Текст книги "Арктическое вторжение"

Глава 5
ЗАКЛЯТЫЕ ДРУЗЬЯ

Третьей мировой войной называют борьбу с международным терроризмом и потенциальный военный конфликт, который может возникнуть при применении ядерного или иного оружия массового поражения противоборствующими странами.

В случае применения ядерного оружия в третьей мировой войне может быть уничтожена большая часть человечества. По данным экспертов комиссии ООН, к концу 1980 года суммарный запас ядерного оружия на земле составлял порядка 13 тыс. мегатонн. По оценкам международного журнала Королевской шведской Академии наук, сброс на основные города северного полушария 5000 зарядов суммарной мощностью 2000 мегатонн может привести к единовременной гибели 750 млн человек только от одного из поражающих факторов – ударной волны.

Материал из свободной энциклопедии «Википедия»

Всеобщая термоядерная война явится гибелью современной цивилизации, отбросит человечество на столетия назад, приведет к физической гибели сотен миллионов людей и, с некоторой долей вероятности, приведет к уничтожению человечества как биологического вида, возможно, даже к уничтожению жизни на Земле.

Андрей Сахаров

Внешне Белый дом нисколько не изменился с той минуты, когда Джонатан Браун отказался уступить Анатолию Астафьеву. Ничего не подозревающие американцы продолжали прогуливаться вдоль чугунной ограды, фотографируясь на фоне президентской резиденции, прежде чем отправиться осматривать другие достопримечательности Вашингтона.

Толпа была веселой, шумной, пестрой. Среди зевак можно было заметить то черные фигуры с пейсами, сползающими по щекам из-под шляп, то попрошаек с гремящими жестянками, то детишек из сиротского приюта, загримированных под Чарли Чаплина, то бритоголовых буддийских монахов в оранжевых одеяниях.

– Ом мани падме хум, – тянули они гнусаво и размеренно, в то время как группа чернокожих проповедников со звездами Давида на белых накидках хором взывала к окружающим:

– Не позволяйте блеску золотого тельца ослеплять вас, братья! Выбирайте путь свой тщательно и осторожно, дабы попасть на небеса, а не в геенну огненную!

Монахам и проповедникам не мешала громкая музыка, под которую лихо крутили нижний брейк шоколадные тинейджеры в безразмерных футболках.

За всем этим столпотворением безучастно наблюдали полицейские – копы, как прозвали их в Америке. Рослые, накачанные, суровые парни с наручниками и кольтами на ремнях стояли там и сям, широко расставив ноги и лениво перемалывая квадратными челюстями жвачку. Было ясно, что они не замедлят вмешаться, если кто-нибудь вздумает нарушить порядок или припарковать автомобиль в месте, запрещенном для стоянки. На столбах висели таблички, предупреждающие иногородних ротозеев: «Пусть вам даже в голову не придет мысль о том, что здесь можно стоять!»

И, представьте себе, никто не преступал закон даже на миллиметр! При всем при том, что американцы походят на больших горластых детей, оставшихся без присмотра, они четко знают, что можно, а что нельзя. Если уж кому-то непременно нужно выделиться, то они делают это с помощью экстравагантных нарядов. И расхаживают по Вашингтону бизнесвумен в строгих костюмах и кроссовках, чопорные джентльмены с серьгами в ушах, похожие на клоунов панки, постаревшие хиппи в драных джинсах. Каждый волен делать что угодно, лишь бы не мешал другим.

В отличие от россиян, никто не хмурился, не играл желваками, не изображал вселенской скорби и не бросал исподлобья на окружающих мрачных взглядов. Американцы держались если не весело, то непринужденно и раскованно. По их лицам было видно, что они в полном порядке и у них все о'кей.

Даже если это было не так, они все равно бодрились изо всех сил, незаметно глотая антидепрессанты или вспоминая советы психотерапевтов. Им с детства внушили, что в любой неприятности можно отыскать что-то положительное, и каждый знал поговорку: «Если жизнь подсовывает вам лимон, сделайте из него лимонад». Это и другие крылатые выражения американцы черпали из множества книг по самосовершенствованию, одни названия которых заставляли расправлять плечи: «У меня все о'кей», «У тебя все о'кей», «Преуспевай, богатей, радуйся», «Улыбнись на миллион долларов».

Конечно, за этим сияющим улыбчивым фасадом все было не так гладко. В глубине души у каждого таились тщательно скрываемые комплексы, чувство неуверенности и вины, всевозможные мании, горести и печали. При этом каждый американец чего-нибудь да боялся: увольнения, неоплаченных счетов, штрафов, болезней, грабителей, террористов и просто русских, которые пьют водку где-то в Сибири, держа пальцы на пусковых кнопках атомных ракет.

После 11 сентября 2001 года, когда рухнули башни-близнецы в Нью-Йорке, в любой, самой оживленной компании американцев всегда можно было заметить человека, бросающего тревожный взгляд в небо. Ночное или утреннее, безоблачное или затянутое тучами, небо перестало олицетворять покой и безмятежность. Космос давно не был мирным. Прошли времена, когда мир, затаив дыхание, следил за полетами космонавтов, передвижениями луноходов, верил в то, что на Марсе будут яблони цвести, и ждал, когда же представители инопланетного разума выйдут на контакт с землянами. Романтика испарилась из космоса. Теперь спутники запускались на земную орбиту вовсе не для того, чтобы заниматься там какими-то научными исследованиями. Получая приказы с наземных баз, они настраивали свои антенны, локаторы и объективы таким образом, чтобы корректировать запуски ядерных ракет, нарушать вражеские линии связи, посылать свои и гасить чужие радиоволны, наводить истребители на цель, фотографировать неприятельские объекты, подлежащие уничтожению.

Для подобных же, отнюдь не мирных целей использовались многочисленные орбитальные станции, две трети которых витали в космосе тайно, обходясь без всякой помпы и шумихи в средствах массовой информации. Там тоже готовились к войне – войне кровопролитной, разрушительной и при этом стремительной, благодаря чему она не представлялась такой уж страшной. Экипажи станций, бесшумно огибающих Землю по законам Кеплера, переходили в боевые отсеки, чтобы развернуть в черном вакууме антенны радиотелескопов, наводящих лазеры на объекты. Один за другим высвечивались на мониторах цели, а космонавты корректировали изображение и координаты, бегая пальцами по клавишам компьютеров, чтобы привести в действие системы наблюдения за вражескими штабами. Там, на далекой Земле, включались камеры широкого и точечного обзора, инфракрасные объективы, радиоэлектронные фиксаторы с самонастройкой, а перехваченная информация молниеносно перебрасывалась за тысячи километров.

И взвывали, пронзительно и яростно, двигатели «Харриеров» и «Сухих», готовых вылететь в прямо противоположных направлениях, и пилоты щурились, оберегая глазные яблоки от перегрузок при взлете, пока могучая сила не подбрасывала их прямо в небо с палуб авианосцев, и тогда, с перекрученными кишками и студенисто трясущимися щеками, они спешно связывались с пунктами управления воздушными полетами, которые автоматически переводили их в подчинение боевых информационных центров.

«Первый!.. Шестой!.. Двадцать второй!.. Тридцатый!»

Все новые и новые самолеты взмывали в поднебесье, и пилоты выстраивали их в звенья, понятия не имея, сгинут ли они сегодня где-то там, за облаками, или же вернутся обратно, плюхаясь на палубы, где будут остановлены пружинами аэрофишинеров. И срабатывали в воздухе автоматические системы «свой-чужой», квалифицируя серийные номера, чтобы в нужный момент обрушить на чужаков удары, равнозначные по смертоносной силе тем, которые будут получены в ответ.

Меняли курс целые эскадры, пеня морские волны неутомимыми винтами, вращаемыми котлотурбинными установками. Тысячетонные стальные левиафаны, подрагивая от распирающей их мощи, вспарывали синюю шкуру океана и резали ее вдоль и поперек, оставляя на поверхности следы, похожие на пену от стирального порошка. Стояли на капитанских мостиках командиры кораблей, вглядываясь в даль, туда, куда были направлены башенные орудия, ждущие возможности без помех выплюнуть все свои крупнокалиберные снаряды, припрятанные под четырехсантиметровой броней. Пушки пока что молчали, но боевые соединения американских и российских военных судов блуждали по морям и океанам, кто на малой скорости, кто полным ходом, ожидая команды атаковать противника.

Вместе с тем капитаны крейсеров, линкоров и эсминцев не могли чувствовать себя полноценными охотниками, потому что одновременно охотились и за ними. Их выслеживали глубоководные субмарины, оснащенные ядерными боеголовками и самонаводящимися торпедами, от которых не было спасения ни в рубке, ни в матросском кубрике, ни на палубе. Одни подлодки только подкрадывались к целям, а другие уже висели в толще воды, дожидаясь часа «икс» и прислушиваясь к звукам из океанских глубин чуткими барабанными перепонками акустиков. Стоило отдать приказ, и все колоссальное количество оружия, накопленного человечеством за полвека, должно было заработать на манер одной чудовищной мясорубки, перемалывая сотни тысяч людей в сплошное кровавое месиво.

Президент Астафьев, он же Главнокомандующий Вооруженными силами России, хорошо представлял себе, как это будет. За несколько недель до трагедии в Арктике он в очередной раз побывал на восьмидесятитысячетонном авианосце, палуба которого была заставлена истребителями, перехватчиками, штурмовиками, а также противолодочными вертолетами. В трюмах плавучего гиганта помещалось горючее, боеприпасы и атомные бомбы. Прохаживаясь по палубе, Астафьев удивлялся, какими короткими выглядят взлетные полосы. Сопровождавший его адмирал Балтийского флота перехватил взгляд президента и решил отличиться, разъяснив, что к чему, как и почему.

– Высокая скорость движения аэродрома, – негромко произнес он, покашливая для солидности, – создает дополнительную подъемную силу при взлете, когда бомбардировщик стартует, разгоняемый катапультой с носа корабля.

– Вот как? – обронил Астафьев, на симпатичном глазастом лице которого не отразилось никаких эмоций.

– Да, да! – закивал приободрившийся адмирал. – А во время посадки, которая происходит под некоторым углом с кормы, эта скорость автоматически вычитается из скорости истребителя.

– И что? – холодно осведомился Астафьев.

– Я просто хотел объяснять, каким образом эти птички умудряются взлетать и садиться обратно, – смешался адмирал.

– Вы голубятник?

– А? Нет… С чего вы взяли?

– Только голубятник станет рассказывать главнокомандующему про птичек, – отчеканил Астафьев, выпуклые глаза которого с холодным любопытством разглядывали вытянувшегося в струнку собеседника. – Может быть, вам другую карьеру стоит избрать, пока не поздно?

Адмиралу отчего-то представился дрессировщик птиц в цирке. Стоит, расставив руки, а белые птицы кружатся вокруг, садятся ему на ладони, на плечи, на голову…

«И срут, срут, срут», – подумал он тоскливо.

– Прошу меня простить, – сказал он, заливаясь мучительным румянцем. – Но мне показалось, что вы оцениваете длину палубы и удивляетесь тому, что ее хватает для взлета истребителей.

Так оно и было, хотя, естественно, Астафьев не стал признаваться в этом. По его глубочайшему убеждению, президент всегда был обязан быть компетентным во всех областях, не имея права признаваться в сомнениях или невежестве. Не в меру наблюдательный адмирал получил взбучку за то, что принялся изображать из себя всезнающего преподавателя, отведя Астафьеву роль недалекого школяра. Это было оскорбительно, и возмездие не замедлило обрушиться на голову незадачливого морского волка.

Астафьев, собственно, предложил ему выйти на пенсию и заняться разведением «птичек», как было произнесено с неподражаемой иронией, а то и наняться экскурсоводом на какой-нибудь списанный боевой корабль. Адмирал, понурившись, слушал и гнал из головы видения ненавистной цирковой арены. К счастью, пытка продлилась недолго. Отведя душу, Астафьев успокоился и перевел разговор на другую тему. Ведь в действительности он был очень любознательным человеком. Вот только наставительный тон выводил его из себя. Он предпочитал, чтобы его учили ненавязчиво, как бы между прочим.

Что касается Джонатана Брауна, то он не стеснялся устраивать для себя настоящие уроки и общепознавательные лекции, на которых часто был единственным слушателем. В те часы, когда армии США и России разминались, поигрывая мускулами на виду друг у друга, Браун все еще не знал, какой ответ дать Астафьеву, а потому, не сводя глаз с министра обороны Роберта Гэйтса, внимал его докладу о военном противостоянии с Россией и пытался разобраться в том, кто имеет больше шансов на победу.

– Теперь перенесемся с суши на море, – предложил мистер Гэйтс, польщенный живым интересом, проявленным президентом Америки. – Наши авианосные ударные группы практически неуязвимы, пока цел сам авианосец. Уничтожить его можно, только лишив подвижности, а подвижность его обеспечивается реактором, помещенным в многослойный корпус в коконе из кевлара.

– Насколько надежно защищены наши авианосцы? – спросила госсекретарь Хеллари Хиллтон, сверля взглядом экран, на котором сменялись схемы, карты и спутниковые фотографии.

Гэйтс пожал плечами:

– Настолько, насколько вообще защищены авианосные ударные группы.

– А точнее?

– Собственные средства противовоздушной обороны, – принялся перечислять Гэйтс, – автоматические многоствольные пушки, управляемые ракеты, локаторы… – Он подождал, пока на экране возникнет новое изображение, и прикоснулся к нему пластмассовой указкой. – Во второй линии обороны стоят крейсеры, внешний круг патрулируют эсминцы, в небе летают наши «Хокаи», а внизу дежурят подводные «Тритоны». Все это находится в постоянном движении, чтобы запутать противника и не дать ему возможности нанести прицельный удар. – Гэйтс усмехнулся, не скрывая превосходства американской военной машины над вероятным противником. – Кроме того, авианосные ударные группы, или сокращенно АУГ, никогда не функционируют в одиночестве. Все они входят в так называемые авиационные ударные соединения.

– АУС, – моментально расшифровал Джонатан Браун, славившийся умением схватывать все на лету.

– Совершенно верно, – подтвердил Гэйтс, с уважением глядя на президента.

Тот кивнул ему, предлагая сесть.

На этот раз совещание проводилось на жилом этаже Белого дома, потому что в западном крыле начались плановые работы по выявлению аппаратуры прослушивания. Поиски вот уже полвека не давали результата, но уже ради отрицательного ответа стоило перетерпеть временные неудобства. Покинув Овальный кабинет, Браун собрал приближенных в верхней гостиной, прямо за большим обеденным столом, обставленным старинными креслами. Из-за живописных фресок на стенах казалось, что совещание на самом деле носит неофициальный, какой-то шуточный характер. Тем не менее вопросы обсуждались серьезные, очень серьезные. И президент Соединенных Штатов Америки Джонатан Браун еще не сказал собравшимся самого главного. При мысли об этом он, по мановению руки которого взлетали ракеты и перемещались целые эскадры, испытал нечто вроде расстройства желудка. Сидя во главе стола, Браун заставил себя улыбнуться взиравшим на него – кто ободряюще, кто встревоженно, кто с нетерпением – ближайшим соратникам,.

Хеллари Хиллтон и генерал Джеймс Джонсон устроились рядом, словно желая чувствовать надежное плечо друг друга. Министр обороны Роберт Гэйтс располагался прямо напротив Брауна, сверля его немигающим взглядом. Остальные сидели как попало, не соблюдая табели о рангах. Все они были людьми одного круга, придерживались похожих мнений и следовали общим политическим курсом. Многие из них состояли в тесной связи со Збигневом Бжезинским и являлись членами небезызвестного Бильдербергского клуба. Несмотря на темный цвет кожи, Джонатан Браун чувствовал себя белой вороной в их стае. Он понятия не имел, как отреагирует его ближайшее окружение на то, что он намеревается сообщить. Все уже знали про гибель русских полярников и про звонок Анатолия Астафьева, однако у Брауна не было гарантий, что его высокопоставленные помощники поведут себя как единомышленники. Тем не менее он не видел иного выхода, кроме того, чтобы заручиться их поддержкой.

– Леди и джентльмены, – со значением произнес он, вставая. – Друзья мои. – Ладони Брауна покрепче уперлись в стол, словно земля уходила из-под его ног. – Я должен поставить вас в известность о том, что происходит на самом деле.

– Очередной конфликт с Советами, – проворчал глава аппарата Белого дома Рахим Мануэль, до сих пор не свыкшийся с мыслью о том, что Советского Союза уже не существует.

– Нам не привыкать, – пожал плечами вице-президент Джозеф Байденс, публично признававшийся, что является сионистом, чем очень нервировал Рахима Мануэля и старшего советника Давида Аксельмода.

– Русские рады любой возможности помахать кулаками, но они не станут ввязываться в драку, – изрекла мудрая Джанет Ниполитано, получившая пост министра безопасности за негласные заслуги перед Хеллари Хиллтон.

– Времена, они ведь меняются, – ответил на это Джонатан Браун, не отдавая себе отчета в том, что он машинально цитирует название одной из песен Боба Дилана.

– К лучшему или к худшему? – поинтересовался генерал Джонсон.

– Давайте обойдемся без риторических вопросов, – предложила Хеллари Хиллтон, брезгливо оттопырив вялую нижнюю губу.

– Что вы намерены сообщить нам, господин президент? – осведомился Аксельмод.

Джонатан Браун вздохнул, постоял несколько секунд, низко наклонив голову, а потом тяжело опустился в кресло, как будто вдавленный туда незримым атмосферным давлением.

– Мы на пороге полномасштабной атомной войны, – тихо произнес он. – Это не просто устрашающие маневры. Русские намерены больно укусить ударившую их руку. Они готовы поквитаться с обидчиком даже ценой собственной жизни.

– И кто же этот обидчик? – вскинул подкрашенную бровь Гэйтс.

– Мы, – тихо сказал Браун.

– Что?.. Что вы сказали?.. Что он сказал?..

Галдя, как потревоженные птицы, соратники вертели головами и всплескивали руками, выражая свое недоумение или недоверие по поводу услышанного.

– Сейчас я вам все объясню, – пообещал Браун, делая успокаивающий жест. – Вы все, наверное, помните, как в начале своего президентского срока я посетил штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли и потребовал рассекретить документы о применении пыток в отношении подозреваемых в терроризме. Секретность информации, содержащейся в них, уже нарушена, сказал я. Скрывать то, что и без того давно всем известно, не имеет смысла. Так давайте же покажем человечеству, что в Америке существует настоящая гласность.

Присутствующие понимающе закивали. Тот визит Брауна в Лэнгли произвел настоящий фурор. Все представители спецслужб возмутились, полагая, что президент подыгрывает террористам из «Аль-Каиды». Ну а директор ЦРУ, тот вообще дал интервью, в котором заявил, что президент своими действиями подрывает работу разведки и контрразведки.

– Разумеется, – продолжал Браун размеренно и даже монотонно, – я попытался подсластить горькую пилюлю. Чтобы успокоить парней из ЦРУ, я спел им несколько дифирамбов. – Он раскрыл лежавшую перед ним тонкую папку со штампом «Меморандум» в левом верхнем углу. – Вот, например, одно из моих высказываний… «В двадцать первом веке мы поняли, что Центральное разведывательное управление важно как никогда в то время, как мы оказались перед лицом необычных вызовов, таких как терроризм, не знающий государственных границ, распространение катастрофического оружия, угрозы в киберпространстве, враждебные режимы, военные конфликты и, наконец, пиратство. ЦРУ обладает уникальными возможностями по сбору, анализу информации и ведению операций. Именно благодаря вам, ребята, я могу принимать правильные решения».

– Неплохо сказано, – подал голос Гэйтс.

– Но пора бы перейти к делу, – буркнул Джонсон.

Миссис Хиллтон лишь одарила Брауна холодным, изучающим взглядом, отчего он на мгновение почувствовал себя человеком, столкнувшимся нос к носу с ядовитой коброй или голодной анакондой.

– С того дня, – заговорил президент, закрывая папку и придавливая ее своими шоколадными ладонями с переплетенными пальцами, – ЦРУ фактически объявило мне войну. Всем нам. – Браун вскинул руку и описал ею полукруг, указывая на присутствующих. – И все вы прекрасно осведомлены об этом.

Никто не возразил. Президент говорил очевидные вещи. После того как он счел возможным забраться в шкафы ЦРУ, вытащить оттуда парочку жутких скелетов и выставить их на всеобщее обозрение, организация избрала партизанскую тактику, нападая на Брауна исподтишка, внезапно, чтобы потом вновь отступить, затаиться и прикинуться невинной овечкой. Его помощники и советники, однако, не испытывали подобных уколов на собственной шкуре. Они в противостоянии участия не принимали. Их задачей было уцелеть до следующих выборов, а потом занять соответствующие посты при следующем президенте. Если Джонатан Браун переизберется на второй срок – что ж, прекрасно, они останутся при нем. В противном случае, если боссом станет другой, они все равно найдут себе теплые кресла, если сейчас не будут опрометчиво портить отношения с сильными мира сего. Лично в их жизни смена команды мало что изменит. Какая разница, кто завтра усядется в Овальном кабинете и какими картинками украсит стены? Главное, что кабинет этот находится в Белом доме, куда они вхожи сейчас и будут вхожи потом, пока будут сохранять здравый рассудок и память… Или хотя бы видимость того, что способны мыслить трезво и принимать адекватные решения.

Джонатан Браун, примерно знавший, какие мысли блуждают в головах участников совещания, не дождался подтверждения своим словам и горько усмехнулся.

– Конечно, – сказал он, – в первую очередь это касается только меня. Когда я принял у себя Астафьева, а сразу после его отъезда ЦРУ раздуло шпионский скандал, пострадал мой авторитет, а не ваш, друзья мои... – Его глаза уловили что-то очень напоминающее самодовольные ухмылки на обращенных к нему лицах, однако он знал, что скоро никто в этой комнате улыбаться не будет. – Это был не единственный случай, когда парни из ЦРУ решили попортить мне кровь…

– И репутацию, – обронил вице-президент.

– И репутацию, – подтвердил Браун. – Четырежды я использовал свои полномочия, чтобы призвать ЦРУ к соблюдению законности, и всякий раз после этого они создавали мне проблемы. К счастью, не все в Лэнгли слепо исполняют волю своего шефа.

Собравшиеся зашевелились, меняя позы. Вступление оказалось достаточно интригующим, чтобы перебивать главу государства. Сначала президент объявил о причастности Америки к уничтожению русской базы в Арктике. Теперь он открыто обвинил директора ЦРУ в саботаже и, похоже, намеревался развивать эту мысль дальше. Но кто осмеливается противостоять всемогущему Леону Панетту? Уж не его ли заместитель? А может быть, самостоятельную игру ведет Майкл Моррел, помощник заместителя? В любом случае это становилось интересно. В гостиной Белого дома запахло жареным, и все носы улавливали этот дразнящий запах.

– Разумеется, сейчас не время обсуждать, кто именно в ЦРУ сохраняет верность присяге и своему президенту, а кто нет, – сказал Джонатан Браун, почувствовав нездоровое оживление в комнате.

– Ну почему же, – быстро возразил Аксельмод.

– Это тема не для обсуждения в столь широком кругу, – согласилась Хеллари Хиллтон. – Продолжайте, господин президент.

– Меня известили, – медленно заговорил Джонатан Браун, – что террористический акт на Северном полюсе был организован и проведен при помощи некоторых сотрудников ЦРУ. Официально Управление не имеет к этому никакого отношения, но все мы знаем, что тайное рано или поздно становится явным.

– Чаще поздно, – прокомментировал со знанием дела Рахим Мануэль.

– Не в таких случаях, как этот, – задумчиво произнес вице-президент, почесывая переносицу. – Русским насыпали перца в задницу. Полагаю, они не станут сидеть на месте, дожидаясь, пока все уладится.

– Именно так, – кивнул Браун. – Как вы знаете, Астафьев уже позвонил мне. Он попросил, чтобы Америка не вмешивалась, когда Россия найдет виновных и осуществит акцию возмездия. Мой отказ сказать «да» немедленно привел к тому, что наши армии приведены в состояние боевой готовности. Но долго так продолжаться не может. Через час, через два, а может, и в следующую секунду у кого-то могут не выдержать нервы. Вдруг какой-нибудь невыспавшийся или пребывающий в состоянии стресса офицер окажется не в состоянии правильно оценить ситуацию, отдаст неверный приказ и спровоцирует ответные действия?

– Насколько я понимаю, – сказала Хеллари Хиллтон, морща нос, – вы, господин президент, склоняетесь к мысли уступить русским?

– Ни в коем случае! – твердо произнес генерал Джонсон. – С ними как с индейцами или любыми другими дикарями… Стоит проявить великодушие, и они воспримут это как слабость. Они не понимают доброго отношения. Силу, только силу!

– Что ж, – вздохнул Браун, – я и не рассчитывал на единодушную поддержку. Но хочу предупредить: я свое решение принял и не собираюсь его менять. Сразу же после совещания я проинструктирую нашего посла в Москве о том, что и как он должен сообщить Кремлю. Астафьев вправе знать, кто виновен в гибели российских полярников.

Брови миссис Хиллтон подпрыгнули вверх, словно их дернули за невидимую ниточку.

– Как?! – вскричала она в неподдельном ужасе. – Вы намерены признать, что ЦРУ причастно к инциденту в Арктике? Но ведь это то же самое, что выставить себя в роли агрессора перед всем миром!

– Не совсем так, – успокоил ее Браун. – Центральное разведуправление никто сдавать не собирается. Однако информацию о реальных преступниках, полученную из надежного источника в Лэнгли, я до сведения Анатолия Астафьева все же доведу. Тем самым мы сохраним союзнические отношения с русскими и избавим их от необходимости проводить тщательное расследование. Кому нужно копать слишком глубоко, когда цель находится на поверхности? Не сомневаюсь, что Кремль не станет медлить ни одной лишней минуты... Да, именно так. – Браун кивнул, как бы соглашаясь с ходом собственных мыслей. – Заполучив координаты виновных, русские попросту уничтожат их и успокоятся. Мы же избежим обвинений в причастности к теракту.

Браун умолк, испытывая облегчение, как любой человек, только что покончивший с крайне неприятным делом.

– Позвольте задать один вопрос, господин президент, – нарушил тишину генерал Джонсон.

– Хоть два, – пошутил Браун, и стало заметно, что на его лице поблескивает испарина.

– Если вы приняли решение единолично, – заговорил Джонсон, – то зачем было собирать всех нас, – он сделал рукой круговое движение, – и ставить об этом в известность? Выходит, что вы не нуждаетесь в нашей поддержке?

– И не намерены выслушивать наше мнение, – поддержал Джонсона мрачный Гэйтс.

– Когда возникает угроза войны, – заговорил Браун, поочередно глядя на своих приближенных, – президент не имеет права колебаться чересчур долго. Я был обязан принять решение, и я его принял. Ответственность лежит на мне, и только на мне.

– Я и говорю, – криво усмехнулся Джонсон, – не стоило отрывать нас от дел и вызывать сюда, чтобы сообщить нам об этом.

– Стоило, – возразил Браун. – Потому что в этот трудный час испытаний мне нужны единомышленники, а не оппоненты. Каждый из вас вправе иметь собственное мнение. Но тот, чье мнение по данному вопросу не совпадает с моим, пусть подает в отставку.

Головы собравшихся повернулись в сторону Хеллари Хиллтон, издавшей нечленораздельный протестующий возглас. Все увидели, как она подобралась, собираясь встать, но внезапно обмякла и осталась сидеть на своем месте с побледневшим лицом и лихорадочными красными пятнами, проступившими на щеках. Это означало, что она не собирается лишаться поста во имя каких-то собственных принципов и идеалов.

Проследив за ней, Рахим Мануэль вскинул руки, копируя позу сдающегося в плен.

– Поддерживаю вас целиком и полностью, господин президент, – сказал он. – Или мы играем как одна сплоченная команда, или нам надерут задницы так, что еще долго сидеть будет неудобно.

– Я согласен, что русских нужно задобрить, – произнес старший советник Давид Аксельмод. – Но мы до сих пор не знаем, кто будет играть роль жертвенного барашка.

– Скоро узнаете, – пообещал Браун многозначительным тоном. – Ведь здесь, как я понимаю, собрались мои единомышленники, а от единомышленников у меня нет секретов.

Все зашевелились, принимая новые, расслабленные позы. Сейчас они походили на зрителей в театре, готовящихся к просмотру последнего, самого интересного акта. Кто же все-таки организовал и осуществил массовое убийство в Арктике? Кто отважился бросить вызов России? На кого падет ее гнев в скором будущем? И на кого падет гнев президента Соединенных Штатов?

Те же самые вопросы беспокоили многие государственные умы и по другую сторону Атлантики.