Текст книги "Дендра"

Продолжая анализировать ситуацию, Миша пришел к выводу, что в Марине ему не нравится вообще ничего – ни фигура, ни манеры, ни лицо… если только роскошные волосы?.. Но это такая мелочь, о которой не стоит и говорить всерьез. Однако каким бы необъяснимым это не казалось, он уже воспринимал ее как добрую знакомую, и с удивлением пришел к выводу, что сильно расстроится, если завтра она не позвонит.

Когда Миша поставил машину, время близилось к полуночи. По темной улице носился злой неугомонный ветер, заглядывая в пустые дворы, да припозднившаяся парочка на остановке притопывала ногами, в ожидании неизвестно какого транспорта. Гараж находился прямо под окнами, выступая из-под земли черными грибками вентиляции, поэтому Миша, не успев по-настоящему замерзнуть, юркнул в подъезд.

За все время он даже не вспомнил, что не позвонил Лене. Эта мысль пришла только сейчас, когда знакомая обстановка вернула его к естественному состоянию. Миша знал, что его не ожидают ни скандалы, ни истерики, но чувствовал себя виноватым, хотя, по большому счету, все могло закончиться гораздо хуже, и эту ночь он мог провести не в «Лагуне», а, например, в КПЗ.

Света в квартире не было, значит, Лена, не дождавшись, легла спать. Миша тихонько открыл дверь на кухню. На фоне окна, освещенного лунным светом, четко вырисовывался силуэт женщины, сидевшей у стола. В первое мгновение Миша чуть не вскрикнул от неожиданности, но потом понял, что это Лена. Она сидела неподвижно и даже не повернула голову на звук шагов.

– Ленка, ты извини, – прошептал он, – я чуть человека не задавил. Пока разобрались…

Реакции не последовало. Миша подошел ближе и увидел, что она совершенно обнаженная, как обычно ходила только в его присутствии. Положил руки ей на плечи и тут же отдернул – тело показалось ужасно холодным, даже после улицы.

– Господи, ты ж вся замерзла! Ты чего сидишь здесь?! – он попытался поднять ее, но тело напоминало заполненный водой воздушный шарик, покорно перекатывающийся под пальцами, – Ленка! Что с тобой?!..

Он встряхнул ее, задев при этом стоявшую на столе кружку, которая с шумом упала и разбилась, но Лена даже не вздрогнула и не произнесла ни слова, хотя это была ее любимая кружка.

– Ленка, милая! Ну, перестань! Блин, не каждый день же сбиваешь людей! Слава богу, обошлось без жертв, но я должен был помочь ей снять стресс! Мы заехали в кафе… – оставив попытки поднять безвольное тело, он взял ее ладони, согревая их поцелуями, но теплее они не становились. Ему даже показалось, что при соприкосновении с дыханием от них поднимается пар.

– Ленка… Да очнись ты! – он развернул ее голову, чтоб заглянуть в лицо, и отшатнулся – зрачки были прозрачными, как тоннели, ведущие в никуда; от этого и выражение лица изменилось, превратившись в мертвенно бледную маску, – я сейчас вызову «скорую»!

Миша бросился спальню, где стоял телефон; включил свет.

– Ну, не надо… – послышался сонный голос, – я же сплю… – Лена подняла голову и нехотя открыла глаза, – сколько времени?

– Двенадцать, – Миша оглянулся на открытую дверь кухни, но там никого не было, лишь на полу по-прежнему лежали осколки кружки.

– Что случилось? – Лена испуганно села на постели, натянув одеяло до самой шеи, – на тебе лица нет.

Миша снова вернул взгляд в спальню. Его Ленка как ни в чем ни бывало, откинулась на подушку, такая сонная и совсем домашняя. Он погладил ее по щеке, чтоб убедиться, что это действительно, реальное существо.

– Ой! – вскрикнула она, – ты с ума сошел! Такими холодными ручищами!.. Ложись. Я буду греть тебя, – голос мгновенно сделался ласковым, – ты что так поздно? Мы ж собирались сходить куда-нибудь. Я ждала-ждала…

– Собирались, – Миша кивнул, присаживаясь на край постели, – у меня было маленькое ДТП; пришлось задержаться.

– Ты разбил машину?..

– Нет, с машиной все нормально, – он запустил руки под одеяло и несмотря на то, что они вряд ли успели согреться, Лена больше не возмущалась, а радостно прижалась к нему.

– Ложись скорее. У меня в гнездышке так тепло…

– Сейчас, – он вернулся на кухню, пытаясь обнаружить хоть какой-то след той, второй, «ледяной Лены», но от нее не осталось ничего. Потрогал ногой осколки.

– Я тут кружку твою нечаянно разбил! – крикнул он.

– Когда? Сейчас? – удивилась Лена, – я даже не слышала.

– Похоже, глюки, – Миша вздохнул, абсолютно не веря в собственную гипотезу. …Я же помню холод, исходивший от нее, и эти бездонные нечеловеческие глаза!.. А если не глюки, то, что это могло быть и откуда оно взялось?..

Миша закурил, и когда запах дополз до спальни, появилась Лена, на ходу запахивая халат.

– Я покурю с тобой. Так что у тебя стряслось?

– Девушка переходила дорогу и поскользнулась. Я успел затормозить, но протащил ее на бампере…

– Какой кошмар!.. Она жива?

– Даже переломов нет. Чудеса какие-то. Но испугалась, конечно, здорово. Пришлось напоить ее водкой и отвезти домой.

– Девушка-то хоть ничего?

– Так себе, – Миша пожал плечами, – ты гораздо лучше, – он обнял Лену и крепко прижал к себе. Дым сигареты и обычный спокойный разговор вернули все на свои места, а минутный провал в неизвестность приобрел статус галлюцинации. …Одно непонятно, как Ленка не услышала звук бьющейся кружки? Хотя, какое это имеет значение? Спала крепко…

– Иди, ложись, – Миша потушил сигарету, – я сейчас.

Согревшийся в ду́ше и пахнущий дезодорантом, Миша забрался под одеяло. Лена только и ждала этого момента. Ее язычок тут же начал движение с его шеи, постепенно опускаясь все ниже, но Миша вдруг почувствовал, что привычная прелюдия совершенно не возбуждает, а, скорее, раздражает его. Ему не хотелось, как обычно, прикрыть глаза и отдаться ласкам, отрешившись от дневных проблем – перед ним продолжали светиться два тоннеля, в конце которых не просматривался даже горизонт. …Это бесконечность, – решил он, – вот, как она выглядит, а вовсе не в виде уложенной на бок восьмерки…

– Что-то не так? – Лена подняла голову.

– Все так. Перенервничал с этой аварией. Давай спать.

– Давай, – Лена вздохнула, устраивая голову на его груди, – тебе не тяжело?

– Нет. Ты ж у меня, как пушинка.

– Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – Миша закрыл глаза. Тоннели приблизились, увеличивая зону обзора. В голове зашумело, будто вокруг шелестели листья. Звук был ровный, убаюкивающий и к тому же, настолько реальный, что воображение невольно нарисовало лес, состоящий из старых кряжистых деревьев… но ощущение бесконечности при этом почему-то не пропало.

* * *

Антон довольно потянулся, не поднимаясь со стула. Сегодняшний день прошел удачно – ему удалось снять с Любека неприятельскую осаду; правда, при этом погибла значительная часть гарнизона, но бродяг, всегда пополнявших его, в городе оставалось еще предостаточно – не зря мэр он каждый месяц жертвовал деньги в церковную общину на пропитание нищих.

…Один из когов надо отправить в Стокгольм, – решил Антон, – за оружием – там хорошие мастера и отношения с ними давно налажены; после этого придется восстанавливать крепостную стену, но, в первую очередь, надо устроить в городе большой праздник в честь победы – тогда за результаты очередных выборов можно не волноваться. Может, меня даже сделают пожизненным лорд-мэром!..Кстати, мэром-то быть труднее, чем сидеть на лекциях и слушать про всякие экономические кризисы и тенденции развития…

На улице смеркалось. Значит, скоро вернутся родители и тогда жизненное пространство Антона сократится до одной комнаты. …Блин, – вспомнил он, – надо ж еще придумать какие-нибудь университетские новости. Как же отец достал! Вроде, умный человек, а не может уяснить, что половина из того, чему нас учат никогда не пригодится в жизни, а чтоб сдать сессию, вовсе не обязательно торчать на лекциях. Максим, вон, вообще нигде не учился, а чувствует себя в жизни, как рыба в воде… Интересно, закончилась его деловая встреча? Если закончилась, можно напроситься в гости; выпить пива, глянуть свежую кассетку… Нет, смотреть мы ничего не будем, – Антон зажмурился, чувствуя усталость от многочасового созерцания монитора, – лучше зарулить куда-нибудь – может, познакомимся с подругами…

Без брата Антон редко выходил «в свет», потому что его карманные деньги не давали ощущения свободы, и он чувствовал себя крайне неуютно – постоянно возникало ощущение, что денег обязательно не хватит и его с позором выгонят на улицу, а весь зал будет злорадно смеяться вслед. Когда официантка подавала Марине (другой девушки в данный момент у него не было) меню, Антон замирал, мысленно шепча заклинание: – Салатик и мороженое… салатик и мороженое… А уж если произносилась сакраментальная фраза, начинающаяся словами «я хочу…», душа, вообще, уходила в пятки. И зачем было подвергать себя подобным пыткам, если можно купить в магазине бутылку вина, шоколадку, колбасы для бутербродов, прийти домой и до прихода родителей чувствовать себя спокойно и уверенно?

…Блин, уж кого-кого, а Маринку должен утраивать на сто процентов! Какие ей кабаки, – Антон усмехнулся, – если по ее же рассказам, в их гребаной деревне всего два магазина и шесть ларьков?.. Да и за что ее вести куда-то? За то, что дает подержаться за сиськи?.. Дура!.. Но все равно я ее трахну! Только б Макс увел эту бестолковую Оксану. Вроде, не понимает, тварь, что если я пришел, значит, нам надо уединиться!.. Так нет же – сидит, несет всякую хрень…

От всех этих мыслей появился злобный азарт, требующий немедленного выхода. Антон взял телефон.

– Алло! Макс, это я.

– Привет, – в трубке затрещало; видимо, брат ехал в машине.

– Макс, мне скучно…

– Я двигаюсь домой. Хочешь, через часок подъезжай; подумаем над решением твоих проблем.

– Ага, – Антон положил трубку. Иногда ему казалось неудобным быть таким назойливым, но, с другой стороны, ведь, когда брату требовалось нарисовать в компьютере какую-нибудь «левую» печать, он тоже не отказывался и денег за эту достаточно кропотливую работу не брал никогда.

Как порядочный сын, Антон взял листок и написал: «Я у Максима. Надо посмотреть компьютер его приятеля. Вернусь, скорее всего, поздно. Целую, Антон». Положил записку на видное место и быстро переодевшись, выскочил на улицу, пока никто из родителей не вернулся и не придумал ему какое-нибудь более срочное занятие.

Добрался Антон быстро и едва свернув во двор, увидел знакомое «Ауди», стоявшее у подъезда. А, собственно, как могло быть по-другому? Антон не помнил случая, чтоб брат не исполнил что-то в срок; как он объяснял – в его сфере каждая минута опоздания ставит «на счетчик».

Антон нажал кнопку домофона и услышал голос Максима:

– Кто там?

– Это я.

– Кто «я»?

– Ну, кто я? Брат твой!

Когда Антон вышел из лифта, Максим уже ждал его, выглядывая из двери.

– Не пускаешь, да? Пароль – отзыв… – Антон засмеялся, но Максим даже не улыбнулся.

– Антош, знаешь, сколько отморозков бродит по свету?

– Наверное, много, – Антон растерялся.

– Не много, а очень много. И они почему-то считают, что если я занимаюсь валютой, то баксы штабелями сложены у меня в тумбочке. Им же, дебилам, даже не приходит в голову, что для этого существуют банки и много чего еще; извилин-то у них две! Ко мне уже пытались влезть, а один раз просто, в наглую вломились в квартиру. На такой случай у меня тут кусок трубы припрятан – против газового пистолета действует безотказно.

– А почему ты настоящую «пушку» не купишь? – Антон закрыл за собой дверь.

– Это ж с ментами надо связываться, а мы не любим друг друга. Знаешь, сколько крови они мне попортили? – Максим вытянул руку, – видишь палец? Это ж они, сволочи, сломали, когда обмен валюты считался еще преступлением.

Антон подумал, что, наверное, слишком мало знает о работе брата, и ничего в этой жизни не дается просто так – во всем есть, как положительные, так и отрицательные стороны.

– Пиво будешь? – крикнул Максим из кухни.

– Буду, – Антон вошел и привычно уселся в углу.

Хозяин выставил две бутылки «Holsten», разорвал пакетик с орешками и сел напротив.

– Какие еще пожелания? – спросил он весело.

– Не знаю, – как правило, все инициативы исходили от Максима – он являлся держателем денег, имел массу знакомых и, вообще, лучше представлял, где провести время.

– Знаешь, я что-то не хочу больше вылезать на мороз, – Максим отпил пиво прямо из горлышка, – тебе кино поставить?

– Не, надоело.

– Тогда можно позвонить. Телку хочешь? Через полчаса прилетят, как мухи на говно. Или ты бредишь только этой… как ее, там, зовут?.. Ну, кого ты собираешься трахнуть.

– Марина. И не брежу я ею вовсе.

– Это правильно. Как только мы влюбляемся, так сразу попадаем в психологическую зависимость, а бабы это очень тонко чувствуют и переходят в наступление; тогда, пиши, пропало. Это, знаешь, как на войне – стоит прорвать фронт в одном месте, вся оборона трещит по швам. Великая наука – тактика, брат…

– Ты-то откуда знаешь про тактику? В армии не служил…

– Я книжки читаю, а там много интересного пишут. Был, например, такой писатель – Оскар Уайльд. Он изрек одну классную фразу по нашей теме: «Мужчина может быть счастлив с любой женщиной при условии, что он ее не любит». Это должно стать твоим жизненным кредо.

– Я что-то не въехал….

– Подрастешь – въедешь. Хотя хочешь, объясню откуда у меня такое отношение к женскому полу?

– Конечно! – Антон уже давно собирался спросить, как это у Макса всегда все получается с девушками, но боялся, что тот, как всегда, рассмеется и ответит, типа, а хрен его знает.

– Когда-то я был таким, как и все; и думал, как все; и мечтал, как все, – начал Максим, обратив взгляд к окну, – правда, было это еще в школе, классе в девятом. В общем, в то самое время, когда начинаешь замечать, что грудь у девочек оттопыривается не так, как у нас, и ноги не волосатые и мускулистые, а стройные, с круглыми коленками; а уж если удавалось зажать кого-нибудь в углу, да обслюнявить хоть щечку – это ж за счастье!.. – он засмеялся светлым воспоминаниям, – хотя тогда и девки были другими – в седьмом классе они еще не делали аборты, а к гинекологу до десятого их водили мамы…

Ладно, – Максим повернулся к холодильнику, доставая очередные бутылки с пивом, – это преамбула, а дело происходило опять же в ментовке. Тогда я попал туда первый раз, и не как подозреваемый, слава богу, а как свидетель.

У соседей обнесли квартиру, а я случайно видел трех парней, спускавшихся сверху. Они мне были по барабану – я их и не разглядел толком, но когда менты всех опрашивали, ляпнул сдуру. Повезли меня в «участок», чтоб показания снять, а сами закрыли в комнате и ушли – сейчас, говорят, следователь придет и произведет, блин, «дознание». Это сейчас я знаю все их гнусные штучки, а тогда… пацан, чего скажешь?

Сижу, жду, как умная Маша. Комната, блин, как камера – четыре на три, на потолке лампочка ватт двадцать пять, окон нет, железная дверь; из мебели два стула и стол, которому лет двести… да, а самое противное – тишина; вроде, ты где-то в другом измерении. Жуть, короче, полнейшая. Часы я надеть забыл – так спешил помочь следствию; мобил тогда у простого народа вообще не было, так что сколько времени прошло – без понятия; даже не знаю, день на дворе или ночь – окон-то нету. Прикинь, какой удар по неокрепшей юношеской психике?

Менты ж, сволочи, грамотные – обстановка эта так давит, что, если б я что-то реально видел, все б сходу рассказал, только б выпустили. Но ж мне вспоминать-то нечего!

Вот, сижу я – чернильное пятно на полу изучаю, и со скуки придумываю истории, откуда оно, да почему именно в этом месте. Вдруг дверь открывается; я обрадовался – думал за мной, но в комнату вталкивают девку и слышу: – Посиди здесь, пока я за тобой не приду! А мой угол-то из коридора не просматривается – небось, подумали, что комната пустая. Дверь закрылась. Девка спиной стояла и тоже меня не заметила, а я смотрю на нее – худенькая, маленькая, вся какая-то потерянная; реально, школьница на экзамене. Закрыла лицо ручками и зарыдала. Прикинь мое состояние? Вроде, в какую-то другую жизнь вкинули, а правил игры не объяснили. Ну, думаю, пора себя обозначить. Не плачьте, девушка, говорю; а она сквозь слезы мне про какого-то «любимого» Сашку, про маму, которая уже с ума сходит, потом поворачивается… лицо у нее, блин, интересное было – какое-то заостренное, будто Автор… – Максим ткнул пальцем в потолок, – создавал его мелкими прямыми мазками, без закруглений, без плавных переходов; глаза глубоко посаженные… интересное, короче.

Тут до нее доходит, что я не мент, и все ее жалостные апелляции мимо кассы. Вытерла она слезы, шмыгнула носом и спрашивает: – Ты кто? А я молчу, потому что сам не знаю, кто я – свидетелей, как я думал, не держат столько времени взаперти. Ты вор? Опять спрашивает. О, думаю, да ты, подруга, ориентируется, кто тут может сидеть. Нет, говорю, не вор, но они считают, что я видел, как другие крали. Смотрю – у нее усмешечка такая; закладывать, говорит, будешь? И так у нее искренне все получалось, что я решил – не иначе, сама воровка. Представил, как она залезает в мой карман… знаешь, странное чувство – когда просто произносишь «вор», там, или «убийца», безлико представляешь сам «состав преступления», а когда смотришь в глаза конкретному человеку, блин, не вяжется поступок с реальной внешностью, если, конечно, портрет не соответствует таблицам Ламброзо… Что, не знаешь, кто это? Ну, не важно. Короче, ответил я, что никого не помню, а она по-своему поняла – правильно, говорит, им тоже плохо живется. Тут я совсем офигел; стараюсь, блин, лицо запомнить – думаю, если в автобусе подойдет, чтоб сразу за карман хвататься. И тут она засмеялась… не знаю, как объяснить – не может пойманная ментами воровка так смеяться!

«Крыша» у меня немного покосилась – чему верить?.. А она, дальше больше – я здесь, говорит, ни за что – у меня жених есть, которого я люблю, а, типа, рожа ментовская не верит, что я могу любить, а не только трахаться! Ты-то, говорит, мне веришь?

Я глаза выпучил – ну, во-первых, я ж тогда только одноклассниц по подъездам лапал, а тут так запросто, «трахаться»! Во-вторых, по официальной версии проституции в нашей стране вообще еще не существовало! Как это, блин, советская девушка может спать за деньги? Разве так бывает? Кругом же одна любовь, как в кино!.. Конечно, говорю, верю, что ты любишь Сашку своего и все такое… И тут ее понесло – и какая у нее ужасная жизнь, и жить она так больше не хочет, и Сашка – это свет в окошке, и поженятся они скоро, а мент, сука, забирает ее прямо с улицы и везет сюда – все с дрожью в голосе, с трясущимися руками; если я сопротивляюсь, говорит, он меня избивает. Нагрузила меня по полной программе, и так мне стало жалко ее, беззащитную! Тут руки она поднимает, типа, синяки показать, а синяков-то нет, зато вижу – пальчики тоненькие, ноготки обгрызенные и, главное, чернила на среднем пальце! Точняк, школьница, но тогда, блин, откуда Сашка-жених?..

У меня «крыша» в другую сторону поехала, но такая она искренняя, такая трепетная, блин, что я и тут ей поверил; уже изобретать ситуации начал, типа, любовь с первого класса, родители давно в курсе, и чтоб дети не мучились… тогда тоже можно было через райисполком досрочно пожениться. В общем, общались мы минут двадцать. Я про чувства петь начал, которые не сломить никакими испытаниями; потом поцеловала она меня своими солеными губами, да так целомудренно, что я уже начал прикидывать, как грохнуть того суку – мента.

Мент сержантом оказался; пришел этот злой демон, и увел мою Джульетту. Защитить ее, сам понимаешь, я не мог, что-то объяснять бесполезно – сержанты не любят, когда им что-то объясняют, но про себя думаю – задачу я выполнил: вселил в несчастную девочку уверенность, что настоящая любовь существует и по жизни побеждает все мерзости. Ну, очень я гордился собой!

Потом все-таки пришел мой следак, поговорили, и вышел я, когда совсем стемнело. После «каземата», воздух на улице показался таким вкусным!.. Свернул я в парк; вокруг народ тусуется – ну, нормальный летний вечер. Присел на скамейку, и тут… знаешь, случаются судьбоносные совпадения – они необъяснимы, не прогнозируемы, но зачем-то происходят и сразу все становится с ног на голову.

Короче, в темноте она меня не узнала. Присела рядом и стала предлагать развлечься на хате. А я-то уже выстроил себе красивую сказку о несчастной любви, которая все равно должна победить, а сержанта-садиста непременно посадят за совращение несовершеннолетних.

Вот тут «крыша» у меня и рухнула окончательно и, как оказалось, навсегда – схватил я ее за руку, а у нее шок не меньший – смотрит на меня, как на тень отца Гамлета; и попер у нее «поток сознания». Выяснилось, что никакого Сашки нет; никого она не любит и уже два года торгует своим телом. Потом что-то переклинило – видать, роль разонравилась, и сразу выяснилось, что все-таки некий Сашка имелся, но он совратил ее два года назад и бросил, поэтому ей проще трахаться, вот так, не выясняя имен. Типа, зачем имена, если все потом уходят? А я смотрю на нее и понимаю, что не верю ни одному слову, хотя, в принципе, это-то как раз нормальный бытовой вариант – малолетку совратили и выкинули на помойку с ее детскими чувствами; прыгнуть с десятого этажа силы воли не хватило и она вышла на панель. Все ж реально – миллион таких вариантов (в отличие от школьницы, выходящей замуж и всего прочего), а я не верю! Она только рот открывает, а я уже не верю!

Вот, в тот вечер с Андерсеном и Шарлем Перро было покончено навсегда. Кстати! – Максим вскинул указательный палец, – сержант, в конечном итоге, оказался не насильником-педофилом – он крышевал ее за бабки и даже не трогал ни разу.

– Он сам тебе сказал? – удивился Антон.

– Ага, аж два раза, – Максим засмеялся, – просто сержанты у нас вечные. Я уж давно в бизнесе, а он все еще сержант; ну, навел справки, ради интереса. Так вот, – Максим поставил опустевшую бутылку, – и чего ты хочешь от меня после всего этого?

– Я?.. – удивился Антон, – я ничего.

– Дурачок, я не о тебе конкретно, а об отношении к жизни. Какая, на фиг, любовь? Я теперь только вижу бабу, и сразу перед глазами Ира; ее Ирой, ту сучку зовут. Все бабы для меня теперь – Иры. Еще пива хочешь?

– Не, – Антон вылил на язык последние капли, – мать заметит. Она боится, что я сопьюсь.

– Спиваются только ленивые люди, которые ищут повод, чтоб ничего не делать. Оно ж проще всего – сегодня выпить, завтра похмелиться; все, человек, вроде, и занят. А те, у кого есть нормальное дело, никогда не сопьются. Даже если сегодня они пьют, то все равно держат в памяти, что завтра им надо работать, потому что за них этого не сделает никто. Следовательно, пить несколько дней подряд – это непозволительная роскошь.

– Какой ты умный, – произнес Антон с завистью.

– Умный, – Максим довольно кивнул, – кто б спорил? – он посмотрел на часы, – а тебе домой не пора? Ты извини, но ко мне тут барышня должна прийти. Любовь у нее возникла, чистая и светлая. С ней нельзя групповуху устраивать.

– Конечно! – поспешно поднявшись, Антон стал одеваться.

В маршрутке, глядя в окно, расписанное морозными узорами, он думал о своем отношении к девушкам – во что он верит, а во что, нет, и если Маринка врет, как все остальные, то в чем и как это распознать? И еще, существует ли в его жизни стимул, чтоб не спиться? Можно ли, например, считать этим стимулом заботу о благосостоянии города Любека?..

Однако ни на один из вопросов однозначных ответов так и не нашлось, а потом стало не до философии – его уже ждал отец, как всегда, с массой срочной работой, требовавшей информации с компьютера.

* * *

Проснулась Марина поздно, потому что Оксана, ни свет ни заря, умчалась сдавать зачет и не стала ее будить, зная на личном опыте, каково после таких похождений перемещаться куда-либо дальше кухни. Марина долго лежала в тишине, восстанавливая цепочку вчерашних событий, пока наконец не поняла, что, как бы удивительно все это ни было, но оно уже прошло, а то, что ей не в чем выйти на улицу, есть жуткая реальность.

…И где тот Миша со своими обещаниями?.. Надо звонить. Половина десятого самое нормальное время для бизнесмена. А если он еще дрыхнет, то мне плевать! Я ж не сама бросилась ему под колеса…

Марина нашла мобильник, но сколько ни давила на кнопки, дисплей не загорался.

– Конечно! А чего я хотела? – в сердцах, она бросила телефон на кровать, – может, вчера по нему даже проехал кто-нибудь!.. Эх, Миша, не расплатишься ты со мной!..

Подошла к окну, проверяя не исчез ли с соседнего дома старорежимный телефон-автомат. …И какая ж я умная, что жетончик не выбросила!.. Оксанка: – На фиг, он тут валяется?.. А, вот, затем и валяется, – Марина достала из коробки со скрепками маленький безликий кружочек, – ну, с богом!.. Курточка ты моя, всесезонная…

Однако Бог, похоже, отнесся к проблеме равнодушно, потому что встретил ее яростный порыв ветра, и когда Марина все-таки добралась до автомата, зубы у нее стучали безостановочно, а побелевший палец никак не мог повернуть примерзший диск. …А если сейчас он скажет, что ничего не обещал и, вообще, вчера ничего не было? – Марина вдруг поняла весь ужас своего положения, – пьяная дура! Надо было с него хоть расписку взять!.. И что тогда делать?.. К матери ехать?.. Опять же, в чем?..

– Я слушаю, – ответила трубка.

– М-михаил? – Марина старалась, чтоб зубы не особо громко прыгали друг по другу.

– Да. Кто это?

– М-Марина. Пом-м-мните?.. – она зажмурилась и прикусила губу, словно ожидая оплеухи.

– Конечно, помню. Какой-то голос у тебя….

– Я стою у автомата в тоненькой курточке. Я замерзла, как Бобик, но мне больше не в чем выйти, – затараторила Марина, обрадованная уже тем, что ее узнали.

– О, господи!.. Ладно, сейчас подъеду. Говори, куда?

– Домой! Куда ж я пойду в таком виде?..

– Тогда минут через сорок. Квартира какая?

Марина назвала номер и сразу повесила трубку, потому что рука отказывались ее держать.

…Дура, перчатки-то могла б надеть, – подумала она, заскакивая в подъезд.

Поскольку по-настоящему горячую воду давали только вечером, самым теплым местом в квартире стала постель. Марина юркнула в нее и замерла. …Господи, я б уж и от китайского пуховика не отказалась – зиму дохожу как-нибудь… Нет, буду требовать дубленку, и пусть где хочет, там и берет!.. – однако воинственное настроение сменилось более здравой мыслью – это ж я его в постели встречу? Он может подумать черти чего!.. Вскочила и только успела натянуть джинсы и свитер, когда в дверь позвонили.

Марина бросилась открывать, пока «благодетель» не передумал. …А то скажет, мол, звонил, но никто не открыл! Кому ж охота деньги тратить?..

– Привет, – Миша улыбался так, будто с самого утра только и мечтал раздаривать дубленки первым встречным, – честно говоря, я не подумал, что тебе вообще нечего надеть.

– Да? Ты думал, у студенток в гардеробе висит по три норковых манто?

– Не думал, конечно… Ладно, поехали.

– Прям, сразу? – Марина растерялась, – дай хоть накраситься. Раздевайся. Чаю хочешь?

– Чаю не хочу.

При дневном свете, да еще не исправленное косметикой лицо, показалось Мише совсем другим – в белесых ресницах и сухих бледных губах проглядывала почти детская непосредственность, а волосы, собранные в два хвостика, делали ее совсем похожей на школьницу.

– А зачем тебе краситься? – он пожал плечами, – по-моему, ты и так очень милая.

– Да?.. – Марина чуть не ответила – сама знаю, какая я не накрашенная! Но решила, что это будет слишком грубо и улыбнулась, – ну, не надо мне сказки рассказывать, ладно?

– Ладно, – Миша повесил куртку и остановился, не зная, чем занять себя.

– Ты проходи, а я сейчас, – Марина исчезла в ванной, предоставив гостя самому себе, а когда вышла, увидела, что он внимательно изучает хозяйские вещи.

– Ты извини, – он обернулся, – я тут смотрю, как вы живете.

– Это не наше. Хозяева заперли, когда уезжали, а мы, вот, наглые, открыли.

– Да?.. – Миша стоял перед маской, – классная штука! Знаешь, я чуть-чуть разбираюсь.

– В чем? В масках? – не поняла Марина.

– Не обязательно в масках. Среди прочего бизнеса у меня есть художественный салон, а там отдел всяких экзотических штук. Я не искусствовед, но у меня работает Слава, по прозвищу, Петрович. Вот он, специалист – покупатели от него тащатся.

– И что же это? – заинтересовалась Марина, подходя ближе.

– У него надо спросить. К нам один мужик возит нечто похожее. Он где-то в районе живет, но каждый месяц приезжает. Они с Петровичем как сядут!.. Знаешь, люблю их слушать. Вроде, и ерунда все это, а завораживает. Жутко интересно.

– А откуда они у мужика? – удивилась Марина, – я думала, эта маска из Африки. Наши хозяева – врачи и все время в тех углах ошиваются.

– Может, эта и из Африки, только лицо не негроидное. Больше на наше, славянское смахивает. Можно Петровичу показать, если хочешь, – Миша погладил маску по щеке, – интересная штука… Ладно, если ты готова, поехали.

– Поехали. Знаешь, Миш, наверное, лучше на Центральную «толпу», потому что на Юго-Западной выбора никакого.

– С ума сошла?.. – Миша посмотрел, то ли удивленно, то ли презрительно, – отродясь по «толпам» не ходил. У меня от этого табора ощущение какой-то повальной нищеты и безвкусицы. Ты извини, не хотел обидеть, – добавил он, видя, что Марина покраснела и опустила глаза.

– Да нет… Шмотки там, конечно… – она вздохнула.

– Ты-то ни в чем не виновата, – Миша положил руку ей на плечо, – женщину должен одевать мужчина. Короче, поехали в «Диамант». Ленка говорила, что это самая крутая лавка.

Марина замерла с курткой в руке – такого предложения она даже не могла ожидать. …Пусть везет, куда хочет, – подумала она, – если он мыслит такими категориями, то мне лучше, вообще, заткнуться и не высовываться…

Как Марина садилась в джип, видели лишь два пацана, бегавшие на коньках по укатанному машинами снегу, зато как она выходила, могла лицезреть вся центральная улица города; и хотя никому не была интересна обычная девушка, вылезающая из обычного, хоть и очень большого джипа, сама она чувствовала себя настоящей «новорусской» дамой. Если б еще не убогая курточка, вносившая жуткий диссонанс!..

В магазин они зашли вместе, прямо, как муж с женой, и остановились посреди зала, оглядывая плотно увешенные шубами толстые никелированные трубы. Одна из них располагалась на уровне глаз, а вторая под самым потолком, поэтому создавалось впечатление, что стен нет вовсе.

Когда элегантная девушка в строгом костюме подошла и предложила свои услуги, Марина растерялась, потому что Миша тут же отошел в сторону. Он, вроде, давал ей полную свободу действий, но при этом не объяснил, на какую сумму можно рассчитывать. Марина хотела тихонько спросить его, но он поднял руку, как Ленин на памятнике перед областной администрацией, указывавший путь в светлое будущее.