Текст книги "Адмирал Колчак и суд истории"

Затем в эту же ночь я вместе, если не ошибаюсь, с полковником Благовещенским был в «Модерне» у управляющего министерством юстиции Морозова, которому также доложил о происшедшем аресте, и ввиду того, что среди арестованных были такие лица, как Михайлов и Марков, [а] в контрразведке уже не было опытных лиц для ведения допросов, просил Морозова сделать распоряжение о привлечении к допросу прокурорского надзора. Морозов согласился и сейчас же это распоряжение сделал. Говорил ли я об этом с Червен-Водали до или после доклада Морозову, я не помню, но помню, говорил о том же с директором департамента милиции, который, кажется, своего мнения по этому поводу не высказал. На этом я, по Вашему предложению, свои показания о дальнейших арестах и о судьбе арестованных прерываю.

Товарищ председателя Чрезв[ычайной] комиссии К. Попов.

С подлинным верно,

товарищ председателя] губ[ернской] чека К. Попов (подпись). ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 81–82. (Машинопись, копия.)

Документ № 2

г. Иркутск Б. д.

Выписка [из] протокола № 3 допроса штабс-капитана Черепанова

Возвращаясь к продолжению показаний об арестах за время с 24-го декабря по 4-е января и о судьбе арестованных, показываю: утром после ареста 18 человек явился к нам начальник чешской контрразведки при штабе Пэх и просил допустить его присутствовать на допросе; это было при прокуроре Колесникове, который ничего против этого не имел; я говорил об этом Червен-Водали, а он в моем присутствии с Морозовым и Ханжиным, которые тоже не возражали; решено было, таким образом, Пэха допустить; пока я ходил к министрам, Пэх ушел, но потом был вызван мною через Филина, но в допросе участвовал всего около получаса.

Допросы велись в присутствии прокуратуры, главным образом, Насоновым, два или три арестованных допрашивались Филиным, а один или два Попелатом, то же в присутствии прокуратуры. В беседе со мной прокурор Колесников говорил, что из показаний арестованных выясняется, что собрание, на котором их задержали, имело целью восстание в войсках Иркутского гарнизона. Лично я допросов не вел и только иногда заходил в комнату, где они производились. Нужно сказать, что вообще никогда за службу в контрразведке допрос я не снимал, так как, будучи начальником ее, должен был являться докладчиком по делам арестованных перед военными и судебными властями.

В два часа дня арестованный с засады в доме № 77 по 2-й Иерусалимской улице прапорщик Окладников допрашивался в присутствии товарища прокурора, помнится, Лошкевича Насоновым и показал, что арестованное собрание имело связи с Политическим центром и что штаб центра находится в помещении земельного отдела Земской управы по Графо-Кутайсовской улице. Я был при этом допросе минут пять или десять. Никаких угроз и насилия по отношению к допрашиваемому [не] принималось. Допрашивал, главным образом, сам товарищ прокурора; Окладников дал показания добровольно тотчас по приводе на допрос, причем он сильно волновался, вид у него был испуганный. Присутствовал при допросе его и прокурор Колесников, который, насколько помню, и предложил произвести обыск и арест в земельном отделе, что конечно сделано было бы и без того предложения. Ордер был дан поручику Полканову, и он поехал в земельный отдел с тов[арищем] прокурора Бельдениновым.

В земельном отделе, при обыске, была обнаружена пачка произведений Политического центра, а при бывшем там Максимове найдена была печать первой Народной социалистической армии, оказалось там до 18 человек, из них 6 – женщины. Все они были задержаны и доставлены в «Модерн», а земельный отдел опечатан. Это было в четвертом часу дня. Оставлен там был караул, человек в десять, который тоже задержал являвшихся в отдел, и задержанные отправлялись в «Модерн». Так было задержано еще человек шесть. Из фамилий этих двадцати четырех человек в земельном отделе помню: Неупокоева, Максимова – больше не помню. Женщины были допрошены в первую очередь, и их пятерых, как непричастных к делу, тогда же освободили, а одна – Ермолаева была под арестом в «Модерне». Больше никаких специальных арестов контрразведкой не предпринималось. В «Модерн», правда, приводили арестованных, но это были задержанные разными войсковыми частями из числа перебежчиков от повстанцев и лиц, пытавшихся проникнуть к повстанцам. Эти арестованные сдавались начальнику охраны «Модерна» Благовещенскому. Всего, таким образом, в «Модерне» частью содержалось все время, частью приходило через «Модерн» человек до шестидесяти. Охрану всех арестованных, в том числе и арестованных контрразведкой, нес отряд особого назначения МВД.

Арестованных в земельном отделе также допрашивали Насонов и Филин в присутствии прокуратуры. Участвовали в допросах этих и прежде арестованных все товарищи прокурора Иркутского окружного суда; Колесников в допросах лично не участвовал, иногда только слушая допросы; наблюдение за допросами он поручил старшему товарищу прокурора Громову, в помощь ему назначил Мокеева и еще второго товарища прокурора – фамилии не помню; из остальных товарищей прокурора, участвовавших в допросах, помню еще фамилии Фельденинова и, если не ошибаюсь, Лоткевича или Лысковича, которого я уже упоминал выше.

Показания арестованных я не читал; все показания и[х] при передаче 31-го арестованного начальнику контрразведки ген[ералу] Скипетрову – подполковнику Сипайлову, были ранее переданы ему.

В силу положения на иркутских фронтах лично я и офицеры контрразведки смотрели на арестованных на Иерусалимской улице и земельном отделе как на заложников, и мысли о предании их военно-полевому или иному суду не было, хотя в первое время дело подготовлялось для передачи его начальнику гарнизона Сычеву, на его распоряжение, так как арестованные числились за ним. Никакого разговора с Червен-Водали ни у меня, ни у Сычева о предании арестованных военно-полевому суду не было, а был разговор именно о том, что мы считаем их заложниками за тех, кто находится на Западном фронте – военных и гражданских.

Подробного разговора с Червен-Водали, правда, не было, но в первый же день ареста я высказал ему это соображение; Червен-Водали против нашей мысли не протестовал, но встретил мои соображения молчаливо, а прокурор Колесников согласился с тем, что арестованные являются заложниками.

Переведены арестованные, в числе 43-х человек из «Модерна» в Оренбургское училище были 27-го декабря в понедельник утром часов в 8, по распоряжению военного министра Ханжина, ввиду пошатнувшегося положения на фронте.

Так вот по поводу этого переворота ни до, ни после него разговора с Червен-Водали у меня не было.

На другой день утром я был у генерала Сычева в комендантском управлении, причем, может быть, что было не на другой день, а позже. Сычев показал мне бумагу от Скипетрова, в которой говорилось, что Скипетров гарнизон Иркутска подчиняет себе и приказывает всех арестованных препроводить в его распоряжение. В бумаге было еще что-то, какое-то третье требование, но Сычев мне его не прочел. Тогда-то Сычев приказал мне всех арестованных отправить Скипетрову в Михалево.

Показания свои прерываю по Вашему желанию. Прошу принять меры, чтобы комендант станции Байкал сохранил список арестованных и их деньги, сданные ему мною при аресте на станции Байкал 13-го января.

Показания мне прочитаны, штабс-капитан Черепанов.

Товарищ председателя Чрезвычайной комиссии К. Попов.

С подлинным верно

товарищ председателя] иркут[ской] чека К Попов (подпись)

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 83–83 об. (Машинопись, копия.)

Документ № 3

г. Иркутск, 27 января 1920 г.

Протокол № 4 допроса задержанного в связи с переворотом 4–5 января 1920 г.

Дмитрия Петровича Черепанова, штабс-капитана, бывшего начальника контрразведывательного отделения

Января 27-го дня 1920 г. я, нижеподписавшийся член Чрезвычайной следственной комиссии Г.И. Лукьянчиков, в помещении Иркутской губернской тюрьмы производил опрос названного выше Д.П. Черепанова, причем последний на предлагаемые вопросы отвечал:

После того как генерал Сычев сделал мне распоряжение об отправке 31-го арестованного в распоряжение генерала Скипетрова на станцию Михалево и сам прилег на диван в кабинете коменданта города, я попросил капитана Люба – начальника штаба Сычева, чтобы генерал Сычев дал мне письменное предписание относительно отправки арестованных. На это капитан Люб переспросил генерала Сычева, выдать ли такое предписание. Генерал Сычев приказал выдать. Тогда капитан Люб сам написал предписание, подписал его и адъютант Сычева Гудлых скрепил подпись и вручил мне. При этом генерал Сычев приказал мне доставить арестованных в деревню Большую Разводную и там ожидать посадку их на пароход.

После этого я ушел в «Модерн», где взял с собой поручика Насонова и поручика Полканова и отправился с ними в Оренбургское казачье училище, где находились арестованные. В Оренбургское казачье училище я приехал часа в 4 дня, кажется, 28-го декабря. В училище я приказал поручику Насонову составить список всех арестованных и допрошенных, находящихся в это время в здании Оренбургского казачьего училища, чтобы выяснить, каким образом и кто является партийным работником и участником восстания, мог бы быть заложником. По списку Насонова таких нашлось человек 50. Я взял этот список и, просматривая его, вычеркнул всех служащих земельной управы и тех, против которых не было прямых улик и агентурных сведений. После чего в списке остался 31 человек, подлежащих отправке в распоряжение генерала Скипетрова.

По окончании проверки списка поручик Полканов доложил мне, что из семеновского отряда прибыл офицер, фамилия которого точно неизвестна, но упоминалась фамилия Пантович, был ли это он, утверждать не берусь. Этот семеновский офицер требовал немедленного отправления арестованных в распоряжение Скипетрова. В это же время пришел ко мне дежурный офицер Оренбургского училища и доложил, что около деревни Большой Разводной на дороге из Пивоварихи появился конный отряд, обстрелявший их разъезд, причем ранен был один юнкер. По этой причине и потому, что была ночь, я приказал арестованных не отправлять, распорядившись вызвать автомобиль.

Так как автомобиль долго не подавали, я, воспользовавшись временам], вызвал арестованных по одному и опрашивал их об участии в партийной работе и о причастности их в [ее] деятельности, в текущих событиях. Но на мои вопросы никто не давал прямых ответов, и вообще старались отмалчиваться. Таким образом я опросил всех 31-го человека, получив впечатление, что они все глубоко виновны. При моем опросе присутствовал поручик Кудряев и, видя, что никто из арестованных не дает прямых ответов на вопросы и, в частности, Самарцев, предложил мне с ним поговорить откровенно. Самарцев когда-то обещал Кудряеву назначить его комендантом города, в случае удачного переворота, но это предложение почему-то не удалось обсудить серьезно.

После опроса я уехал на прибывшем автомобиле в «Модерн». Утром 29-го декабря 19[19] г. я доложил генералу Сычеву, что арестованные не отправлены по упомянутым мною мотивам. Сычев этим как будто остался недовольным. Потом меня вызвал Червен-Водали и справился о положении арестованных, я ему доложил, что получил приказ об отправке их в распоряжение генерала Скипетрова, но что они пока не отправлены. Что мне сказал на это Червен-Водали, не помню.

На другой день 30-го декабря вечером генерал Сычев вызвал меня к себе и потребовал, чтобы я отправил немедленно арестованных в распоряжение Скипетрова. Возвратившись в «Модерн», я был призван Червен-Водали, который, узнав от меня, что Сычев отдал приказ о немедленной отправке арестованных, предложил мне задержать выполнение приказа. Тогда я попросил Червен-Водали выяснить с генералом Сычевым создавшееся положение с арестованными. Червен-Водали пошел к генералу Ханжину, который послал своего адъютанта за Сычевым. Сычев тотчас же прибыл в «Модерн», и здесь в номере генерала Ханжина состоялось обсуждение этого вопроса. И решено было Червен-Водали, генералом Ханжиным и Сычевым арестованных пока не отправлять. Решение это было мне сообщено Сычевым.

Показания мне прочитаны, штабс-капитан Черепанов.

Член комиссии Аукьянчиков.

С подлинным верно,

тов[арищ] председателя] иркут[ской] чека К. Попов (подпись).

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 84–84 об. (Машинопись, копия.)

Документ № 4

г. Иркутск, 13 февраля 1920 г.

Протокол № 5 допроса задержанного в связи с переворотом 4–5 января 1920 г.

Дмитрия Петровича Черепанова, бывшего начальника контрразведывательного отделения

Февраля 13-го дня 1920 г. я, нижеподписавшийся, член Чрезвычайной следственной комиссии Георгий Иосифович Лукьянчиков, в помещении Иркутской губернской тюрьмы, производил опрос названного выше Черепанова, причем последний на предлагаемые вопросы отвечал:

Получив распоряжение арестованных не отправлять, я их задержал в Оренбургском казачьем училище. Старший товарищ прокурора Громов просматривал произведенные дознания арестованных. Так продолжалось до четвертого дня – дня примирения. В день примирения я узнал, что генерал Вагин назначен делегатом для ведения переговоров, и когда я узнал, что генерал Вагин прибыл в «Модерн», где он помещался, то я сейчас же пошел к нему узнать о результатах переговоров. Меня интересовал вопрос о судьбе арестованных, который, я полагал, в процессе переговоров должен был разрешиться. Но генерала Вагина я не застал, он пробыл в «Модерне» две-три минуты, взял с собой своего брата штабс-капитана Вагина – начальника разведывательного отделения, и уехал из «Модерна». В номере капитана Вагина, куда я зашел, было пусто, все вещи были вывезены.

После этого я пошел к военному министру генералу Ханжину и по пути к генералу Ханжину встретил генерала Сычева, который в самой категорической форме отдал мне приказ об отправке арестованных в деревню Патроны для передачи генералу Скипетрову и самому со всем составом отделения немедленно переехать в распоряжение генерала Скипетрова. Получив этот приказ, я пытался найти Червен-Водали, чтобы переговорить с ним по поводу полученного приказа от генерала Сычева, а также узнать о результатах переговоров с Политическим центром, но найти его не мог. Тогда я пришел к себе в номер и приказал своим офицерам собираться для отъезда в деревню Патроны в распоряжение генерала Скипетрова. Помню, в этот день, не раньше, приходил поручик Ераков – офицер при японской миссии ко мне и запрашивал, не могу ли дать ему сведения о том, что восстание является чисто большевистским. Причем он тут же пояснил, что если такие сведения получит от меня, то японцы немедленно двинут свои войска для подавления восстания. Я ему отвечал, что таких сведений у меня нет, и наоборот указывал, что восстание идет против Колчака.

Отдав распоряжение о сборе к отъезду, я отправился в Оренбургское казачье училище <…> к начальнику училища Слесареву спросить у него о результатах переговоров. Он сказал мне, что точно о результатах переговоров он не знает, но, кажется, в 12 часов ночи переговоры будут прерваны и что он только что вернулся от генерала Сычева, который обещал прибыть в Оренбургское училище часа через три. При этом генерал Слесарев сказал, что нам, по всей вероятности, придется Иркутск на несколько дней оставить. На мою просьбу дать конвой для арестованных генерал Слесарев отказал, заявив, что у него нет людей.

К этому времени мой отдел уже переехал в Оренбургское училище, и я пошел к себе в канцелярию, вызвал начальника конвоя поручика Шмакова, передал ему, согласен ли он конвоировать арестованных в деревню Патроны. Он сейчас же запросил по телефону своего начальника подполковника Благовещенского, тот ему разрешил. После этого я послал за двадцатью подводами, которые прибыли через полчаса. Тогда я приказал поручику Полканову, согласно заранее составленным спискам, разместить арестованных на подводы и ехать в деревню Патроны. Таким образом был отправлен 31 арестованный под конвоем команды 12 человек солдат из отряда особого назначения под начальством поручика Шмакова. Восемнадцать человек солдат 1-го охранного жел[езнодорожного] дор[ожного] батальона под командой фельдфебеля Ермолаева. Из служащих контрразведывательного отделения ехали я, поручик Полканов, поручик Кудряев, подпоручик Филин, подпоручик Попов, подпоручик Насонов, чиновник Базанов и агент черемховской разведки Татаровский, нижнеудинской контрразведки два брата Запрутины и Пономарев. В дороге к нам присоединился бывший начальник нижнеудинской контрразведки поручик Юрков с женой.

Из Оренбургского училища мы отправились в 6 часов вечера 4-го января в Патроны, прибыли в 9 часов вечера того же числа. В Патронах мы пароход не нашли, отдавая же приказания об отправке, генерал Сычев сказал, что в Патронах нас будет ждать пароход. В Патронах был офицер связи из отряда генерала Скипетрова, который не мог мне сообщить, будет или нет пароход. Тогда арестованных я разместил в крестьянских избах, а подпоручика Попова я отправил в лодке в Михалево к генералу Скипетрову за получением инструкций. После нашего прибытия минут через 15–20 приехали на двух автомобилях генерал Артемьев и Сычев, остановились тоже в Патронах. Я им доложил, что генералу Скипетрову мною отправлен подпоручик Попов. В ожидании парохода генералы сели пить чай, а меня минут через пять попросили к телефону из Иркутска; передавая мне, офицер связи сказал, что по телефону передавались относительно передачи арестованных союзному командованию. Тогда я отправился к генералу Сычеву для доклада, а офицеру связи сказал, чтобы он вызвал Оренбургское училище. Сычев сейчас же после моего доклада о передаче арестованных союзному командованию пошел к телефону – стали вызывать Иркутск, но центральная станция, по-видимому, выключила телефон, и вызвать Иркутск не удалось.

После этого я с генералом Сычевым и офицерами моего отдела Филиным, Полкановым, Кудряевым возвратились к генералу Артемьеву, где я поставил вопрос генералу Артемьеву, что делать с арестованными. Генерал Артемьев промолчал на этот вопрос, а когда я со своими офицерами совещаться стал, он попросил нас удалиться из комнаты. Выйдя на улицу, находившиеся тут солдаты передали нам, что со стороны Оренбургского училища слышна пулеметная стрельба. В это время к берегу пристала лодка, отвозившая поручика Попова, лодочник сказал, что пароход едва ли прибудет, так как у колес поломаны крылья, а по реке идет сильная шуга.

Обсудив вопрос о дальнейшем движении, мы пришли к заключению, что лучше всего отправиться до Байкала на лошадях и там сдать арестованных чехам или японцам, находившимся тогда на станции Байкал. Так мы и сделали: отправились на станцию Байкал на лошадях; генералы же Артемьев и Сычев остались в Патронах. В село Листвяничное мы прибыли часа в 3 дня 5-го января. Я пошел на перевоз к телефону, вызвал начальника переправы к телефону и потребовал подать пароход к перевозу минут через двадцать. К перевозу прибыл пароход «Кругобайкалец», на пароходе было несколько японцев, из них было два офицера. Войдя на пароход и поздоровавшись с японскими офицерами, я спросил у них, не прибыли ли они для принятия арестованных, на что японец мне ответил: «Хорошо, хорошо». Дообъясниться с ним как следует я не мог, японец очень плохо говорил по-русски.

Посадив арестованных на пароход и переправившись с пристани Байкал, меня встретил штабс-капитан Годлевский, отрекомендовавшись начальником гарнизона, и что он пришел по распоряжению генерала Скипетрова принять арестованных. Я спросил у него, где у Вас конвой, он тогда показал мне находящуюся у него в руках телеграмму, в которой говорилось, что конвой должен остаться тот, который прибыл с арестованными; телеграмма была из Михалева, подписана Скипетровым. После этого я позвал поручика Шмакова и сказал ему, что по распоряжению Скипетрова ему придется оставаться для окарауливания арестованных. Годлевский всех арестованных поместил на пароходе «Ангара». Годлевскому я заявил, что арестованных нужно рассматривать как заложников и что о них в Патронах был разговор о передаче их союзному командованию. На это Годлевский ответил мне сухо: «Знаю». И вообще с ним говорить было трудно – он не хотел отвечать. После этого я считал, что Годлевский арестованных принял, и пошел к себе на квартиру. Часа через два ко мне на квартиру пришел поручик Шмаков и сообщил, что ни арестованные, ни конвой не имеют продуктов, достать негде. Годлевский отказывается принять какие-либо меры к доставке продуктов. Я вызвал подрядчика железной дороги Насурлаева и попросил его, чтобы он отпустил требуемые продукты. Он согласился. В этот же день вечером я узнал, что прибыл на станцию Байкал поезд генерала Скипетрова, и я тотчас же отправился к Скипетрову. В вагоне Скипетрова меня встретил начальник его штаба и до Скипетрова меня не допустил, а предложил сделать доклад ему, считая это одинаковым, что я и сделал.

В докладе я сказал, что арестованные в Иркутске рассматривались как заложники и что в пути в Патронах о них был разговор о передаче [их] союзному командованию. В свою очередь я спросил у него, какое имеется распоряжение в их штабе относительно арестованных, и предупредил, что если нет распоряжения, то какое должно быть. Начальник штаба сказал мне, что беспокоиться о судьбе арестованных нет оснований. После этого он заявил мне, что я поступаю со всеми прибывшими чинами отдела в распоряжение полковника Сипайлова, начальника контрразведки отряда генерала Скипетрова. Из вагона генерала Скипетрова я зашел в вагон полковника Сипайлова представиться и сделал ему такой же доклад, как начальнику штаба. После доклада я задал ему вопрос, почему для арестованных нет продуктов и запрещают им курить. На это он ответил, что у них нет демократизма, и все-таки согласился на разрешение курить. После этого он предложил мне явиться на другой день к нему и отправился домой. Здесь я, переговорив со своим помощником поручиком Филиным, предложил ему сходить к чешскому коменданту, переговорить об арестованных и справиться, не имеются ли у него каких-нибудь распоряжений из Иркутска. Филин, вернувшись от чешского командования, сказал, что он был любезно принят, после того, как комендант узнал, что он не семеновский офицер, он заявил, что связи с Иркутском он не имеет.

На следующий день 6-го января утром к полковнику Сипайлову я не пошел ввиду болезни; часов в 11 мне принес солдат предписание явиться к Сипайлову, но я не мог идти, и уже вторично в час дня пришел солдат с оружием с приказанием немедленно явиться к Сипайлову, тогда я отправился. Когда я пришел, Сипайлов стал на меня кричать, почему я сразу не явился к нему, не выслушивая никаких моих объяснений, и заявил, что в дальнейшем он будет предавать к полевому суду за малейшие неисполнения приказаний. Тут же приказал сдать все дела арестованных, печати нашего отделения и через два часа собраться всем служащим нашего отделения для получения назначения. Показания прерываю по Вашему желанию.

Показания мне прочитаны Черепанов.

Член комиссии кукьянчиков.

С подлинным верно,

тов[арищ] председателя] иркут[ской] чека К. Попов (подпись).

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 85–86. (Машинопись, копия.)

Документ № 5

г. Иркутск, 18 февраля 1920 г.

Протокол № 6 (выписка) допроса штабс-капитана Черепанова 18-го февраля 1920 г.

После того как мною было получено распоряжение о сдаче дел и печатей моего отделения от подполковника Сипайлова, я пошел к генерал-квартирмейстеру Рахманинову, чтобы заявить ему относительно установившегося режима над арестованными, а также узнать от него, не имеются ли сведения у него от японцев об арестованных, и в то же время передал ему разговор, происшедший между чинами контрразведывательного отделения и генералом Сычевым и Артемьевым. На все это я получил ответ Рахманинова «всех ваших министров надо было повесить».

Потом я пришел домой, вызвал Базанова, тот составил денежный отчет, и после этого я со всеми офицерами отправился к Сипайлову для сдачи дел и представления офицеров. По сдаче дел Сипайлов объявил, что все мы остаемся у него на службе, и предложил нам выбрать пункты по линии: Байкал, Култук, Слюдянка, Мысовая. По моему указанию мои офицеры распределились так: я, Базанов, Полканов взяли участок Култук – Слюдянка, а Филин – Кудряев – Мысовая.

Еще до этого распределения ко мне приходили жители станции Байкал с жалобой на террор, производимый начальником гарнизона Годлевским и членами семеновского отряда. Принимая во внимание, я отправил своих офицеров на указанные пункты, объявил, что нам нужно работать с таким расчетом, чтобы не допускать террора, связаться с Политическим центром, что мною уже посылается гонец в Иркутск к Политическому центру, с тем, чтобы заявить о нашем желании работать в его пользу. Все офицеры и агенты согласились с моим распоряжением. Для того чтобы знать, что делается у Сипайлова, я оставил при нем поручика Попова.

На другой день все офицеры разъехались по своим пунктам, а я остался на Байкале под предлогом устройства домашних дел, и вечером был в вагоне Сипайлова, где в это время находился генерал Сычев. На мой вопрос Сипайлову, когда он предполагает отправить в Читу арестованных, последний ответил: «Теперь Вы не беспокойтесь, это не Ваше дело». Сычев, присутствовавший здесь, молчал. Через день после этого ко мне пришел поручик Шмаков и заявил, что пароход «Ангара» вечером ходил в море и все арестованные, сидевшие на этом пароходе, убиты и сброшены в воду. Убивались арестованные колотушками по распоряжению Сипайлова. На пароходе, кроме Сипайлова, были Годлевский и еще несколько человек, фамилии которых он не знает. Шмаков как начальник конвоя присутствовал при этом. Подробностей он мне не сказал, так как был сильно расстроен.

Получив такое сведение, я отправился к Сипайлову и спросил у него, что он сделал с арестованными, на это он мне показал подписку арестованных о выезде из пределов России в течение трех дней, при этом подписка общая и подписи сделаны или палочками либо пальцами. На мое замечание, что они убиты, он ответил: «Посмотрите, что я сделаю с Иркутском, когда туда прибуду». И упомянул с хвастовством о своих поездках с карательным отрядом по Амурской дороге, что после таких поездок судам делать нечего было.

Верно,

тов[арищ] председателя] иркут[ской] чека К. Попов (подпись).

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 87. (Машинопись, копия.)

Документ № 6

г. Иркутск, 16 февраля 1920 г.

Выписка из протокола допроса задержанного в связи с переворотом 4–5 января 1920 г.

Владимира Петровича Базанова февраля 16-го дня 1920 г.

В арестах по ордерам контрразведки я редко принимал участие. Участвовал в арестах только в последнее время вследствие недостатка офицеров. Я руководил обыском и арестом по 2-й Иерусалимской, угол Сараиной 23-го декабря, где было задержано 12 человек. В числе которых я помню Михайлова, Матова, Храброва, Петрова, Боброва, Иорданского. Вероятно, эти аресты были произведены по указанию агентов, каких именно, не знаю; было известно, что там происходит собрание эсеров [для] подготовки восстания; распоряжение было дано Черепановым – арестовать всех находящихся в доме и доставить в комендантское управление к Сычеву. Я взял с собой поручика Полканова и Насонова из красноярской контрразведки и 15 человек солдат из отряда особого назначения при МВД под командой офицера отряда, может быть, был еще Кудряев.

Были отобраны прокламации, шифр, банкноты, деньги в сумме около 25 тыс. руб. Личному обыску арестованные были подвергнуты, но вещей и бумаг при них не оказалось. За этот арест, я слышал, люди команды получили награды по тысяче на человека каждый. Но ни я, ни другие офицеры ничего не получили. На ночь в квартире караула не было оставлено из боязни быть окруженными и перебитыми революционерами. На утро там же Полканов производил дополнительный обыск. При первом обыске ничего противозаконного не было допущено, солдат в помещении почти не было; как производился второй обыск, я не знаю. Кто производил обыск в земском земельном отделе, я не знаю; знаю только, что солдаты для обыска были взяты также из отряда МВД.

Я в связи с обыском и арестом на 2-й Иерусалимской произвел обыск у Поручикова и Кондратьева. Все арестованные в земельном отделе и на 2-й Иерусалимской содержались в «Модерне», номера 9, 48, 59 и 23. Я <..> на довольствие израсходовал из них 30 070 руб., около того; кто имел свои деньги, тем разрешали заказывать что угодно из ресторана, остальные получали обеды из ресторана. Деньги, отобранные у арестованных, находившихся в «Модерне», были положены в чемодан мой в 39 номер гостиницы, зан[ятый] Черепановым. Сколько всего было денег, я не знаю, помню точно, кажется, до 220–230 тысяч руб. Из них мною было взято 50 тыс. руб. заимообразно для дежурного генерала, но [деньги] не были ему переданы, а остались у меня и пошли на уплату за довольствие арестованных, а остаток 20 тыс. руб. израсходован на довольствие в пути из Иркутска до Байкала мною же, хотя конвоировал их поручик Шмаков, из отряда особого назначения МВД с конвоем человек в 28 и 18 из караула, а остальные из железнодорожного батальона. Самая крупная сумма была у арестованного Немского – 163 тыс. в круглых цифрах; всем взятым деньгам мною была составлена роспись с обеспечением, если было количество романовских и выдачи расписки собственнику денег. Замена денег романовских сибирскими мною не производилась. Замена плохих сибирскими хорошими также не производилась.

Арестованные были переведены из «Модерна» в Оренбургское училище числа 30-го декабря, и к ним я лично не имел там отношения. При них дежурил офицер из отряда особого назначения МВД и один человек для поручений из контрразведки, то Попов, то Абрамович. 4-го января мне и всем чинам контрразведки к вечеру стало известно, что войска должны отходить из города в направление на Патроны, а дальше на Листвяничное. Я решил уехать из города, взяв с собой семью из боязни террора; некоторые члены контрразведки уехали еще раньше, например Абрамович, другие приехали вместе со мной: Кудряев, Полканов, Попов, Насонов и Черепанов. Семьи ехали еще Полканова и Кудряева..

Арестованные 31 человек из Оренбургского училища были взяты нами с собой, мы и они ехали на подводах. Для чего взяли арестованных, – я полагаю, чтобы иметь их как заложников, так как часть офицеров осталась в городе. Кто распорядился взять заключенных, я точно не помню, но слышал, что было предписание от генерала Сычева за подписью капитана Люба, начальника штаба Сычева взять их. Еще раньше было предписание Сычева, которому приказал Скипетров выдать заключенных двум семеновским офицерам, специально командированным для этого из Михалева, но Черепанов отказался выдать, так как боялся, что арестованные будут убиты, а отвечать будет он. По этому поводу было совещание Червен-Водали, Ханжина, Сычева и Черепанова, причем за выдачу стоял Сычев, но Червен-Водали и Черепанов были против; может быть, что против был Ханжин, а не Червен-Водали.