковой. Другой выступающий, резюмируя цимес-контент «Иронической империи», выпукло представил его как призыв Павловского к Системе РФ жить не по лжи. Причём без тени иронии и без копания в бороде Александра Исаевича. Короче, метроном истории уже отсчитал «Системе РФ» свой неумолимый ТикТок. От стратосферного взмыва критической мысли ущемило дух.

Проницательный читатель-чистомонетчик усмотрел в произведении лауреата ГП горькую иронию, саркастическую ухмылку либо едкую сатиру. И то, и другое, и третье имеет место, но не имеет обязательного характера по отношению к предмету. Казалось бы, Павловский отдаёт ритуальную дань восклицаниям «ах, у нас нет правильного государства». Но откуда, собственно, берётся само представление, будто громоздкая контора, уполномоченная решать приземлённые проблемы выживания, в нагрузку обязана просоответствовать неким политологическим прекрасностям типа «общественного договора» или «разделения властей»? Политология учит, как должна быть устроена правильная политсистема. Должна? Кому? И давно ли задолжала?

Отмахиваясь от жизненной прозы выпаса, стрижки, борьбы с овечьей вертячкой, пасторальный пастушок гоняется за агнцами, требуя от них безотлагательно возлечь со львами. Но впихивание априорного идеала в непознанную реальность наносит сторонам обоюдный ущерб, дискредитируя одну и парализуя другую. Законодательное закрепление требования к двигателю «быть вечным» вместо увековечивания движения уничтожает саму его возможность. Когда совершенствовать худо-бедно работающие госструктуры берётся толпа пикейных прокрустов, вооружённых разновременными директивами, разнородными нормативами и разномастными благими пожеланиями, – в финале неизбежный паралич типа «итальянских забастовок».

Дадим слово лауреату, чью книгу как будто никто и не открывал.

Система РФ – единственное на сей день успешное государственное образование русских.

Проблема не в том, что «у русских опять что-то не вышло», наоборот – дело в том, что у России в этот раз получилось.

У людей не считается чем-то новым, когда их усилия ведут не туда, куда рассчитывали прийти. То же было с Системой РФ. Она в малой степени результат злонамеренных планов и целенаправленного поведения.

РФ – великая историческая случайность. Российская Федерация возникла вне «русской идеи», без проекта будущей России. Не было ценностного пакета, совместимого с новой государственностью. При возникновении РФ царил идеальный вакуум новых идей. И что же видим тридцать лет спустя? Незаменимую страну современного мира, опасную силу, государственный объект с местом в Совете Безопасности ООН. Глобальный результат достигнут при смутных целях, невежестве в мировых делах и резервами, наполовину растраченными зря.

И все-таки это нечто допускающее коррекцию в будущем.

Тридцать лет российская мысль оплакивала хрупкость и крушение империй, а в результате у нас вышло нечто вовсе не хрупкое – Система РФ. Болтовня о катастрофах и «распаде России» здесь любимая сказка на ночь, но ничто не распадается. Все, что могло рухнуть, рухнуло.

Если бы где-нибудь, скажем, во Франции случился политтехнолог уровня и масштаба Павловского, если бы ему посчастливилось быть своевременно уволенным из президентской администрации и потом приспичило написать книжку про современную государственность французской республики (сокращённо Система ФР), если бы он при этом уцелел, – весьма вероятно, что это эпическое полотно, отличаясь от Системы РФ в деталях (которые казались бы любознательному читателю очень важными) по существу было бы ровно о том же. Это описание современной политистемы человеком, который не просто воочию видел её нутро, но и подверг инженерным манипуляциям, «прободал» по-бродски, «вдохнул ее смрадный запах, подмышку и нечистоты»[47]47
  https://www.culture.ru/poems/30790/portret-tragedii


[Закрыть]. Описание с уникальной позиции, почти недоступной для исследователей.

То, на что отворяет нам глаза лозопроходец ГП – не «пороки», «уродства», «недостатки» новейшего Левиафана. Это его свойства, естество, плоть – то, что Маркс назвал самоотчуждением, а Коммонс переоткрыл как трансакции. Те российские особенности, в которых отражается мировое «конкретно-всеобщее». Социальная физиология, от которой воротит нос кафедральная политнаука.

3

Случайны обстоятельства появления Системы РФ на свет. Но совершенно не случаен результат. Девять лет назад, при выходе в свет первой из серии книг Павловского о Системе РФ, уже приходилось растолковывать эту невидимую очевидность.

«Павловский правдоподобно изумляется диковине: рентгеновскому снимку российской двуглавой власти-собственности. Читатели дивятся, как кремлёвский папарацци ухитрился протащить под полой компьютерный томограф через Спасские ворота. Но удивительное рядом: на откровенном снимке – не эндемичный мутант, а новейшее достижение эволюции, неказистый прототип грядущего абсолютного хищника. Исподволь он уже пробует на зубок континенты[48]48
  http://www.izvestia.ru/news/512896


[Закрыть].

…И "самобытность" этого социального субъекта, и его «порочность» – не более чем кажимости. Перед нами, повторюсь, ранний вариант институциональной структуры "страны-собственника", типичной для всей наступающей эры исторической эволюции обществ. Выражаясь точнее – крайне примитивный, недоношенный экземпляр одного из высших её типов. К слову, не случайно его угораздило появиться на свет именно здесь. То, что предстаёт его недостатками, на деле зачатки новых достоинств.

Мы – в мейнстриме, в основном его русле, но в отрыве от основной массы, нас не впервой занесло в авангард. Мы балансируем на маргинально-опасной грани между отщепенством и лидерством[49]49
  http://www.izvestia.ru/news/518589


[Закрыть].»

На страницах «Иронической империи» ГП вновь и вновь призывает «…поставить Систему РФ в глобальный контекст слома порядков конца XX – начала XXI века. Это не абсурд и не чума аномальности, свалившаяся на Россию с небес».

«Система РФ – первая русская государственность, целиком основанная на нашем опыте. Правда, извлеченном поспешно, с тягой к темным его сторонам и упором на порочность мира и человека. Оттого мы в РФ сомневаемся – признавать себя вот такими или нет? Зря отвлекаясь от поразительного факта, что располагаем государственной инновацией мирового класса».

«Это не аномалия, это Система РФ в ее мировой эпохе. Это вход в аномальный мир будущего для России».

«Перед нами – не замшелый "феодальный" мир, невесть как попавший в XXI век. Система РФ – это недостроенный и коснеющий в фантазиях образ будущей планетарной закрытости. Ее модель опровергает заблуждение, будто все передовое нормально и удобно для жизни. Если речь об отклоняющейся ветви развития, российское отклонение – глобальный мейнстрим на целую эпоху».

Современная «система РФ» вполне современна, но совершенно несвоевременна. Российская победа, опасно неотличимая от поражения. На бизнесовой фенечке это MVP (минимально жизнеспособный продукт), у которого покуда не просматривается ни потребителей, ни заказчиков – кроме разве что гегелевского мирового духа. Отсюда и минимальная жизнеспособность во всех смыслах.

Система РФ – скворец-пересмешник, обитатель трансконтинентального полузаброшенного скворечника, под бременем которого скрипит мировое древо.

Среди тех, кто у истоков этого чуда, – Глеб Павловский. Ныряльщик-обозреватель нового Китежа. Побеждённый своею победой.

Впрочем, каждый из нас, читателей, причуден и причастен, не отмажешься.

С днём рождения!

Прощание

Масштаб события по имени Глеб Павловский будет осознан нескоро. Не при жизни оперативных обозревателей, пользователей, оппонентов и рецензентов его кончины.

Значимый человек уходит – и ряды его закадычных друзей растут как опята.

Виделись мы нечасто. И непрестанно, каждодневно он присутствовал в моей жизни. Как тёплый, бездонный океан Солярис – терпеливый и заботящийся, открытый и непостижимый, близкий и недоступный, ластящийся и застенчивый, саркастичный и нежный, волшебничающий и одинокий.

И это тепло, в каждый момент личное, было всеобщим, касалось всех, дарилось всем, кому выпало с ним соприкоснуться. Потому, наверное, найдутся сотни тех, кто искренно и полноправно числит себя друзьями, учениками, кто любил его небезответно.

Пишу не как один из них – как свидетель.

Знались мы ровно полжизни. И не было мимолётной полувстречи, где бы он не удивлял, не представал по-новому странным.

В середине девяностых как-то встретились в очередном его кочевье – съёмной квартире на Тверской или Малой Бронной, где громоздились ящики с книгами, – то ли ждущими разборки, то ли готовыми к новому переезду. Открыл мне как-то странно, боком, быстро вернулся к столу с лэптопом, посидел вполоборота, но руки держал не на клавишах. А когда обернулся – в глазах у него стояли слёзы.

И вдруг обронил буднично, как бы продолжая начатый разговор:

– Понимаю, почему монахи, случается, плачут, общаясь с мирянами и занимаясь житейскими делами…

Постеснялся от неожиданности спросить его тогда, что за книжица была на столе.

Спустя годы наткнулся на текст о преподобном Силуане Афонском.

«Для человека, видящего свет безначального бытия, испытавшего полноту, радость и невыразимую сладость любви Божией, земная жизнь становится тяготою, безрадостной, и он с плачем ищет снова той жизни, к которой ему дано было прикоснуться».

Он видел. Он испытал. Он прикоснулся.