Текст книги "Арктическое вторжение"

Глава 4
ОТ СОЧИ ДО ВАШИНГТОНА

Под президентской связью понимается специальная электрическая связь, предназначенная для обеспечения осуществления Президентом Российской Федерации своих конституционных полномочий.

В соответствии с этим он наделяется следующими видами президентской связи:

– шифрованная, конфиденциальная и открытая телефонная связь, в том числе прямая международная телефонная связь с главами государств и главами правительств зарубежных государств, установивших на основе межправительственных соглашений такую связь с Российской Федерацией.

Из «Положения о Президентской связи» № 366

В настоящее время в России используются четыре вида правительственной связи. Главная из них – ПС – президентская связь, которая насчитывает около 100 абонентов во всем мире.

Из электронной газеты «Власть»

Пока президент России дышал свежим ночным воздухом, люди, опекавшие его, не расслаблялись ни на секунду. Экипаж катера «Кавказ», стоявшего у причала, давно был поднят по боевой тревоге на тот случай, если Астафьеву вдруг захочется совершить небольшую морскую прогулку. Вскоре в направлении вертолетной площадки пробежали летчики, чтобы оказаться на месте, если Астафьев надумает поужинать где-нибудь в сочинском ресторане. Но он, не оправдав опасений ни тех, ни других, вернулся в комнату, тщательно задернул шторы и застыл перед зеркалом, отражающим его фигуру в полный рост.

По причине предстоящего крайне важного разговора этой ночью Астафьев не позволил себе переодеться в спортивный костюм или джинсы. Чтобы не расслабляться, он был одет как на парад, правда, без галстука. В костюме он чувствовал себя увереннее, тем более что это был примерно такой же костюм от Бриони, какой до недавнего времени служил униформой для Джеймса Бонда.

Вскинув голову, Астафьев повернул ее вправо, влево, придирчиво осмотрел свою прическу, стряхнул едва заметные соринки с лацканов. Опустив глаза, взглянул на свои часы «Бреге Классик» в корпусе из белого золота. Обошедшиеся Астафьеву в восемь миллионов рублей с копейками, они, несмотря на свою внушительную стоимость, не отличались особой точностью. Мысленно пообещав себе заменить их на что-нибудь вроде силинских «Патек Филипп», Астафьев снял трубку правительственного телефонного аппарата, поднес ее к уху и негромко произнес:

– Добрый вечер. Переводчика на линию. Затем соедините меня с президентом Соединенных Штатов Америки. Что? Да, немедленно. Пусть включат все три уровня защиты. Во время переговоров ни с кем меня не соединять, даже если на связь выйдет сам Господь Бог.

– Слушаюсь, – четко, по-военному отозвалась телефонистка, дежурившая на коммутаторе.

Можно было не сомневаться, что весь полк правительственной связи приведен в состояние полной боевой готовности, дабы обеспечить российскому президенту возможность пообщаться с американским коллегой. Анатолия Астафьева всегда немного раздражала эта суета вокруг его персоны. Однако на политическом олимпе нельзя было иначе. Астафьев понимал это лучше, чем кто-либо другой. Являясь одним из вершителей судеб человечества, он уже привык взирать на это самое человечество сверху вниз, как и положено небожителю.

– Да, – коротко обронил он, услышав в трубке вопрос переводчика, осведомившегося, будет ли это прямой разговор глав двух держав или же они предпочтут общаться через секретарей.

Практика привлечения в качестве посредников секретарей позволяла выиграть время, прежде чем высказаться вслух. Когда Анатолий Астафьев избирал эту тактику, он обычно только здоровался с собеседником, а потом уступал место кому-то из помощников, слушая разговор по громкой связи. Но сегодня отсиживаться за спинами подчиненных было нельзя.

Успокаивая нервы, Астафьев набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил его через сложенные в трубочку губы. Он успел сделать это трижды, прежде чем услышал:

– Hello, Mister President.

– Здравствуйте, господин президент, – перевел молодой напряженный голос.

– Здравствуйте, мистер Браун, – произнес Астафьев, прислушиваясь к дыханию заокеанского абонента.

Не так давно оба президента хлопали друг друга по плечу и казались очень близкими приятелями. Особенно когда в перерыве между переговорами, проходившими в Белом доме, на радость журналистам решили перекусить в местном ресторане быстрого питания.

– Фастфуд, – заговорщицки подмигнул Браун.

– О’кей, – в тон ему ответил Астафьев.

Самый сообразительный из репортеров тут же окрестил событие «закусочной дипломатией», и фраза эта облетела весь земной шар.

Президенты прибыли на лимузине прямо из Белого дома в пригород Вашингтона Арлингтон и зашли в любимый ресторанчик Брауна под неблагозвучным названием «Ray’s Hell Burger», что переводилось как «Чертова бургерная Рэя». Там они уселись за обычный столик и, перешучиваясь, сделали заказ. Браун выбрал чизбургер с сыром чеддер, луком, салатом и помидорами. Астафьев остановился на чизбургере с чеддером, луком, мексиканским перцем и грибами. Дабы прийти хоть к какому-то консенсусу, оба заказали одну порцию жареной картошки на двоих. Затем, не сговариваясь, сняли свои деловые пиджаки.

– Давненько не ел я гамбургеров, – признался Астафьев, потирая ладони.

Перефразированная американской прессой, реплика, перекликающаяся с гоголевской «давненько не брал я в руки шашек», прозвучала неуклюже и уныло: «Я давно не ел гамбургеров».

Выглядело это так, будто президент России сожалел о времени упущенных возможностей. Интерпретация американского переводчика была аналогичной, потому что Браун понимающе кивнул, сдобрил свою порцию кетчупом и сказал:

– Приезжайте в Америку почаще.

Редактором выпуска новостей Первого российского канала это было расценено как приглашение посетить Соединенные Штаты в самом ближайшем будущем.

Одним словом, невинный завтрак глав двух мировых держав доставил искреннее удовольствие только им одним, тогда как остальные прислушивались, анализировали, строили догадки и делали самые неожиданные выводы. Переводчики совсем взмокли в строгих костюмах, опасаясь пропустить невнятно произнесенные слова своих жующих боссов. Рядовые посетители почти перестали есть и с трудом глотали уже откушенные куски.

– Ну и как вам бургер? – осведомился Браун, прихлебывая холодный чай.

Осторожно, чтобы не случилось отрыжки, Астафьев отпил из стакана кока-колы, промокнул жирные губы салфеткой и ответил:

– Пища, может, и не самая полезная, зато вкусная.

Внезапно, как по волшебству, российский президент, крепко сжимая в руке телефонную трубку, снова ощутил во рту вкус того памятного ланча в «Чертовой бургерной». Потом был арест десятка россиян, объявленных шпионами, а потом сотни москвичей скончались от удушья в дыму лесных пожаров, вызванных аномальной жарой. Правы политические обозреватели, когда говорят, что холодная война закончилась. Какой может быть холод, когда вовсю пылает огонь!

– Как дела? – вежливо спросил Астафьев, заставив себя сосредоточиться на разговоре, не отвлекаясь на лишние, в эту минуту даже вредные эмоции.

– Спасибо, все замечательно, – отозвался Джонатан Браун, интонация которого выдавала его напряжение. – Рад слышать вас, мистер Астафьев.

«Хм, в чем же она выражается, эта радость?» – подумал про себя президент, а вслух произнес:

– К сожалению, не могу обещать, что мой звонок поднимет вам настроение.

Он умышленно избрал почти протокольный стиль общения, чтобы не дать собеседнику возможности сбить его с толку знаменитым американским дружелюбием, легко переходящим в панибратство. Браун почувствовал это, однако сделал попытку повернуть разговор в более удобное для себя русло.

– Ничего, Анатолий, – воскликнул он. – Мы друзья, а значит, должны уметь выслушивать друг от друга не только приятные слова.

Астафьев не пошел у американца на поводу.

– В таком случае приготовьтесь, мистер Браун, – предупредил он.

– Я слушаю, – сказал Браун, умудрившись сохранить не только спокойствие, но и радушие. – Кстати, вы можете называть меня по имени, если хотите. Во время нашей последней встречи мы были просто Джонатаном и Анатолием, нет?

Хитрый американец все еще пытался разрядить обстановку, несмотря на то что Астафьев был подчеркнуто официален. Особенности английского языка позволяли Брауну переходить на «ты» совершенно незаметно и непринужденно. Астафьев, со своей стороны, обычно делал это не без внутреннего напряжения. Поэтому во время прошлой встречи он постоянно оказывался в невыгодном положении, что его злило, а злость делала его положение еще более невыгодным.

На этот раз замкнутый круг был разорван решительно и бесповоротно. Чтобы лишить Брауна всяческих иллюзий, Астафьев придал голосу ледяную окраску, не выходящую, впрочем, за рамки безупречной вежливости.

– Я очень высоко ценю наши доверительные отношения, однако в данном случае нам лучше не забывать о наших юридических статусах. Вы президент своей страны, а я – своей. И государственные интересы превыше наших личных симпатий.

Астафьеву не пришлось повторять это Джонатану Брауну дважды, чтобы внушить ему мысль о чрезвычайной важности разговора.

– Абсолютно согласен с вами, мистер Астафьев, – произнес он все еще дружелюбно, но уже отстраненно и сухо. – Только мы, американцы, называем эти интересы не государственными, а национальными.

«Нация превыше всего», – прозвучало в мозгу Астафьева, но он не сумел вспомнить, кому принадлежит это высказывание. Его сознание было полностью сконцентрировано на телефонном разговоре. Он прислушивался к интонациям американского президента, пытаясь уловить малейшую фальшивую нотку. У него не было права на ошибку. В отличие от сапера, глава государства всегда имел право ошибаться много раз подряд. Вот только цена могла оказаться слишком высокой. Порой счет шел на миллионы загубленных человеческих жизней. Так было в июне сорок первого года. А Анатолий Астафьев отнюдь не стремился войти в учебники истории в качестве российского президента, который «не придал значения», «недооценил», «проявил непростительную доверчивость».

– Для нас, россиян, – медленно начал Астафьев, – важны и государственные, и национальные, и… – сделав паузу, он особо подчеркнул это, – и территориальные интересы. Между прочим, именно по поводу последних я решил вас побеспокоить. Полагаю, вы знаете, что произошло в Арктике?

Джонатан Браун сглотнул слюну, постаравшись проделать это таким образом, чтобы его секундное замешательство не заметил находившийся в другом полушарии собеседник.

Притвориться несведущим? Но если получится не слишком искренне, то Астафьев расценит ложь как косвенное признание вины. Ответить утвердительно? Не покажется ли русскому подобная осведомленность подозрительной?

Поколебавшись, американский президент решил играть честно. До тех пор, пока обстоятельства не вынудят его плутовать, передергивать и вытаскивать козыри из рукава, он будет соблюдать установленные правила.

– Знаю, – сказал он печально. – От лица нации приношу вам глубочайшие соболезнования.

«Если ты уж так соболезнуешь, – подумал Астафьев, – то мог бы позвонить первым. Неисправимый лицемер. Все мы, политики, неисправимые лицемеры».

– Спасибо, – произнес он, подчиняясь вдохновению, неожиданно охватившему его, как это случается с музыкантами, поэтами, художниками и государственными деятелями мирового масштаба. – Но сегодня мне не до скорби, господин президент. – Сегодня я поглощен жаждой мести. Убиты пятнадцать российских граждан, пятнадцать ученых, пятнадцать отважных покорителей Севера. Преступникам это даром не пройдет, как бы тщательно они ни заметали следы. Они будут обнаружены и наказаны самым решительным и жестоким образом.

– Не сомневаюсь, – подал голос Браун. – Но разве я могу быть чем-то вам полезен? Не хотите ли вы, чтобы Америка занялась поисками и наказанием убийц?

Тщательно скрытый сарказм подействовал на Астафьева как холодный душ. Помотав своей массивной курчавой головой, подобно бычку, получившему чувствительный удар в лоб, он снова сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, приходя в себя. Его большие выпуклые глаза, гневно вспыхнувшие в начале отповеди Брауна, почти моментально остекленели, и Астафьев тут же решил, что больше не допустит в этом вязком разговоре ни проблеска эмоций.

– Спасибо, – бесстрастно проговорил он, – мы справимся сами.

– Тогда…

Джонатан Браун, а вслед за ним и переводчик, осекся. Вопрос, вертевшийся на кончике розового афроамериканского языка, повис в воздухе, хотя без труда угадывался на расстоянии многих тысяч миль. Президент США собирался осведомиться, зачем, собственно говоря, президент России звонит ему без предварительного согласования сторон, отказывается принять соболезнования и грозит покарать врагов своей державы. Будь это болтовня двух соседей, то подобным нюансам можно было бы не придавать значения. Но разговаривали президенты двух влиятельнейших стран мира. Здесь не было места случайным оговоркам, нечаянно оброненным словам или незначительным репликам. Каждую фразу следовало тщательно взвесить, прежде чем произнести.

И Джонатан Браун предпочел замолчать. Тем самым он предоставлял Астафьеву возможность продолжать в прежнем духе. Это была отчасти осторожность, отчасти коварство, отчасти провокация. Американский президент предлагал оппоненту зайти слишком далеко, чтобы получить повод и право поставить его на место. Он безмолвно ждал опрометчивого шага со стороны Астафьева, и если бы не раздувающиеся ноздри, то его лицо сохраняло бы каменное безразличие истукана с острова Пасхи.

Но в следующее мгновение настал его черед хватать ртом воздух и в доли секунды собраться с мыслями, потому что Астафьев, словно по наитию свыше, спросил напрямик, без недомолвок и экивоков:

– Господин президент, насколько я понял, вы хотите знать, с какой целью я вам звоню, не так ли? Охотно отвечаю. Я звоню, чтобы выяснить, не хотите ли вы сообщить мне что-либо по поводу террористического акта, уничтожившего полярную экспедицию России. Мы с вами хорошо знаем, что порой силовые структуры действуют не только без ведома президентов, но и вопреки их воле. – В голосе Астафьева прорезалась горечь, хорошо понятная и за Атлантическим океаном. – Мы знаем также, что подобные инциденты обязательно становятся достоянием других силовых структур и спецслужб, верных присяге. Поэтому, если вам известно что-либо по поводу чрезвычайного происшествия на Северном полюсе, я хотел бы услышать это от вас лично, господин президент, а не от кого-либо другого. Вы меня понимаете?

– Я вас понимаю, – подтвердил Браун после недолгого замешательства.

В глаза Хеллари Хиллтон и генерала Джонсона он старался не смотреть. Ему была неприятна собственная мягкотелость. Не все и не всегда можно представить как обычную вежливость. Люди, хорошо знавшие американского президента, видели, что он «поплыл», как боксер, пропустивший не сногсшибательный, но чувствительный хук. Невысокий, стремительный, напористый противник с покатыми плечами штангиста брал верх над рослым, жилистым темнокожим американцем, перешедшим из нападения в оборону.

– В таком случае, – продолжал Астафьев, не давая Брауну передышки, – я хочу услышать правду, какой бы неприятной она ни была. Скажите, готовы ли вы поручиться, что Соединенные Штаты непричастны к гибели россиян в Арктике? Мне будет достаточно вашего честного слова, уважаемый господин президент. Ведь объявленная нами перезагрузка пока не отменена, не так ли?

Короткое словечко «пока» было ключевым в последней фразе. Не решившись повторить его, Джонатан Браун согласился:

– Не отменена. И я клянусь богом, что Америка видит в России своего надежного стратегического партнера. Мы союзники, мистер Астафьев, а это означает, что Америка ведет и будет вести себя как союзная держава.

Генерал Джонсон закатил глаза к потолку Овального кабинета, словно отыскивая там незримого свидетеля, разделяющего его негодование. Хеллари Хиллтон кисло улыбнулась, сделавшись похожей на настоятельницу женского монастыря, услышавшую предложение устроить дружескую вечеринку в компании пьяных ковбоев. Одно дело – разглагольствовать о перезагрузке в конференц-залах, и совсем другое – пасовать перед Россией в реальной, закулисной политике.

Но Джонатан Браун не имел права повести себя иначе. Беседуя с Астафьевым, он чувствовал себя тореадором, дразнящим быка красной тряпкой. На протяжении нескольких месяцев американский президент ежедневно ждал, когда его российский коллега позвонит и заявит протест против испытания климатического оружия, устроенного военными без согласования с Брауном. Когда жара в Центральной России достигла своего пика, излучатели станции «ХААРП» были отключены, однако в ионосфере уже начались необратимые последствия.

Ситуация попросту вышла из-под контроля, как это было во время землетрясения в Индонезии, наводнения в Нью-Орлеане, пробуждения вулкана в Исландии. Один только бесшабашный президент Венесуэлы Уго Чавес решился назвать вещи своими именами и во всеуслышание обвинил США в применении катастрофического оружия. Остальные, включая президента буквально поджаривавшейся на солнце России, промолчали, не имея неопровержимых доказательств. Но Джонатан Браун до сих пор покрывался холодным потом при мысли, что кому-нибудь взбредет в голову поинтересоваться, что за новый беспилотный корабль был запущен Соединенными Штатами в космос накануне сильнейшего погодного катаклизма трех последних столетий. Назывался он X-37B, был напичкан мощнейшей лазерной аппаратурой и по-прежнему кружил над планетой, не торопясь приземлиться на одной из баз ВВС США. Ускорить этот процесс было не под силу даже американскому президенту. В действительности Пентагон и ЦРУ были ему до конца неподвластны.

Генерал Джонсон и Хеллари Хиллтон продолжали корчить гримасы, выражающие крайнюю степень неодобрения действиям Джонатана Брауна. Он адресовал соратникам извиняющуюся улыбку, которая исчезла, как только в телефонной трубке раздался голос Астафьева, обдумавшего услышанное. Бесстрастный переводчик продублировал по-английски:

– Отлично, господин Браун. Благодарю вас за такое исчерпывающее подтверждение вашего дружеского участия. На правах друга и союзника хочу попросить вас об одной услуге.

Тут Астафьев выжидательно умолк.

– Внимательно слушаю вас, – насторожился Браун. – О какой услуге идет речь, хотел бы я знать?

– Она не потребует от вас никаких усилий, никаких затрат или действий, – заверил его Астафьев. – Напротив, я прошу вас о полном бездействии.

– ?

Американский президент не произнес ни звука, однако невысказанный вопрос буквально повис в воздухе, ощутимый и почти осязаемый.

– Россия, – просто, без всякого пафоса пояснил Астафьев, – обязана примерно наказать террористов. Сейчас мы не знаем, кто они такие и в какой точке земного шара будут обнаружены. Тем не менее возмездие будет неотвратимым, и когда это произойдет, мир отреагирует на ликвидацию как обычно, то есть осуждая нас за неоправданную агрессию. Надеюсь, в данном случае Америка с ее авторитетными средствами массовой информации займет нейтральную позицию. – Астафьев заговорил медленно и раздельно, давая переводчику возможность в точности передать смысл своего обращения. – Союзники не всегда имеют возможность открыто поддерживать друг друга, однако каждый из них вправе рассчитывать, что партнер не нанесет удар в спину.

Это был еще не нокаут, но нокдаун. Состояние, в котором пребывал Джонатан Браун, можно было охарактеризовать боксерским термином «грогги». Нейтралитет, о котором говорил Астафьев, был равнозначен молчаливой поддержке. И без того не слишком высокий рейтинг американского президента в этом случае оказался бы под угрозой резкого падения.

Он представил себе реакцию пентагоновских «ястребов», контролирующих погоду на земном шаре, и содрогнулся. Даже от единомышленников нельзя было ожидать одобрения, а уж политические противники обрушатся на него с такой критикой, после которой он рискует стать уже не «черным», а «красным». Потом вовек не отмоешься. Обвинение первого лица Соединенных Штатов в прокремлевских настроениях равнозначно обвинению в предательстве национальных интересов.

Джонатан Браун не хотел прослыть предателем. Он намеревался баллотироваться на второй срок и еще несколько лет пребывать в Белом доме, почивая на лаврах миротворца. Бездействие? С таким же успехом российский президент мог потребовать от него выступить с заявлением о развороте политического курса на сто восемьдесят градусов.

– Вы преувеличиваете мои возможности, – заговорил Браун, когда первый шок прошел, сменившись внезапной опустошенностью. – Американские массмедиа обладают свободой слова, о которой нам, президентам, остается лишь мечтать. Сенат, Совет национальной безопасности и прочие институты власти также не зависят от моего мнения.

– Разумеется, – сказал Астафьев. – Российская Дума тоже принимает решения без всякого давления с моей стороны. Тем не менее эти решения всегда укладываются в рамки достигнутых с вами, господин президент, устных договоренностей. Иран, Афганистан, Северная Корея… Совместными усилиями мы достигли там многого, а добьемся еще лучших результатов, если будем продолжать действовать согласованно.

На этот раз доводы Астафьева не возымели своего действия. Загнанный в угол, Джонатан Браун повел себя как любой человек в его положении, то есть довольно агрессивно.

– Прошу извинить меня, – сказал он, – но прежде чем согласиться или отказаться, я должен хорошо подумать.

– Сколько? – коротко спросил Астафьев.

Переводчик по собственной инициативе придал вопросу более вежливую и доходчивую форму:

– Сколько времени вам для этого понадобится?

– Не знаю, – был ответ. – Посол известит вас о моем решении.

Это означало, что, скорее всего, решение американского посла будет отрицательным, ведь гораздо проще позвонить по телефону лично, чем задействовать сложную бюрократическую машину, без которой, впрочем, международная дипломатия не способна функционировать. Через послов обычно говорят «нет», чтобы избавить себя от излишних переживаний и неприятных эмоций.

– Жаль, – произнес Астафьев со значением. – Жаль, что нам не удалось договориться сразу.

– Почему нам не удалось договориться? – не слишком искренне возразил Браун. – Просто мне нужно подумать, вот и все. – Сделав паузу, он решил подсластить пилюлю. – Кроме того, я отдал распоряжение выяснить личности преступников, ликвидировавших российскую экспедицию. Надеюсь, нашей разведке удастся это сделать, и тогда можно будет применить международное право…

– Я уже дал понять вам, что предпочел бы решить проблему методами, аналогичными тем, которые применили террористы.

– Не уверен, что это правильный выход из сложившейся ситуации, мистер Астафьев. Но мое окончательное решение по этому поводу донесет до вашего сведения посол Соединенных Штатов, обещаю. Обещаю также, что это произойдет в ближайшее время. Вы удовлетворены?

Вместо того чтобы ответить утвердительно, Астафьев предпочел иную формулировку:

– Я понял. Всего хорошего, господин президент. Надеюсь, я не слишком обеспокоил вас своим незапланированным звонком.

– О, пустяки! Какие церемонии могут быть между друзьями!

Голос Брауна был преисполнен того пафоса, который можно услышать во время проповедей, где пастор всегда готов попеть вместе со своей паствой. Астафьеву это не понравилось.

– О, да, – произнес он. – Церемонии бывают только между послами.

– Что вы сказали? – не понял Браун, который, как и многие американцы, не отличался чересчур тонким чувством юмора.

– Ничего, – ушел от ответа Астафьев. – С нетерпением жду вашего решения, мистер Браун.

– Постараюсь принимать его не слишком долго, мистер Астафьев.

– Позвольте напомнить вам, что ввиду чрезвычайной обстановки на Северном полюсе Россия будет вынуждена объявить повышенную боевую готовность на всей территории. Пусть в Пентагоне не воспринимают это как нагнетание военной напряженности.

– Генералы везде одинаковы. Думаю, вы хорошо знаете эту публику. Дай им повод, они всю армию по тревоге поднимут. Пусть в вашем Генштабе тоже не беспокоятся понапрасну, если наших самолетов и субмарин будет больше, чем обычно.

Президенты знали, о чем говорили. Всякий раз, когда между их предшественниками случались недоразумения, вооруженные силы обеих стран реагировали на это одинаково. Демонстрируя свою боевую мощь, они отдаленно напоминали двух забияк, похваляющихся бицепсами и пытающихся напугать друг друга бранью и россказнями о своих былых победах.

Возможно, это было бы смешно, если бы не было так печально.

Человечество даже не представляет себе, как часто оно оказывалось на волосок от полного уничтожения в огне ядерного апокалипсиса. Впервые это произошло в 1949 году, когда между Советским Союзом и его бывшими союзниками дело едва не дошло до войны из-за передела Берлина и Германии. Чуть позже США отказались сбросить атомную бомбу на Корею, потому что Сталин недвусмысленно дал понять, что точно такая же бомба может взорваться в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Потом был Китай, потом опять Корея, за ними Вьетнам, где Соединенные Штаты и Советский Союз впервые сошлись в настоящей схватке, прикрываясь своими маленькими, желтыми, узкоглазыми марионетками.

А еще были и ожесточенная возня вокруг Суэцкого канала, и первомайский пролет американского шпионского самолета «У-2», и последующий Карибский кризис, когда советские ракеты нацелились на Штаты с соседней Кубы. И новый Берлинский кризис. И Прага под гусеницами советских танков. И Афганистан, и Польша, и сбитый на Дальнем Востоке южнокорейский «Боинг», и мучительный распад СССР, и Чечня, и Грузия, и много чего еще, о чем лучше не знать, чтобы спать спокойно.

Астафьев и Браун знали – и никто, кроме самых близких, понятия не имел, как часто приходится прибегать обоим к различным снотворным и успокаивающим препаратам. Они не жаловались. Они улыбались. Несмотря на то что один не имел возможности видеть другого, они делали это, потому что жизнерадостные маски заменяли им рыцарские забрала.

– Остается пожелать нам обоим крепких нервов и благоразумия, – произнес Астафьев с лучезарной улыбкой. – Хотел бы я не объявлять повышенную боевую готовность, но до тех пор, пока враг не установлен, Россия обязана быть начеку.

– Америка тоже не имеет права проявлять беспечность в столь накалившейся обстановке, – сказал Браун, сверкая белыми зубами. – Но нервы у нас крепкие, и благоразумия нам хватит, будьте уверены.

– В таком случае, до свидания. Был рад услышать ваш голос.

– До свидания, господин президент. Всегда к вашим услугам.

– Взаимно. Обращайтесь, господин президент.

– Благодарю, мистер Астафьев. Удачи.

– Спасибо. Желаю удачи и вам, мистер Браун.

Этот обмен любезностями мог бы продолжаться до бесконечности, но оба президента наконец сумели попрощаться. Освободившаяся линия связи затихла.

Зато в далеких Соединенных Штатах и в России зазвучали тысячи других телефонных звонков, захрипели рации, полетели электронные депеши. Президенты двух мировых держав не сумели договориться по очень важному для одной из сторон вопросу. Это означало, что союзники в любой момент могли превратиться в противников.

И армии обеих стран молниеносно отреагировали на обострение политической обстановки. Мир даже не подозревал, что находится на краю катастрофы, когда по обе стороны Атлантики была объявлена боевая тревога.